Метро 2035: Муос. Падение

Захар Петров, 2019

Что есть Истина? В поисках ответа на этот вопрос Вера готова на все. Не найдя ответа у диггеров, она пришла в спецназ, поступила в Университет, стала офицером и будет посвящена в следователи. Она пройдет весь Муос и истопчет Поверхность, оставит за собой трупы врагов и потеряет друзей. Но успеет ли Вера найти то, что ищет, до прихода в подземный мир нового апокалипсиса?.. Книга содержит нецензурную брань.

II. Чистильщики

1

Шестой следователь Республики (абсолютный номер — тридцать семь), капитан Сил Безопасности, называвшаяся когда-то Верой Пруднич, находилась в знакомом для нее кабинете штабного бункера. Здесь она бывала уже дважды, и после каждого такого посещения линия ее жизни закладывала лихие виражи. Последний раз — несколько лет тому, когда обсуждала с командованием план будущей войны с диггерами. Войны, которая так до сих пор и не окончена и поглощает все ресурсы Республики. Большую часть рабочих и ополченцев после первых месяцев войны вернули в поселения, но тех рабочих рук, которые были заняты на саперных работах, очень не хватало для уборки урожая и прочих работ в тылу. Из-за этого многие поселения не выполняли нормы по сбору урожая и отказывались платить налоги. Занятые на войне с диггерами войска образовали в безопасности слабеющей Республики брешь, которой не преминули воспользоваться бунтари и преступники. Значительно увеличилась статистика бунтов и случаев неповиновения, убийств, краж, разбоев, и из-за этого работы у следователей только добавилось.

В архиве следотдела лежат уже десятки рапортов Веры об успешном расследовании убийств, бунтов, саботажей. Ею казнено или отправлено на каторгу немало преступников: маньяков, воров, изменников, недобросовестных инспекторов и администраторов. Пожалуй, Вера стала одним из самых успешных следователей в истории Муоса, но не благодаря этому она сейчас значилась Шестым следователем. Просто за два года погибло четыре следователя, и такой «естественный отбор» продвинул Веру Пруднич по карьерной лестнице на четыре ступени вверх.

За прошедшие годы спартанская обстановка этого кабинета не изменилась. Даже карта Муоса на весь стол лежала все та же. Вот только края карты заметно поистрепались, да тут и там виднелись пятна от опиравшихся на нее немытых рук и потеки от пролитого чая или чего-то другого, что принято пить в штабном кабинете.

Когда Вера вошла в кабинет, генерал — может быть, и случайно — стал между нею и картой, загородив своим широченным торсом почти весь стол. Но беглого взгляда хватило, чтобы нематериальная копия карты со всеми ее обозначениями зафиксировалась в памяти Веры. Еще несколько мгновений потребовалось Вере, чтобы расшифровать неаккуратные размашистые обводы, значки, крестики и подчеркивания. И все это говорило о том, что конец войне с диггерами придет не скоро, особенно красноречиво вопили об этом множественные вопросительные знаки, некоторые обведенные кружочками, а некоторые перечеркнутые или нервно затушеванные. С холодным безразличием Вера вспомнила слова китайского мудреца о трудностях, ожидающих ловца черной кошки в темной комнате, подразумевая под кошкой диггеров.

Генерал тоже не изменился, вот только почему-то старался не смотреть Вере в глаза. Теперь перед ним стоял не полуголый кандидат в Силы Безопасности и даже не лейтенант спецназа. Он общался с капитаном следотдела, которая при определенных обстоятельствах имела право арестовать его и казнить…

Вере же прятать глаза было незачем, и она с профессиональным интересом наблюдала за генералом, пытаясь отгадать, что же могло так тревожить одного из самых могущественных людей в Муосе. Дайнеко, отмучив череду ничего не значащих формальных фраз, кивнул начсоту, стоявшему рядом с Верой, после чего отвернулся к карте, делая вид, что он не так уж обеспокоен поводом, по которому вызвал Веру и ее командира.

Еще по пути в бункер Вера гадала, знает ли начсот о цели вызова в Штаб. До этого он всегда сам получал задания и сообщал о них подчиненным следователям. Поэтому Вера резонно предполагала, что очередное задание имеет какую-то чрезвычайную государственную важность. Но то, что она услышала, привело ее в замешательство.

— Шестой следователь, насколько я знаю, вы в достаточной мере владеете историей Муоса? — начал начсот.

Вера промолчала.

— Шестой следователь, вы помните, что Республика образовалась в результате Великой Революции, объединившей Америку, Центр, Партизан, Нейтральную и часть дальних поселений, а также отвоеванные у ленточников территории. Но помните ли вы, что явилось началом Великой Революции?

— Начсот, восстание одного из поселений Америки, распространившееся на весь этот клан.

— Шестой следователь, а что явилось поводом к восстанию?

— Начсот, убийство Президента Америки одним из пришлых, которого называли Дехтером.

— Шестой следователь, теперь я скажу, почему он был убит. По обнародованной версии, Дехтер просто возжелал освободить жителей Америки от диктатуры и ценой своей жизни даровал им свободу. Для обывателей — вполне приемлемая легенда. Но если бы вы как следователь решили проанализировать эти события, натолкнулись бы на ряд вопросов, ставящих рядом с официальным объяснением большой вопросительный знак. Дехтер находился в Америке всего два дня, взаимоотношения тогдашних кланов ему были малопонятны, и цель его экспедиции была совсем другая. Его действия можно было бы объяснить попыткой вырваться из плена, но все говорило об обратном. Материалы расследования (а к этому происшествию привлекли следователей тогдашнего Центра) говорили о том, что он в последние секунды жизни уничтожал какой-то прибор. Исследования специалистов подтвердили, что этим прибором являлся компьютер (надеюсь, ты слышала об этих устройствах), дистанционно связанный с каким-то механизмом. Именно о наличии данного механизма Президент сообщил Дехтеру, быть может, пытаясь склонить к сотрудничеству, и именно это стало поводом для решительных действий последнего. После этого следователи стали искать то, с чем был связан уничтоженный Дехтером прибор. Я опущу подробности о том, кого из американцев, выживших после Революции и Последнего Боя, допрашивали и пытали… Мы нашли то, что искали, но это уже не моя тема…

Начсот, закончив свой монотонный доклад, сложил руки в замок за спиной и с безразличием уставился в пол. Генерал Дайнеко снова взял на себя неприятную роль докладчика:

— Это был заряд, спрятанный Президентом на станции Октябрьская. Атомная бомба, привезенная им с военной базы, на которой американцы дислоцировались до начала экспансии в Муос. Ты, капитан, понимаешь, что такое атомная бомба? Стоит ли объяснять, что обнаружение и изъятие заряда было засекречено. Очень немногие узнали о его существовании, я имею в виду — немногие из тех, кто еще жив.

Дайнеко многозначительно посмотрел на Веру, сделав ударение на последней фразе. С недовольством отметив для себя, что его угроза-предупреждение на Веру не произвела никакого впечатления, генерал дал слово четвертому человеку, находившемуся в кабинете. Дайнеко сухо представил его как члена Ученого совета, но Вера помнила этого ученого еще по Университету. Старый физик Варнас, похоже, косил под Эйнштейна: такие же длинноватые редкие волосы, зачесанные назад, и пышные усы. Только все это у него было ярко-рыжего цвета, отчего сходство с кумиром было весьма отдаленным, да и бесполезным, потому что мало кто из живущих в Муосе знал, кто такой Эйнштейн, а еще меньше видели его фото. И все-таки Вера входила в это меньшинство.

Было слово «Варнас» именем, фамилией, кличкой или псевдонимом — никто не знал, потому что ученый от студентов требовал, чтобы его называли не иначе как Член Ученого совета. Высокомерие профессора объяснялось той отраслью науки, которой он занимался: электрофизика и энергетика являлись в Муосе полусекретными, почти сакральными знаниями, в которые посвящались немногие. По большому счету даже обычные электрики стали замкнутым профессиональным кланом, на который полудикие поселенцы смотрели как на полубогов, способных творить чудеса в виде загорания лампочек и приведение в движение электрических механизмов. Ядро этого клана составляли работники геотермальной электростанции, местонахождение которой было совершенно секретной информацией. И на верхушке этой иерархии гордо стоял профессор Варнас, курировавший в Ученом совете энергетические вопросы и по статусу имевший право открывать ногой дверь в любом кабинете Инспектората.

Однако теперь Варнаса было трудно узнать. Военные — пожалуй, единственная каста, которую он все-таки побаивался. И как раз перед ними ему предстояло не выступать в качестве всеведущего научного докладчика, а отчитываться о чудовищном происшествии, косвенным виновником которого он был. Дрожащим голосом он поведал, обращаясь почему-то только к Вере:

— Капитан, мне сообщили, что вы достаточно образованы, несмотря… э-э-э… на тот род деятельности, которым занимаетесь. Так вот, я надеюсь, вы в общих чертах представляете, что могло бы случиться, если, скажем, этот Славински привел бы в действие заряд… Собственно, в таком случае можно говорить о конце существования мира под названием Муос. Но слава Богу, этого не случилось и заряд был извлечен с Октябрьской и перемещен в… э-э-э… один из научных бункеров. Не удивляйтесь этому. Исследование взрывного устройства — это отнюдь не праздный научный интерес. Мы исследовали возможность использования заряда в энергетических целях… Вы даже не представляете, какая энергия скрыта в том ящике. Будь наши исследования удачны, мы могли бы вести речь об открытии второй электростанции, по мощности не уступающей геотермальной, которая была бы работоспособной в течение нескольких десятилетий… Но так бывает в науке: мы убедились, что пока наши возможности слишком скромны, чтобы осуществить такой крупномасштабный проект. Работы по исследованию заряда недавно были свернуты, и, чтобы освободить лабораторию от такого опасного груза, было решено переместить заряд на неопределенный срок в один из глубоких заброшенных неиспользуемых бункеров за пределами населенной части Муоса… Но за день до назначенной даты прихода военных с целью сопровождения обоза на бункер напали, весь персонал и охрана были уничтожены, а заряд пропал… Вот, собственно, и все.

— Нет, не все, — рявкнул генерал. — Вы забыли упомянуть о том, кого мы не нашли среди трупов. Полковник, напомните профессору.

Без особого энтузиазма начсот сообщил:

— На начальной стадии к расследованию подключился Первый следователь. Учитывая, что среди убитых сотрудников лаборатории не был найден только труп начальника лаборатории Якубовича, в качестве основной отрабатывалась версия о его соучастии в нападении. В пользу этого свидетельствовал тот факт, что обе двери лаборатории были не взломаны, а именно открыты изнутри. Он же был единственным, кому сообщалась дата прихода конвоя для отправки груза — остальной персонал этого не знал. Но самое важное теперь не это. Важно то, что нападение совершили чистильщики. Причем в захвате участвовало очень много людей, я думаю, что для этого объединились все или почти все разрозненные группы чистильщиков. Несмотря на то, что дверь была открыта изнутри, данные осмотра свидетельствуют об отчаянном сопротивлении охраны и персонала лаборатории. Трупы своих чистильщики унесли с места боя, однако нам удалось найти место их захоронения. В результате эксгумации достоверно установлено, что это были именно чистильщики: на это указывают давние термические клейма в лобной области каждого из них. Кроме того, две научные сотрудницы, очевидно, не участвовавшие в сопротивлении и поэтому взятые в плен, стали жертвами ритуального убийства — их трупы найдены в лаборатории. Это пока вся информация…

Сообщение о чистильщиках, о которых Вера почти не слышала с тех самых пор, как осталась сиротой, всколыхнуло запрятанную где-то глубоко внутри нее память о страшном зле, зле не абстрактном, не внешнем, а непосредственно коснувшемся ее, унесшем тех, кто был частью ее. Чистильщики начинали казаться уже чем-то нереальным, чуть ли не результатом неправильного и преувеличенного восприятия детской психикой каких-то обыденных событий, повлекших за собой гибель или естественную смерть ее семьи. Но нет, все было так, как ей помнится. И это зло никуда не делось, оно жило совсем рядом, на окраине Муоса, просто до поры оно не вставало на ее пути. Потревоженная память готова была взорваться беспорядочной круговертью тяжелых болезненных воспоминаний и трансформироваться в приступ ярости и гнева. Этого Вера не могла допустить в столь важный момент: она получала задание, а значит, должна была трезво мыслить и все четко запоминать. Тем более, по поведению присутствовавших она чувствовала, что должна получить об этом задании больше информации, чем ей готовы сообщить, а это потребует максимального напряжения интеллекта. Усилием воли она погасила в себе так и не успевшую захлестнуть сознание волну эмоций.

