Зеленый луч №4 2020

Коллектив авторов, 2020

Периодическое издание «Зелёный луч» теперь имеет новый статус – приложения к литературному журналу «Российский колокол». Однако «Зелёный луч» по-прежнему сохраняет свои издательские традиции и представляет читателям яркие образцы современной прозы, поэзии и драматургии. Особое место в журнале занимают произведения для детей. Кроме того, в «Зелёном луче» собраны сведения об авторах вошедших в него произведений, а также информация о недавно изданных книгах. Поэтому «Зелёный луч» будет интересен всем – детям и взрослым, исследователям литературы и просто тем, кто любит читать.

Поэзия

Татьяна Иванченко

Старая открытка

«Алупка. Скала Айвазовского» —

открытка из старых залежей.

Нашла случайно. Читаю

текст чужого письма:

«Привет из Ялты! Ну как вы там?

Домой уезжаем завтра мы».

И дата: май сорок первого —

курортный и мирный май.

Я с детства играть с картинками

любила до невозможности —

Развалины или парки

и барышни неглиже…

А эта открытка серая,

советская, не заморская,

Ничем меня не затронула.

Лежит себе — и лежит.

Совсем я её не помнила!

А что там? Скала с оградкою,

Женщина, море, небо —

такой банальный сюжет.

Обычная фотокарточка,

разве что чуть раскрашена:

Женщина — розоватая,

скалы — немного в желть.

Какая же в ней романтика

для девочки, не умеющей

Читать? И была отложена

открытка на дно коробки.

А волны катились по морю,

с собой уносили мелочи —

Да вот скала Айвазовского

стояла, как видно, прочно.

Терпение есть у Времени.

Никто не умнеет загодя.

Держу я открытку старую —

а краски густы и ярки.

И женщина довоенная

глядит в безысходно завтрашний

День. И горит как зарево:

«Сорок первый. Привет из Ялты».

«Наш тихий крымский дворик опустел…»

Веронике

Наш тихий крымский дворик опустел,

Я во дворе с хозяйскою собакой.

И никаких особо важных дел,

Да и неважных — никаких, однако.

Мы уезжаем завтра — вышел срок

Туда-сюда метаний и восторгов.

Но этот милый маленький мирок

Не отпускает от себя надолго.

Он весь в себе — надёжность и покой,

Вокруг платана древнего прилеплен.

Он состоит из всяких пустяков,

А заодно — из жизней и столетий.

Над Воронцовским вычурным дворцом

Так вознесён его зелёный купол!

Здесь ни начал не сыщешь, ни концов,

И каждый век с другими перепутан.

Здесь сладок сон, здесь утром — благодать,

И тишина так нежно гладит кожу,

А в темноте вечерняя звезда

В портал ветвей неторопливо входит.

Ряд кипарисов, словно ряд колонн,

Обозначает зыбкую границу

Прекрасных дней, а кажется — времён,

Где я живу — а кажется, что снится.

Я всё ещё ребёнок — здесь, сейчас,

И я опять наивна до прозренья.

Светлеют блики солнца на плечах,

Играют брызги тени на коленях…

И я веду неспешный разговор

С собакой, небом, каменной стеною

И прорастаю в этот старый двор,

Как тот платан, что за моей спиною.

И что же делать с детскою мечтой,

Вот так, под старость, ставшей у порога?..

Наш крымский дворик грустный и пустой.

Вот попрощаюсь снова — и в дорогу…

«В Севастополе ливень, и солнце над Бахчисараем…»

В Севастополе ливень, и солнце над Бахчисараем,

Или наоборот — нас морочат и солнце, и дождь.

Мы блуждаем по Крыму, дороги и неба на грани,

И блуждает погода под шорох колёс и подошв.

То смывая следы и вздувая потоки по тропам,

То слепя нам глаза, обдавая нас жаром с небес,

Субтропический климат всё время куда-то торопит,

И всё время мы мокнем — неважно, в одежде иль без.

Где-то справа с горы опускаются сизые тучи,

Где-то слева царит безупречно прозрачная синь —

Но, куда ни сверни, всё решит непредвиденный случай,

А у случая точно бессмысленно что-то просить.

Мы всё время спешим, успевая и не успевая,

Нам же нужно узнать эту землю до края, до дна.

Даже если и снег неожиданно где-то повалит,

Мы воспримем и снег как подарок, ниспосланный нам.

Мы блуждаем по Крыму, вбирая его многоликость,

Не жалея бензина, и пота, и собственных ног.

Мы включаем себя в это царство изломанных линий,

Чтобы стать его частью, пускай и на мизерный срок.

