Ау!

Иван Аккуратов (2024)

Поездка на четыре дня в Пермский край показалась Кате заманчивой идеей. Можно наконец отдохнуть от городской суеты. Провести время с друзьями, заночевать в палатке под открытым небом. Насладиться свежим воздухом, видом нетронутого людьми леса и запахом жарящегося в мангале шашлыка. Здорово! Но откуда же тогда взялась тревога? Назойливое ощущение, что этот бескрайний, дикий лес совершенно не рад гостям. Чувство, что вокруг не осталось ничего, кроме мха и исполинских сосен. Что тьма ночи способна уменьшить мир до нескольких метров вокруг костра. И что из этой тьмы на тебя кто-то смотрит.

2

К тому моменту, как они установили палатки и разожгли костёр, начало темнеть.

Ночь, как поняла теперь Катя, в лесу наступала совсем не так, как в городе. Не было фонарей, свет не лился из соседних окон. Тьма опускалась медленно, но в тоже время неотвратимо. Сверху: сперва потушив солнце и окрасив небо в тёмно-синий. Потом делая его фиолетовым, с тусклыми алыми росчерками. Накрывая лес одеялом. Забирая всё новые и новые его участки. Уменьшая мир вокруг до радиуса десятка шагов вокруг костра.

Окутывая лес тишиной. Не той, городской тишиной, которую мы слышим каждые несколько секунд в пустом доме между рыком проезжающих на улице машин, лаем собак и пением подвыпившей молодёжи. Не тишиной, сотканной из шёпота колонок, принимающих сигнал радио, гула электрических ламп и системного блока, отправленного в спящий режим. То была настоящая тишина — густая, первобытная. Когда лишь порывы ветра заглушают пульс, стучащий в ушах. И когда понимаешь, что, стоит всем замолчать хоть на мгновение, и вокруг не останется ни звука, кроме едва слышного треска костра.

Но они не молчали. С того самого момента, как Катя и Лена начали насаживать замаринованный свиной шашлык на шампуры, а Славик и Макс разжигали второй костёр в мангале, разговоры окружали их, не подпуская тьму, как москитная сетка не пускает насекомых.

Славик рассказывал всем о том, как охотился здесь с отцом, хотя и признавал, что ему самому отец лишь дал сделать несколько безуспешных выстрелов по птицам. Говорил, как любил те времена, как радовался возможности провести с отцом выходные, практически не разговаривая, но в тоже время отчётливо ощущая, что он рядом.

Он не стал упоминать — и Катя была ему за это благодарна — о том, как отцу несколько лет назад пришлось переехать в Москву. Как он был плох последние месяцы. Как он умер, и как Славик нашёл его, вернувшись с работы, накануне их с Катей первой встречи. Всё это, что уже писал ей когда-то в телеграмм, будучи, как она поняла, в стельку пьяным, сейчас Славик свёл к одной единственной фразе: «Что-то кончается, что-то начинается». И даже улыбнулся, посмотрев Кате в глаза.

Лена, когда они уже сидели все вместе, уплетая мясо за обе щеки, а ветер трепал две установленные за их спинами палатки, без умолку трещала про свою работу. Рассказывала про начальника, который во вторник довёл её до слёз. Про отчёты, продажи и про то, что скоро обязательно наступит понедельник. Конечно, куда ж он денется. Однако, даже это было лучше, чем молчать.

Макс, слушая её, быстро захмелел, в промежутке между первым и вторым тостом выпив ещё трижды. А после мечтательно пересказывал свою экспедицию в космос в какой-то игре. Он жаловался — искренне, чуть не плача, — на то, как не повезло им всем родиться в это бессмысленное, скучное время. Время, когда все открытия на Земле уже сделаны, каждый клочок суши изучен и просматривается со спутников, но в тоже время технологии ещё не дошли до того, чтобы он смог пуститься в путешествие к звёздам.

Все смеялись. Смеялись без всякой злобы, несмотря на то, что понимали, конечно, что он, уже несколько лет неспособный найти работу и сидевший у Лены на шее, вряд ли вошёл бы в первую сотню колонистов. И вряд ли покинул бы Землю, даже если бы это было также просто, как сесть на метро.

Катя тоже не молчала — наоборот, она старалась заполнить словами каждую паузу. Она говорила о недавно прочитанных книгах. О прошлогоднем путешествии в Польшу, после которого у неё появились там две подруги по переписке. О том, как она зачем-то начала учить финский и датский и собиралась переехать в одну из этих стран, но сейчас вряд ли вспомнила бы даже алфавит и цифры.