— Зачем им бомба? — задала Вера вопрос, ответ на который знала и сама.

— Бомба им нужна, — невозмутимо ответил Верин начальник, — чтобы враз решить то, чем они занимаются и собирались заниматься долгие годы — уничтожить все население Муоса. Тогда их маниакальный план будет претворен в жизнь.

— Но ведь вы говорили, что прибор, с помощью которого бомба приводилась в действие, был уничтожен. Разве бомба и после этого опасна?

— В том-то и дело, — ответил ученый, — что помимо дистанционной схемы приведения в действие заряда существует еще и локальная схема. Правда, мы позаботились о безопасности, изъяв из схемы одну важную деталь, без которой взрыв невозможен…

— Зато тот человек, который знает о существовании и принципе действия этой детали, теперь подался в чистильщики, и я думаю, целыми днями только тем и занимается, чтобы создать ее аналог, — прогремел генерал.

— Вы имеете в виду упомянутого начальника лаборатории Якубовича? И сколько ему потребуется времени, чтобы эту деталь собрать? — спросила Вера у Варнаса.

— Ну-у-у… в отсутствие лабораторных возможностей… я не думаю… — начал жалобно Варнас, но был резко прерван громоподобным криком Дайнеко:

— Короче, профессор, называй минимальный срок, за который твой гениальный маньяк может собрать эту чертову деталь. Ты, мать твою, понимаешь, что будет, если твои благоприятные прогнозы окажутся ошибочными, и мы окажемся слишком нерасторопными? Я тебе обещаю: еще до того, как накроется весь Муос, я твою старую умную жопу лично вытащу на Поверхность, где ты вспомнишь, как это тебе удалось назначить сектанта начальником самой опасной лаборатории в Муосе!

Начсот слегка поморщился от самоуверенности генерала, грозившего казнью, которую в исполнение имели право приводить только следователи. Но крик командующего окончательно сломал Варнаса, выветрив из него всякое желание выскользнуть невредимым из этой ситуации. Он как-то обмяк и отрешенно промямлил:

— Якубовичу не составит труда замкнуть цепь на заряде за две-три недели… Скорее две, чем три…

— Пшел вон, — просипел генерал. — Жди, пока тебя не позовут.

Профессор на ватных ногах, спотыкаясь, вышел из кабинета. Дайнеко старался не смотреть на Веру, и это было странно.

— Итак, капитан. Впервые в истории Муоса следователь за заданием приходит в этот кабинет. И впервые следователю дается такое задание, которое получишь ты. Отказаться ты не можешь, но я хотел бы, чтобы ты не просто исполняла приказ, а понимала цену вопроса…

— Я, генерал, поняла цену вопроса, можете пропустить вступление и переходить к делу, — Вера опять могла позволить себе дерзость, на которую генерал не только не ответил, но даже был ей рад.

— Вы уже слышали, что атомный заряд в руках клана чистильщиков. Примерное их нахождение нам известно, но начать военную операцию против них в данной ситуации сродни самоубийству. Во-первых, сейчас идет война с диггерами, которая и так отвлекает много наших сил и средств. Во-вторых, при первой же стычке с чистильщиками они поймут, с чем связаны наши действия, и, конечно же, постараются спрятать или защитить свое главное оружие — это в лучшем случае. А в худшем, и это в-третьих, наш дорогой профессор может врать или заблуждаться, и заряд на самом деле сейчас находится в боеспособном состоянии. Может быть, чистильщики ждут удобного момента или ищут, где разместить уже взведенный заряд, чтобы причинить максимальный урон. В таком случае они могут привести его в действие в любой момент. Короче говоря, войны с чистильщиками мы начинать не будем. Единственный приемлемый вариант — это внедрение своего человека в клан чистильщиков… И этот человек — вы, капитан…

Генерал сделал паузу в ожидании вопроса, но Вера стояла молча и невозмутимо смотрела генералу в глаза. Заговорила Жанна — человек, которого Вера здесь хотела бы видеть меньше всего. До сих пор инспектор-психолог сидела молча, но Вера чувствовала сканирующий взгляд своей бывшей наставницы. Жанна предпочла обращение на «вы»:

— Вы, Пруднич, спросите, почему выбор пал именно на вас. Не скрою, что в подборе кандидата участвовала психологическая служба, и мы вместе с военными пришли к однозначному выводу о том, что наибольшие шансы справиться с этим заданием именно у вас. На то несколько причин. Вы — женщина, единственная женщина в Силах Безопасности Республики. А значит, опасность того, что на вас падет подозрение, минимальна. Во-вторых, вы среди военных — одна из самых образованных, и если учить кого-то обезвреживать бомбу, то лучше это делать с вами. Ну, и третье… Учение чистильщиков в нашем неприветливом мире становится все популярнее… и мы не можем допустить даже минимальной возможности того, что агент по каким-либо причинам может поддаться этому соблазнительному безумию. Наибольший иммунитет к чистильщикам именно у вас — я имею в виду то, что вам пришлось пережить в детстве…

Вере не понравилось, что кто-то пытается спекулировать на ее детской трагедии, поэтому она поспешила прервать Жанну:

— Я бы хотела обсудить детали. Не могу пока понять, какую легенду вы собираетесь мне придумать. Моя принадлежность к женскому полу не прячет тот факт, что я являюсь следователем. Вы предлагаете положиться на случай — на то, что никто из чистильщиков меня не встречал? Или же мне надо настолько ярко играть роль нового адепта, чтоб они не обратили внимания на мою профессию?

Вера могла поспорить, что Жанна уловила нежелание Веры говорить о своем прошлом и сделала по этому поводу какую-то пометку в своей голове. Но то, что ответила ей инспектор-психолог, на некоторое время поколебало невозмутимость Шестого следователя:

— Вам, Пруднич, сделают операцию по изменению внешности. Плюс к этому побреют налысо. Надеюсь, вас после этого не узнает даже ДРУГ.

Генерал уставился в карту, Верин начальник так и не выполз из своей отрешенной нирваны, в которую нырнул сразу после окончания доклада. Им обоим был явно не по душе этот план. Зато Жанна почти не скрывала своего удовольствия — улыбаясь одной из своих самых милых улыбок, она пристально смотрела на Веру, ожидая, что же та ответит. Одной частью своего сознания Вера по-быстрому наводила порядок в мыслях, удачно разбросанных сообщением Жанны. Второй поток мышления перемалывал то, что сказала психолог. Особенно не понравилась Вере последняя фраза Жанны. Фраза могла быть абстрактной, подразумевающей под «другом» кого угодно. Но Верина оппонентка сделала ударение именно на последнем слове, как будто имела в виду кого-то конкретного. Конечно, Жанна могла наводить о ней справки и знать об их встречах с Вячеславом. Могла расценить это как увлечение и даже ошибочно предполагать интимную близость между ними (чего так и не случилось). Но все это не давало никакого повода считать, что Вячеслав по-прежнему что-то значит для Веры, тем более, она добровольно ушла в следователи, тем самым перечеркнув возможность быть когда-то с ним рядом. И все же Жанна знает или, во всяком случае, догадывается о том, что запрятано у Веры глубоко и далеко. Неужели все-таки она тогда под гипнозом добралась до этих недр в Верином сознании? И теперь неслучайно делает акцент именно на этом… Если так, то в их психологической дуэли Жанна провела убойный прием. Вера знала, что она далеко не красавица, и относилась к этому более чем равнодушно. Часто наблюдая «успехи» хирургов по зашиванию увечий от ранений на лицах бойцов, она была уверена, что такая операция не добавит ей привлекательности, — и это само по себе ее тоже не страшило. Пугало то, что она станет другой, не такой, какой ее запомнил он…

Пока Вера все обдумывала, Жанна даже не моргала, не скрывая интереса к ее реакции. Смакуя момент, она наигранно успокаивала Веру:

— Да вы не огорчайтесь. Какие-то черты от прежней Пруднич все-таки останутся… когда сойдут рубцы… Может быть, через год-два… Или, может быть, у вас есть возражения? Говорите, не стесняйтесь…

Вера слышала отданный приказ, отказаться от выполнения которого она не могла. Хватаясь за соломинку, она лишь попыталась отодвинуть неминуемое:

— Но у нас ведь нет времени. Пока все заживет после операции…

— А никто и не собирается ждать, пока заживет, — поспешила «успокоить» Жанна. — Зачем ждать? По легенде — у вас травма лица и вы сбегаете из Госпиталя. Так ведь даже лучше — с распухшим лицом, не сошедшими швами вас будет еще труднее узнать…

Вера не хотела больше ни видеть, ни слышать Жанну. Она демонстративно от нее отвернулась, сделала шаг к неподвижно сидящим генералу и начсоту. Но зная теперь себе цену, она рискнула на предъявление ультиматума:

— У меня есть одно условие.

Начсот наконец-то поднял на нее глаза, а генерал даже привстал, выражая готовность выполнить все, что бы она ни потребовала:

— Говорите, капитан.

— Операция по изменению внешности будет проводиться с участием врача Джессики из Резервации. И она на этой операции будет главной. Она когда-то спасла мне жизнь…

2

Вода чавкала под ногами. Вернее, не вода, а мутная жижа, кишащая пиявками. Несколько этих слепых тварей прицепились к босым ногам Веры. Наверное, они уже сосали кровь, и наверное, это было больно. Вера этого не ощущала, потому что, насколько могла, отключилась от своего тела, иначе всю ее волю парализовала бы боль раскромсанного скальпелем и зашитого хирургическими нитками лица. Саднило тело и руки, над которыми также изрядно «поработали», чтобы оставить на ней следы аварии, которой не было. Операция длилась долго — все-таки пластическая хирургия была новшеством для эскулапов Муоса, а Джессика поставила перед собой задачу сделать новое лицо если не симпатичным, то хотя бы не уродливым. На третий день Джессика, несмотря на возражения военных, настояла на второй операции, которая прошла ненамного быстрее. За это время Вера слишком привыкла к опию, а это к прочим негативным факторам добавило нешуточную абстиненцию. Все вкупе мешало сосредоточиться, сконцентрироваться на выполнении задач, и Вера до сих пор балансировала на грани яви и забытья. Приближался тот условленный день, когда, по прогнозам профессора Варнаса, экс-начальник секретной лаборатории Якубович должен был создать недостающую деталь к ядерному заряду. Военные нервничали и поэтому подняли Веру, еще не отошедшую от наркоза, с госпитальной койки и чуть ли не пинками вытолкали выполнять задание.

Но все физические мучения не шли ни в какое сравнение с тошнотворным ощущением чужого лица. Послеоперационная отечность не прошла, и из-за порезов и стягивающих швов казалось, что на плечах Вера несет не свою голову, а тяжелый пульсирующий бидон из боли и сочащейся крови. Вспоминались слова Джессики, доносившиеся сквозь бледно-розовый туман послеоперационного забытья:

— Все будет о’кей. Не бойся, ты не быть уродина. Сейчас, конечно, немножко уродинка, но потом пройдет. А главное, глаза — глаза мы оперэйт не умеем. Глаза остались твои. По глазам он тебя все равно узнает.

«Какая глупая Джессика. Ну при чем тут глаза, при чем тут он…» — пыталась себя настроить на такие мысли Вера, подсознательно все-таки надеясь, что Джессика что-нибудь расскажет про Вячеслава, потому что сама она о нем спрашивать не будет, даже когда сможет говорить. Но Джессика болтала про Лидию, про Танюшу, про свою Резервацию, в которой она вовсю занялась лечением больных, которых годами никто не лечил, про какой-то лично ею изобретаемый антибиотик. Но про Вячеслава она молчала, а это значило только то, что мавританка ничего о нем не знает.

