Преступление отца Амаро

Жозе Мария Эса де Кейрош, 1875

«В первый день Пасхи в Лерии стало известно, что священник местного собора Жозе Мигейш внезапно скончался утром от удара. Это был полнокровный и сильно упитанный человек, прозванный приходским духовенством обжорою из обжор. Про его жадность к еде рассказывались самые невероятные истории…»

II

Через неделю разнеслась весть о том, что новый священник приезжает вечером с почтовым дилижансом. С шести часов каноник Диас и прислужник гуляли уже по площади Фонтана в ожидании Амаро.

Это было в конце августа. На длинном бульваре вдоль реки между двумя рядами старых тополей гуляли дамы в светлых платьях. С другой стороны, в бедном квартале, старухи сидели с пряжею у дверей, грязные дети играли и валялись на земле, обнажая при этом огромные животы, куры жадно рылись в уличных отбросах.

Было уже темно, когда дилижанс с зажженными фонарями съехал с моста и остановился у фонтана около гостиницы Креста. Путешественник в высокой шляпе и длинном священническом плаще, сидевший рядом с кучером, осторожно спустился со своего места, придерживаясь за железные перила, и огляделся по сторонам.

— Эй, Амаро! — окликнул его каноник, подходя ближе. — Здравствуйте, плутяга.

— Ах, отец-наставник! — ответил приезжий весело. И они обнялись в то время, как прислужник стоял в стороне, почтительно наклонившись, со шляпою в руке.

Было уже почти девять часов, совсем темно. В домах на площади все уже спало. В лавках под аркадами виднелся печальный свет керосиновых ламп, тускло освещавших сонные фигуры разговаривавших у прилавка людей. Выходившие на площадь извилистые мрачные улицы с мерцавшими кое-где фонарями казались необитаемыми.

Каноник Диас объяснял приезжему, как он устроил его. Квартиры он не нанимал: пришлось бы покупать мебель, брать прислугу и тратить много лишнего. Он предпочел занять для него комнаты в приличном комфортабельном доме; этим требованиям отвечают как нельзя более комнаты у сеньоры Жоаннеры. Они хорошо меблированы и очень чисты, из кухни не пахнет. Сеньора Жоаннера славная, богобоязненная женщина, очень экономная и предупредительная…

— А как насчет главного, отец-наставник? — Какая цена? — перебил его Амаро Виера.

— Шестьсот рейс в день. Это очень дешево. У вас будет спальня, гостиная…

— Великолепная гостиная, — почтительно вставил Мендес.

— А это далеко от собора? — спросил Амаро.

— В двух шагах. Можно ходить служить обедню в мягких туфлях. В доме есть молодая девушка, дочка сеньоры Жоаннеры, двадцати трех лет. Хорошенькая, немного капризная, но с хорошею душою… А вот и ваша улица.

Это была узкая улица с низкими, жалкими домами и тусклым фонарем в конце.

— А тут и ваш дворец! — оказал каноник, стучась в узкую дверь.

Из вестибюля шла наверх лестница со старинными чугунными перилами. Внизу и на площадке лестницы цвели кусты розмарина в деревянных кадках.

Сеньора Жоаннера ждала гостей на верху. Бледная, худая прислуга с веснушчатым лицом держала в руках керосиновую лампу, и фигура сеньоры Жоаннеры ясно выделялась на фоне выбеленной стены. Это была полная, грузная, высокого роста, женщина с очень белой кожей. Вокруг черных глаз виднелись уже морщинки. Вьющиеся волосы с красным бантом поредели над висками и у пробора, но руки и шея были красиво округлы, и платье очень опрятно.

— Вот ваш новый жилец, сеньора, — сказал Диас, поднимаясь по лестнице.

— Спасибо за честь, падре, большое спасибо. Вы, верно, очень устали с дороги. Сюда, пожалуйста. Осторожно, тут ступенечка вниз.

Она провела его в маленькую комнату с желтыми обоями. У стены стоял широкий, мягкий диван, а с другой стороны письменный стол с зеленым сукном.

— Это ваша гостиная, падре, — сказала сеньора Жоаннера. — Тут вы можете принимать гостей. А здесь, — продолжала она, открывая дверь в соседнюю комнату, — ваша спальня. Вот комод, шкаф для платья. — Она выдвинула несколько ящиков, похвалила постель, хлопнув рукою по упругим матрацам. — Здесь звонок. Требуйте прислугу всегда, когда вам угодно… Пожалуйте, вот ключики от комода… Может быть, желаете еще подушку? Одеяло только одно, но если вам угодно…

— Благодарю вас, не беспокойтесь, все прекрасно, сеньора, — ответил священник мягким, тихим голосом.