Рассказала, не в первый раз, конечно, и об их первой встрече со Славиком. О том, как её взгляд зацепился за него в той кафешке. О том, как ей понравились его глаза, а ещё руки в рубашке, подвёрнутой до локтя. О том, как он подошёл к ней, неловко и смущённо предложил ей выпить. О том, как она заказала себе ром с колой, а он — молочный коктейль, и ей было чертовски стыдно (хотя ром она всё же выпила). О том, как они едва слышали друг друга, потому что компания детей праздновала день рождения за соседним столом. И о том, как сбежали, а после начался дождь — уже августовский, унылый, — и они гуляли под ним до тех пор, пока зубы у Кати не начали громко стучать.

И когда она выпила уже четыре или пять шотов — щедро налитых Максом до половины пластиковых стаканчиков с коньяком, — когда отвлеклась и даже вспомнила, как смеяться. Когда ей уже показалось, что тревога растворилась в выпивке, вкусном и сочном мясе и дружеских разговорах…

Именно в этот момент где-то в лесу раздался крик.

— Ау! — прокричал кто-то. А затем повторил ещё раз: — Ау!

Голос походил на женский, но точно сказать было трудно. Звонкий и сильный, отдающий каким-то отчаянием, он разлетелся по воздуху, петляя между деревьями и растворяясь в кронах. Было невозможно определить, откуда он донёсся, тем более рассчитать расстояние. Но Кате показалось, что второе «ау» было куда ближе первого.

— Это что ещё за хрень? — услышала Катя свой дрожащий голос. Сердце готово было вырваться наружу. Ладони вспотели. А желудок, наполненный мясом, вдруг подскочил к горлу.

— Лисы! — усмехнулся Макс и отпил из пластикового стакана. Он напустил на себя уверенность, граничащую с надменностью, однако всё же и сам косился в сторону леса. — Помните то видео? Так вот, это именно то, что «говорит лиса».

— Да ну, — недоверчиво посмотрела на него Лена. — Лисы ведь лают.

— Вот и я так думал, — улыбнулся он и подмигнул ей. — У них крики почти человеческие. Сношаются сейчас небось.

— Это не лисы, — тихо и жутко произнёс Славик и немного склонился к костру. — Это — люди. Сами же слышите — голос человека, зовущего на помощь. Говорят, где-то в этих горах была детская школа. Или детской дом какой-то.

— Лагерь, — подсказал Макс, похоже, сразу догадавшись, что Славик их разыгрывает.

— О, лагерь, — закивал Славик, на мгновение выходя из роли. — Да, в лесу был детский лагерь. А потом он исчез вместе со всеми детьми. И теперь, бродя по лесу, дети зовут к себе заблудившихся путников. Если подойти к ним, они отведут тебя в этот лагерь. В лагерь, где не замечаешь течения времени, и десятки лет проносятся за секунды.

— И что, останешься с ними в игрушки играть? — хмыкнула Лена, но, похоже, тоже расслабилась. — Глупость какая-то.

— Точно, — закивал Макс. — Какая-то дурацкая вариация «Бесконечного лета». Если ты хотел нас напугать, тебе стоило бы придумать историю получше. Например, что в лесу есть избушка. А в ней — старуха, которая поедает тела, но головы оставляет, чтобы те развлекали её историями. И иногда старушка уезжает в отпуск — на море там, например. И пока её нет, головы эти зовут на помощь.

— Я видел их, — сказал вдруг Славик, и прозвучало это серьёзно и мрачно, так что у Кати мороз пробежал по коже. По крайней мере, она надеялась, что это мурашки, а не насекомое, забравшееся под куртку. — Я видел тех детей.

— Да ну, — отмахнулся Макс. — Просто отпусти уже это, Слав. Не каждому дано рассказывать страшилки. Для этого нужен талант, а главное, нужны насмотренность и начитанность. Я читал одну статью, где говорилось, что за творчество отвечает раздел мозга, который…

— Без шуток, видел, — прервал его Славик. — Мне тогда лет десять было. Не детский лагерь, конечно — его я выдумал.

— Я его выдумал, — поправил Макс, подняв указательный палец.

— Я видел в лесу ребёнка. Он был один и стоял возле дерева. Метрах, наверное, в трёхстах от меня.

— Ага-ага, — кивнул Макс. — Ребёнок — это, хоть и клише, но вариант беспроигрышный.

