Занимайтесь своими делами

Злата Прага, 2021

Каждый год в Эльзасе собираются туристы, которые проходят по Винной дороге в поисках следов Меровингов – таинственных франкских королей. Как-то собирается разношёрстная компания: дворяне, винодел, историк, повар, девушка из эскорта, клерк, автомеханик, портниха и строитель отправляются в путешествие по старинной карте, половинки которой столетие хранились в двух семьях и соединились при случайной встрече молодых людей. Постепенно выясняется, что это путешествие – режиссёрская постановка, организованная тайной организацией в целях инициации отпрысков древних родов Франции. Параллельно с поисками Меровингов и сокровищ Тамплиеров развиваются драматические любовные сюжеты. Пройдя квест по карте и вывескам дядюшки Анси, герои открывают историческую загадку водонапорных башен Винной дороги, осознают, кем они являются и обретают уверенность в выбранном ими деле всей жизни. Их судьбы определены этим путешествием, и герои показаны спустя ещё три года – кто кем стал, и кто с кем остался…

Глава 1. Как пчёлы на мёд или сборище дураков

Во многой мудрости много печали,

и кто умножает познания, умножает скорбь.

(Еккл. I, 18)

Раннее утро. Египет. Частная резиденция.

Человек в белой кандуре и гутре, шаркая стёртыми кожаными сандалиями по белому мрамору, пробежал по длинному коридору и постучал в дверь.

— Господин! Господин! Беда!

Дверь открылась. Тревожный вестник потупил глаза и попятился.

— Говори, — человек затянул домашний шёлковый халат поясом.

— Господин, беда. Ваш внук всё узнал. Случайная беседа. Узнал и сбежал.

Господин тяжело вздохнул.

— Даже не буду спрашивать, как вы, олухи, это допустили. Найти и вернуть. И не дай аллах, хоть один волос упадёт с его головы. Вы своих лишитесь.

Слуга поклонился и вышел.

— Хоть бы его нашли раньше, чем он что-то найдёт, — прошептал господин…

Июльский полдень. Кольмар, Эльзас, Франция.

Люди в шортах портят вид старинных городов. Торчащие из неприлично укороченных штанов волосатые мужские ноги или голые, лишённые всякой таинственности, женские — словно оскорбление древним стенам, возведённым трудами ушедших поколений, прятавших тело в одежды, как узника в тюрьму.

Ханна думала об этом, смакуя вторую чашечку ароматного чёрного кофе на открытой террасе кафе на набережной канала в Маленькой Венеции — районе в Кольмаре — крошечном городке во Франции на винной дороге Эльзаса, разглядывая пёструю группу туристов, причаливающих на большом моторном катере к берегу.

Одежда унисекс — майки, джинсы, шорты, кепки, кроссовки и мокасины. Тут иной раз не разберёшь, кто есть кто по гендерному признаку, особенно если женщина носит стрижку, а парень отрастил волосы — как вот тот, высокий и плечистый, с внешностью викинга. Только из-за богатырского сложения его не примешь за даму, а так — никакой романтики, всё убого и просто. Ханна чуть вздохнула. Раньше по одежде можно было определить и пол, и сословие, и род занятий, а теперь люди похожи и безлики, хоть ценник на джинсах и разнится от пары евро до пары тысяч.

Толпа туристов наводнила кафе, громко обсуждая водную прогулку, но Ханна решила не уходить и столик не уступать, так как знала, что уже через четверть часа гид потащит группу гулять дальше по городу.

Ей же хотелось ещё посидеть на солнечной, благоухающей ароматами цветов, кофе и выпечки террасе, и подышать, отдыхая от долгой дороги и бессонной ночи. Так что она надвинула на лицо потрёпанную соломенную шляпу с нелепой аппликацией в виде пчелы на тулье и вольготно развалилась на стуле, отбивая желание присесть к ней. Она оказалась права, и туристы вскоре снялись с места, как горланящая птичья стая, и пошли к автобусной остановке, с удовольствием фотографируясь на фоне разноцветных фахверковых домов, похожих на пряничные домики из детских сказок. Но один остался.

Золотоволосый викинг, привлекший ранее её внимание, остался за соседним столиком, бросив под него объёмную спортивную сумку, и теперь с удовольствием вытянул стройные ноги в синих джинсах, а голову задрал к солнцу, прикрыв серые глаза в обрамлении белёсых и рыжеватых ресниц.

Простая белая майка: ни надписи, ни рисунка. Белый лист? Или безликость?

Ханна всегда внимательно изучала одежду окружающих её людей, читая по ней или скрытые смыслы, или отсутствие всякого смысла и стиля.

— Ещё кофе, — коротко бросил парень, не разжимая век.

— Минуту, месье, — вздрогнул подошедший официант, — а вам, мадемуазель?

— Нет, спасибо. Счёт, пожалуйста.

Официант кивнул и отошёл, а парень чуть повернул голову на звук её голоса. Ханна хмыкнула — да он за ней подглядывает сквозь ресницы, как девчонка.