Вера почувствовала засаду издалека. Они прятались за изгибом хода, который здесь подымался в гору, отчего там, где они притаились, было сухо. Это было удобное место для засады — идущий оттуда, откуда шла Вера, в любом случае вынужден был хлюпать по лужам, выдавая свое присутствие. Кроме того, как будто случайно, здесь под сводом хода висела парочка светящихся грибов, слабым неоном освещая проход метров на десять в ту и другую сторону. Оставаясь в кромешной тьме, невидимые наблюдатели могли вести прицельную стрельбу из арбалетов по приближающемуся чужаку. Вера внутренне напряглась и усилием воли попыталась оттеснить боль на задворки своего сознания. Но желанного просветления не наступило — слишком она была ослаблена операциями и блужданием по этим незнакомым грязным и холодным подземельям последние два дня. Нет, вести бой она сейчас не в силах. Остается играть, что она и сделала, как только послышался шорох. Чувствовала она себя, конечно, отвратно, но не настолько, как сейчас это изображала: прислонилась к стене, едва не падая, сильно задышала, оттолкнулась от стены, ступила еще несколько шагов, вновь приникла к стене, сползла по ней, сев прямо в ледяную вонючую воду, и так и осталась сидеть, не доходя пары метров до светящихся грибов — далековато от засады, но так, чтобы они могли видеть, что она ранена и безоружна. Сыграла она, похоже, неплохо — стражи постояли, потом один из них крикнул:

— Эй ты, подыми руки и иди сюда.

Вера, конечно, не отозвалась. Еще пару раз что-то прокричав, постовые появились из-за изгиба туннеля, на всякий случай держа Веру в прицелах своих арбалетов.

— Помер? — спросил сипловатый женский голос.

— Дура, мертвые не дышат, — ответил ей мужчина, который осторожно стал приближаться к Вере, нехотя сделав несколько шагов по грязи. — Кто ж ему рожу так разнес… Слышишь, это… — он хлопнул Веру по груди, — это баба. От те на… Кто ж ее так?

— Ну так тащи ее сюда, здесь рассмотрим.

Мужчина закинул арбалет за спину, схватил Веру за руки и потащил на сухой пригорок, где бесцеремонно бросил ее на пол. Вера ударилась головой о цемент — вспышка боли чуть не разорвала голову на части. Вера застонала.

— Живая, но скоро помрет, — сообщил мужик, впечатлившись тем, что осталось от Вериного лица. — Давай-ка ее положим мордой в воду, чтоб не мучилась, да помолимся об упокоении ее души. Куды ж ее тащить такую…

— Нет, она — бедолага. А отче Мелхиседек говорил: сирых и убогих принимать и обращать, ибо из таковых ангел смерти набирает себе воинство для Последней Чистки. Меня помнишь, какой я была?

— Ну-ну, — недовольно пробурчал мужчина в ответ, — начистили вы, сирые и убогие. Тащить же ее мне — не сирому и не убогому, ибо ты из-за своей сирости поднять ее не сможешь.

Сильные руки схватили Веру и забросили на плечо, голова снова ударилась, теперь уже о костлявую спину мужчины, и у Веры вырвался очередной стон. От прихлынувшей к голове крови боль только усилилась, а мужик, как будто специально, шел какой-то пружинящей походкой.

Вера не спешила демонстрировать, что она в сознании. Не особо церемонясь, ее бросили на голый пол в провонявшем мочой сыром углу. Рядом с ней лежал и стонал мужчина средних лет. Иногда он тихо бредил, зовя кого-то по имени. Выше пояса мужчина был обмотан грязной ветхой тряпкой, на которой проступала кровь. Тряпку давно никто не менял, на что указывал смрад гниющей крови.

Несколько грибов-светильников, подвешенных в разных местах под потолком довольно большого помещения, отбрасывали зловещий свет на его обитателей. Сейчас здесь находилось человек десять. Кто-то в противоположном углу лежал на полу, завернувшись в серое ворсистое тряпье, очевидно, бывшее когда-то ватным одеялом. Трое подростков сидели, прислонившись к стене и тупо, почти не моргая, уставившись на взрослых, расположившихся в центре этого дикого поселения. Здесь было холодно и очень сыро. Вряд ли это был бункер или другое изначально приспособленное для проживания людей помещение. Скорее всего, какой-то подвал, наверняка расположенный слишком близко к Поверхности, а значит, со слишком большим уровнем радиации.

К Вере несколько раз подходила та девушка, которая не разрешила своему напарнику утопить Веру. Она с вялой заботой зачем-то трогала Веру за руку, не то нащупывая пульс, не то проверяя, не остыла ли пленница. Это раздражало ее напарника:

— Да что ты ее, Саломея, все щупаешь? Очухается — сама даст знать, а завоняет — выкинем. Одним хананеем меньше.

— Хватит уже, Ахаз, по одному хананеев считать. Скоро уж свершится Великое Очищение, недолго ждать осталось, — вмешался второй мужской голос.

— Не великое это очищение, а только маленькая чистка, Ирод. Ну, не станет Муоса, а сколько таких Муосов еще есть? Это не верный шаг. Верный шаг — искать пути в Москву и в другие поселения хананеев, чтобы начинать чистку там. А уходя, закончить миссию здесь.

— Опять ты за свое, Ахаз! Опять за свое! Нового раскола среди чистильщиков возжелал, да? Великим мессией себя почувствовал? Или на место Мелхиседека метишь? А забыл заветы Мелхиседека? Он ставил задачу завершить дело Великого Очищения в Муосе и про другие места ничего не говорил, кроме того, что Господь и там назначил ангелоподобных. Может, в тех местах чистильщики давно завершили свое дело, а задержка только за нами?

— Ирод, послушай, что Ахаз тебе говорит, — Саломея вступила в спор, который разгорался здесь явно не в первый раз. — Ахаз не меньше тебя Великого Очищения ждет. И мы все здесь этого ждем, иначе мы не стали бы чистильщиками. Ты вспоминаешь заветы Мелхиседека? Так почему ты не вспомнишь о том, что Судный День наступит только тогда, когда будут уничтожены все хананеи, а потом убьет себя последний во Вселенной чистильщик. Заметь, не в Муосе — во Вселенной! Или ты забыл, кем был, вернее, кто есть Мелхиседек? Он воплощение Гавриила — верховного ангела смерти! А Гавриил — один. И воплощение у него одно — Мелхиседек! А значит, нигде других Мелхиседеков нет. Это наше дело, идти туда и вершить Великое Очищение. А почему ты не вспомнишь слова Мелхиседека о том, что Господь дал нам разум, которым надо пользоваться для дела Великого Очищения? Он не запрещал нам думать, Ахаз. Он дал завет нам думать! Он дал пример нам думать! Вспомни, как он планировал чистки и не давал нам вступать в прямые бои с Республикой, говоря, что мы пока что очень слабы, хотя такие, как ты, давно рвались штурмовать Улей. Мелхиседек думал, а не слепо полагался на Господню волю. Вот и Ахаз думает. И думает он о том, что сказать на Великом Суде, если он послушает тебя, завершит чистку в Муосе, так и не послав никого в другие хананейские убежища.

— И как же вы собираетесь идти туда? И куда, собственно, идти собираетесь? Ждать этот летучий велосипед, на котором нечестивцы из Москвы прилетели? Так что-то давно он не появлялся. А может, пешком туда потопаете? Только мне видится, что если не твари, то радиация точно вас почистит. Хотя польза в этом тоже, конечно, есть — несколькими хананеями станет меньше…

Саломея, чуть не плача, молила:

— Ахаз, уговори Соломона не делать Великое Очищение сейчас. Тебя он послушает. Надо просто подождать — и Господь подскажет нам правильный путь. Ахаз, ну что ты молчишь? Скажи ему про свой план с передатчиком.

— Ирод, мы тут думали… — неуверенно начал Ахаз. — Помнишь эту историю про собранный Присланным передатчик?

— И вы верите в эти хананейские байки?

— Это не байки, Ирод, — раздраженно прервал собеседника Ахаз. — Валаам, когда еще у нас жил, говорил, что передатчик существует, только вожди хананеев прячут его от народа. Так вот, охрана там, говорил Валаам, так себе. А значит, мы совершаем нападение и уносим передатчик. Связываемся с хананеями из Москвы, рассказываем им какую-нибудь слезную историю типа той, которую когда-то сочинили ленточники, и они прилетают к нам. Ведь повелись когда-то, так почему бы им этого не сделать еще разок? Тех, кто прилетит, предадим Всевышнему. А кто-то из них возжелает быть чистильщиком — они-то и станут нашими проводниками в тот мир. Садимся в эту их машину и летим в Москву. Кто-то, конечно, останется здесь — всем ведь все равно не улететь, вот оставшиеся и свершат Великое Очищение в Муосе.

— Интересно-интересно, — с ехидцей отвечал Ирод. — И кто же входит в число улетающих? Наверняка ты с Саломеей?

— Не только… Конечно же, ты, если пожелаешь, Соломон, Мелхиседек, остальные ангелоподобные, ну, и все молодые, здоровые и сильные — те, кто сможет вершить в Москве волю Господню и продолжить дело Великого Очищения. А остальные завершат наше дело здесь… — Ирод говорил это приглушенным голосом, почти шепотом, видимо, боясь, чтобы не услышали другие из числа тех, кто лежал и сидел поодаль или слонялся по этому помещению — те, кого даже с натяжкой нельзя было назвать молодыми и сильными. — И что ты так смотришь на меня, Ирод? Если чистильщики есть и в Москве и успешно вершат там свое дело, мы это, конечно же, узнаем из общения с Москвой. Если это так, значит, ты прав, и я соглашусь с тобой и, возблагодарив Господа, все сделаю, чтобы Великое Очищение свершилось…

— Ах, как ты красиво стелешь. Научили тебя хананеи языком умно щелкать. А все очень просто: ты ссышь! И Саломея твоя ссыт! Вы свои жопы невредимыми сохранить хотите, перенести их из одной клоаки дьявола в другую. Вы снаружи только чистильщики, а внутри все те же хананеи. И я давно за вами присматриваю. Ты очень сильно поменялся, Ахаз, когда Саломея появилась в твоем приходе. Дело Великого Очищения для тебя ничего не значит. Ты охладел в вере! Я уже почти не сомневаюсь, что ты бы с радостью сбежал с Саломеей к хананеям, если бы тебя там не ждало усекновение головы за те дела, которые ты творил ранее. Ну что ж, то, что я хотел узнать, я узнал. Так знай, Ахаз: Валаам закончил свою работу, мы идем делать Великое Очищение, но идем туда без вас. Никто из твоего прихода мне там не нужен. Ты мог стать ангелоподобным, но сам лишил себя этой чести. Моли Господа, чтобы Он простил тебе твое предательство. Прощай.

Ирод тяжело встал, завязал на поясе веревку с вложенным в ножны мечом, неуклюже закинул за спину арбалет и не спеша пошел на выход, бесцеремонно переступив через кого-то спящего. Голосом, в котором смешались раздражение и страх, Ахаз кричал вслед:

— Ирод, подожди! Ты нас не так понял. Ты же не забыл, что я тоже ходил в бункер. Хананейский охранник мне чуть башку не снес, а мой брат… вот он, мой брат, корчится и подыхает. Ирод, неужели все это было зря?

Но Ирод уже давно вышел из помещения, и его шаги были едва слышны.

— Ну что ты сидишь? — капризно взвизгнула Саломея. — Что ты сидишь? Иди за ним, делай, что надо…

Ахаз встал, нехотя, как бы перебарывая себя, сделал несколько шагов к выходу. Но, подняв стоявший у стены арбалет, он обрел уверенность и уже решительно и быстро выскочил из помещения.

Вера, симулируя кому, сумела кое-как отдохнуть и сконцентрироваться. Несмотря на то, что чистильщики общались на понятном им псевдорелигиозном сленге, Вера, в общем-то, смогла получить кое-какую важную информацию. Валаам — это, конечно же, не кто иной, как беглый начальник лаборатории Якубович. Якубович закончил свою работу по созданию недостающей детали, и чистильщики намереваются приводить в действие заряд. А значит, времени осталось в обрез — и это очень плохо. Дает надежду лишь то, что не все чистильщики хотят столь быстрого «Великого Очищения», и это надо как-то использовать. Зачем Ахаз побежал догонять Ирода, Вера догадалась и была более чем уверена, что последний до Великого Очищения не доживет и даже не увидит больше многоуважаемого Соломона, а равно и прочих ангелоподобных. «В любом случае — пора оживать», — подумала Вера, а вслух жалобно простонала:

— Пить!