— Вы только скажите. Все, что можно, будет сейчас же исполнено.

— Ах, сударыня, — перебил ее Диас добродушным тоном. — Разве вы не понимаете, что ему прежде всего хочется поужинать теперь?

— Слушаюсь… ужин готов.

И она вышла поторопить прислугу.

Каноник тяжело опустился на диван и понюхал щепотку табаку.

— Славные комнаты, голубчик. Лучше и не найти.

— Мне всюду хорошо, отец-наставник, — сказал Амаро, надевая мягкия туфли. — В семинарии было много хуже. А в Ферао во время дождя у меня текло на постель.

Со стороны площади послышались звуки рожка. Амаро открыл окно. Ночь стояла темная. В городе было зловеще-тихо, точно под каменным сводом. Вдали у казарм били в барабан, со стен церкви Милосердия непрерывно слышался резкий крик филинов.

— Как это все печально, — сказал Амаро.

Но сеньора Жоаннера крикнула сверху, зовя их.

— Пожалуйте ужинать. Суп на столе.

— Пойдемте, пойдемте, вы, верно, на ногах еле держитесь от голода, Амаро, — сказал каноник, с трудом поднимаясь с дивана.

И, придержав Амаро за рукав рясы, он добавил:

— Вы увидите сейчас сами, какой чудный куриный бульон готовить эта дама. Хоть пальчики облизывай.

Посреди столовой, оклеенной темными обоями, стоял накрытый белою скатертью стол, с красивою посудою и стаканами, сверкавшими при ярком свете лампы под зеленым абажуром. От миски приятно пахло куриным бульоном, а на блюде дымилась жирная курица с белым, сочным рисом и репою. В стеклянном шкафу виднелся светлый фарфор. У окна стоял рояль, покрытый атласною выцветшею салфеткою. На кухне что-то жарили, и, почувствовав приятный запах, Амаро с наслаждением потер руки.

— Сюда, сюда пожалуйте. Там сквозит, — сказала сеньора Жоаннера, закрыв ставни у окон. — А вы, падре, не откушаете ли с нами, за компанию, — обратилась она к Диасу.

— Да уж разве за компанию, — весело ответил он и, сев за стол, развернул салфетку.

Сеньора Жоаннера поглядывала все время на приезжого. Он сидел с опущенною головою и молча ел, дуя на ложку. Волосы у него были черные, слегка вьющиеся, лицо смуглое, овальное, глаза большие, черные, с длинными ресницами.

Диас, не видевший его после семинарии, находил его возмужавшим и окрепшим.

— Какой вы были худенький тогда…

— Меня поправил горный воздух. — И он принялся рассказывать о своей печальной жизни в первом приходе, в маленьком горном местечке, где приходилось жить в зимнюю, суровую пору одному среди пастухов. Каноник наливал ему вино, высоко подняв бутылку, чтобы вино пенилось в стакане.

— Пейте, голубчик, пейте. Такого винца вы, небось, не пивали в семинарии.

Сеньора Жоаннера поставила на стол блюдо с печеными яблоками.

— Экая прелесть! Печеные яблоки! Этому блюду мы окажем должную честь. Наша сеньора Жоаннера — чудная хозяйка, мой друг, идеальная хозяйка.

Сеньора Жоаннера смеялась, обнажая крупные, пломбированные зубы. Она принесла графинчик с портвейном, положила с жеманным благоговением Диасу на тарелку мягкое яблоко, посыпанное мелким сахаром, и сказала, похлопывая его по плечу полною, рыхлою рукою:

— Это у нас святой, падре, поистине святой человек. Я многим обязана ему.

— Ну, ну, что об этом говорить, — возразил Диас, и на лице его появилось выражение глупого самодовольства. — Чудное вино! — добавил он, с наслаждением потягивая портвейн.

— Оно прекрасно вылежалось. Ведь оно от того года, когда Амелия родилась.

— А где она сегодня?

— Она поехала с доною Мариею в усадьбу, а оттуда к знакомым.

— Да, ведь вы знаете, эта дама — помещица. У неё настоящее графское имение… — пояснил каноник, лаская блестящим взглядом полную фигуру сеньоры Жоаннеры.

— Ну, полно, падре, какое-же это имение! Маленький клочок земли, больше ничего, — остановила она его, но, услышав мучительный кашель прислуги, которая стояла, прислонившись к стене, обратилась к ней недовольным тоном:

— Ну, ну, ступай кашлять на кухню. Здесь не место, Руса.

