Сон жизни как жизнь сна

Елена Юрьевна Кузнецова, 2013

Автор собирает и записывает свои сны более 40 лет. Это позволило выработать непривычное представление о влиянии ночной трети суток на судьбу человека. Каждую ночь мы оказываемся в иной действительности и проживаем другую жизнь. Осознание этого придает гармоничную целостность личности. Предлагаются система записи сновидений и необычный способ анализа и комментария «сонных» событий. Расшифровки снов – инструмент самоисследования. Но главное в книге – сами сны, как продукт творческой работы подсознания. Условность жанра – вынужденная. Это роман автора со своей душой длиною в жизнь. Содержит нецензурную брань.

Фантастические сны

И в желтом колыбельном свете

У мирозданья на краю

Я по единственной примете

Родную землю узнаю.

А. Тарковский

Коль скоро речь зашла о фантастике, я перейду к снам с фантастической составляющей. Конечно, любой сон — фантастика, потому что, даже, если его сюжет будет самым земным из земных и бытовым из бытовых, — там все равно будет странности и необычности.

Какой же это был восторг — первый человек на Луне! С конца 19 века это считалось делом, буквально сегодняшнего дня, но понадобилось целых семьдесят лет, чтобы этот день наступил. Впрочем, кажется, был вечер. Весь мир, затаив дыхание считал шаги Армстронга. И все плакали. Как-то было все равно: наши или американцы — по Луне ходит ЧЕЛОВЕК! Хотелось смотреть на это чудо вновь и вновь. Только доступно это было всем, кроме нас. Нам показали лишь короткий репортаж в программе"Время". Кто-то там, наверху, решил, — нечего любоваться, раз не наши космонавты там гуляют. Но мы все равно радовались со всеми землянами. Позже досужие журналисты станут утверждать, что этот лунный спринт — фальсификация.

Одно дело — научная фантастика и разного рода домыслы со слухами. Другое — высокая вероятность подлинного события, отдаленного по времени. Как приятно и почетно было ощущать себя не просто частью, а центром вселенной: мы — разумные, братьев по разуму желаем иметь. Но где ж их взять?

Спустя годы мы увидим вскрытие инопланетянина. Как-то разом пропала всякая охота в подобной встрече. Зачем? Что мы можем дать друг другу? Разрезать, чтобы понять, как работают ручки-ножки или бегают мысли? Я не хочу. Больше не хочу этой детской радости — встретить себе подобного. Ничего хорошего от такой встречи ждать не приходится. Если мы лучше, умнее и сильнее, — все дальнейшее просто неинтересно. А, если они? Мы ведь даже не знаем, как у нас-то мысли бегают?

Весь наш опыт окажется детским лепетом. Это изменит все основы. Победы и достижения окажутся мелкими и нелепыми. Все — боль, страдания, мысли, цели, мечты, надежды — станет нелепицей, сущим вздором. И сама жизнь — бессмысленностью маленьких глупых двуногих.

Из необъятного по своей глобальности явления для всех это может обернуться явной трагедией для каждого. Для меня. И что тогда смогут изменить Боги? И не окажется, что молиться станет некому? Они и будут богами? Куда же тогда мы денем нашу веру?

Я не хочу менять ничего в этой жизни! Даже свои заблуждения! У них нет цены. Вся моя жизнь уже стоит меньше. А мне хочется лелеять мои заблуждения. В них есть своя трепетная правда. Я потратила на них жар своей души. Не ахти что, только это все, что у меня есть. Я заберу их с собой. Будет возможность — проверю, не будет — лишь об этом стану горевать.

Мне нравится, что в этой вселенной я — такая же частичка, как и сама вселенная. Мы с ней меняемся местами и размерами… Только суть одна, мы — живые. Чем больше чувствуем и знаем, тем больше стараемся понять и объяснить. И бежим этот бесконечный марафон без маршрута, как ослики за привязанной морковкой.