— Очухалась, — без радости произнесла Саломея. Она нервничала, посматривая на выход. Но все же схватила банку с водой и стала лить из нее на Верины губы. Вера хватанула полглотка, — вода была несвежей на вкус и запах, — открыла глаза и с предельной наивностью спросила:

— Где я?

— Заткнись уже… — гаркнула Саломея, начав грызть ногти.

Но вот вошел Ахаз, кивнул Саломее. Несколько пар глаз наблюдали ссору и уход Ирода, а потом уход и возвращение Ахаза. Конечно же, они поняли, что произошло, но отнеслись к этому с абсолютным равнодушием. В этой сырой, грязной, вонючей конуре, захламленной мусором и заселенной человекообразными, каждый из которых давно переступил последнюю черту, апатия и мрачная безысходность повисли в провонявшем мочой и испражнениями тяжелом воздухе. Несколько людей-теней поднялись и вышли; Вера подумала, что они уходят избавляться от трупа.

Настроение у Саломеи после возвращения Ахаза заметно улучшилось. Она нагнулась к Вере и с выражением не то жалости, не то отвращения к ее теперешней внешности спросила:

— Как ты?

— Где я? — повторила Вера.

— Ты, подруга, в двух шагах от Царства Божия. И у тебя есть прекрасный шанс сделать эти два шага. Говорить можешь? Расскажи нам, кто такая будешь сама и что, собственно, случилось с твоей рожей?

Вера начала излагать свою легенду, намеренно делая долгие и частые паузы с одышкой и закатыванием глаз. О том, что она дочь главы независимого поселения Серово, которое отказалось добровольно войти в состав Республики. Армия Республики осадила это небольшое поселение с населением в полтора десятка человек, забаррикадировавшихся внутри старого бункера. Когда несколько месяцев осады не сломили голодающих серовцев, были вызваны инженеры и рабочие, принявшиеся за проламывание и разборку железобетонной стены. Однако действие стенобитных орудий и отбойных молотков нарушило и без того ослабевшую за десятилетия конструкцию. Произошел обвал, который погреб под собой всех жителей селения и некоторых строителей-республиканцев. Она чудом выжила, однако надломанный край многотонной плиты перекрытия раскромсал ей лицо. Республиканцы были заинтересованы в том, чтобы кто-то из бунтарей выжил и смог им сообщить о местах нахождения когда-то принадлежавших Серово плантаций на Поверхности, их схронах в подземельях, а также о коммуникациях в этой малоизведанной части Муоса. Поэтому ее доставили в Госпиталь, где кое-как зашили лицо. Охрану не выставили, так как не рассчитывали, что она уже через сутки после операции придет в себя и сможет сбежать из Госпиталя. А она, конечно же, сбежала, потому что лучше смерть, чем жизнь в ненавистной Республике. А вообще, ей не хочется жить, и она наложила бы на себя руки, да только хочется отомстить и за погибших в Серово родителей, сестру и любимого, и за свое когда-то бывшее красивым лицо.

Часть Вериной легенды была правдой. Действительно, не так давно во время военно-инженерных работ по захвату поселения Серово на южной окраине Муоса произошел обвал. Но если под обломками и остались выжившие, они уже умерли, так как никто их откапывать не собирался. Вторая часть рассказа была не столь правдоподобной, зато исполосованное швами ужасное месиво на месте Вериного лица не давало никакого повода думать, что эта девушка может быть специально подослана в приход чистильщиков. А образ несчастной и отчаявшейся, продуманный психологами, был наиболее удачным для потенциального неофита клана чистильщиков.

— Не отчаивайся, бедняжка, — почти ласково сказала Саломея. — Господь привел тебя туда, куда тебе нужно, к таким же несчастным, как ты сама.

3

За несколько дней в приходе чистильщиков Вера окончательно пришла в себя. Отечность с лица сошла, швы не гноились и почти не кровоточили. Зеркал чистильщики не держали, но по личным ощущениям и по тому, что члены прихода Ахаза (приходами чистильщики называли вот такие небольшие группы) смотрят на нее без прежнего брезгливого отвращения, Вера догадывалась о том, что и выглядеть она стала получше. Не зная точно, какова в этом заслуга Джессики, Вера все же мысленно благодарила только ее.

Кормили Веру очень плохо: какие-то коренья, распаренные побеги подземных растений, да одна полугнилая картофелина в день. Впрочем, в первый же день Вере предложили и другую пищу. Не прошло и часа после возвращения Ахаза, как те трое, которых Вера посчитала за похоронную команду для Ирода, вернулись. Они принесли большой тряпичный сверток, в котором Вера узнала куртку Ирода, наполненную чем-то. Очевидно, неокрепшие нервы кандидатов в свой клан чистильщики берегли, поэтому сверток развернули в противоположном от Веры углу. Там же начали разводить небольшой костер, но кое-кто из прихожан не стал дожидаться приготовлений. Они нетерпеливо хватали то, что было в свертке, и жадно рвали это зубами. Верина догадка подтвердилась, когда Ахаз рыкнул на своих невыдержанных подопечных и выхватил у одного из подростков то, в чем Вера узнала обрубленную по локоть человеческую руку. А чуть позже Саломея поднесла Вере кусок зажаренной на открытом огне печени. Вера отказалась, на что Саломея лишь улыбнулась с пониманием, как будто хотела сказать: «Ничего-ничего, придет время — сама просить будешь». Но из-за отказа от человечины дневной рацион Вере никто увеличивать не собирался, поэтому она на большую часть времени по старой диггерской методе отключала свое тело, настойчиво требовавшее калорий для поддержания жизни. Зато недостатка в религиозных лекциях и вдохновенных беседах Вера не имела. Больше всех старалась сделать из нее примерную чистильщицу Саломея.

Психологическая служба Инспектората обладала на удивление большим объемом информации о клане чистильщиков: об их примерной численности, количестве групп, ареале обитания, об их взглядах и целях и даже о предполагаемом каннибализме «среди наиболее опустившихся групп». Чистильщики ставили перед собой цель уничтожить все население Муоса, включая самих себя, так как считали, что именно задержка в вымирании человечества мешает Всевышнему свершить суд и создать новую землю и новое небо. Чистильщики понимали, что Республика — единственная реальная сила, которая может их изловить и уничтожить. Поэтому в прямые столкновения с республиканской армией они уже давно не вступали, республиканские поселения старались обходить стороной, готовясь к решительному походу — Великому Очищению. Почитаемый за пророка и воплощение архангела Гавриила сумасшедший ветеран Последнего Боя, прозванный чистильщиками Мелхиседеком, предсказал, что рано или поздно Господь пошлет великое бедствие на нечестивую Республику, и именно тогда пробьет час, когда окрепшие чистильщики нанесут этому оплоту хананеев последний удар, уничтожая взрослых и детей, мужчин и женщин, тем самым верша волю Господню. А до этого Мелхиседек под страхом смерти запретил своим последователям причинять какой бы то ни было вред Республике, и из разведданных это было известно Инспекторату. Поэтому непосредственной угрозы в чистильщиках не видели, считая дело их уничтожения далекой и не самой актуальной перспективой.

Однако не так давно внутри клана чистильщиков сформировалось наиболее фанатичное крыло, которое повел за собой новый пророк, прозвавший себя Соломоном. Он возгласил, что Республика на грани краха и именно теперь самое время для крестового похода. В ходе внутриклановой микрореволюции, разведданные о которой у Инспектората были очень скудны, Мелхиседек и несколько его приближенных были устранены. А уже вскоре случилось предательство физика Якубовича, ставшее следствием захвата лаборатории и кражи ядерного заряда.

Часть этой информации была получена Верой от консультировавших ее начсота, военных и Жанны, из общения с Саломеей. Но в ходе непосредственного наблюдения за жизнью в приходе Вера узнала больше всего важных для выполнения задания подробностей из жизни чистильщиков. Несмотря на ежедневные церемонии, состоявшие из смеси православных молитв и каббалистических ритуалов, которые неизменно проводил Ахаз, почитавшийся в клане первосвященником, Вера не увидела в окружающих внешних признаков помешательства или фанатизма, которых стоило ожидать от членов секты со столь идиотскими целями. Апатия либо ненависть ко всем и вся, страх, загнанность, стадный инстинкт — все это заглушало преданность идеалам Великого Очищения. Знакомясь с этой группой чистильщиков, Вера не услышала ни одной истории сознательного целенаправленного прихода в секту. Впрочем, озлобленные и прихожане не особо любили рассказывать о себе. Зато Саломея, менее всего походившая на фанатичку, не прочь была поболтать с Верой, наверное, записав ее в потенциальные приятельницы. Невысокая и очень подвижная; с милым лицом, покрытым пигментными пятнами, впрочем, уже ставшими обычными у девушек Муоса; с пухлыми потрескавшимися губами. Выжженные клейма-кресты на лбах местных прихожан были гораздо меньше тех, которые Вера видела у чистильщиков, напавших на МегаБанк. А у Саломеи крест был почти незаметен под неровной растрепанной челкой темных волос, таких же нестриженых и нечесаных, как и у других чистильщиков, зато собранных в два несимметричных хвостика, отчего она выглядела юной и забавной, если, конечно, не вглядываться в пустые глаза. Такая внешность резко выделяла ее среди соплеменников, и неудивительно, что пастырь этого прихода Ахаз сразу же приблизил ее к себе. А по тому, как он к ней относился, как он на нее смотрел, Вера сразу поняла, что имел в виду Ирод, говоря, что из-за Саломеи местный главарь сильно изменился.

История Саломеи была похожа на истории многих, если не большинства, молодых чистильщиков. Еще два года назад она со своими родственниками жила на хуторе (так назывались небольшие поселения, состоящие из пяти-семи родственников). Саломею — тогда, правда, ее звали как-то по-другому — захватили на Поверхности, на небольшом поле, принадлежавшем их хутору. Чистильщики, среди которых был Ахаз, выследили их, спрятались в руинах, и когда все хуторяне приступили к работе, выбежали из укрытия. Родители и братья бросились бежать к люку, но убегавшую Саломею сбила впившаяся в бедро арбалетная стрела. Не повезло и одному из братьев, глупо споткнувшемуся и вывихнувшему себе ногу. Родственники спокойно спустились под землю, задраив за собой люк. Драться за отставших никто не собирался, об этом они уже давно договорились, «кто не успел, тот опоздал», и горевать по поводу уменьшения количества ртов в их вонючей конуре также никто не будет. Не собиралась скучать по родным и Саломея, особенно по опротивевшим братьям, которые, давно подавив возражения родителей и ее собственные, по очереди использовали сестру в качестве наложницы. Что стало с братом Саломеи, Вера не уточняла, это само собой подразумевалось. Он был одним из хананеев, нечестивцев, которые своим присутствием в числе живых мешают наступлению рая на земле. Судя по всему, один из ритуальных ножей своему брату вогнала сама Саломея. Не исключено, что она же лишила его шанса сохранить себе жизнь, примкнув к чистильщикам и убедив Ахаза в том, что тот недостоин такой чести. Слушая беззаботный треп Саломеи, Вера усилием воли подавляла в себе отвращение к ней.