— Да не вру я, — зло рявкнул на него Славик, и Макс примирительно поднял руки. — Честно, видел. Ещё подумал тогда, как же мальчишка так далеко от дороги забрался. Это впереди было, ближе к реке — идти оттуда часов пять, и то если путь знаешь. Ну и вот, стоит там. Один, без родителей. Я подойти думал, спросить — может, потерялся. Но… Не знаю…

Славик надолго замолчал, глядя в сторону леса. Очертание его лица подрагивало, освещённое всполохами костра, а в глазах маленькой оранжевой точкой танцевало пламя. Катя видела, как там, куда он смотрит, мелькали едва различимые тени. Словно за стволами деревьев прятались призраки, не способные выйти на свет и ожидавшие, пока костёр погаснет.

— В общем, я сбегал за отцом, — сказал наконец Славик, так и не оторвав взгляд от леса. — Привёл его, но мальчика уже не было. Мы потом его битый час искали — ничего, как сквозь землю провалился.

— А сам-то почему к нему не подошёл? — поинтересовалась Лена.

— Он… Не знаю, как объяснить. Он стоял впереди, бледный, худой, прямой как палка. И улыбался, понимаете? Широко так, во все тридцать два. За всё время, что я на него смотрел, он даже в лице не изменился. И рукой махал — одинаково, настойчиво, как маятник у гипнотизёра. В общем — жуткий он был до чёртиков. Как будто не ребёнок, а кукла какая-то.

— Так может и правда кукла? — усмехнулся Макс. — Например, отец тебя разыграть решил, чтобы ты без него по лесу не шастал.

— Уж не знаю, какие у тебя были отношения с родителями, но мы с отцом…

Катя резко поднялась на ноги. Сердце билось в груди запертой в клетку птицей. От приятного опьянения осталась лишь тошнота. Голоса друзей злили — казались слишком громкими. Она вновь почувствовала, как лес окружает их, как сближаются стены сосен, как наступает тьма. Вновь почувствовала, что тонет в своём страхе, захлёбывается им. Почувствовала себя напуганной, несчастной. Уставшей от этого до чёртиков. А ещё она не могла отделаться от ощущения, что из-за веток за ней кто-то пристально следит.

— Ну вас нафиг со своими страшилками, — смогла она выдавить из себя.

Славик потянулся к ней, но она вывернулась и быстро пошла к палатке. Тьма будто сгущалась вокруг, и Катя еле сдержалась, чтобы не побежать. Не сделала этого, боясь, что так станет только хуже.

Пулей влетев в палатку, она мгновенно почувствовала себя набитой дурой. Или ребёнком, старающимся привлечь внимание. И ей мгновенно стало очень стыдно, но… Она просто не могла больше оставаться на улице, в темноте, окружённая тенями. Не могла больше вслушиваться в бесконечный стрекот. Или в шорохи, когда кузнечики и сверчки решали на время замолчать.

Она представляла себе ребёнка, о котором сказал Славик. Представляла, каково это — заблудиться в этом бескрайнем лесу, остаться одному в темноте. От одной мысли об этом, страх пробирал её до костей и льдом разбегался по венам. Однако, хуже этого, хуже, чем вообразить себя заблудившимся ребёнком, было то, что и заставило её сбежать. На миг, всего на одно крошечное мгновение, она отчётливо представила, каково будет в этой чаще кого-то встретить.

Прошло всего несколько секунд прежде, чем Славик вбежал в палатку вслед за ней. Лицо его было раскрасневшимся от жара костра и выпивки. Он старался скрыть улыбку, но всё равно, казалось, радовался, что его выдумка возымела на кого-то такой эффект.

— Кать…

Катя, едва не зарычав, отвернулась от Славика, но он взял её за плечо и развернул обратно к себе.

— Ну Кать… Чего ты? Это же дурацкие истории. Нет здесь ничего такого — просто лес.

Она почувствовала, что слёзы потекли по щекам. Это было так глупо! Так обидно! Но от его слов ей стало только хуже. Лес! Вот именно, этот чёртов, проклятый лес! Бесконечный, где заблудиться — раз плюнуть. Лес, в котором, возможно, и нет никаких призраков, зато есть волки, лисы и медведи.

Она зажмурилась, стараясь остановить слёзы, прийти в себя. Но перед глазами вдруг появился образ потерявшегося в лесу мальчика. В её воображении он был фарфоровой куклой — одной из тех, которые в фильмах ужасов коллекционируют сумасшедшие старухи. С головой на шарнире, неподвижным, мертвенно-белым лицом. С нарисованными краской неживыми глазами, красными пятнышками на щеках, колючими ресницами. Он был одет в бриджи до колен, маленькие ботиночки и зелёную куртку поверх рубашки. И, улыбаясь, махал Кате рукой.

Конец ознакомительного фрагмента.