Ученик хранителя снов

Елизавета Лещенко

Эрни всего двенадцать, но он уже умеет жить самостоятельно. Он ходит в тонкой куртке в разгар зимы, но его согревает мечта. Сейчас это кажется почти нереальным, но он верит, что однажды сможет купить гитару и стать музыкантом. И вот, уже почти потеряв надежду найти работу и жить по своей воле, он вдруг встречает таинственного незнакомца, дружелюбно приглашающего полуголодного подростка на чашку чая..Текст книги публиковался ранее в сборнике «Снимаю Шляпу».

Глава 4. «Месть» Мистера По и ночное путешествие

— Бо-на-пе-ти, Эр-рни! — Мистер По восседал на спинке стула, вплотную придвинутого к столику со слегка кривой столешницей, за которым все трое прекрасно умещались. Непонятно было, как Тому удалось спрятать под ним свои длинные ноги, однако он выглядел вполне довольным, потирал ладони, наклоняясь над куском дымящегося пирога, что-то напевал себе под нос, постукивая в ритм по полу пяткой.

Пирог, действительно, пах прекрасно, Эрни сглотнул слюну, стараясь вести себя воспитанно несмотря на монстров, копошащихся в давно пустом животе.

— Спасибо, Мистер По!

Том театрально воздел руки к потолку:

— Давайте же, наконец, есть, мои вежливые друзья!

И, снова хохотнув и подмигнув Эрни, с энтузиазмом схватился за вилку и нож.

Эрни, последовав его примеру, наконец положил в рот небольшой кусочек пирога.

Ничего вкуснее он в своей жизни не пробовал. Он распознал картофель, грибы, кислую капусту, горошек и зелень, еще там были какие-то коренья и злаки, отдаленно напоминавшие что-то росшее на дедушкином огороде, только еще вкуснее. Эрни жевал и жевал, невольно прикрывая от удовольствия глаза, пока тарелка не опустела. Том и Мистер По тоже управились со своими порциями, Мистер По теперь постукивал клювом по пустой рюмке для коньяка рядом с опустошенной им тарелкой. Том налил в нее немного компота из графина.

Мистер По быстро осушил рюмку, и, покачиваясь взад-вперед на спинке стула и шумно хлопая крыльями, сипло заголосил:

— Давай еще!

Том и Эрни смеялись так, что чуть не падали со стульев. Мистер По тем временем начинал терять терпение и Том, заметив это, поспешил за новой порцией пирога. Эрни заметил на левой лапе ворона ярко-оранжевую тонкую атласную ленту.

— Вообще-то Мистер По очень вежливый, но вот право и лево всегда путает.

Ворон весь съежился, вжав голову в плечи, сквозь прищуренные глаза несколько секунд холодно разглядывал Тома, как будто разрабатывая в своей маленькой черной голове план мести. Но не бросился на него, как ожидал Эрни, а скрылся в нише, не издав ни звука.

Ни о чем не подозревающий Том извлекал из духовки оставшуюся часть пирога и раскладывал румяные куски на опустевшие тарелки. Разливая компот и чай, он наконец заметил пустовавший стул (точнее, спинку стула) и вопросительно поднял брови, глядя на Эрни. Эрни молча указал на нишу (рот снова был набит пирогом).

Том на цыпочках подкрался к нише и прижался спиной к бревенчатой стене. Прислушался, потом осторожно заглянул внутрь. Выглядело это так, как будто он выглядывает из-за дерева, играя в прятки в парке.

Том театрально прикрыл глаза и, притворно схватившись за сердце, шумно выдохнул. Потом решительно выступил из-за стены, и встал возле кровати, расставив ноги на ширину плеч и уперев руки в бока. Его голос звучал уверенно и строго, но Эрни показалось, что на самом деле он еле сдерживается, чтобы снова не расхохотаться.

— Мистер По, какой грязный прием! Это возмутительно!

Из ниши послышалось сиплое карканье, довольно сильно напоминавшее человеческий смех. Мистер По спикировал на спинку стула, где и сидел прежде, и, как ни в чем не бывало, с невозмутимым видом принялся уплетать большой кусок пирога.

Том проследовал в ванную с перепачканным плюшевым покрывалом еще недавно фиолетового цвета, притворно зажимая нос свободной рукой.

Эрни лежал в гамаке, сквозь тяжелеющие полуприкрытые веки лениво наблюдая, как огонь в камине жадными оранжевыми язычками облизывает древесный уголь.

Том сидел в кресле, положив руки, сцепленные замком, на колени, прикрытые пледом.

В кольце его рук угнездился Мистер По — с видом невинного пушистого котенка, пару месяцев назад появившегося на свет.

***

Эрни снова стоял на снегу, только теперь его ботинки скользили по нему, не проваливаясь, как будто лыжи. Заснеженная поляна была та же самая, только теремка Тома на прежнем месте не было, вокруг был только лес. Обледенелые веточки и заснеженные иглы переливались сиреневым, нежно-розовым и лимонным, как будто была не середина зимы, а весна в разгар цветения. Месяц был огромный, светло-светло желтый, и смотрел совсем не в ту сторону, как будто Эрни пропустил целый лунный цикл.