Из рассказов Саломеи Вера поняла, что большинство новых чистильщиков были либо захвачены насильно во время нападений, либо прибрели в приходы таким же образом, какой сымитировала Вера. Из-за страха, ненависти к кому-то, неожиданно теплого приема, оказанного новыми знакомыми, или безразличия ко всему неофиты соглашались на участие в ритуале. Вгоняли один из ножей в тело приносимого в жертву Великому Очищению, навсегда связывая себя с этим кланом кровью убиенного. Тем самым они лишали себя возможности вернуться назад, потому что в Республике, да и в немногочисленных оставшихся независимыми поселениях их ждала смерть. Но сильнее страха перед остальным миром их незримым образом связывал сам факт совместного пролития невинной крови и участие в каннибальских трапезах. Они ненавидели чужих, ненавидели своих, ненавидели себя и, пожалуй, ненавидели Бога, которому якобы служили, однако какая-то сила держала их вместе, как пауков в банке, и даже не давала перегрызть друг другу глотки. Конечно, эти выводы Вера сделала сама, в исполнении же Саломеи все звучало с фальшивым и плохо скопированным по чьему-то примеру пафосом:

— Ты тоже почувствуешь ту великую благодать, которую изливает на нас Господь, когда мы представляем Ему очередного хананея. В момент святого очищения мы молимся за этого несчастного. Пока вместе с предсмертными воплями изыходит из него нечестие, он обретает возможность на Великом Суде быть оправданным по делам его, которые он творил в своем заблуждении, и разделить с нами блаженство в раю. Для хананея большая удача быть приданным Господу вот так, а не просто умереть или пасть от руки чистильщика. Поэтому мы из сострадания к хананеям, прощая их заблуждения, стараемся придать их Господу, именно проведя через святое очищение, хотя нам было бы проще их сразу убивать. Вот и тебя, Лия, если бы Господом не дано было тебе возжелать стать чистильщицей, мы бы придали; и со мной бы сделали то же самое, не открой мне Господь глаза…

— А почему всех других людей вы хананеями называете? — прервала Вера уже в который раз начатую Саломеей песнь о милосердии чистильщиков.

— Хананеи? За тысячи лет до Последней мировой, Господь, приведя народ Израильский в землю обетованную, называемую Ханааном, даровал ее им. Но сначала евреям следовало очистить Ханаан от нечестивых обитателей. Сейчас земля обетованная — весь мир, который будет дарован новому святому народу: чистильщикам и всем, прошедшим святое очищение. Но пока что этот мир — Новый Ханаан, а его жителей, не примкнувших к чистильщикам, мы называем хананеями. Ты, Лия, тоже хананейка до тех пор, пока не пройдешь обряд.

В соответствии с давно наработанным сценарием, Саломея проводила беспрерывное зомбирование Веры. Кандидатам не давали возможности обдумать свое положение и то, что они должны будут делать. На новенького обрушивались потоки жалости с мнимым участием к его судьбе; постоянные напоминания про те беды, о которых новичок успел рассказать в своей исповеди; проклятия в отношении хананейского мира, катящегося в пропасть; заверения в том, что именно сейчас бедолага встретил или встретила таких же братьев и сестер по несчастью, которые его понимают и всегда готовы помочь; обещания беспредельной любви этих самых братьев и сестер; ну и, конечно, внесение в небесные списки попадающих в рай уже с момента обращения. Как залог грядущих благ, будущему адепту давалось новое имя, как правило, взятое из Библии. Так Вера стала Лией.

Про само обращение Саломея говорила как бы вскользь, как о формальности пустячной и очень полезной для того, кто будет подвергнут очищению. А про далекие планы уничтожения всех хананеев, а затем и самих чистильщиков она предпочитала не упоминать вообще. Как не упоминала и о том, что судьба всего Муоса сейчас в руках ангелоподобных, уже давших обратный отсчет.

В другой ситуации Вера давно была бы представлена к ритуалу обращения, в ходе которого обязана была вогнать нож в тело плененного хананея. Но в приходе Ахаза чистильщики не придерживались жесткого фундаментализма, требовавшего держать кандидата в строгой изоляции, пока он не будет обращен. Да и подходящей жертвы пока не было. Правда, чистильщики в последние годы практиковали ритуалы над своими же: теми, кто в чем-то провинился либо вследствие болезни или ранения стал обузой для прихода. Для этого сошел бы и тяжелораненый брат Ахаза, но тот умер уже на следующий день после появления в приходе Веры, когда она еще прикидывалась слишком слабой для участия в ритуале. А к поиску других жертв Ахаз пока не приступал, потому что напряженно ждал, чем закончится затея ангелоподобных с ядерным зарядом.

Однажды, когда все остальные чистильщики уже спали, во время очередной такой беседы Вера воспользовалась сонным и расслабленным состоянием Саломеи, предприняв попытку ввести ее в гипноз. Это было рискованно из-за дремавшего рядом Ахаза — он почему-то относился к Вере с открытой неприязнью, и ему вряд ли понравилось бы то, что сейчас делала Вера. И все же Вера, не будучи совершенно уверена в том, что Ахаз крепко спит, решила не упускать удобного случая. Поднеся свою ладонь ко лбу лежавшей с открытыми глазами Саломеи, она тихонько шептала:

— Саломея, девочка, ты устала, устала, устала… Ты такая сильная, но теперь тебе надо отдохнуть. Чувствуешь, какая теплая рука, чувствуешь? Сейчас в эту руку уйдет все из тебя, ты вся нырнешь в мою руку. Ты уже в моей руке, Саломея?

— Да, я в твоей руке, — бесцветным голосом ответила Саломея, не шевелясь и не моргая, вглядываясь в гриб-светильник.

— Скажи, что стало с Иродом?

— Его убил Ахаз.

— Почему Ахаз убил Ирода?

— Ирод шел к ангелоподобным, чтобы донести на нас. Ангелоподобные хотят сделать Великое Очищение, взорвать бомбой весь Муос.

— Но ведь ты тоже хочешь Великого Очищения?

— Я не хочу умирать, Ахаз не хочет умирать.

— Когда это должно случиться?

— Послезавтра они пойдут закладывать бомбу.

— Куда?

— Валаам им скажет, он знает куда лучше.

— Где находится бомба?

— В приходе Соломона.

— Где приход Соломона?

— Я не знаю. Когда мы взяли бомбу, они ушли туда, где были всегда.

— А кто знает?

— Ахаз говорил, что знает, где они могут быть.

— Что вы думаете делать?

— Ахаз ходил в другие приходы. Там тоже недовольны ангелоподобными, но все их боятся.

— Ты, девочка, не умрешь, — уже почти в полный голос заговорила Вера. — Ты не умрешь, если убедишь Ахаза найти приход ангелоподобных и напасть на него. Я вам помогу. Надо спешить, потому что они скоро взорвут бомбу. Надо очень спешить. И надо взять меня. Если возьмете меня, я вам очень помогу. Я очень сильная, я заберу бомбу. И ты будешь жить, и Ахаз будет жить…

4

Когда Саломея проснулась после гипнотического сеанса, она вела себя очень беспокойно. Странно смотрела на Веру, как будто старалась что-то вспомнить. Потом ее начало трясти. Вера поняла, что едва не перестаралась с гипнотическими установками, когда Саломея неожиданно бросилась Ахазу в ноги и запричитала:

— Ахаз, великий Ахаз, веди нас в бой! Мы должны остановить Великое Очищение! Должны остановить немедленно! Бомба взорвется сегодня, бомба взорвется сегодня ночью. Веди нас, Ахаз!

Вера испугалась, что Ахаз решит, будто Саломея помешалась, и просто ее прогонит или предаст «очищению». Но очевидно, истерика Саломеи только взбодрила страхи самого Ахаза. Величественно положив руку на голову припавшей к нему Саломеи, он обратился к своим прихожанам:

— Чистильщики! Гордыня ангелоподобных толкнула их в великий грех. Как когда-то сатана, они предали Бога и ослушались Его. Они хотят взорвать бомбу, уничтожив до времени всех чистых, чтобы мы не смогли нести Великое Очищение в другие населенные места за пределами Муоса. Да не бывать этому! Мы идем уничтожать отступников! Идем уничтожать хананеев!

Впрочем, пламенная речь Ахаза не произвела на его прихожан особого впечатления. Никто из них не хотел умирать от взрыва атомной бомбы, но все они понимали, что означало выступление против ангелоподобных: вместо легкой смерти в неопределенном будущем они могли заработать куда более мучительную и неминуемую кончину уже в ближайшие день-два. И все же после рыка Ахаза его прихожане стали подыматься с пола и не спеша собираться в путь, подвязывая ножны с оружием и забрасывая за спину арбалеты.

Эти переходы были очень глубокими — наверняка около сотни метров под Поверхностью. Воздух здесь был затхлый, и идти приходилось большую часть времени по колено в вонючей маслянистой воде. Вера шла впереди, сзади — Ахаз с Саломеей, между ними плелись четверо «добровольцев». Метрах в пятидесяти сзади за ними тащились еще полтора десятка чистильщиков из других приходов, которых Ахазу удалось склонить на свою сторону. Ахаз неохотно доверил Вере один из арбалетов и меч, кривой, тупой и с обломанным ограничителем. Вера убедила чистильщиков в необходимости взять ее в этот поход, сделав несколько выстрелов из арбалета в гриб-светильник, впрочем, стараясь стрелять не слишком кучно. Но когда все три стрелы вошли в гриб, отчего он стал тускнеть, это убедило чистильщиков в истинности ее короткого рассказа о хороших стрелковых навыках девушек из поселения Серово.

Ахаз почти наверняка знал место, в котором новые ангелоподобные хранят бомбу. Перед развилками коридоров, люками и лестницами, ведущими на другие уровни коммуникаций, Ахаз подходил к Вере, объяснял, куда идти дальше, а потом отходил назад. Может быть, так он контролировал, чтобы не разбежалась его армия, а может, просто не желал погибать первым.

Это были северные окраины Муоса, где не было поселений Республики. Лишь заблудившиеся ленточники или чистильщики изредка забредали сюда. Но Вера уже почти без подсказок Ахаза знала, куда идти. То тут, то там она видела признаки недавнего движения небольшой группы людей, тащивших двухколесную тележку с 52-килограммовым грузом, массу, внешний вид и даже общий принцип действия которого Вере сообщили до начала операции.

Боясь, что громко топающие и шаркающие ногами чистильщики раньше времени выдадут свое приближение, Вера, пренебрегая конспирацией, властно потребовала от Ахаза, чтобы они шли сзади, на расстоянии видимости маленького гриба-светильника, который она подвязала за своей спиной. Ахаз на Верин добровольческий вызов кивнул — его это устраивало, но в его взгляде угадывалась решимость покончить с нею сразу после окончания операции. Решение этой проблемы Вера решила оставить на потом, после того как будет отбит заряд…

След от тележки уперся в ржавую металлическую дверь с едва читаемой трафаретной надписью: «Посторонним вход воспрещен». Верин мозг почти на автомате запоминал все подъемы и спуски, используя практически идеальный глазомер и пространственную память, делал быстрые расчеты, и теперь Вера знала, что они сильно поднялись и находятся едва ли не на уровне земной поверхности. Скорее всего, они входили в подвальное или цокольное помещение какого-то предприятия. Именно такие входы во время создания в Муосе объединяющей коммуникационной системы за год-два до Последней мировой снабжали подобными надписями, а теперь поди разберись, кто является посторонним для этого помещения. Дверь проржавела и покосилась — из дыр и щелей лился едва заметный неоновый свет от грибов-светильников. Их там могли оставить только люди, но людей там не было, вернее, не было живых людей. Даже если бы они затаились или спали, Вера бы это услышала. Однако вместо звуков человеческого пребывания негерметичная дверь пропускала запах смерти, и Вера не таясь открыла дверь.

Хорошо бы сделать нормальный осмотр места происшествия, чтобы собрать максимум информации о том, что же здесь произошло. Но такие действия Веры очень удивили бы команду Ахаза, приближающийся топот которой был уже слышен. Вера кинулась к ближайшему трупу, засунула руку в подмышку, заглянула в глаза, быстро пробежалась по пятиметровой каморке, являвшейся в далеком прошлом теплоузлом и перевитой соржавевшими почти в труху трубами разных размеров. А когда шаги уже были за дверью, она отскочила к стене, оперлась на нее, театрально вытаращив глаза и прижав ладони к вискам. Она даже сымитировала дрожь в губах и какое-то жалобное подвывание.

Ахаз, Саломея и другие чистильщики кинулись к трупам, бесстыже затаптывая следы. Вера, оставаясь на месте и по-прежнему играя роль остолбеневшей дуры, вместе с тем внимательно слушала и наблюдала за вошедшими, особенно за Ахазом, продолжала сканировать место происшествия и одновременно компилировала всю полученную информацию, чтобы понять, что же здесь произошло и что ей делать дальше.

