Борозда

Ерофим Сысоев

Наступает тревожное время природных катаклизмов и социальной смуты: выпадает снег, вода в речке окрашивается в цвет крови, нарушена связь, нет электроэнергии, нет больше поставок продуктов из центра. Исчезли, испарились обе девочки-речки, вызванные к жизни могуществом инопланетных захватчиков.Степаныч со своим приятелем Фаддеем заново строят повседневную жизнь в поселке.Первая часть сборника ранее публиковалась отдельной книгой.

4. Трехпалый

Пятипалых мы в общем-то недолюбливаем: пальцы у них все разные, и толщиной и размером, и какие-то бессмысленные — крайние по бокам, которые у ладони кзаду, вообще слабенькие, бесполезные… да и лишнее это всё, пять пальцев-то, пустая игра природы. Вон хоть на птиц своих посмотрели бы: три когтя спереди и один сзади, удобно и экономно. И по деревьям они ими лазают, и на проволоке сидят, не падают. Посади пятипалого на проволоку — ну что с ним будет? Свалится как есть тотчас же. Ненужная вещь — лишние пальцы!

А вот у нас как раз всё как у местных птиц, в генах уже наших заложено, — один толстый и три напротив потоньше, все с роговыми когтями, и все заново отрастают, если один или два вдруг где-нибудь себе оторвешь. Зато уж такой клешней как ухватишь кого за загорбок, так он тут тебе и стекает от робости и смущения, поскольку известно: из нашей клешни пятипалому ни в жизнь не вырваться. В ногах у нас и вообще скелет металлический, это многие видели, кому случалось сильно пораниться — в шахте там, или еще где-то.

И мы, в отличие от пятипалых, не стареем — не изменяемся то есть. Конечно, износ какой-то имеет место, не без этого, но изношенных по мере износа забирают, а взамен присылают свежих.

Откуда мы и кто мы — про это у нас буквально ходят легенды. Одни говорят, что нас из пробирок выводят, но это конечно вранье, поскольку нашей породы подростка или ребенка никто вообще никогда не видел. Я же говорю: мы не стареем и не меняемся, только вот пальцы новые отрастают, да и то не сразу, не сию минуту.

Другие говорят, что мы инопланетные, что нас откуда-то завозят сюда готовыми.

Ну что же, это очень даже может быть. Правды ведь всё равно не доищешься, а если мы, случается, собираемся группой где-то по роду службы и в свободную минутку заходит пустой трёп про то, мол, кто ты и зачем, то очень скоро в мозгу, как выражаются пятипалые, становится как бы шумно, как будто помехи какие-то возникают. Это для нас знак, что тема беседы выбрана неверно и пора кончать лоботрясничать, надо заняться делом — то есть следить за пятипалыми: где нужно — помочь и укрепить, а главное — не давать им друг друга увечить, поскольку драка у пятипалых как спорт, да и увечатся некоторые с умыслом, только успевай уследить.

За послабления и халатность нас наказывают импульсами — всё время свободное, пока пятипалые спят, не работают, в голове, если провинился, сперва с регулярностью щелкает, типа предупреждение, а потом и вообще как будто бы кран срывает: в глазах темно, ничего не слышишь и больно внутри до неприятности. Как всю ночь вот так подергает, так уже знаешь, что Хозяева недовольны, и наутро гоняешь пятипалых как положено.

Мы заняты в основном на шахте, ну и, бывает, на выезде — когда стихийные бедствия или беспорядки, когда пятипалые могут пропасть или пораниться. Да, еще в запретках наша порода тоже работает. Но там столько техники, что в общем и без нас всё налажено, разве что только местных оттаскивать, которых уже убило полем или другим дистанционным влиянием. А ведь написано, что в запретке им делать нечего! И разъяснения им про это читаются регулярно. Но мужикам местным, похоже, всё буквально по барабану. И вот вроде они без пола давно уже, как и мы, ну чего бы, казалось, хорохориться? А разница в поведении всё-таки есть: женщины, к примеру, на штрафах почти не дерутся, одни мужики безобразят. А уж в запретки женщин силком не затащишь. Хранительницы очага, одним словом, — так у них это называется.

Ну… всё на сегодня… Кому эти записи назначаются — вообще непонятно. Так, для истории. Мало ли что через сто лет с нами будет? Может, всё изменится и нас уже никого не будет, всех обратно отправят, на переплавку или еще зачем. Кого спросить? А так кто-нибудь мои каракули прочитает и удивится — вона, скажет, как у них тут всё было устроено!

Ладно, пойду заряжаться, время позднее. Мы без зарядки больше трех суток не можем. Потом всё — кранты. И голова еще долго дурная, если забудешь зарядиться и вырубишься. Да и наказывают за это, то есть если не уследишь.