Великое счастье — в незнании. Как же жутко было Создателю, если он все-таки был? Есть от чего свихнуться. От полного знания — немудрено и в Кащенко. Вселенская скукотища! Задумаешь что угодно. Это ли не повод для эксперимента с"образом и подобием"? Понятно, что производство Адама — акт бессмысленный и опасный. Оттого что — безответственный. С Адамами потопами и пожегами не совладать. Мы — бестии хитрые. Создателю неведома жажда жизни. Откуда ему, от скучного знания своего понять, как это страшно — умирать? Ему — бессмертному и безмерному — вольно жить надмирным.

А Адамы хотят тепла, сытости, радости, удовольствий. И любви. Не к человечеству. А к себе — единственному. И тут Создатель, с его теоретическими представлениями о самом великом — страсти человеческой души — не указ. Сытый ничему не может научить голодного, зрячий — слепого, немой — поющего.

Даже, если Адаму дадут бумагу за подписью и печатью, что ему будет дарована еще одна жизнь, — он будет до самого последнего глотка воздуха цепляться за эту. Ибо Адамы могут доверять только собственным знаниями о жизни, таким же, как сами. Но это редко.

Так, только Королев мог на вопрос о Луне бесстрашно расписаться:"Твердая". И американцы не подвели. Они поверили и прыгали по ней, как малые дети:"Как здесь красиво!"Вокруг была огромная пустая серая планета. А над ней — голубой шар Земли. Это все сделал человек своими слабыми пальцами. Теперь этот репортаж доступен любому.

Спустя годы, глядя на эти кадры, меня трясло от рыданий и восторга. Ведь я смотрела на себя в прямом смысле — со стороны. Я уже была там, на этой Земле. Астронавты видели Землю и меня — 10-летнюю — на ней. И мне этот вид понравился. Только не было четкости — слезы мешали.

Почему я плакала? Потому что видела сейчас то, что могла видеть давно? И мне никогда не придется вот так прыгать по другой планете, с которой Земля — такая красивая. Как жалко всех нас, тех, кто остался ждать самых счастливых людей, в том июле 1969 года. Там. Дома. На Земле. На очень маленькой Земле.

Вероятно, поэтому мы приходим в собственные сны, надеясь, изменить дневную глупость с помощью внутренней прозорливости. А просыпаясь, все забываем и множим ошибки. Сон мой, сладкий сон мой:"Я во сне, я помню, как меня зовут, я осознаю, что я сплю".

Бывают сны, в которые хочется возвращаться. Бывают сны, из которых хочется убежать. Они все хороши уже тем, что снятся. И я, просыпаясь, каждый раз думаю:"Вот и новый день, это — только день. Он пройдет. И опять настанет сон".

Сон — непредсказуемый и волшебный хозяин жизни. Забава для глупых, знание — для умных и сила — для мудрых.

В последнее время он все чаще предлагает не ассоциации личных впечатлений, а обобщенные безличностные сюжеты. Даже не знаю, радоваться мне этому или пугаться?

СОН

Ощущаю вокруг себя полную темноту. Но не черноту непроглядную, а именно темноту, что-то вроде беззвездной и безлунной ночи. Страха нет, только неприятное ощущение, что где-то совсем рядом находится кто-то или что-то — таинственное или враждебное. Неясные звуки и странный запах заставляют меня искать что-то устойчивое, к чему можно прислониться и защитить себя со стороны спины.

— А ты не бойся, — приятный низкий мужской голос звучит откуда-то сверху.

Я не реагирую. Во-первых, ничего не видно, во-вторых, а кто он такой, чтобы я его боялась или ему верила.

— Ты права. Никто.

Неприятный холодок прошел по телу. Ясно, что мои мысли — открытая книга. Но это, по меньшей мере, не честно и не по-мужски.

— Чего молчишь? — Я говорю, опережая мысли, чтобы меня не застали врасплох.

— А что сказать? Ты права.

— Тогда проявляйся. Нечего прятаться в темноте.

— Хорошо. Как есть, или как лучше?

— А, так ты на таракана похож, что ли?

— Уйду.

— Кто держит?

Темнота расходится. Передо мной берег. Пока не понятно, какой — морской, речной, озерный?