В Севастополе солнце, и ливень над Бахчисараем.

В херсонесских домах засыхает седая трава.

Розы в ханском дворце, как под мощной струёй из крана,

Продолжают упрямо дворцовые тайны скрывать.

А в Мисхоре штормит, над Русалкой взмывается пена,

А в любимой Алупке платаны тревожно шуршат.

Так прольётся ли дождь? Знают крымские боги, наверно, —

Или солнце затопит знакомый кусок ЮБШ?

Только крымские боги и знают, какою дорогой

Мы вернёмся домой, — но один нас надёжно хранит.

Мы над Крымом летим — и его нам ни мало ни много,

И какие короткие и бесконечные дни…

«Меня встречали на пороге храма…»

Меня встречали на пороге храма

Разнообразье детских голосов,

Огромный пёс обломовского нрава,

Разлёгшийся меж вёдер и лесов,

Игрушки, тряпки, мраморные плиты,

Покрытые цементною пыльцой,

И солнечный, полуденно разлитый,

Надвратный свет, стекавший на лицо.

Кругом ремонт, но — повезло, должно быть —

В тот самый час во храме — никого.

И по седым ступеням, как по нотам,

Я углублялась в музыку его.

И было так: ни голоса, ни скрипа,

Ни отдалённых шорохов извне.

Огромный мир — и маленькая пристань,

Невесть за что подаренная мне.

Как византийских фресок отраженье,

Как сочетанье тверди и земли,

В надчеловеческом изображенье

Передо мной святые проросли.

Они взмывали надо мной, как сосны,

В высоких кронах плыли облака,

А выше них, в парении бессонном

Благословляла Божия рука.

И было так: от Бога и до Бога

Круговорот творенья и Творца.

И мы несли к отцовскому порогу

Полученное нами от Отца.

Земных ремёсел грубые законы

Дарили нам прозрения свои,

И чудотворной делалась икона

От человечьей Веры и Любви.

Вот так и плыл, как свет в высоких окнах,

На всё ответ, прекрасный, как мечта…

А на полу играл и бился отблеск

От с высоты взглянувшего Христа…

Крымская легенда

Как у крымских легенд прихотливы курортные судьбы!

Самый грустный сюжет разбивается тёплой волной.

Как бы нам замереть и проникнуться самою сутью —

Только слишком пьянят это солнце и это вино!

Так на пляже в Мисхоре Русалка стоически сносит

Развесёлых пловцов, что ныряют с неё в глубину.

Оживить бы её самой тёмной безлунною ночью

И исправить чуть-чуть вековую пред нею вину.

Мы б накинули плед на безумно уставшие плечи,

Мы б обняли младенца, игрушку ему подарив.

Мы б поплакали вместе, наверно, — и стало бы легче, —

Поглядев, как Венера над нами печально горит.

Но не встретить Арзы на безлюдном предутреннем пляже,

Разве где-то вдали заиграет морская волна.

Впрочем, кто-то опять эту сказку ребёнку расскажет

И поселит Русалку в прекрасных и сумрачных снах…

«Как будто в ноги тычутся щенки…»

Как будто в ноги тычутся щенки,

Как будто белки семечки с руки

Хватают, и как будто наяву

На вёсельной я лодочке плыву

В далёком-предалёком далеке

По мною же придуманной реке.

А лёгкое касание весла

Нежнее взмаха птичьего крыла.

И сказка наступает наконец,

И с неба улыбается отец.

Вот так гляжу на внука своего,

И больше мне не нужно ничего…

«Осенний лес неизъяснимо нежен…»

Осенний лес неизъяснимо нежен,

Как будто убаюкивает взгляд,

А сквозь него процеженное небо

Стекает вниз — хоть кружку подставляй.

Я в этом мире в общем-то чужая,

Держу блокнот, пытаясь сочинить,

Как хорошо, случайно проезжая,

Поймать покоя тоненькую нить.

Ещё чуть-чуть, и двигатель разрушит

Из тишины сплетённое панно,

И то, что так разнеживает душу,

Исчезнет, как закроется окно.

И снова трасса побежит навстречу,

Лишь успевай глядеть по сторонам.

До наноточки околосердечной

Сожмутся небо, лес и тишина…

«Вот старый ключ от незакрытой двери…»

Вот старый ключ от незакрытой двери,

Которой нет немыслимо давно.

А мне никак не хочется поверить,

Что возвращенье мне не суждено.

Куда уходят прежние пространства

Обжитых комнат, обогретых стен?