Она задрала было курносый нос, но природа взяла своё, и она автоматически оправила яркую юбку, самостоятельно сшитую в технике пэчворк, и, сняв шляпу и достав из джинсовой сумки в стиле крейзи-квилт расчёску, быстро провела ею по темно-русым распущенным волосам, немного спутанным под соломенным чудом.

Теперь парень незаметно хмыкнул, оценив старания нелепой девчонки в одежде его бабушки в стиле хиппи семидесятых. Однако, вспомнив о бабушке и следом о семейных проблемах, тут же нахмурился. Ещё бы посидеть на этой тёплой гостеприимной набережной, слопать булочку с вареньем из мирабели и выпить ещё кофе, но он приехал сюда не как турист — у него есть дело, а времени почти нет. И он, подозвав официанта, тоже попросил счёт. Счёт ему принесли вместе с заказанным кофе, и он решил его выпить. Поторопившись, залпом глотнул горячий напиток и поперхнулся. Дёрнувшись, вылил остатки на себя и чертыхнулся, остужая обожженную гортань. На белоснежной майке расцвела коричневая клякса.

— Оттяните! — воскликнула девушка, подбегая к нему.

Парень уронил кружку, оттянул майку от тела и охнул.

— Лучше снять, — снова посоветовала Ханна.

Он со стоном и рыком отчаяния стянул майку, обнажив стройный мускулистый торс. Ханна зарделась.

— Вот, возьмите, — и она протянула ему салфетку, отводя глаза.

— Мерси, — буркнул он, промокая салфеткой красное пятно на груди.

— Не за что. Но майку придётся переодеть.

Он вздохнул и нырнул под стол за сумкой.

Ханна заметила на спине между лопатками большую бордово-коричневую родинку овальной формы, а на левом боку длинный тонкий шрам, уходящий к животу. На заднем кармане джинсов красовалась пчёлка под короной — последний хит брэнда Dolce & Gabbana.

Вытащив из сумки чистую майку, парень запихнул в неё испорченную.

Вместо белой майки он надел чёрную, и Ханна мысленно покачала головой — какой минимализм! И никакого воображения. Скучный тип. Вот только шрам.

— Вам помочь? — обратилась она к нему.

— Уже помогла, — буркнул он, откидывая длинные светлые пряди гладких волос на спину и подхватывая сумку.

— Месье? — вопросительно окликнул его официант.

— Ах, да, — досадливо поморщился парень, как любой, кого заподозрили в том, что он собрался смыться, не заплатив, — конечно. Вот, — и он протянул деньги.

— Благодарю, месье, — и официант наконец удалился.

— Удачи, месье, — кивнула ему Ханна, подхватывая аляповатую сумку с ленточным букетом роз и кружевной лентой.

Парень молча кивнул и пошёл к выходу, но на мостовой обернулся. Нелепая девчонка в яркой юбке, белом топе и кофейно-коричневом льняном мятом жилете села в лодку, управляемую вёслами и шестом местным гондольеро, и отплывала от кафе. Тёмные волосы развевались на ветру, как чёрный Роджер. Он вдруг поймал себя на мысли, что она органично вписывается в общую многоцветную картинку июльского полдня в Кольмаре, но не сливается с разноцветными домиками и клумбами, а словно является их важной частью, яркой деталью. Впрочем, его дела не ждали, и он заторопился, покидая берег канала. Ханна отвернулась и надела шляпу — не хватало ещё обгореть на воде под палящим солнцем…

***

Мы сами определяем, с какой скоростью двигаться навстречу судьбе.

За окнами серебристого минивэна проносились идиллические эльзасские пейзажи: ровные ряды виноградников с поспевающими, светящимися янтарным блеском гроздьями муската, шардоне и рислинга, уютные очаровательные домики, увитые цветущим плющом, и средневековые часовенки, но при виде этой радужной пасторали на душе у Ирен было темно и слякотно, как в дождливую ночь ноября.

Мало того, что цель её визита в Кольмар не радовала, так чего ещё стоило объяснить Люку, что ей лучше поехать туда одной, без него. До скандала они не дошли, конечно, но расстались холодно, крайне недовольные друг другом, и это ещё один счёт, который она предъявит Сержу.

Тут Ирен фыркнула и пожала плечами, выводя руль на крутом повороте. Какие счета? Хоть бы застать его на месте и развязаться с ним побыстрее, да как бы он сам не начал счета выставлять — с него станется. Скорее, скорее с ним встретиться, обо всём договориться и навсегда расстаться — и она нажала на газ, чуть глянув на себя в зеркальце. Белая блузка, синий трикотажный костюм, идеальная укладка стриженых под каре светло-русых, чуть подкрашенных в платиновый оттенок волос, сдержанный макияж, серебряная пчела на лацкане и тёплый медово-янтарный маникюр на ухоженных руках. Что из этого останется не высмеянным Сержем и нетронутым его грубыми лапами? В их лучшие дни он не обращал никакого внимания на то, как она выглядит рядом с ним, и скабрезничал, говоря, что ему больше нравится смотреть на неё, когда она снизу…

***

Морис бежал так, что подпрыгивающий на спине высоченный рюкзак то и дело поддавал ему по выбритому затылку, и он чуть не упал на крутом повороте узкой улочки, но новые, только вчера украденные у соседа по комнате, кроссовки справились со скоростью и понесли его дальше, в центр старинного городка, унося от прошлой жизни. Пролетев торпедой по сонному центру, парень вылетел на затерянную недалеко от главной маленькую, почти крошечную, площадь и, наконец, остановился и отдышался. Зайдя в кафе, хлопнул рюкзак на пол и сиплым голосом попросил сок.