— Просто берег, не заморачивайся.

Честно говоря, мне уже изрядно надоел этот радиотеатр. С кем говорю? Что он делает на земле? Додумать не успела.

— Земля-земля. Что вы все заладили — земля? — Голос стал резким, даже гневливым.

— Что тебе не нравится. Да, земля. Это наша планета…

— Земля — не планета, это — место жизни, — перебивает меня невидимка.

— Как это?

— Так. Говорим земля — подразумеваем жизнь.

— А мы и так подразумеваем.

— Так да не так. Вот Марс или Венера — не земля, потому что они — мертвые.

— Подожди, — у меня даже раздражение пропало, — если земля — живая, то… — у меня перехватило дыхание.

— Договаривай сама.

— Не могу.

— Но поняла?

— Не хочу.

— Это от тебя не зависит. Там, где жизнь, там — и земля.

Я опустилась на землю. Ног совсем не чую. В голове пусто, и совсем не хочется ни с кем разговаривать. Мелькнула мысль о молитве, но, кроме обращения — Господи! — ничего на ум не пришло. Как это,"там, где жизнь, там — и земля"?

— Получается, что наша земля — не наша планета Земля? Так можно предположить? — Я не поняла, подумала или спросила?

— Не важно. Все равно не отвечу, но ты можешь предположить.

— А ты?

— А я знаю.

— Значит, мы, вернее, наши предки, прилетели оттуда, где была их настоящая Земля? Она перестала сохранять жизнь?

— Сама умная.

— А где она — настоящая Земля?

— Сама-сама.

— Что, их… бесконечная цель? Или просто ничего?

— Цель. Просто ничего. Какая тебе разница? Родившиеся здесь верят в то, что это — их земля. Не надо никого разубеждать. А то будут думать, мечтать, мучиться.

— Зачем тогда? Какой выход? — Я так быстро выдохнула, что даже не успела испугаться. Внутри все замерло. Ведь сейчас я получу или приговор, или надежду.

— Все ты усложняешь. Говорят

. же, от ума радости не много. Будь проще.

— Тогда зачем ты ко мне прицепился? От меня-то чего тебе нужно? Во мрак заманил, спрятался за словами. А сам, наверное, в очках и шляпе.

Громкий утробный смех словно бы отодвинул темноту. Я уже различаю линию горизонта. Вода тихо набегает волна за волной. Но спрашивающего нигде не видно. Может, на солнце проявится…

— Я не негатив.

— Тогда скажи, в чем выход?

— Верь в жизнь!

— Человеку важно знать, где его дом, кто его предки?

— Тогда ищи.

— Где?

— Что ты заладила! Планеты — не клиенты фирмы по недвижимости. Для таких масштабов риелторов нет.

— Нет?

— Ну, для вас нет.

— Как нам тогда жить?

— Да как жили, так и живите.

— В беспамятстве?

— Ты часто переезжала с места на место?

— Часто.

— И все дома помнишь?

Я не нашлась, что ответить. Не скажу, что вела кочевое существование, но жизнь, конечно, помотала.

— Когда переезжаешь в новый дом, старый — просто помнишь.

— Я не помню…

— Твое счастье.

— Нет, я о том — настоящем доме — ничего не помню.

— Просто детская амнезия.

— А тебе — тоже просто?

— Да. Просто. Работа.

Солнце резко вынырнуло из небытия и обагрило воду. Темнота растворилась. Я оглянулась. Страх совершенно пропал. Только под левой лопаткой тяжело ухало сердце. Никого. Пустынный берег. Даже муравьев не видно. Под ногами лежит странный камень. На первый взгляд — обычный булыжник: серый, испещренный бороздками и прихотливыми узорами. Я бы и не обратила на него внимания. Но что-то сверкнуло. Нагнулась, подняла и ахнула.