Здесь пять трупов. Ахаз говорил, что ангелоподобных было шестеро, плюс седьмой — кандидат в ангелоподобные Якубович, он же Валаам. Ахаз уже сообщил присутствующим, что нет как раз Валаама и Соломона — нового предводителя чистильщиков. Убитых пятерых Ахаз называл по их библейским именам-кличкам. Вера запомнила и эти имена, но теперь это было не столь важно. Заряда, конечно, не оказалось. Нет сомнений, что именно завладение бомбой было целью убийства ангелоподобных. Термометра у Веры с собой не было (остался в следственном рюкзаке, который по понятным причинам она с собой взять не могла), но температурную чувствительность она методом тренировок в себе развила достаточно хорошую, с погрешностью в один-два градуса определила температуру в помещении и в подмышечной впадине одного из убитых. Натренированный мозг моментально вывел расчет остывания тела такой массы при данных температурных условиях. Сопоставив это со степенью высыхания роговицы и загустеванием (подсыханием) крови, Вера сделала вывод, что они не успели буквально на шесть-восемь часов.

Все пять трупов лежали аккуратно, ногами ко входу. И их отчлененные головы с открытыми глазами, безучастно вытаращившимися в пустоту, были поставлены на живот каждому из их прежних владельцев и обращены также ко входу. Кроме того, каждому аккурат в область сердца по самый ограничитель был загнан ритуальный нож чистильщиков. Учитывая, что ни у кого из убитых этих ножей не было, можно предположить, что каждому из них достался свой нож. По характеру пятен и брызг крови на одежде и полу Вера была уверена в том, что всех убивали лежащими, что смертельным для каждого явился именно удар ножом в сердце, а головы отрезали при уже не бьющемся сердце — слишком мало крови возле шейных срезов. Раз они на момент смерти лежали, значит, отдыхали, и уж точно с таким ценным для них грузом они не могли не оставить кого-то настороже, и этот или эти кто-то — именно те, кого нет среди убитых. Часовых могли убить вначале, но зачем тогда уносить или прятать их трупы? Все указывает на то, что часовые были убийцами или заодно с убийцами. Действовало не меньше двух человек: один закрывал руками рот и нос (иначе было не избежать непроизвольного вскрика, от которого могли проснуться другие), второй в этот же момент наносил сильный и точный удар в сердце. Теоретически это мог сделать и один человек, но пять раз подряд четко и решительно совместить эти действия, не допустив ошибки, было очень тяжело. Доступная Вере информация о Якубовиче указывала на то, что этот съехавший с катушек трудоголик-ученый, несмотря на глобальный перекос в своем мировоззрении, вряд ли мог самостоятельно столь хладнокровно и четко убить пять человек одного за другим. И главное, зачем ему это было делать? Конечно, он мог со временем раскаяться в своем предательстве Республики, решив все исправить, но для этого ему не нужно было устраивать эту бойню, достаточно было не сделать или сделать неправильно ту недостающую часть в цепи атомной бомбы и сбежать или гордо умереть. И совсем сказочно выглядит заражение раскаянием Соломона — самого фанатичного вождя чистильщиков. Значит, все-таки за рабочую нужно принять версию о том, что именно Соломон с Валаамом-Якубовичем являются исполнителями или соисполнителями убийства ангелоподобных и похищения заряда. А то, что он был именно похищен, Вера уже не сомневалась: Ахаз, его люди и чистильщики других приходов уже в десятый раз исползали теплоузел и обегали ближайшие ходы и смежные помещения в поисках бомбы. За те полторы минуты, которые были у Веры до прихода Ахаза, она успела найти место, где хранилась бомба, — давно затоптанные бестолково суетящимися чистильщиками следы от колес да едва заметный прямоугольник на пыльном бетоне в небольшой нише под трубами указывали на место, где заряд лежал спрятанным еще часов восемь назад.

Главный вопрос оставался открытым: где находится заряд? И ступенью к решению этого вопроса была другая загадка: кто такой Соломон, и почему они с Якубовичем устранили ангелоподобных? Подсказка, возможно, крылась в том, что в течение одних-двух суток они должны были взорвать заряд, и именно по этой теме у них и произошла размолвка. Кто-то взрывать заряд хотел, а кто-то не хотел или пока не хотел, как Ахаз и Саломея. По тому, что говорил и как вел себя Ирод незадолго до его умерщвления Ахазом, что-то не верилось, будто бы среди ангелоподобных были какие-то разногласия по данному вопросу — он не сомневался в сплоченности их намерений. Значит, кто-то среди верхушки чистильщиков вел двойную игру, и этот «кто-то», конечно же, жив. Вывод напрашивался сам собой: Соломон не тот, за кого себя выдавал. Раз он появился недавно, сверг и казнил Мелхиседека, сменил стратегию чистильщиков на агрессивную по отношению к Республике, сразу после этого последовало нападение на лабораторию, а затем и исчезновение Соломона с похищенным зарядом — значит, заряд и был основной целью его внедрения! Откуда же он взялся? Кто он? Единственное, что совершенно ясно: он не чистильщик. А значит, нужды в дальнейшем присутствии Веры среди чистильщиков нет.

Пока все эти силлогизмы выстраивались в Вериной голове, чистильщики обегали все вокруг и, убедившись в тщетности своих поисков, вернулись к теплоузлу. Они жадно смотрели на трупы ангелоподобных, еще при жизни внушавших страх, не решаясь предложить то, что пришло на ум каждому из них. Веру не интересовало, чем закончатся их внутренние борения, поэтому она постаралась незаметно выйти из теплоузла. Но Ахаз все это время тоже наблюдал за ней. Возможно, он каким-то образом увязал гибель ангелоподобных и исчезновение заряда с присутствием здесь Веры. Уже в коридоре она услышала голос Ахаза:

— Лия, стой! А ну, за ней!

Вера сейчас была далеко не в лучшей форме, но все же физически она намного превосходила доходяжных чистильщиков. Несколько минут она еще слышала сзади их топот и крики, но вскоре, скрывшись в одном из ответвлений коридора, ушла от своих не слишком настойчивых преследователей.

5

Пока Вера без особого труда увеличивала дистанцию между собой и чистильщиками, она еще раз перебирала те скудные крупицы информации, которые почерпнула из рассказов Саломеи и Ахаза, снова и снова сопоставляя с данными осмотра места происшествия. Можно сказать, она и сейчас продолжала осмотр теплоузла. В ее развитую память записалась обстановка этого помещения, и теперь Вера продолжала сканировать виртуальную картинку в своей голове, по одной выдергивая и изучая детали. Эта мозговая работа сама по себе не дала ответов, но помогла правильно сформулировать новые вопросы, которые, возможно, помогут понять, кто есть Соломон, куда он ушел, а значит, и где искать заряд.

Чистильщики будут заняты разделкой трупов не меньше часа, и это давало Вере фору, чтобы попытаться добыть один предмет, который мог стать зацепкой к установлению личности Соломона. Вера несколько раз наблюдала, как Ахаз листал небольшой замасленный блокнотик из грубо сшитых между собой нескольких листов серой бумаги. Это чтиво заставляло его нервничать, он несколько раз нервно отбрасывал блокнотик, задумывался ненадолго, потом снова хватал его в руки, быстро перелистывал страницы и засовывал в рюкзак Ирода, после убийства последнего доставшийся Ахазу в качестве трофея. Однажды Саломея спросила, потянувшись к блокнотику, чтобы взять его в руки:

— Что читаешь? Можно посмотреть?

Ахаз ударил Саломею по протянутой руке и спешно спрятал блокнотик в рюкзак. Но потом смягчился и пояснил:

— Тебе не стоит читать бредни этого Соломона.

Тогда Вера не посчитала эту информацию значимой. Сейчас же, когда бомба оказалась в руках Соломона, любые сведения о нем могли оказаться ценными. Вера, несмотря на болезненную одышку и ломоту в ослабленном организме, почти бежала, рискуя нарваться на хищников или засаду тех же чистильщиков. Она опередила банду Ахаза не более чем на полчаса. В приход вел один-единственный узкий коридор, и, вернись Ахаз раньше, чем Вера найдет то, за чем пришла, она окажется в западне. Войдя после многочасового отсутствия в помещение прихода, Вера невольно поморщилась. Затхлый воздух в этом никогда не убиравшемся помещении был почти едким от вони. И дело было не только в том, что здесь же, прямо в углу в неглубокой яме, чистильщики устроили себе туалет. Приступы тошноты вызывал смрад от гниющих костей, в основном, человеческих, разбросанных тут и там. Плесень, находящая себе здесь обильную пажить, покрыла противной слизкой пленкой полы и стены. И в этой клоаке, словно гигантские опарыши, лежали почти неподвижно или едва шевелились семь или восемь чистильщиков, которые уже не в силах были покинуть границы прихода. Кто-то из них безучастно посмотрел на влетевшую в приход Веру, остальные не смогли или не захотели сделать даже этого. Вера, быстро справившись с приступом брезгливости, переступила через старуху, ползшую со стороны выгребной ямы к своему лежбищу, устланному какой-то ветошью, вонючей и такой же слизкой, как и все здесь вокруг. Впрочем, может быть, это была еще совсем не старуха, и может быть, даже не женщина. Голод и болезни очень быстро делают из людей почти бесполых всевозрастных существ. Но самое страшное — потеря в человеке того, что кто-то называет душой, кто-то совестью, кто-то самосознанием. Переступая в некий момент черту, решая кажущуюся в данный момент важной проблему сохранения жизни или чего-то еще и совершив для этого чудовищное зло, человек убивает в себе тот невидимый стержень, который отличает его от множества других тварей, населяющих этот умирающий мир. Он вроде бы остается человеком и даже какое-то время ничем внешне не отличается от других людей, с трудом удерживая на себе маску внешнего благополучия или даже озабоченности высокими идеями. Но как только приходит болезнь или нужда, не соответствующая нутру личина разваливается от своей же тяжести, и человекообразное существо уже и внешне становится тем, кем себя сделало внутри. Вере приходилось видеть тяжело больных людей и стоящих на пороге смерти. Они страдали, плакали, порою боялись. И все же они оставались людьми. А эти… не вызывали даже жалости.

Вера нашла рюкзак Ахаза в куче засаленного сырого тряпья, служившего супружеским ложем для Ахаза и Саломеи, схватила его и быстрым шагом вышла из опостылевшего прихода. К счастью, она успела выйти к тому месту, где слепая ветвь коридора, ведшая в приход Ахаза, соединялась с туннелем. Метрах в пятидесяти шумные чистильщики тащили в свертках, сделанных из одежды ангелоподобных, разрубленные части тел бывших хозяев этой одежды. Вера дождалась, пока они свернули в сторону прихода, а сама все так же бесшумно пошла дальше.

6

— Очень интересно: «Я есмь архангел, пришедший разрубить четвертую печать. Мое имя — Смерть. Я есмь всадник, оседлавший коня бледного. Пришло время завершить святое дело Господне и очистить землю для Царствия Божия…» — Жанна читала блокнотик с демонстративным пафосом, причем делала это с показным удивлением, как будто бы в первый раз.

Вера догадывалась, что с того момента, как вчера вечером она принесла блокнот в штаб, доложив, что эти письмена как-то связаны с похитителями ядерного заряда, Жанна не сомкнула глаз. Как минимум все психологи, а возможно, и кто-то из Инспектората, а может быть, и ученых, были задействованы в том, чтобы вычитать между строк что-нибудь о личности Соломона. Почему-то подумалось, что здесь мог очень помочь Вячеслав — один из последних ученых-гуманитариев в Муосе, но его к этому заданию вряд ли привлекли.