Девушка вышла, закрыв рот передником.

— Она, по-видимому, больна, бедная, — заметил Амаро.

— Да, она очень плоха. Это моя крестница, сирота… Я взяла ее к себе из жалости, а также потому, что моя прежняя прислуга слегла в больницу: эта бесстыжая баба связалась с солдатом.

Отец Амаро конфузливо потупил глаза и спросил, много-ли больных в городе в это лето.

— Много желудочных заболеваний от сырых фруктов, — проворчал в ответ Диас. — Наедаются арбузов и запивают их кружками воды. Ходит здесь и лихорадка.

Они заговорили, о местной лихорадке и о климатических условиях в Лерии.

— Я теперь значительно окреп сравнительно с прежним, — оказал отец Амаро. — Благодаря Господу нашему Иисусу Христу я чувствую себя вполне хорошо.

— И да сохранит вам Господь здоровье! Люди редко ценят это счастье, — заметила сеньора Жоаннера и принялась рассказывать о том, что у неё в доме живет шестидесятилетняя, разбитая параличем сестра, наполовину потерявшая рассудок. Зимою она простудилась и с тех пор, не переставая, худела и слабела.

Сеньора Жоаннера говорила спокойно, скатывая пальцами шарики из хлеба. У Диаса смыкались глаза. Все в столовой засыпало, казалось. Лампа гасла понемногу.

— Однако, пора спать, — сказал вдруг каноник, встрепенувшись. — Поздно уже.

Отец Амаро встал и прочитал с опущенными глазами послеобеденную молитву.

— Не угодно-ли захватить с собою лампу, падре? — спросила сеньора Жоаннера предупредительным тоном.

— Нет, благодарю вас; мне не нужно. Покойной ночи.

И он медленно ушел, ковыряя в зубах зубочисткою.

Сеньора Жоаннера вышла на площадку лестницы посветит ему. Но священник остановился на первой ступеньке и спросил, обернувшись:

— Завтра ведь пятница — постный день… Неправда-ли, сеньора?

— Нет, нет, — перебил его каноник: — завтра вы обедаете у меня. Я зайду за вами утром, и мы отправимся вместе к настоятелю, в собор и повсюду.

Сеньора Жаонпера поспешила успокоить священника.

— Вы не беспокойтесь о постных днях, падре. Я соблюдаю посты очень аккуратно.

— Я потому сказал, — объяснил Амаро, — что в наши времена никто не хочет соблюдать постов…

— Вы правы, падре, — согласилась она. — Но я не из таких. Я забочусь прежде всего о спасении своей души.

Раздался громкий звонок.

— Это, верно, Амелия, — сказала сеньора Жоаннера.

— Ступай, открой дверь, Руса.

Внизу хлопнули дверью, затем послышался говор и тихий смех.

Чей-то голос сказал до свиданья, и Амелия взбежала по лестнице, слегка подобрав спереди юбку. Это была красивая, здоровая, хорошо сложенная девушка высокого роста. На голову её был накинут белый шарф, а в руках она держала ветку розмарина.

— Иди, иди, дочка. Вот новый падре, он приехал сегодня вечером.

Амелия остановилась в некотором смущении, глядя наверх, где стоял Амаро, прислонившись к перилам. Она тяжело дышала и раскраснелась, поднимаясь бегом по лестнице. Её живые, черные глаза ярко блестели, и от всего её существа пахло свежестью полей.

Амаро сошел вниз, прижимаясь к перилам, чтобы пропустить девушку, и пробормотав невнятное приветствие. Каноник, тяжело выступавший сзади него, остановился посреди лестницы и преградил Амелии путь.

— Вы что гуляете до такого позднего часу, плутовка?

Она засмеялась и проскользнула мимо него наверх в то время, как он выходил, отгоняя прислугу от двери.

— Ладно, ладно, уходи, голубушка, разболеешься. Значит, завтра в восемь утра, Амаро. Будьте готовы к этому времени.

Амаро запер за собою дверь спальни. Постель была открыта, и от чистого белья приятно пахло стиранным полотном. Над изголовьем висел старинный образ Христа на кресте. Амаро открыл молитвенник, опустился на колени у кровати и перекрестился. Но он чувствовал себя таким усталым, что скоро начал зевать. И среди обычных молитв, которые он читал машинально, ему были слышны наверху над его спальнею шаги Амелии и шуршанье крахмальных юбок, которые она встряхивала, раздеваясь.