Платье

Жером де Вердьер, 2022

«Платье» – книга о том, как мир сходит с ума, но любовь и юмор все еще способны его спасти. Однажды вечером, перед тем как накрыть на стол, Изабель дарит мужу платье. Она хочет, чтобы Жан-Пьер надел его к ужину. Он не может понять – это плохая шутка, жена заболела или мир так сильно изменился? Но скоро придут гости и счет идет на минуты. Жан-Пьера ждет череда фантасмагорических поворотов: платье в цветочек в коробке, испуганные гости, попытка удушения соседа (этим же платьем). Но об этом позже. Жером де Вердьер ставит под сомнение адекватность происходящего вокруг и исследует отношения пар, высмеивая как блаженных прогрессистов, так и угрюмых консерваторов. В математике и логике есть метод reductio ad absurdum, или «доведение до абсурда» – это прием, которым доказывается несостоятельность какого-нибудь мнения таким образом, что или в нем самом, или же в вытекающих из него следствиях обнаруживается противоречие. Жером де Вердьер в своей книге «Платье» применил этот метод к современности, и получился роман, наполненный острыми диалогами, французским юмором, иронией и гротеском – настоящий триумф абсурда. Можно смело сказать, что Жером продолжает традицию Эжена Ионеско и Сэмюэля Беккета.

18 часов 28 минут

— Жан-Пьер, ты что, не слышишь? Я задала тебе вопрос…

— А? Что?

Голос жены рывком вырвал его из состояния дремы, в которую он погрузился, загипнотизированный экранными картинками. В последнее время его то и дело выдирают таким вот образом из мира, даже не спросив, хочется ему того или нет. Сколько раз ему приходилось уходить с собрания, понятия не имея, о чем на нем говорилось? Сколько раз он сидел за ужином, не понимая, о чем говорят вокруг? Сколько раз за рулем ему довелось пропустить нужный поворот с Периферик?^[3] Да о чем вообще говорить, если он даже не помнит характера своих мысленных блужданий! Что-то вроде дискретной комы.

— Я о платье. Как оно тебе?

— А что платье? Э-э-э… Оно… Оно… Да не знаю я… Красивое, вот что.

— И это все, что ты можешь о нем сказать?

Ох уж эта ее манера отвергать ответ, если он ей не нравится.

— Ну почему же, я могу и больше…

Ох уж эта его манера то и дело попадать впросак.

— Тогда я тебя слушаю…

— Ну… Оно симпатичное… В цветочек… Пестренькое… Как на меня, даже слишком.

— Согласна, действительно очень пестрое… Что еще?

— Знаешь что, — ворчит Жан-Пьер, — я не собираюсь устраивать тебе лекции по поводу этого долбаного платья! И потом, сначала мне надо посмотреть, как оно будет сидеть. Хотя я даже не сомневаюсь, что оно тебе отлично пойдет, птичка моя… Ну так как, может, все же отменим ужин?

«От этой «птички» за километр несет иронией, но все лучше, чем ничего», — думает Изабель.

Сидеть напротив Поля и Соланж, видеть предсказуемые физиономии каждого из них и слушать их навязчивые разговоры для Жан-Пьера выше всяких сил. Будто эта парочка была неотъемлемой частью их собственной семьи и придавала ей законную силу. Примерно то же самое, что играть в парный теннис, никогда не меняя партнеров. Неизменно два на два, лицом к лицу. Игра отражений в зеркалах. А ужин, когда одна такая парочка приходит в гости к другой, будто создан для того, чтобы утвердить их в качестве единого целого. Чтобы гарантированно быть вдвоем, надо обязательно встретиться вчетвером. Мы крепкая, проверенная, надежная чета, в доказательство этого пригласившая на ужин чету наших друзей.

— Это платье я купила не себе.

— А кому? Уж не Соланж ли? У нее что, опять день рождения? Сколько раз в году она их отмечает, а?

— Как все, один. В прошлом месяце. И его ты, кстати, тоже хотел отменить.

— Это я по привычке забежал вперед.

— Но в конечном итоге остался очень доволен той вечеринкой… Короче! Это платье, естественно, я купила не для Соланж. И тебе это прекрасно известно, ведь…

Но Жан-Пьер уже опять отключился и больше ее не слушает.