И я опять наивно и напрасно

Касаюсь этих бесполезных тем.

Но что же делать, если помнят пальцы

То бывший стол, то бывшую кровать,

Куда же деть измученную память,

Куда же сны о детстве подевать?

И вот опять иконы и портреты,

Кувшины деда, старая герань,

И на века растянутое лето —

А мне в саду крыжовник собирать…

Наталья Колесникова

«Я выпала из времени традиций…»

Я выпала из времени традиций,

Статичных форм и тихого движенья,

Но, проходя сквозь стены униженья,

Я только здесь хотела бы родиться.

Где каждый день я чувствую спиною

Суровый взгляд обиженных столетий,

Холодных ливней камерные плети

С небес свисают тусклой пеленою.

Когда опять кидают в мои двери

Пустые слухи, мелочные сплетни,

Я вспоминаю тёплый ветер летний

И, сбросив плен ненужных суеверий,

Иду бродить по улицам знакомым,

Заплаканную память взяв в подруги.

И льётся колокольный звон упругий,

Мечты и чувства выводя из комы.

Устоев старых празднуя паденье,

Мятежный дух дробит лучами площадь,

И свежий ветер облака полощет…

Я в мир вхожу, как в первый миг рожденья.

Колыбельная

«На деревьях снег, снег,

Бьётся в окна снег, снег.

На комоде — снег старинный,

На столе — бумажный снег.

Тает вечер мандаринный.

Утром будет свет, свет,

Чистый, чудный свет, свет —

Сказки самое начало.

Засыпай, мой ясный свет».

Нежно мать дитя качала.

«Звёзды видят сон, сон,

Мыши слышат сон, сон.

Над подушкой — сон голубки,

Под подушкой — чёрный сон.

На полу — Луны скорлупки.

Утром будет свет, свет,

Чистый, чудный свет, свет.

Дни бегут оторопело…

Ты уже уснул, мой свет?»

Мать у колыбели пела.

«У неба есть время Синее…»

У неба есть время Синее,

С жемчужным пятном на краю.

В большой кувшин Абиссинии

Я Жёлтое время налью.

Фантазии детства — яркие:

Их время — Оранжевый сон,

Когда раздают подарки и…

Цвет грусти совсем невесом.

Зелёное время отдано

Траве — и стремятся весной,

Как бабочки, верноподданно

Надежды к поляне лесной!

Но осень, лишаясь бремени,

Бросает в оконный проём

Листву. Лишь Любовь — вне времени —

В цветном королевстве моём.

«Есть мир, где воздух солнцем не согрет…»

Есть мир, где воздух солнцем не согрет,

Поля не помнят радости цветения,

Не видят дети радости в игре…

Входя в тот мир, меняюсь местом с тенью я.

Коварный мир, расчётливо немой,

Засасывает дни в воронку узкую.

И хочется кричать: «Ты — мир не мо-о-ой!»

Но вороны всё так же битвы лузгают.

Не в бой, а в небо армии идут,

Как зомби — отрешённо и доверчиво…

О, если б только вычеркнуть беду

Из жизни каждой куклы гуттаперчевой!

Сердца наполнить нежностью, такой,

Чтоб даже звёзды впали в изумление…

Тогда тот мир откупится тоской,

И солнце вспыхнет в новом поколении!

«Мне сегодня приснились кони…»

Мне сегодня приснились кони:

Солнцеглазые, тонконогие.

Там, где ветер травинки клонит,

К небу шли они, одинокие.

Одичалые, вечер пили,

Тихо ржали, тянулись мордами

К заколдованной звёздной пыли.

Были кони безумно гордыми,

Теплотою ржаной дышали,

Чуть косясь на тени кудлатые.

Кони прятались в чёрной шали

И считали себя крылатыми.

Быстроногие недотроги…

Вспоминая преданья старые,

Ветер гривы сплетал в дороги,

По которым ушли, усталые,

Мои сны — неземные кони.

«Тёплый полдень погремушкой рыжей…»

Тёплый полдень погремушкой рыжей

Простучал под окнами зимы.

Хмурились растроганные крыши…

Строчками стихов дышали мы.

За спиной шептались тихо стены —

Мудрые седые старики.

Из каких-то неземных растений

Лёг кораблик на пролив руки.

И ракушкой хрустнул под ногами

День, зовущий в солнечную даль.

В небо мы ушли, за облаками,

Не оставив бренного следа.

Пролетали пчёлами печали.

Ландыши ликующих земель

Ароматом радости встречали…

Мы ушли, не вспомнив о зиме.