— Какой, месье? — обратилась к нему пожилая полная дама.

— Холодный, — выдохнул Морис, еле переведя дыхание.

Дама серьёзно кивнула и налила ему апельсиновый сок.

Он залпом выпил и со стуком поставил стакан на стойку.

— Ещё.

Ему повторили заказ, и Морис чуть не расплакался. Ему наконец-то повезло! Да ещё этот оранжевый вкус родины. Тут он взял себя в руки. Дальше думать нельзя. Ни думать, ни показывать вида. И так уже привлёк к себе лишнее внимание.

— Спасибо, мадам. А над вашим кафе не сдаются комнаты?

— Вам нужна комната, месье?

— Да, мадам. На пару дней, если можно.

— Как будете платить? — перешла к делу хозяйка кафе, явно намекая на то, что за сок он ещё не расплатился.

— Наличными. Вот, это за сок и аванс за комнату. Номер с завтраком?

— Завтрак и ужин входят в стоимость комнаты месье. Это все ваши вещи?

— Да, — он чуть замялся, — я студент, мадам.

— Это очевидно, — кивнула хозяйка, — вот ключ. Номер на третьем этаже. К сожалению, мой внук сейчас отсутствует, а я не смогу отнести наверх ваши вещи.

— Ну, что вы, мадам, как можно? Я сам.

Схватив ключ, снова закинул рюкзак на спину и поспешил к лестнице.

Войдя в номер, Морис запер дверь, вытряхнул на кровать содержимое рюкзака, избавился от чужого кошелька и от блокнота, разодрав его и отправив в урну клочки, и только после этого сам упал на кровать, приминая чужие тряпки…

***

Ослепительная брюнетка вошла в люкс маленького отеля и поморщилась. Балки низкого потолка мансарды чуть ли не прическу царапают, пол скрипит под каблуками, и ужасно душно. Да ещё это чёрно-розовое Барби-убранство в стиле королевы в изгнании. Всё отдаёт провинцией, каковой, по сути, и является.

— Надеюсь, это ненадолго. Долго я тут просто не выдержу, — буркнула она.

— Что, мадам? — переспросил пожилой портье, занося багаж.

— Ничего. Здесь есть кондиционер?

— Да, мадам.

— Мадемуазель.

— О, простите. Вот пульт, прямо на столе.

— Отлично. Вы свободны, — и она протянула ему чаевые.

— Благодарю, мадемуазель.

Он вышел, а она включила кондиционер на полную катушку и скинула туфли. И сразу стала меньше ростом и словно утратила некую царственность. Она огляделась и села к накрытому столу. Розовая обивка мебели, розовые покрывала, шторы и скатерть, и, чёрт побери всё на свете, розовые бра на стенах.

— Ладно. Побудем Барби. Тем более, что сейчас мне выгоднее быть мадемуазель, нежели мадам, да ещё титулованной.

Проговорив размышления вслух, она принялась за еду, решив отложить душ. Отодвинув белоснежную салфетку с пчелой под короной, чуть покосилась на сброшенные туфли, на носках которых красовались вместо бантов стилизованные пчёлы с полудрагоценными цветными камешками и стразами…

— Вы её записали? — спросил портье у хозяйки гостиницы.

— Да. Мелиса Феличе Софи Дюамель-Дюбуа. Парижанка.

— Чушь. Фройлен явно из Берлина.

— Думаешь?

— Она говорит по-французски очень чисто, но под нос бурчит, как моя бабка. Она точно берлинская немка.

— По паспорту француженка, — заметила дама за стойкой.

— Как будто паспорт определяет происхождение, — пожал плечами портье…

***

Стефани застегнула булавку с крошечной пчёлкой на лацкане жилетки и ещё раз глянула на себя в зеркало. Эта булавка сюда не шла совершенно. Подумав, она сняла сомнительное украшение и спрятала его в карман. В конце концов, кто посмеет в ней усомниться?

Сейчас, когда она совсем одна, без охраны и защиты семьи, кто угодно.

— Ну, хватит, — скомандовала она сама себе.

С неё давно хватит!

Хватит семейных тайн и семейных ограничений, семейной лжи и семейного проклятия. В самое ближайшее время она вырвется из-под их гнёта. Она сбежала из дома, теперь осталось окончательно освободиться, а для этого нужно ещё кое-что узнать, и тогда решать, что делать дальше. За этим она и приехала в Кольмар. В семейном архиве не говорилось точно, где находится ключ от семейной тайны, но речь явно шла о винной дороге и о Вогезах Эльзаса. Осталось установить, где именно это находится. Лучше бы было остановиться в Страсбурге, но там бы семья живо её вычислила по банковским картам, так что Стефани сняла столько, сколько выдал банкомат, и, купив у уличного торговца дешёвые чёрные очки, взяла билет на автобус. Хотела влиться в группу туристов, но там спрашивали данные, и она отправилась навстречу судьбе в одиночку.