К нему вкрадчиво возвращаются воспоминания о том вечере. Немного расплывчато. Жан-Пьер не стареет, у него просто путаются мысли. Он будто в тумане видит квартиру, на фоне которой смутно выделяется масса гостей, устроившихся в гостиной и на кухне. Они сбились в стайки, похожие на виноградные гроздья: приглашенные липнут к тем, кто громче всех говорит. Ему в глаза лезут салатницы, доверху наполненные непонятным содержимым, и блюда, ломящиеся от пирогов, фруктов, салатов и чипсов — традиционная «глуби-бульга»^[4], призванная впитывать алкоголь. Из пелены медленно выплывает ликующее лицо Соланж, которую по какой-то непонятной причине до этого держали за дверью (организатору сюрприза на день рождения всегда помогает пара сообщников, чрезвычайно дорожащих возложенной на них миссией). Увидев, что ей приготовили сюрприз, и поняв, в чем он, собственно, заключается, она тихо вскрикивает от радости. Гости умиленно улыбаются, как и полагается по такому случаю. Какое счастье! Какой спектакль! Соланж изображает актрису, а приглашенные профессионально исполняют свои вторичные роли. Каждый ведет свою партию. Соланж сто процентов была в курсе тайных приготовлений Поля к дню ее рождения. Наверняка копалась в электронной почте своего идеального супруга, желая убедиться, что достойно отметит свою сорокатрехлетнюю годовщину. Но неужели это и правда привилегия — чествовать бег времени в присутствии всей этой публики с вымученными улыбками на лицах? А груда нелепых подарков, включая умную акустическую колонку, сообщающую владельцу, сколько варить всмятку яйца, где живет ближайший слесарь и когда родился Ги Люкс?^[5] Неужели это действительно большая честь? Теперь Жан-Пьер хорошо помнит, что в тот момент совсем не был в этом уверен.

А раз так, то нет, той вечеринкой он даже близко не был «доволен». Просто притворялся. В конечном счете, как и все остальные. Должно быть, вел с сестрой Соланж разговоры о реформе выпускных экзаменов в школе. Жуткая воображала, училка математики, усердная читательница журнала «Телерама». До смерти надоедливая и скучная. Еще он наверняка болтал о футболе с лучшим другом Поля — несносным оптометристом, сторонником Жан-Люка Меланшона и воинствующим читателем спортивной газеты «Л’Экип» в электронном виде на планшете. И не только читателем, но и слушателем. «С бумагой покончено… Еще чуть-чуть, и все без исключения будут читать только с экранов». Чтобы поддержать его теорию, Жан-Пьер, должно быть, влил в себя не один стаканчик пунша. Завтрашняя головная боль всегда лучше сегодняшней.

— Очень доволен, очень доволен… Что-то сомневаюсь я, чтобы мне так уж понравилось! Думаю, просто делал вид. Придурялся.

— Ага! Так, может, ты и сейчас придуряешься, а?

Этот ее ироничный тон начинает его всерьез бесить.

— Да, Изабель, представь себе, мне действительно приходится ломать комедию. И ты даже не представляешь как часто.

Он знает, что она права, но все равно врет, потому как у него нет другого выбора. Притворство, пожалуй, к тому и сводится, чтобы лгать.

Не без толики раздражения Изабель поправляет букет цветов на комоде. Каждый раз, когда она приносит их домой, он проявляет показной интерес. «А что это? Лилии? Вот эти желтые, это лилии, да? Я думал, они белые… Что ты говоришь! Значит, бывают и желтые, я так и думал…» — «Если тебя так интересуют цветы, мог бы их мне иногда и дарить!» Да, мог бы. Только ему лень.

Приведя вазу в порядок («И что изменилось?» — задается вопросом Жан-Пьер), Изабель выскальзывает на кухню. А несколько минут спустя уже ставит рядом с грудой бесполезных книг на журнальном столике поднос, на котором красуются четыре бокала на ножке, бутылка вина из винограда, выращенного в окрестностях города Бон, и небольшая чашка с черными оливками. Затем, не говоря мужу ни слова, опять уходит на кухню, но через мгновение возвращается — на этот раз с тарелкой сырых овощей.

— Это на смену твоим любимым колбаскам, мой дорогой. Так будет лучше для твоего холестерина!

Жан-Пьер бычьим взглядом смотрит на аперитивную хореографию жены. Нет, от этого ужина ему не отделаться. Надо решаться.

Примечания

3

Периферик — кольцевая автомобильная дорога вокруг Парижа протяженностью 35 километров.

4

Воображаемое любимое блюдо динозавра Казимира из французского телешоу «Детский остров».

5

Ги Люкс (1919–2003) — известный французский продюсер и ведущий, в целом создал на радио и телевидении свыше пятидесяти передач.