— Что касается текста, — с обнадеживающим удовольствием сообщила Жанна, — то однозначно все писалось под диктовку этого самого Соломона. Есть в тексте определенные особенности, которые указывают на то, что автор и писарь — разные лица, но работали над текстом одновременно. Вернее, писарь очень внимательно, боясь что-нибудь упустить, нервно и фанатично писал то, что ему «вдохновенно» надиктовывал новоиспеченный пророк. Само содержание значит мало что: окрошка из цитат Апокалипсиса Иоанна, замешанная на доктрине современных нам чистильщиков, но с более радикальной решимостью покончить со всем в ближайшие сроки, да все это обильно смочено банальной мироненавистнической философией и туманными пафосными угрозами, типа…

Жанна перелистнула еще несколько страниц и, пародируя пророка, охваченного проповедническим экстазом, прочитала несколько строк:

— «Горе вам, хананеи, что бежите по длинному туннелю, ломая все на своем пути и убивая друг друга. Горе вам, надеющиеся найти выход, которого в этом туннеле нет! Вы, утратившие цель, веру и Бога, несетесь в никуда. Но Бог воздвигнет стену огненную, о которую вы разобьетесь, и эта стена — чистильщики, а фундамент стены — ангелоподобные!..». Если ты обратила внимание, то тема захвата и взрыва бомбы здесь попросту проходит красной нитью: «И сказал Господь: пойди изыми у хананеев их огонь неугасимый, который есть Звезда Полынь, для борения с архангелами приготовленная. И сожги их всех их же огнем за нечестие их…». Ну и так далее… Проще говоря, основная мысль этого пророчества — «надо украсть бомбу», все остальное — лишь фон и мишура. Даже взрыв бомбы тут упоминается лишь кое-где. Главное, ее украсть… Насколько я в этом сведуща, религиозные тексты так не пишутся, даже если их авторы — полоумные. В таких произведениях не размениваются на детали и не пытаются во главу угла поставить сиюминутную идею. Так что текст был явной пропагандой похищения бомбы. Единственным разумным объяснением его появления является желание Соломона завербовать среди чистильщиков побольше бойцов для похода на лабораторию, что, собственно, ему и удалось. Я полностью согласна с твоей догадкой, что сам Соломон — никакой не чистильщик. Просто было очень удобно чужими руками загрести жар, а потом все свалить на придурков-чистильщиков. Впрочем, все, что я сообщила, лишь обоснование твоих догадок, которые ты ранее изложила Штабу. Но вот с вопросом, который ты поставила перед инспекторами-психологами — о том, кто такой Соломон, — дела обстоят похуже. Как ты знаешь, все до единой буковки в блокноте исписано почерком так называемого Ирода. Личность его уже давно, еще до твоего подключения к операции, была установлена, хотя мне как человеку штатскому таких подробностей знать не доверено. Ну и ладно. Важно то, что Ирод был, как я уже сказала, очень старательным писарем. Как следствие, мы владеем почти оригинальными монологами Соломона. Если срезать с них толстый слой псевдорелигиозных кривляний, мы получим некоторый остаток словарного запаса и уникального разговорного стиля, почти столь же неповторимого, как почерк. Мы однозначно можем сказать, что этот человек — выходец из Центра, как минимум два десятка слов в тексте, причем слов, повторяющихся не раз, не употребляют в других секторах и тем более в дальних поселениях. Мы знаем, что этот человек образован, а значит, скорее всего, обучался в Университете: как он ни старался прикинуться фанатичным дурачком, проскакивали у него определенные словечки и обороты, да и речи структурированы так, что выдают в нем человека образованного. Что касается выяснения его профессии и занятий до того, как он подался в чистильщики, дела обстоят куда хуже. Это все-таки религиозный текст, а не мемуары. Встречаются разные типичные и нестандартные аллегории, но какой-то явной профессиональной наклонности их автора они не выдают. Например, это: «И как свиной навоз под сапожищем фермера, будут они попираемы в день тот…» — может говорить о крестьянском происхождении Соломона, а может, и нет: все-таки понятия «навоз», «свиньи», «фермер» общепонятны и общеупотребимы. Но если это все же пригодится, то запоминай эту небогатую статистику упоминания профессиональных терминов: четыре — фермерская тематика, три — военная, по два — преподавательская, медицинская и кожевенная, по одному — кузнечная и текстильная… Ну вот, пожалуй, и все…

— И все? — с сарказмом спросила Вера.

— Ну а что ты хотела, подруга, — невозмутимо отвечала Жанна, спрятав блокнотик в шуфляду своего стола. — Думала, что мы тебе сообщим, кто такой Соломон? Это не работа психолога, это твоя работа, следователь!

Жанна, слегка улыбаясь, приподняла руки ладонями вверх, направив их в сторону двери и склонила голову, как бы уступая дорогу Вере, но в подтексте предлагая ей убраться из кабинета. Вера не заставила себя ждать, но, поднявшись с табурета, бесцеремонно перегнулась через стол, открыла шуфляду и забрала оттуда засаленный блокнот. Жанна в ответ лишь еще милее улыбнулась и проводила Веру из кабинета своим колючим взглядом.

7

Следующие сутки Вера провела в Архиве Инспектората. Из двух десятков стеллажей, плотно расставленных в небольшом помещении, четыре были заполнены коробками с учетными карточками живущих и умерших жителей Муоса. Большую часть карточек составляли те, которые были заведены сразу после Последней мировой — во время первой и единственной переписи жителей Муоса, устроенной последним Президентом Беларуси. На рожденных после переписи тоже заполнялись такие карточки, но по мере уменьшения президентской зоны влияния все меньше и меньше информации поступало в архив. Затем архив Муоса стал архивом Центра, а теперь — Архивом Республики. По мере расширения владений Республики карточки заполнялись и на новых граждан. Но даже с учетом этих пополнений всего три неполных коробки хватило на то, чтобы вместить информацию о живых. Если человека не стало — карточку из коробки извлекали и перемещали в одну из «мертвых», которых здесь было намного больше. Да еще две коробки — без вести пропавшие, то есть те, от которых не осталось даже трупов, или по крайней мере отсутствовали очевидцы, достоверно наблюдавшие их гибель. Именно такие карточки больше всего интересовали Веру. Среди этой толщи бумаг она пыталась отыскать информацию о Соломоне, вернее, о том, кто пытался прикинуться полоумным вождем чистильщиков.

«Малицкий Иван, рожден в минус пятом году, информация о родителях не сохранена, по Переписи приписан к станции Институт Культуры. В пятом году окончил школу на станции Институт Культуры… В тринадцатом году присвоен УЗ-6, в пятнадцатом — УЗ-5, в семнадцатом — разжалован в УЗ-9, в качестве раба сослан в Верхние Помещения Института Культуры… участник Великого Боя, ампутирована нога… за несанкционированное употребление и хранение опия сослан в Верхние Помещения Института Культуры… Во время выхода на Поверхность такого-то числа пропал. Последний наблюдавший — Якуненко Анна. По словам последней, подвергся нападению хищников: был утащен живым в заросли, откуда звал на помощь в течение десяти минут. Степень вероятности смерти — 98 %…».

Вера читала эти посеревшие листки с выжатыми до скрипящей сухости людскими судьбами. Вся информация дословно откладывалась в ее голове. Три десятка карточек об исчезновении мужчин из центральных поселений за последние семь лет. Она стремительно вышла из архива, унося в голове только ту информацию, которая могла оказаться нужной. В бешеном ритме ее разум неустанно перекладывал виртуальные копии карточек, то обводя несуществующим маркером, то затушевывая определенные графы. «Мещеряков Егор, плюс восьмой год… Станция Октябрьская… Ушел с торговым обозом… Не вернулся… Яненков Осип… Поселение Питоново… Нападение бандитов, труп не найден… Капельчук Сергей…». Пока она шла узким сухим коридором, ведущим в бункер архива, она сократила список возможных кандидатов в Соломоны до двадцати человек.

Следующие полтора суток ушли на обход станций Центра и ближайших к ним поселений. Администраторы поселений с чрезмерной угодливостью снабжали Веру информацией о пропавших людях. Вера допрашивала тех, кто последними видел пропавших, по нескольку часов беседовала с их друзьями и близкими, выясняя до мельчайших подробностей особенности и привычки тех, кого давно не видели. Постепенно список «кандидатов» сокращался: непризнание некоторых погибшими было простой формальностью — в их смерти даже у Веры не возникало сомнений, просто таково было правило: в умершие записывали лишь тех, чьи трупы захоронили. Другие хоть и пропали при обстоятельствах, не исключавших их выживание, но не обладали и тенью тех способностей, которые могли бы сделать из них Соломона. Постепенно список проверяемых сократился до нуля — никто из перечня без вести пропавших не мог быть Соломоном. В таких случаях следовало либо начать с начала — осуществить более тщательное изучение уже проверенных кандидатов, либо принять меры к расширению круга поиска.

Мысленные карточки с анкетами без вести пропавших, дополненные сонмом вновь полученной информации по каждому записанному в них человеку, словно колода игральных карт, постоянно перетасовывались в Вериной голове, сопоставлялись так и эдак, накладывались на прочие известные ей факты, которые имели отношение к этому делу. Эта работа в сознании Веры приостанавливалась только на время сна. Каторжане, крестьяне, сталкеры, военные… — именно из этой группы риска состояла большая часть пропавших…

— Стоп!!!

В этот момент Вера сидела в небольшой пещерке, образовавшейся в результате проседания грунта. Вера давно облюбовала это место. Расщелина находилась почти в самом центре Улья, но сюда никто не ходил, видимо, боясь обвала. Последние два дня Вера провела здесь — в кромешной темноте, не разрываемой даже светом грибов-светильников. Она старалась полностью отключиться от внешнего мира, чтобы никакие раздражители — ни звуки, ни свет, — ничто не мешало мышлению. Думать — это единственное, что ей оставалось делать, потому что вся информация, которая могла быть получена, уже находилась в ее голове.

— Стоп!!! — сказала себе Вера.

Она выдвинула одну из шуфляд в своей памяти и невидимой рукой извлекла оттуда несколько карточек: «пропал без вести при зачистке прилегающей к поселению Поверхности в составе отряда самообороны поселения…», «пропала без вести при отражении нападения диких диггеров», «пропал без вести в Битве со Змеями». Все пропавшие без вести в ходе военных операций были гражданскими лицами. Некоторые из них входили в число администраторов, а некоторые просто в состав местной самообороны, но никто не был военным! Вера еще раз вернулась к информации о погибшем в Битве со Змеями — это был бурлак, один из каторжан, приписанный к поселению в Центральном секторе. Он попал в выборку, потому что до каторги жил в Центре и потому что пропал без вести в Битве со Змеями. Тогда не вернулась целая объединенная группа военных и бурлаков, и никто не видел и не мог пояснить, при каких обстоятельствах они пропали. На следующий день к озеру был направлен большой поисковый отряд, который собрал трупы военных и бурлаков и прямо там, на Поверхности, захоронил найденные тела. И все же два или три убра из той группы числились без вести пропавшими, потому что тел их не нашли, а живых очевидцев их гибели не было. Не было и сомнений, что все они погибли, скорее всего, были сожраны змеями, и искать среди них Соломона — пустое дело. Но факт остается фактом — ни один из них не попал в картотеку пропавших без вести, хотя должны были значиться там — ведь все они приписаны к Урочищу, одному из поселений Центра. В то же время бурлак-каторжанин, пропавший вместе с ними, в этом перечне оказался. А это значит, что Вера обладала не всей информацией о пропавших выходцах центральных поселений.

— Уж не думаете ли вы, следователь, что Соломоном мог оказаться кто-то из военных или убров?

Генерал старался не отводить глаз от пристального взгляда Веры, сверлившего его насквозь, но делать это ему становилось все труднее. Он откровенно начинал опасаться самого молодого капитана в Силах Безопасности Республики. Чего стоило его внезапно пробившееся обращение на «вы». Его основательный, но неповоротливый разум категорически отказывался признавать в этом жестком следователе ту гологрудую пигалицу, которую всего пару лет назад привел в Штаб один из следователей. А она как ни в чем не бывало, будто из пращи, швыряла в него жесткие фразы, уклониться от которых было тяжело:

— Для того чтобы начать думать, мне надо увидеть то, над чем нужно думать. Я потратила трое суток, надеясь, что отрабатываю исчерпывающий перечень пропавших без вести. Оказалось, что я ошибалась. Судя по вашим недвусмысленным ответам, в Штабе ведется еще одна картотека, о которой я проинформирована не была. В соответствии с пунктом четыре части первой параграфа тридцать седьмого Уголовного закона Республики воспрепятствование расследованию, в том числе путем умышленного сокрытия или умолчания информации, которая может способствовать расследованию, карается…

Генерал успел перебить, заметно стушевавшись, и наконец отвел взгляд от Веры якобы для того, чтобы зачем-то посмотреть на карту:

— Не надо мне ваших параграфов. Вы должны понимать, что информация о погибших и пропавших без вести военных — это фактически информация о военных действиях, общий доступ к которой мы разрешить не могли. Конечно, мы предоставим вам эту информацию, если вы так уверены в ее необходимости. Сообщите параметры, по которым необходимо осуществить отбор карточек, и они будут вам предоставлены.