Её вела по незнакомым дорогам карта — семейная реликвия, с которой всё началось и которую она, увы, украла. Как настоящая воровка и преступница. Но никто не хотел говорить с ней, никто не отвечал на её вопросы. Отец накричал, мать прочла нудную нотацию, а брат — единственный, в ком она всегда на ходила поддержку, сказал какую-то банальность, вроде: «Не забивай свою хорошенькую головку всякими глупостями, малышка».

Ну, так она покажет им всем, что малышка давно выросла, и заставит их уважать, э, мнение не мнение, но хотя бы право на него, право на приобщение к семейным легендам, тайнам, состоянию и прочему наследию дворянской семьи Леруа де Сандра…

***

Ханна грустно огляделась. Эта комната всегда казалась ей маленькой, но теперь, когда вынесли кровать, на которой умерла бабушка, и груду старых картонных коробок, она вдруг оказалась просторной и удручающе пустой.

— Куда вы дели коробки? — спросила Ханна у женщины, руководившей уборкой её дома.

— Как вы и просили, отнесли на чердак после того, как вынесли оттуда старый хлам.

— А… кровать?

— Она добротная и крепкая. Мы отвезём её в приют при монастыре под Оберне.

— Спасибо.

— Под матрасом мы нашли ещё вот это, — и женщина протянула Ханне большой коричневый конверт, очень потрёпанный.

Ханна протянула руки и взяла.

— Он не распечатан.

— Я подумала, что это может быть завещанием. Мадам была очень стара, такие люди редко обращаются в контору.

— Но прабабушка оставила завещание. Как раз у нотариуса, заверенное, как положено.

— Я думала, мадам ваша бабушка, — заметила женщина.

— Я так её называла, но формально это мама моей бабушки по матери, то есть моя прабабка. Как интересно, — и Ханна снова осмотрела конверт.

Никаких старинных сургучных печатей, марок и почтовых штемпелей, никаких надписей. Просто большой современный почтовый конверт.

— Нам пора, мадемуазель.

— Да, конечно. Большое спасибо за работу.

Ханна расплатилась с бригадиршей уборщиц и с конвертом в руках проводила их до двери. Как бы она хотела иметь свой дворик — хоть самый крошечный! Но в центре Кольмара, как во всех средневековых городках, земля была дефицитом, и даже отдельный вход в дом считался роскошью, а уж крыльцо и вовсе позволялось только с согласования с городским комитетом по застройке.

Убедившись, что и входную дверь ей отмыли до блеска, Ханна закрыла её и, вновь поднявшись на второй этаж, опустилась в кресло у окна. Она хотела взять с подоконника ножницы и даже протянула руку, но уборщицы их оттуда убрали. Ханна чертыхнулась и потащилась к старинному буфету. Взяв ножницы, вернулась к окну и, аккуратно срезав тоненькую кромку, наконец открыла конверт.

— Цитаты из Библии? — воскликнула она, пробежав глазами несколько листов бумаги, исписанных мелким убористым почерком прабабушки Доминик.

Убедившись, что ничего другого в конверте не было, Ханна вздохнула. Как это похоже на бабулю Доминик. Хранить под матрасом в запечатанном конверте цитаты из Вечной Книги вместо завещания — за такие штуки её и не любили ни мама, ни бабушка, и только Ханна трижды в год навещала старушку и жила у неё по неделе, отмывая захламленный дом и развлекая прабабку чтением газет вслух.

Но, какое-никакое, а это прямое обращение бабули к потомкам, а из потомков осталась лишь она — Ханна, так что конверт с записями стоит прибрать, а на досуге, долгими зимними вечерами — что ж, можно и почитать, проникнуться, так сказать, мудростью христианства. Что там, кстати, идёт первым номером?

