Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг. Воспоминания главного советника по иностранным делам

З. Д. Авалов, 1924

Выдающийся грузинский историк, дипломат и политический деятель князь Зураб Давидович Авалов (Авалишвили) в своей книге изложил историю независимой Грузинской Демократической Республики, оказавшейся в 1918 г. на распутье между Западом и Советской Россией. Автор, непосредственный участник событий эпохи, отобразил процесс «самоустроения молодой жизнеспособной демократии» и зарождения независимого грузинского государства, отметив, что в этот период страна была близка к международному признанию своей независимости, а также описал крушение в 1921 г. института представительной демократии Грузии под натиском советской политики и вхождение Грузии в состав СССР. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава II. Грузинский комитет в Петрограде

4. Дела обывательские

В конце 1917-го и начале 1918 г. мне довелось быть членом «национального комитета» грузинской колонии в Петрограде. После революции такие комитеты сразу как грибы появились всюду в пределах бывшей империи, от Польши до Тихого океана — где только имелась хотя бы небольшая горсточка людей грузинской породы. И возникли эти организации одновременно, самопроизвольно, свидетельствуя, пожалуй, о жизненности и безыскусственности грузинского национального движения.

Петроградский комитет занимал, по соглашению с владелицей, особняк графини Паниной на Фурштатской.

Обычные его функции — не особняка, а комитета — носили характер консульский (вещь важная при недостатке законной охраны лиц и имуществ) и продовольственный (вещь полезная, когда хлеб делался редкостью). Здесь, в комитете, было средоточие скудных известий, получавшихся из Грузии; здесь же попросту сходились, как в клубе, чтобы поболтать — эпоха к тому располагала — нередко за чашкой чая. В особых случаях созывались общие собрания грузинской колонии^[14].

Практическая полезность этой организации не вызывала сомнений: неоднократно комитету удавалось выручать из рук советской полиции лиц зря арестованных; не раз он накормил своих «подопечных» разными, льготно полученными, припасами. Однажды, по его милости, мы все питались в течение долгих дней… телячьими мозгами! Была затем неделя «гречневая» и т. д.

Боюсь, что наше политическое задание — содействовать, насколько это было возможно из Петрограда и в Петрограде, государственному «строительству» Закавказья (не принявшего, как известно, советского переворота 25 октября 1917 г.) — удавалось нам меньше, чем эта скромная «обывательская» работа для нужд нашей общины. Правильных сообщений с Тифлисом не существовало. Исторические пути России и Закавказья явно расходились.

Мы знали, конечно, и об образовании в Закавказье фактически независимой власти (комиссариата), и о программе, всенародно принятой в ноябре 1917 г. грузинским национальным конгрессом в Тифлисе; а главное, знали, как Закавказье было отягощено незавидным наследием бывшего русско-турецкого фронта, который с распадением русских армий приходилось принимать теперь на свои плечи новым краевым и национальным организациям. Но принести в этом отношении какую-нибудь пользу из Петербурга было мудрено.

5. Дела военные

В грузинских, а особенно в армянских кругах Петрограда и Москвы распространены были преувеличенные и сбивчивые представления о численности воинов закавказского происхождения, освободившихся от службы на российских фронтах и стремившихся обратно на родину — с готовностью будто бы ее, эту местную родину, «там» отстаивать от внешнего врага.

Помню одно посещение Смольного вместе с генералом Л. Ф. Тиграновым, уполномоченным армянского комитета. Мы были приняты лицом, «от которого все зависело», — А. Енукидзе; он обещал «содействовать» скорому возвращению домой освобождавшихся на европейском фронте армян и грузин; а также отпуску разных предметов военного снаряжения, до крайности необходимых кавказскому фронту.

Ни эти наши шаги, ни даваемые нам обещания не имели, разумеется, ни малейшего влияния на ход событий. Подготовлявшийся тогда мир между Россией и германскою коалицией был в этот момент единственной действительной «сферой влияния» советского правительства, и здесь его работа имела чрезвычайное значение. Заказказье же было фактически предоставлено самому себе.

«Объединись как следует Грузия и Армения, — говорил Тигранов (бывший офицер Генерального штаба) на обратном пути из Смольного, — они смогли бы и теперь с турками справиться, и, в будущем, создать неприступный бастион, оплот их независимости. Припомните карту» и т. д.

Увы! И Грузия, и Армения оставались до последнего момента лишь «географическими выражениями»; Временное правительство противилось формированию национальных частей; да еще вопрос, можно ли было их создать так скоро и в таком количестве, как требовалось; несомненно лишь, что некому было стать на место уходившей с фронта, разложившейся русской армии! Не буду, впрочем, останавливаться ни на этих фактах, ни на попытках разных «комитетов», «съездов» и лиц объединить, в частности, грузинский военный элемент в России и направить его в Грузию. Подчиняясь влиянию среды и «текущего момента» (нелепое, но обиходное выражение русского политического жаргона на Кавказе!), организации эти увлекались и аграрным вопросом, и программными спорами партий, а потому мало что могли сделать для приумножения военной силы Грузии или Кавказа.