Вера еще несколько секунд сверлила взглядом спину генерала, думая, как ей отреагировать на его ответ. Она ожидала, что генерал по ее требованию предоставит весь секретный архив, а не поручит «осуществить отбор» карточек. И судя по побагровевшей шее ссутулившегося над картой Дайнеко, тот опасался, что Вера потребует непременно всю картотеку. Генерал этого не хотел, и дело было не только и не столько в нем: кто-то, стоявший над генералом, категорически не мог позволить этого. Нарушив тягостную паузу, Вера сообщила:

— Мне нужны все карточки без вести пропавших сотрудников Сил Безопасности Республики за последние три года. Но нужны срочно, не позже чем через час.

— Хорошо, следователь, — с облегчением выдохнул генерал и наконец-то повернулся к Вере. Он почти не скрывал своей неприязни к ней, граничащей с ненавистью. Формально Вера, сотрудник Сил Безопасности, являлась его подчиненной. Но Закон наделил ее такими полномочиями, при которых она могла его арестовать, а он ей не мог сделать ничего. Он почему-то подумал, что даже убить ее при случае у него не получится: его мощное, но уже дряхлеющее тело не дает ему никаких шансов против этой прыткой титановой девки.

8

Вера шла по коллектору. Еще полгода тому воды здесь было едва по щиколотку. Теперь же мутная жижа едва не переливалась через голенища ее сапог. Но Веру настораживала не возможность замочить ноги, а те опасности, которые могли скрываться под водой, например, как тот краб, в западню к которому она едва не угодила в начале войны с диггерами.

И все же Вера предпочла именно этот более длинный маршрут просторному туннелю Московской ветви. В который раз начались волнения в Восточном секторе, на этот раз переросшие в открытый бунт в поселении «Восток». Когда Вера получала последнее задание, Третий следователь ушел устанавливать зачинщиков бунта вместе с отрядом военных, которые должны были этот бунт подавить. Вера случайно видела уходивший отряд — семеро армейцев и два спецназовца без офицера. Это был еще один штрих в общей картине, сложившейся в Верином представлении о войне с диггерами. Нехороши там дела у Республики, если Штаб вынужден направлять на другие задания неполные спецназовские пятерки, разбавляя их отрядами армейцев.

Еще раз убедиться в обоснованности своего пессимизма Вера смогла, посетив «осадную группу Ментопитомник». Сюда ее привела одна из шести карточек пропавших без вести военных, «любезно» предоставленных ей Штабом. Три карточки были заполнены на убров и армейцев, не вернувшихся с Комсомольского озера. Вере было достаточно своих собственных воспоминаний о Битве со Змеями, чтобы свести к нулю возможность выживания тех, кто формально был причтен к пропавшим без вести. Еще три карточки были заполнены на военных, которые пропали на войне с диггерами. Веру не удивило то, что других операций, где бы пропадали военные, не было — армейцы и спецназовцы не оставляли своих никогда, вернее, почти никогда. Ее удивило другое — то, что две карточки принадлежали Пахе и Сахе. Их послужной список, часть которого была списана с давно составленных Вериных рапортов, заканчивался небольшим перечнем длительных операций Войны с диггерами, проведенных под началом других командиров. Заканчивался список строкой, ничем, кроме кода операции, не отличающейся от других: «операция Д-36, закончена успешно, участие предельное». И сразу за ней неожиданная запись в карточке каждого о том, что после этой операции они оба добровольно напросились в дозор, в котором их не оказалось уже при первой поверке. Следов схватки, как, впрочем, и никаких других следов в месте дислокации дозора обнаружено не было, из-за чего в карточку был вписан вывод: «Наиболее вероятная причина исчезновения — дезертирство». Что-то в этой истории не укладывалось в резюме, очевидно, переписанного дословно из командирского рапорта. И дело даже не в том, что Вера лично знала близнецов и ей не верилось, что эти простоватые смельчаки-забияки могли струсить или настолько разувериться в спецназовской службе, чтобы так вот разом убежать. Факт дезертирства не вязался с оценкой, выставленной Пахе и Сахе в их последней операции под кодовым названием Д-36; «участие предельное» — это была высшая оценка, которую командиры ставили не так часто. И вдруг в этот же день — дезертирство… Вера пожала плечами и отбросила обе карточки вместе с посторонними мыслями. Ясно, что ни Саха, ни Паха не подходят под образ Соломона — слишком просты, слишком молоды, не тот регион, а самое главное — их говор. Хоть десяток характерных для них словечек в пространную проповедь Соломона попасть должны были по-любому.

Оставалась одна карточка армейца, который исчез во время диггерского набега. Сержант вместе со своей пятеркой охранял какой-то агрегат, используемый Республикой в войне с диггерами. Диггеры сделали вылазку, уничтожили агрегат и исчезли. Возле разломанного инструмента было найдено четыре трупа; сержанта там не оказалось — только его оружие. Увели его диггеры, убежал он куда-то сам или утащили его труп хищники — осталось неизвестным. В любом случае, он тоже не подходил под психологический портрет Соломона, к тому же происходил из партизан, а не из центровиков, да и исчез слишком поздно, чтобы успеть «обратиться в Соломона» и увлечь за собой почти всех чистильщиков.

Поэтому Верина настойчивость в истребовании карточек пропавших без вести военных, поставившая в неловкое положение главу Сил Безопасности Дайнеко, оказалась напрасной. Очередные сутки были потрачены зря, а значит, Муос стал еще на один шаг ближе к своей гибели. С момента возвращения от чистильщиков Вера почти не спала. Даже ее тренированный организм начинал сдавать. Ее мозг, не переставая гонять мысли по замкнутому кругу, ища какие-то связи между известными ей фактами и событиями, находился в состоянии, близком к апатии и отчаянию. Не добавляло оптимизма и то, что она увидела в лагере с гордым названием «осадная группа Ментопитомник», в котором ей пришлось опрашивать очевидцев исчезновения последнего из шести без вести пропавших. Два десятка солдат скучились в узком и длинном проходе ко входу в Ментопитомник, наполовину залитом тухлой водой. Это столичное поселение диггеров вновь перешло в руки врага, и теперь сдавать его они не собирались. Грязные спецназовцы, армейцы и рабочие, уставшие от неопределенности, упорства диггеров, забаррикадировавшихся за массивными добротными стенами, и постоянной опасности быть атакованными осажденными или их неуловимыми сотоварищами, которые могли появиться в любой момент с другой стороны, вынуждены были месяцами прозябать в едва освещаемой слабыми лампами смрадной темноте. Даже Верино закремневевшее нутро заныло при взгляде на приподнятые над водой сбитые из досок нары, по которым, словно черви, были вынуждены ползать ее бывшие сотоварищи, стараясь не задевать низкий свод потолка, покрытый толстым слоем плесени, пожираемой слизнями, которые в последнее время научились присасываться и к спящим осаждающим. Их пропитанные влагой одежды также покрылись слизью и плесенью, отчего люди стали сами похожи на слизней и часто болели.

Но несмотря ни на что, Штаб не давал команды к отступлению. Все возможные ресурсы были задействованы, чтобы любыми средствами проникнуть в одно из последних убежищ диггеров — лучшие инженеры усовершенствовали долбильные и сверлильные механизмы для того, чтобы проковырять массивные железобетонные стены, за которыми скрывались диггеры. Хотя горькая ирония выполняемой задачи заключалась в том, что никто толком и не знал, скрывается ли кто-нибудь в Ментопитомнике на самом деле. Может быть, за долгие месяцы диггеры вымерли от голода, а может, прорыли выход и ушли. А может, у них изначально имелся секретный ход, о котором не было известно Республике. Этого не знал точно никто, и осадная группа Ментопитомник настырно выполняла приказ Штаба любыми судьбами захватить столичное поселение диггеров.

Как результат усталости, недосыпания и граничащей с отчаянием досады от невозможности разрешить поставленную ей задачу окружающая Веру действительность приобрела какой-то нереальный призрачный окрас. Пол подскочил, со свода туннеля посыпались обломки, раскаленный воздух сорвал Веру с ног и бросил на успевшую стать горячей стену, больно ударившись о которую, Вера рухнула в воду. Над водой прокатился огненный смерч, который мигом вскипятил верхний слой мутной жидкости, ожег Верину спину и превратил в пепел спинку ее комбинезона. Все-таки она не успела! Атомный взрыв сжег Муос, прокатившись плазменным ветром по просторным метрошным туннелям, а затем продезинфицировал от всего живого и неметрошные ходы. Когда Вера приподнялась из воды, ставшей нестерпимо горячей, но секунду назад спасшей ее от выжигания, на первом вдохе ее грудь скрутил огненный спазм — горячий, пропитанный паром воздух опалил ее легкие. Иногда ей казалось, что она слышит далекий раскат, эхо, доносимое туннелями. Может быть, это взрыв атомного заряда, который она не смогла найти; может быть, спустя одну-две секунды пол вздыбится, потолок обвалится, а горящая плазма испепелит все то, что в данный момент пока еще является Верой.

— Не успела! — пыталась выкрикнуть Вера, но обожженные легкие родили лишь жалкий сухой хрип.

Вера, шатаясь, стояла в закипающей воде, из последних сил стараясь противостоять сильному ветру, порожденному взрывной волной. Свет залил туннель, нестерпимо яркий свет, растворивший потолок и стены, растворивший в себе саму Веру. Это не могло быть атомным излучением — оно непременно было бы поглощено изгибами туннелей и переходов. Ветер как-то незаметно стих, прошла боль от ожогов, тело стало невесомым. Вера пыталась посмотреть на себя, но почему-то не смогла этого сделать. Навстречу шли люди, десятки, сотни людей в белых комбинезонах. Они шли навстречу свету и непринужденно разговаривали, весело указывая друг другу на его источник. О чем они говорили, Вера никак не могла разобрать. И лиц их тоже не могла рассмотреть, хотя многие из них казались ей до боли знакомыми. Когда люди подходили, Вера надеялась, что они объяснят ей, в чем дело, но они проходили мимо, а некоторые даже сквозь ее, как будто она стала бестелесным духом. Лишь один остановился и положил ей руку на плечо. Вера пыталась рассмотреть знакомые черты, но как-то все не получалось — яркий свет резал глаза.

— Девочка моя, сколько ты дел-то наделала… — с грустью произнес отец.

— Папа? Папа, я не успела?

— Вера-Вера…

— Папа, они взорвали ее! Муос погиб!

Вера хотелось плакать — игра проиграна, и сдерживать эмоции было уже ни к чему. Ей нестерпимо захотелось прижаться к отцу, но перед ней стоял не он. Знакомый балахон с капюшоном, под которым даже не видно глаз. Он не двигался и, казалось, не говорил. Слова незнакомца как будто сами всплывали в Верином мозгу:

— Муос давно уже погиб. А до этого погиб весь мир. Но дело не в Муосе, дело в тех, кто гибнет каждый день.

— Идущий-по-Муосу?

— А ты, значит, очередной спаситель Муоса? И во сколько смертей ты оцениваешь это спасение?

— Не понимаю твоей болтовни… Если ты так много знаешь, то почему не предотвратил этого…

— Рано или поздно это или подобное этому все-таки случится…

— Значит, это сон? — с надеждой спросила Вера. — Значит, есть еще шанс? Идущий-по-Муосу, если ты существуешь, помоги мне! Слышишь, помоги… Помоги мне успеть!

Но незнакомец уже уходил, он исчез за пеленой ослепительного света. Лишь отдаляющийся голос неодобрительно звучал:

— Все хотят успеть! Только вот куда успеть? Вместо того чтобы карабкаться вверх, все несутся по туннелю, в конце которого нет ничего…

Вера открыла глаза. Все-таки она отрубилась, заснула стоя по колено в воде, едва лишь прижавшись плечом к стене. Атомный взрыв оказался кошмарным сном, но Вера могла поклясться, что слышит удаляющиеся шаги идущего по воде человека. Она не стала его догонять, догадываясь, что это все равно бесполезно. Да если б и догнала, где гарантия, что он не стал бы продолжением этого страшного видения. Это было не важно. Важны были последние слова Идущего-по-Муосу, в которых Вера уже улавливала разгадку своей мучительной задачи.

Конец ознакомительного фрагмента.