«Не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с неба», — Евангелие от Иоанна. А вот как понять, что именно дано тебе с неба и дано ли вообще? Ханна вздохнула. Это была причина её окончательного переезда из Штутгарта в Кольмар — она отчаянно хотела понять, чем ей заниматься в этой жизни. Родители развелись, когда ей было десять. Оба быстро обзавелись новыми семьями, но новых детей заводить не стали. Ханна осталась с бабушкой Мартой и прабабушкой Доминик. Бабули не ладили, но были едины в том, чтобы не доверять единственную внучку непутёвым родителям, и шли на уступки друг другу. Ханна жила то в Германии, то во Франции, постигая тонкости замеса домашнего теста и изучая два языка. Однако бабушка Марта, как и бабушка Луиза, рано ушла из жизни, и Ханна осталась в Штутгарте совсем одна. Ещё пять лет она вела хозяйство и ездила во Францию к прабабушке Доминик, пока и та не оставила этот мир. Дом в Германии отошёл другим родственникам, особенно за него бился папа, а вот бабуля Доминик отписала трёхэтажный фахверковый дом на окраине исторического центра Кольмара правнучке. И Ханна решила жить француженкой. Ей было двадцать лет, за плечами остались школа и текстильный колледж, где она выучилась на портниху. Узнав, как дочь распорядилась учёбой и карьерой, родители и вовсе потеряли к ней интерес. Ханна вздохнула. Ну, не вышло из неё инженера или дизайнера Порше, которые выпускали в Штутгарте, и рисует она не машины, а платья и шторы, жакеты и сумки, то есть интересуется одеждой, интерьером и ищет себя в моде, а не в промышленности. Но вольные художники не вызывали уважения в семье, и Ханну отпустили в свободное плавание без гроша в кармане. Истратив последнее на переезд во Францию, Ханна искала, чем заработать на жизнь, и тут адвокат бабули Доминик сообщил ей, что бабуля к дому оставила ей ещё ренту — ежемесячный доход в восемьсот евро от доли её покойного мужа в собственности торговых складов на окраине города.

Это был дар небес, и Ханна вознесла Господу благодарственный молебен в церкви святого Мартина. Призрак голодной смерти отступил, поиск работы стал более осмысленным, и жизнь заиграла новыми красками. И тут она нашла бабушкин дневник. Именно после его прочтения, она перевернула все три этажа дома вверх дном, а затем вызвала уборщиц привести всё в божий вид. Теперь у неё на руках было три сокровища: прабабушкин дневник, коричневый конверт с библейскими цитатами и шёлковая карта — странный длинный отрез пожелтевшего от времени белого шёлка с нанесённой на него чёрной тушью картой с заковыристыми пояснениями на алеманнском. Нашли его в старом диване в деревянном цилиндрическом футляре, завёрнутым ещё в тонкую бумагу, рассыпавшуюся при попытке развернуть заветный отрез ткани.

В дневнике рассказывалась история поисков юной Доминик, ищущей корни своей семьи, особенно поиски свидетельств о происхождении пра-пра-прабабки Ханны, некой послушницы Арлет, покинувшей ещё до первой Мировой войны Hohenbourg, монастырь святой Одили под Оберне, и вышедшей замуж за пекаря в Кольмаре. Прочитав дневник, Ханна поразилась тому, как описание внешности Арлет походило на неё, как и её ремесло золотошвейки. Непонятно было, как она стала послушницей и почему сбежала из монастыря, и зачем оставила шёлковую карту, а в том, что это её рук дело, не было сомнений.

Стук старинного дверного молотка сбил Ханну с мысли.

— Кто там?

— Открой, девочка, это мадам Франсуа.

— Мадам Леони! — воскликнула Ханна и поспешила распахнуть дверь.

Леони Франсуа была соседкой пра-бабули, её подругой и даже тёзкой, поскольку её полное имя было Доминик Леони Жозефина Франсуа.

— Здравствуйте, мадам Франсуа, проходите. Кофе?

— Спасибо, милая, но я ненадолго, в отеле никого нет. Я по делу.

— Слушаю, мадам.

— Доминик говорила, что ты мастерица шить. Это верно?

— Да, мадам, я портниха. У меня и машинка здесь есть. Вам что-то нужно?

— Скатерти, Ханна. Они совсем истрепались и я, хоть брат и называет меня старой скрягой, решила их частично заменить. Частично, то есть заменить верхние скатерти, они ведь у меня двухслойные. Но готовые стоят столько, словно их нарезали из листового золота, поэтому я купила ткань. Ты не могла бы…

— О, конечно! — Ханна сообразила, что от неё требуется, и даже обрадовалась.

— Э, вот ткань, а вот старая скатерть, снимешь размер. Только нитки я не купила, не сообразила.

— Не страшно, у меня большой запас, подберу в тон. Я буду рада оказать вам услугу, ведь бабушка так вас ценила!

— И именно поэтому никаких услуг, девочка. Это работа, и я за неё заплачу. Но только по факту, когда получу раскроенные и подшитые скатерти. Дюжину.

— Конечно, — Ханна смущённо кивнула.

— Тогда я пойду в отель, а завтра посидим с кофе. Ты закончила с уборкой?

— Да, мадам.

— Доминик, упокой Господи её душу, была та ещё барахольщица. Уверена, твоим помощникам пришлось нелегко, да и за вывоз мусора с тебя содрали. Ну, ничего-ничего, всё образуется. Зато дом теперь задышит заново. Ну, пока.

— Пока!

Ханна вернулась на второй этаж и положила ткань на кресло. Вот и работа. Можно будет найти ещё заказы, ведь кафе и отелей в туристическом Кольмаре было великое множество. Шторы, тенты, скатерти, чехлы на мебель — это всё она может шить и ремонтировать. И Ханна решила дать объявление в местную газету, а заодно заказать вывеску на дверь…

***

Арно огляделся и вошёл в отель.