6. Нечто о мире брест-литовском

В дни колебаний, предшествовавших подписанию Брест-Литовского договора (январь — март 1918 г.), в Петербурге жилось тревожно. Ожидали иногда чуть ли не со дня на день занятия столицы германскими войсками. Чувства по этому случаю выражались довольно разнообразные, но обыватель, кажется, не прочь был увидеть на Невском «прусскую каску». В чудодейственную силу германского порядка тогда очень уж верили; и не менее других те, кто с особым рвением ненавидел немцев в 1914–1915 гг.

Положение складывалось такое, что «национальным» общинам приходилось думать о том, как быть в случае прихода германцев. Грузинский комитет имел даже совместные с армянским совещания по этому поводу. Обсуждались разные формальные вопросы, не получившие, однако, практического значения, ибо германцы в Петроград не пришли^[15].

В это же приблизительно время — печать была тогда еще довольно свободна в Петрограде — я, по просьбе профессора Б. Э. Нольде, написал для журнала «Международная политика» статью^[16] специально о постановлениях Брест-Литовского договора, касающихся Кавказа.

Разрыв между закавказским комиссариатом и советским правительством сделался полным после разгона Учредительного собрания (11 января 1918 г.). Однако точных сведений о том, что происходило в Тифлисе в первые месяцы 1918 г., у нас в Петрограде не было. Но, зная мысли — а еще больше чувства — грузин и армян, я мог в своей статье высказаться с достаточным основанием о том, как они отнесутся к уступке Батума и Карса туркам. Я выразил уверенность, что Брест-Литовский договор неминуемо приведет к особым переговорам Закавказья с Турцией и другими державами и даст толчок к формальному, полному отпадению этого края от России — так и произошло на самом деле^[17]. Но, прибавлялось в заключительных строках статьи, если такое решение и вытекает из сложившейся международной обстановки, оно, может быть, окажется временным: «Быть может, — писал я, — путь от поглощения Закавказья (Россией) к прочной федеративной связи с Россией пройдет через отделение от России».

Едва пять лет истекло с того времени, как написаны были эти строки, и вот Грузия и все Закавказье, отделившись действительно от России и утвердив свою независимость, уже успели подвергнуться вторжению советских войск (в 1920–1921 гг.); а с начала 1923 г. и формально восстановили связь с Россией. Связь эта именуется федеративной; будет ли она прочной?

Итак, гадание мое начала 1918 г. сбылось, к сожалению, в 1922–1923 гг.; мне же за это время пришлось поработать главным образом в том направлении, чтобы оно… не сбылось; во всяком случае, чтобы не сбылось ни в такой форме, ни в этих условиях!

Трудно было сидеть спокойно в Петрограде в такое время, когда Грузия и весь Кавказ оказались в необходимости выяснить и вести свою политику. Грузия воскресала из мертвых. Хотелось быть там, видеть происходящее.

В Петрограде меня в эти месяцы^[18] удерживала только работа в книгоиздательстве «Огни», ставившем себе очень широкие задачи, с 1917 г., когда деловое руководство им перешло в руки Н. Б. Глазберга. На моем специальном попечении была серия книг «Круг знания», в которой появился в 1917–1918 гг. целый ряд работ лучших научно-литературных сил Петрограда. Назову академиков и профессоров: Зелинского, Ростовцева, Бартольда, Карсавина, Преснякова, Фармаковского и др.

Политическая атмосфера, очевидно, не соответствовала этим занятиям. В то время как выяснялось бессилие Учредительного собрания и созревали жестокие события Гражданской войны, мы, в очередных заседаниях совета «Огней», под председательством Е. А. Ляцкого, обсуждали вопросы о переиздании «Книги маркизы» К. А. Сомова, «Истории русского искусства» А. Н. Бенуа, об организации печатания учебников и т. д. Как всегда в таких случаях, «несвоевременность» или «несовременность» были здесь лишь кажущимися…

Однако надо было ехать в Тифлис. И вернуться к лету, для продолжения литературно-издательской работы. Уехать я уехал, а вернуться в град Святого Петра уж не пришлось.

Примечания

14

На первых порах советские власти относились с достаточною терпимостью к этим национальным комитетам. Позже, с развитием террора, пошли стеснения разного рода. Председателем нашего комитета был сначала А. Коркиа, затем А. Черкезов, долговременный член редакции «Санкт-Петербургских ведомостей».

15

Одно время большевики делали вид, что готовы, в случае чего, оказать и сопротивление германцам; ввиду того группа офицеров затеяла организацию добровольческого «иверийского» полка (на такие предметы можно было в этот момент получить аванс от советского правительства). Из предприятия этого ровно ничего не вышло, и полк, еще не сформированным, должен был «расформироваться», а состав его (кажется, несколько десятков человек) получил разрешение «вернуться» на Кавказ особым эшелоном. Грузинский комитет, считая всю эту затею весьма легкомысленной, относился к ней вполне отрицательно. О неожиданной и трагической ее развязке придется рассказать ниже.

16

«Батум и Карс». Журнал дал в ряде статей полное изложение и оценку содержания и последствий Брест-Литовского трактата.

17

Только я не ожидал, что сейм Закавказья додумается до «восстановления состояния войны» с Турцией!

18

В 1917 г. я был сенатором 1-го (административного) департамента. Правительствующий сенат, гордое некогда детище великого Петра, был упразднен 1 декабря 1917 г.