Он был очень красивым и очень большим. Казалось, он висит совсем близко, как потолочный светильник, нужно только повыше подпрыгнуть, чтобы дотронуться.

И Эрни подпрыгнул. И дотронулся. Месяц вздрогнул. Что-то зазвенело и затихло. Эрни оттолкнулся сильнее и подпрыгнул еще выше, и обхватил светло-желтый месяц руками. Качнулся, подтянулся, и оседлал его. Это оказалось совсем не сложно. Эрни обхватил рожок-месяц руками и пришпорил ногами, и месяц поплыл. Зимний лес внизу светился и переливался, как изысканное световое шоу. Эрни летел и летел, а лес редел и редел. Теперь внизу была сплошная снежная степь. Казалось, она бесконечна. Эрни покрепче прижался к светящемуся телу месяца: казалось, если он упадет в эту степь, его уже не найдут. Никто и никогда не найдет. Его ноги и руки онемели от страха. Сумасшедший месяц, злой месяц, это он заманил его сюда, чтобы бросить в пустынное безжизненное поле замерзать. Он посмеется над ним, его страхом, отчаянием, и полетит дальше, искать новую жертву. О чем он только думал.

Однако степь пересекла посадка, затем еще одна, и вот появилась дорога, по ней проехал грузовик. По другую сторону дороги высилось несколько домиков, крохотных, одноэтажных, но опрятных. За домиками росли пихты и сосны. Много сосен. Они перемежались с черными, присыпанными снегом стволами лиственных деревьев. В груди у Эрни что-то шевельнулось. Он начал узнавать это место. Знакомые древесные силуэты мелькали и мелькали под ним, ближе и ближе. В животе Эрни завертелась карусель. Та самая крыша. Когда-то красная черепица, труба, в которую мог бы пролезть самый толстый кот на свете, немного покосившийся водосток, сейчас обледеневший внизу, а сверху прикрытый снежной шапкой, крыльцо с крутыми ступеньками, посыпанными песком, кольцо с колокольчиком на двери. Он понял, что она открыта.

Сердце в груди колотилось так сильно, что если бы он постучал в дверь, удары крови в ушах заглушили бы этот стук.

Эрни захотелось положить руку на эту дверь, от одного взгляда на которую ему стало тепло во мраке холодной зимней ночи, погладить чистые шершавые дощечки с наполовину стершейся краской.

Он протянул руку вперед и кисть исчезла за дверью. Эрни не знал, что умеет проходить сквозь стены. Впрочем, летать верхом на огромном месяце, умеющим читать в его сердце самые сокровенные желания, до сегодняшней ночи ему тоже не доводилось. Месяц парил в нескольких сантиметрах от земли, мягко подсвечивая все вокруг.

Эрни знал, что его ночной визит ничего не меняет, но ему до смерти хотелось попрощаться с родным ему домом, домом, который хранил его лучшие воспоминания, домом, который по праву принадлежал ему, домом, в который он не мог вернуться.

Эрни вспомнил прихожую Тома и зеленоватый туман, зажмурился и шагнул вперед. Он ожидал, что окажется в темноте, что сквозь небольшое окошко в прихожую и комнату будет литься тусклый отсвет заснеженной ночи, что все, что ему так знакомо и близко, будет напоминать темный запыленный склеп.

Однако изнанка век зажелтела, едва он миновал (таким непривычным для себя образом) входную дверь.

В изумлении Эрни широко раскрыл глаза.

Он стоял в маленькой прихожей, никак не отделявшейся от гостиной, некогда служившей одновременно и столовой, и кухней, и библиотекой, и мастерской, и прачечной. В противоположном углу комнаты светился крохотный камин. В нем догорало последнее поленце. Вполоборота к огню, в старом низком плетеном кресле сидела знакомая фигура.

Он всегда сидел вот так у камина перед сном, держа в руках потертый томик французских стихов, то опуская глаза к пожелтевшим страницам, глядя на бисерные буквы сквозь линзы очков в узкой оправе, то, всматриваясь в крохотные огоньки пламени, переворачивая лист. Белоснежные волосы и борода были чуть длиннее, чем обычно. Лицо и взгляд — гораздо более спокойные и умиротворенные, чем когда бы то ни было. В этих глазах больше не было беспокойно-живых огоньков, но был глубокий покой.

Эрни посмотрел за окно. Он так любил ранним утром, еще лежа в постели, смотреть сквозь маленькое окошко, обрамленное простыми занавесками в уютную клетку, на небо, постепенно светлеющее, меняющее цвет, на листву, затихшую перед рассветом, или на осенние капли дождя, на темно-серое хмурое небо, такое далекое за границей теплой комнаты.. Ему вспомнились старое колючее одеяло, впечатывавшееся в сонную щеку, ощущение уюта, запах дома..

Апельсиновая краюшка солнечного диска возникла в окне, заполонив теплыми бликами пространство дома. Эрни снова посмотрел в сторону камина. В нем пылилась старая зола.

Плетеное кресло с поломавшейся ножкой пустовало. Эрни провалился в пустоту.