Пожилая мадам, чуть прищурившись, оглядела юного высокого блондина с роскошной гривой в чёрной майке и джинсах с большим баулом. Ну, прям принц!

— Добро пожаловать, месье. Люкс?

— Да, — с намёком на кривую улыбку сказал парень.

Полная золотоволосая мадам с аккуратным узлом волос и приятной улыбкой протянула ему ключи, но руки не убрала. Он передал ей паспорт.

— Шарль! Отнеси вещи месье де Сандра в мужской люкс! — окликнула дама юношу-гарсона.

— Леруа де Сандра, — поправил Арно.

— Про прощения, месье. Леруа де Сандра. Шарль отнесёт ваши вещи. Не желаете отобедать?

— Нет, я поел в кафе на набережной Лоша. А что это за мужской люкс?

— В моём отеле два номера люкс, месье. Один оформлен в черно-розовой гамме, второй — в серо-голубой. Соответственно, мы зовём их женский и мужской.

— Ясно. Я поднимусь и отдохну. А женский люкс занят?

— Да, месье.

— Дамой?

— Разумеется.

Он кивнул и пошёл на второй этаж. Лестница даже не скрипнула, храня то же невозмутимое спокойное достоинство, как и хозяйка заведения. Арно выдал мальчику положенную бумажку чаевых и, закрыв за ним дверь, оглянулся.

Кровать, комод, тумбочка, стол и пара стульев. Всё в сине-голубую полоску на бело-сером фоне, как и говорила мадам. Он задрал перед зеркалом майку. На груди алело пятно от ожога, но волдыря не было.

Ничего бы не было, если бы не глупость сестры. Бестолковая девчонка! Приспичило ей узнать семейные тайны. Да нет никаких тайн — просто глупые старые сказки выживших из ума стариков, пытавшихся из последних сил привлечь внимание к угасающему и разоряющемуся роду. А у сестрёнки просто всплеск гормонов. Обычно девчонки сбегают из дома за прыщавыми юнцами, а эта сделала ноги за мифическими сокровищами, дурочка. Хоть бы у него толком расспросила, он бы ей рассказал, как сам в семнадцать чуть не купился на эти россказни. Как жаль, что он не стал её слушать, когда она сунулась к нему с этим. Простой разговор по душам мог раз и навсегда пресечь это безумие, а теперь сестра подвергает опасности свою жизнь и ставит под угрозу семейную репутацию в погоне за призраками несуществующих историй. Арно вздохнул.

Где его семнадцать лет? В коридорах Сорбонны, в переулках старого Парижа, между пожелтевшими страничками дневника юной Мари Перье, отдавшей ему свою невинность…

Глупое бегство Стефани вызвано именно тем, что ей вовремя не дали сбежать, как дали ему когда-то. Впрочем, родители правы — девочки не чета мальчикам, и их место в гостиных, а не в гостиницах. Его послали за беглянкой, потому что он знал и понимал её как никто, и он вернёт её во что бы то ни стало. Скинув одежду, он пошёл в душ смыть дорожную пыль и тяжёлые мысли…

***

Старый Клод Леон прикрутил верёвку к старинному железному кольцу, вбитому в кусок гранита на набережной центрального канала недалеко от его дома, и распрямился. Вода в канале потемнела и перестала отражать небо, сумерки легли на неё серой тенью, безошибочно указав лодочнику, что рабочий день окончен.

Девчонка с пчелой на шляпе напомнила ему о том, что июль на исходе, и до первого августа осталось меньше недели.

— Значит, они снова здесь. Но Ханна почти местная, правнучка этой старой барахольщицы Доминик, а кто же ещё приволочётся в город и окрестности?

Подумав о ежегодном безумии, охватывающем местных и туристов в конце лета и начале осени, он пожал могучими плечами. Сборище дураков! Хоть бы кто из них покалечился в Вогезах, и им всем запретили туда лазить. С другой стороны, они приносили в окрестные городишки немало денег, да ещё готовы были сорить ими, щедро платя за заведомо придуманные байки, так что можно и потерпеть немного ради лёгкого дополнительного дохода.

Закинув шест в лодку, а вёсла на плечо, невысокий бородатый старик с растрёпанными рыжими лохмами, тронутыми сединой, с загорелой грубой физиономией, изрезанной морщинами, как фьордами, сильно хромая, начал подниматься вверх по улочке, зажатой старинными фахверковыми домами, увитыми зеленью. Не дома — мармеладки в витрине кондитерской.

Опять эти придурки слетятся, как пчёлы на мёд, нарушая покой и мешая глупыми затеями местным старожилам. И его делу будут мешать. Или стоит использовать их в своих целях? Может, это и хорошо, что с ними будет Ханна. Кажется, Леони поладила с девчонкой, и можно будет держать их на контроле. А если она станет действовать одна? А если она уже что-то нашла в доме старой Доминик? А может ему самому ей кое-что туда подбросить? Стоит ему лично пообщаться с этой малышкой, тем более, что она вроде как всерьёз решила осесть в Кольмаре и войти в круг местной элиты — владельцев недвижимости в историческом центре. Осознаёт ли она, какой чести удостоилась, не имея на то никаких причин кроме сомнительного родства?