Возвращение

Мне тесно в застенках осеннего рая,

Где спелые кущи сочатся ванилью…

И даже скрипящие двери сараев

Нас в детстве сильнее и слаще манили…

Запретные яблоки старого сада

Беспечно срывала и морщилась — кисло…

Костры листопада, как пламя распада…

Над степью туманом молчанье повисло…

…Сливовые липкие капли на пальцах —

Сочится сироп из прозрачной бутылки.

И детство заботливо втиснуто в пальцы.

Но ссадины снова, вихры на затылке

Никак не желают покорно ложиться,

Вплетаться волнами в атласные ленты.

И снова бегу я в поля, где душица,

И клевер, и хмель… Вечных сказок моменты

Казались важнее послушных концовок,

Касались словами сердец распростёртых.

Герои себя не вели образцово,

И были их шпаги до блеска натёрты.

Свобода была и концом, и началом

Волшебных фантазий… Мне снова не спится.

Опять мне из детства зовуще кричала

Когда-то спасённая синяя птица.

«Хочу увидеть небо бирюзовым…»

Хочу увидеть небо бирюзовым,

Услышать тихий звон монеты медной,

Открыть замки и ржавые засовы —

Пробраться белкой юркой незаметно

Сквозь времена — на чистые страницы

Заведомо счастливого романа…

И будут снова трепетать ресницы

От поцелуя, сладкого дурмана.

Не обманусь я образом заветным,

Торжественно зовущим и манящим.

По отблескам и шорохам рассветным

Найду дорогу к чувствам настоящим.

Чудачества и ветреность излишни —

Повсюду чары нежности и неги.

И даже лепестки цветущей вишни

Мне не напомнят о холодном снеге…

Сквозь облака заря легко струится

И ласково ложится на ладони —

И хочется, как в детстве, помолиться,

Увидев крылья бабочки в бутоне.

Виктор Перепечкин

«Любил он небо, ловких птиц…»

Посвящается Ширяеву Всеволоду

Александровичу, лётчику-штурмовику Ил-2,

погибшему 4 сентября 1942 г.

Любил он небо, ловких птиц,

Быть звёздным соколом — награда.

Он верил в крылья, в свет зарниц,

Спасая сердце Сталинграда.

А город так пылал в огне,

Что не обжечься было сложно.

Такого слова, «осторожно»,

По правде нету на войне.

Пропеллер вспарывал бока

Лиловых туч, знобил планшетку,

Когда вспотевшая рука

Вдруг твёрдо жала на гашетку.

Сегодня ты живой, ты — цел,

И ты ещё сыграешь в покер.

Какой восторг смотреть в прицел,

Где зло дымит подбитый «фоккер»!

До завтра — вечность… Да, крута

Дорога бед, нужды, сражений.

А под крылом уж Хулхута —

Для псов непрошеных ошейник.

Здесь небо Родины в дыму,

Не пробиваемом снарядом.

Ведомый, дай же знак ему,

Что «мессершмитты» где-то рядом.

Кто из окопов не молил:

Эх, верх взяла бы эскадрилья!

Вот только свесил будто Ил

Свинцом простроченные крылья.

С полсотни вытянутых шей,

В ладонях скомканы пилотки,

Траншеи, высохшие глотки…

И длинный — смерти чёрный шлейф.

В час нескончаемых атак,

Когда с землёй сродни останки,

Направил он воздушный танк

С небес на вражеские танки.

Он верил в крылья, в свет зарниц,

В ломоть ржаного, с печки, хлеба,

В любовь к Отчизне без границ,

Как это выстраданное небо.

«Алеет зорьки полоса…»

Алеет зорьки полоса,

Мир солнца ждёт для поцелуя.

Кругом роса. Звенит коса.

Душа на выдох: «Аллилуйя!»

Блестит роса. Поёт коса.

И грустный дух готов смириться.

Зелёных веток паруса

Вновь поднимает божья птица.

На малахитовых лугах,

Нам с самых ранних лет знакомых,

Как разноцветная пурга,

Слетелись стаи насекомых.

И вот уж пух от ивняка

Не оставляет равнодушных —

Того, кто ночь наверняка

Провёл в покоях летних, душных.

Трепещут небо и река

И орошают скопом землю.

И облака, как берега,

Чей нрав младенческий приемлю.

И тут и там в траве шуршит…

И сердце трогательно бьётся,

Как солнце смолкнувшей души,

Что вдоволь горечи напьётся.

«Повырастали, вижу, дети…»

Повырастали, вижу, дети,

Не скрыть натруженные руки.

И след их смело топчут эти —

Ну, как их гордо кличут — внуки?!