5. Девочка Кама

Сегодня только проснулся — тут связь загудела: дескать, пожалуйте в управу, гражданин Степаныч, дельце до вас имеется. Ну, я «прием» нажал, типа да, услышал, мол, иду, — и стал одеваться. Исподнее у нас всё называют «найком», это еще с прежних времен. Кроссовки некоторые тоже зовут «найк», так что порой возникает путаница и веселые шутки. Верхняя одежда тоже вся одним словом — «вольфскин», почему — непонятно. Так управа и объявляет, когда вызывает народ массово на разъяснения или другие мероприятия: дескать, «форма одежды вольфскин» или «одеться по форме найк» — это значит что едем куда-то транспортом и одежду рабочую выдадут. Удобно, что тут говорить, да и путаницы никакой. А то раньше для каждой тряпочки свое название имелось, была большая путаница. Ее еще при родителе моем отменили, а кто сейчас с ненужными деталями лезет, ну, типа «где, мол, моя клетчатая рубашка?» или еще что-то, — тому сперва персональное разъяснение в управе, а на второй раз как всегда, ну то есть что обычно, в шахту…

Я вольфскин натянул… и что-то как почувствовал… сунул руку в щель, где у меня листочки мои хранятся — думаю, приберу-ка туда последний, что вчера вечером записывал. Ну вот… руку сунул — а там пусто.

Та-а-ак, думаю себе. Это уже становится интересно. Сперва конь мне свалился на голову, теперь, значит, по тайникам моим кто-то шарит… так они и уток моих маринованных обнаружат.

Ну, плюнул сердито, на крылечко вышел — конь морду свою тянет: веди, мол, меня на выгон, траву желаю щипать. «Щас тебе травы, дожидайся», — думаю. Пнул коня рукой по морде и двинулся в управу, уже чувствуя недоброе.

Пришел, вхожу. «Вызывали?» — спрашиваю во весь голос, как будто вызова по связи не слышал. Думал, старосту собью сразу с толку, чтоб не перехватил инициативу и не дознался про уток.

Ан нет, в первой комнате пусто. Ну, думаю, сейчас важности на себя напустит староста-то, уселся, думаю, у себя в кабинете, чтобы построже выглядело. Знаем мы эти штуки.

Открываю дверь в кабинет — и чуть не обомлел. Сидит вместо старосты за столом наша девочка старая в старостином кресле — сидит важно так, да только ее из-за стола едва как бы видно. Что тут возьмешь? — ребенок.

— Присаживайтесь, — говорит мне девочка, — гражданин Степаныч. — И строго так на меня взглядывает.

Ну-ну, думаю, а ты не только про еду, оказывается, можешь — типа «спасибо, яблок не надо», ты и по-умному умеешь разговаривать…

— Благодарствуйте, — отвечаю. И усаживаюсь напротив. — Только позвольте мне сразу вопросик…

— Спрашивайте. — А сама ну такой важности напустила — откуда что берется!

— Как же мне вас, — спрашиваю, — следует, к примеру, называть? Какое такое будет у вас имя-прозвище?

— Кама… — отвечает девочка, не задумываясь.

— Кама, — говорю, — такая речка есть к востоку от наших окраин. В Волгу впадает вроде бы…

Блеснул географией — типа знай, мол, наших.

— А я и есть речка, — отвечает девочка, опять-таки не задумываясь. — Это меня временно сюда перевели.

Ну, думаю, да — тебя на мякине не объедешь, девочка Кама.

— А зачем же, — спрашиваю, — коня тогда этого мне подкинули, которого не было? Зачем мне это сельское хозяйство?

— Вот для этого мы вас сюда и пригласили… — И начитает тыкать пальцем по панели связи.

— Вот вы человек бывалый, с опытом, — продолжает она, а сама как бы занята связью.

Давай-давай, думаю, выпытывай — все равно про уток ничего не навыпытаешь…

И тут… как будто холодным потом меня прошибло: ба, думаю, да она ведь за речкой меня видела, какие уж тут утки! Чудо, что я до сих пор не в шахте, если девочки эти и вправду смотрящие, как наши бабы про них шепчутся. Тут не до уток…

— Вы в тайник свой с записями, гражданин Степаныч, давно заглядывали? — спрашивает тем временем девочка, а у меня уже пот холодный по спине струйкой.

— Не знаю… — делаю я лицо поглупее, ну вроде как я не понял вопроса.

— А в Книге Великой ведь как сказано…

— Как? — переспрашиваю я, а лицо делаю дурак дураком, даже кожу на скулах сводит.

— Там ведь не только что зеленика полезная, а черника с красникой нет, там и про уток, и еще много про что написано…

— Про что же?.. — спрашиваю я слабым голосом. — Я и в руках-то Книгу никогда не держал…

— А вот про что… — отвечает девочка — и даже привстала слегка из кресла. — «Не записывай мыслей своих, ибо писчее слово…». Ну?! Так или нет, гражданин Степаныч? Разве писчее слово для мыслей назначено? Разве это ваше предназначение — мысли записывать?

Очнулся я уже дома. Как сюда добрался — ни сном ни духом. Опять заморочила девочка Кама, околдовала.

Высунулся в окно — и конь тут же морду свою навстречу мне тычет.

Та-ак, думаю. Проверю-ка я первым делом уток моих запрятанных. Натянул найк, накинул что-то поверх для приличия и только было сунулся в погреб пробраться — вижу: стоит у меня на моем столике ящик простой металлический. С книжку большую размером, ну то есть плоский такой, — стоит и серебристым светом отсвечивает. И тут связь включилась.