Оставив вёсла в специально отведённом углу в коридоре, он прошёл к креслу посреди полупустой комнаты и тяжело в него опустился, откинув голову на высокую спинку. Медная борода задралась вверх, веки с короткими белёсыми ресницами опустились на вечно прищуренные серо-зелёные глаза, мускулистые руки с кулаками-кувалдами опустились и безвольно повисли, ноги вытянулись. С виду ноги были одинаковыми, но широкие штанины из плотной застиранной парусины скрывали врождённый дефект — сухость левой ноги и её немощь, из-за которой он был обречён на хромоту и вечное сожаление в глазах родителей.

Это была традиция — хоть пять минут посидеть в кресле, не переодеваясь и не умываясь, давая себе краткий отдых после работы.

Вскоре он встанет и поставит на плиту сковороду с маслом и джезву, чтобы аромат кофе изгнал запах рыбы, сменит робу на белую рубашку и джинсы и, нажарив рыбы и сварив кофе, сядет ужинать за стол перед телевизором, чтобы посмотреть спортивные новости. Огромное преимущество его крошечного дома в том, что он одноэтажный, и ему нет нужды таскаться по лестнице на верхние этажи. Просторная гостиная и крошечные кухня и спальня — вот и всё, что у него есть, и всё, что ему, собственно, и нужно. Свежая газета и рубашка, телевизионный матч по футболу, кофе и рыба, минимум мебели и утвари, никаких баб и безделушек, и никаких соседей сверху, блаженная тишина и одиночество, устроенное по его вкусу, — о чём ещё мечтать?

Клод Леон чуть вздохнул. Он и слово бы это забыл — «мечтать», да дураков развелось, строящих из себя мечтателей и романтиков, а на деле неудачников, не сумевших определиться с собственной жизнью. Вот он однажды определился и теперь живёт, чувствуя себя ценной частью и общины, и важного большого дела.

В дверь постучали.

— Входи, Леони!

— Привет, дорогой. Я принесла тебе сливовый пирог и чистые рубашки.

— Спасибо, дорогая. Рыбу?

— Не откажусь.

Он молча разложил зажаренный улов по тарелкам. Золотоволосая полная мадам Леони, сложив рубашки на полку в шкафу, так же молча ловко нарезала пирог, выложив куски на тарелочку с салфеткой.

— Леон, у тебя есть лимон?

— Э, закончились. Есть свежий хрен и немного песто.

— Я возьму немного соуса с хреном. Приятного аппетита, брат.

— И тебе, сестра.

— Я пришлю к тебе Шарля с лимонами.

— Не стоит его гонять. Я сам, пожалуй, зайду.

— Ты кого-то увидел? — оживилась мадам Леони.

— Видела шляпу Ханны? — вопросом на вопрос ответил лодочник.

— Да уж. И она точно что-то нашла в барахле бедной Доминик.

— Эта сквалыга была какой угодно, но не бедной, — заметил старик.

— Ну, денег девочка точно там не нашла. Видел бы ты, как она обрадовалась, когда я заказала ей скатерти для кафе.

— Так она на самом деле шьёт?

— Да. Говорит, ниток много, сама подберёт по цвету, и машинку привезла.

— Ну, хоть что-то. Не совсем дура. А что в кафе?

— Парень в мужском люксе и дама в женском. У обоих пчёлки. Хотя…

— Это не совпадение. Я видел ещё одну дурочку на автозаправке. Пчела на лацкане пиджака. И парень с пчелой на гитаре среди группы туристов.

— Значит, они снова приехали, — вздохнула мадам Леони.

— Сборище дураков, — фыркнул старый Клод Леон.

— Ты поедешь с ними, брат?

— И шагу не ступлю. Они все безнадёжны. Хотя, два люкса, это уж слишком. Ты поговори с Ханной, как там её по отцу?

— Нойман. Не поверишь, но она Ханна Одилия Нойман.

— Даже Одилия, — и Клод хмыкнул в усы, — ну, надо же.

— Да, я тоже отметила. Но это же просто совпадение.

— Совпадения бывают у судьбы, у дураков бывают только промахи.

— Её называли родители.

— Пара неудачников. Родили, назвали и бросили на полоумных старух.

— Доминик с Мартой неплохо её воспитали.

— Мне плевать на её воспитание. У человека должно быть дело. Если она шьёт, это неплохо. Но если потащится в Вогезы и Оберне, значит дура.

— Девочка молода и одинока. И ещё ищет себя, — возразила сестра.

— Ищет приключения себе на задницу. И поверь мне, найдёт.

— Не дай Бог! — взволнованно всплеснула руками мадам Леони.

— Он даёт каждому по плечу и воздаёт по заслугам. Что там насчёт люксов?

— Они не знакомы. Но у обоих двойные фамилии и оба явно из знати.

— Так явно?

— Породу не скроешь, Леон. И потом, вещи, манеры, речь, — это не каждый сыграет.