Конечно же, родные внуки,

Чья доля — вечно огрызаться…

И, если не с нуля, — с абзаца

Вновь претерпеть ходы и муки.

Перелистать страницы детства,

Вдруг перемелется-спечётся

Из перекупленного теста

Походка новая, причёска.

А повезёт — не за печенку —

Проверить толк семи условий,

Как горы гордую чеченку:

Не преступать, не прекословить.

Жалея, сердцу вправе жаться —

Так в холоде вдруг жмётся птица.

Ну что на вас мне обижаться?

За всех вас впору мне молиться.

Пусть где-то я сгущаю краски,

А сказка на ночь, чтоб согреться…

Душа никак щедра от ласки —

А как от любящего сердца.

Повырастали, пообжились

И тянут руки к солнцу детки,

Как будто звёздам побожились

В лесу берёзовые ветки.

Когда эмоции наружу —

Абсурд, и всё на этом фоне.

Дай бог им клятву не нарушить

И строй отточенных симфоний.

За это выдержу разлуки

И контрибуции с китайца…

Ах, как их гордо кличут — внуки!

Созвездье молодости, звуки

И поиск вечного скитальца.

«Приснились ночью ильмени…»

Приснились ночью ильмени.

Осенний дождь кропит окошко.

Тоска, ты чуть повремени,

Ты задержись в пути немножко.

На ум приходят имена,

Чтобы с ума вдруг не свихнуться.

И вдох, как капелька вина,

Чтоб в мир, который спит, вернуться.

Свет ускользает, как лини

Сквозь дырку в стареньком лукошке.

Постойте! Это чьи огни

В далёком призрачном окошке?

Я помню: снились купола

Церквей утопленных, именье…

Куда ты, юность, уплыла,

Разбив сердца в одно мгновенье?

В одно мгновенье выбит день

Из колеи, весь в позолоте.

И снова бродит чья-то тень,

Молясь усердно, на болоте.

И грянул гром… и грянул гром,

Блатного слова удостоен.

Вот я, к примеру, строю дом,

И он всё время недостроен.

Углами вытравлен, как мышь,

А ночь крадётся, словно кошка.

Осенний дождь кропит окошко,

И где-то зло скрипит камыш.

Астрахань (графика)

Астра… Аст-Ра… Аст-Ра-Хань…

Словно в осень — злую рань —

Чернобровых чаек брань.

Знатен в бисере росы

Звон отточенной косы.

Звёздной ночи горб и дань.

Дар божественный и грань.

Грань земли, почти огранок, —

Мудрость сердца астраханок.

Соль земли — печальный лотос

И звезды далёкой голос.

Голос трубный бога Ра,

Светотени и игра

В символ выплесканных зорь

И в судьбы иной узор.

Бабочка

Бабушка убила бабочку на глазах у внука.

Что за трагедия?! Но малышу стало больно…

«Бабочка, — говорила бабушка, — красива, но вредна.

Летает как птица, а мыслит как червяк».

Каприз природы! Но малышу было больно…

Никакая конфетка не могла утешить его.

Светит солнце, жужжат мухи… Всё как прежде.

Своим детским чутьём он понимал: что-то случилось.

Он готов был отдать любимую машинку, чтоб только…

Почему стало вдруг так противно и неуютно?

«Бабушка! Бабушка!» — вырывалось изнутри.

Но припухшие губы пролепетали: «Ба-боч-ка…»

Бабочка, наверное, тебе было больно?!

Больно было маленькому мальчику,

Больно было его огромной — как весь огород — душе.

«Может, бабочка не любила бабушку?

Я тоже иногда не люблю бабу… А если она меня?..»

Холодок по спине породил мурашки,

И короткий испуг отобразился на лице ребёнка.

За что бабочке любить бабушку?

Бабушка не кормила бабочку кашей

И не клала ей мокрый платок на голову…

Бабочка, как два сшитых вместе лепестка,

А бабушка большая, пятиконечная, как звезда.

Малыш вытянул руки и расставил ноги,

Представил себя маленькой звёздочкой.

Потом резко подался вперёд

И с вытянутыми в стороны, как крылья, руками

Побежал по тропинке вдоль забора.

Чем не бабочка?!

Он не думал заменить бабочку собой —

Философия взрослых здесь не прокатит.

Когда малыш нарезвился, напрыгался

И даже где-то отхватил царапину на коленке —

Ему не было, как полчаса назад, больно.

И только я опытным краем глаза заметил:

Внук мой несколько изменился,

Что-то в нём пробудилось и ожило…

Вот только что это?!