— Ты права. Но у нас ещё несколько дней. Раньше августа они никуда не попрутся. Ещё кофе?

— Нет, спасибо. Я вернусь в кафе. Время ужина.

— Отдохнула бы, — предложил лодочник, глянув на хозяйку отеля.

— Я не устаю, брат. Мне нравится моя работа.

— Ты моя умница.

Старик улыбнулся, и его хмурое сморщенное лицо вдруг совершенно изменилось — словно расцвело и помолодело, став светлее и добрее, как на иконе.

— До завтра, дорогой. Завтра всё выяснится и определится, я надеюсь.

— Лучше бы не определялось. Ты же знаешь, когда всё выясняется и определяется, начинаются настоящие проблемы.

— Я буду надеяться, что ты не прав, Леон.

— Я всегда прав, сестрёнка. Именно потому, что ни на кого и ни на что не надеюсь и просто занимаюсь своим делом, которое сам себе выбрал.

— Шарль говорит, что тебе пора на покой, — улыбнулась мадам Леони.

— Что? Глупый щенок! Да что он знает о покое? Пусть занимается учёбой и не суёт нос в дела, которые его не касаются. Кстати, он определился, на каком отделении будет учиться с этого года?

— Да. Автомеханика.

— Это с его-то руками, растущими из задницы?

— Леон!

— Ладно-ладно, Леони, посмотрим. Завтра зайду к вам за лимонами, заодно посмотрю, что там за пчеловодов к нам занесло…

Сестра ещё что-то говорила ему, но Клод Леон думал о своём. Всё складывается удачно. Он провернёт новое задание как забавное дельце под прикрытием пчелиного роя…

***

Морис не стал раскладывать вещи, а напротив, перебрав их, аккуратно сложил в рюкзак, отложив кое-что в стирку.

Денег хватит на неделю, не больше, так что пить сок в кафе больше не стоит, пока не найдётся работа. Но сегодня придётся поужинать, чтобы набраться сил для поисков работы.

Господи, лучше бы он не подслушал случайный разговор, перечеркнувший всю его жизнь. Лучше бы он никогда не узнал, кто он на самом деле. Тогда ему не пришлось бы оставить семью, друзей, Родину, не пришлось бы скитаться и терпеть лишения, не пришлось бы стать изгоем, вором, беглецом и предателем. Он потерял всё, включая даже собственное имя, на которое больше не имел права.

Но раз уж так случилось, что ему даже отомстить за всё это некому, то он пройдёт этот путь до конца и узнает всю правду, даже если эта правда заново перевернёт его и без того разрушенный мир. Здесь, во Франции, он должен найти ответы на мучающие его вопросы, здесь должен понять, кто он, и здесь должен решить, что делать и как жить дальше, куда идти в этой жизни, к чему и с кем.

А вот и местная газета с объявлениями. Как хорошо, что отец обучил его французскому. Это было не принято в семье, в мире его отца, среди арабов, но отец сам получил образование во Франции, и его выучил французскому и английскому языкам. Если бы ещё его родители на самом деле были его родителями! Но недавно он понял, что это совсем не так. Понял и огорчился…

***

Арно осторожно надавил на дверную ручку, и та поддалась, уйдя вниз почти без скрипа и отворив дверь. Он не стал медлить и раздумывать и быстро вошёл в номер. В ванной лилась вода, и он подкрался ближе. И тут же чертыхнулся, споткнувшись о пару брошенных туфель. Что-то он не припоминал таких каблуков среди обувок сестрички. Да и вот этого почти кукольного клетчатого набора из дорожной сумки и несессера он не помнил.

— Так, а это что за пиджачок?

Разглядывая вещи на спинке стула и на кровати, он не услышал, как вода перестала шуметь, а дверь ванной распахнулась.

— Какого чёрта? Я вызову полицию! — раздалось у него за спиной.

Арно резко обернулся.

Перед ним в освещённом дверном проёме, завёрнутая в розовое махровое полотенце, стояла красивая молодая женщина, яркая брюнетка с белой кожей, по которой, срываясь с кончиков волос, сбегали капли воды, и гневно сверкала на него огромными голубыми глазами.

— Не нужно полицию, — очнулся он, — очевидно, я ошибся номером.

— Дверь была заперта! Как вы вошли?

— Просто повернул ручку, — ответил он с ухмылкой, придя в себя.

— Повернул ручку, вошёл, увидел женские вещи и всё ещё здесь? Вы за дурочку меня принимаете? Что вы здесь ищете?!

— Может, свою судьбу? Свою единственную суженую? — и он шагнул к ней.

Она усмехнулась и сменила тон.

— Тогда вам не к комиссару, а к психиатру!

— Прошу прощения. Я договорился встретиться здесь с сестрой. Когда мне сказали, что в номере остановилась парижанка, я решил, что это моя сестра.

Она потёрла ногу о ногу и передёрнула плечами.

— Убирайтесь!

— Да, конечно, уже ухожу. Ещё раз прошу прощения.

Но перед выходом он ещё раз взглянул на нежную кожу под ключицами, по которой стекали прозрачные мелкие капли…