У меня в руках камень почти овальной формы — словно бы теплая печеная картошка. Одна разница. С одного конца в нем — глубокий глаз. Под тонкой — меньше двух миллиметров гранитной коркой и такой же агатовой мантией — голубая кристаллическая щетка — зарождающаяся жеода. Я заворожено вглядываюсь в этот глаз из блестящих крохотных кристалликов, похожих и на голубоватый кварц, и на кварцит, и на сапфирин. Неужели это он со мной разговаривал?

ПОСЛЕСОНИЕ

Проснулась с ощущением опустошения. Меня словно бы провернули на фарш в мясорубке. Любопытно, что недавно разговаривала с приятельницей о камнях. Пыталась ей объяснить, почему мне нравятся агаты? Получилось недоказательно. Для нее камень — только бриллиант, хотя нет никаких финансовых предпосылок для подобного выбора. Просто, есть такая категория спорщиков, похожих на то, что называется"из грязи — в князи". Но я не на шутку завелась, очень было обидно за фантастическое разнообразие агатов. Даже сюжет сразу родился любопытный, как только сон закончился. И записывать я стала сначала сюжет, а только потом — сон. Про сюжет потом — после.

А сон страшненький. Конечно, в нем полно дневных размышлений на тему: кто мы и откуда? Но только этим объяснить я сон не могу. Что-то в нем нездешнее. Вдруг, это все — правда? И мы за переездами с планеты на планету запамятовали свой настоящий дом, а, стало быть, и настоящую историю? Как говаривал А.П.Чехов — "сюжет для небольшого рассказа". Но это — будущее.

Через несколько часов это будущее я нашла на берегу моря в Адлере. Черный, испещренный бороздками булыжник размером с детский кулачок. На одном конце в него была голубая проталина — мерцающий мелкими кристаллами таинственный голубой глаз.

СОН

События происходят одновременно в родительском доме в Армавире и в коммунальной квартире на Арбате.

Дочка спит в соседней комнате. Дело к вечеру. Мы с мамой готовимся ко сну. Я смотрю телевизор, а мама читает какой-то журнал. Слышен необычный звук. Мне не спокойно. Что-то происходит за стенами дома. Выхожу на крыльцо родительского дома.

Ничего не понимаю. Прямо передо мной совершенно явственно возникает невесомый колпак светло-желто-зеленого цвета. Он совершенно прозрачен и двигается вверх, изменяя положения. Из него свисают ножки, как у медузы. И вот он уже взмывает к небу. Заворожено слежу за движением, а потом бегу в дом, чтобы позвать родных поглядеть на чудо.

Путано говорю о происходящем. Мама одевается. Я совершенно раздета. Бросаюсь в арбатский коридор. Судорожно перебираю одежду. Натягиваю сиренево-розовую накидку и пулей вылетаю на… родительское крыльцо в Армавире.

В воздухе что-то изменилось, как перед грозой. Какое-то тяжелое и опасное ожидание. Не слышно никаких звуков. Воздух абсолютно неподвижен — никаких колебаний. Невероятная мертвая тишина. Словно бы жизнь остановилась. Слева от дома за железной дорогой над лесопосадкой видны цветные всполохи.

Перед крыльцом соседнего дома, что стоит напротив, возникает солнечное видение — золотые рыбки запутались в водорослях или деревьях. Изображение похоже на вазелиновый теле эффект — четкий центр и размазанная мутная периферия. Бегу к маме:"Там голографические (я несколько раз пытаюсь произнести это слово) рыбки". Моя речь невнятна и испуганна.

Небо постепенно, как на огромном экране, становится затемненным, но цветным. Полосы сине-коричнево-фиолетовые перетекают одна в другую, потом вспениваются, вдавливаются друг в друга. Изображение складывается и тотчас разрывается.

Я бросаюсь в дом и вытаскиваю маму. Небо продолжает свой страшный безмолвный танец. И тут возникает звук. Он похож на поиск сигнала сквозь помехи. Словно работающий радиоприемник с настройкой между станциями приема. Звук есть, но нет его конкретики. Шум.

На фоне треска сверху возникает тихий голос с помехами, которые хочется убрать, как высокие частоты, ручкой настройки и вывести громкость:"…мы устали ждать… вам надо… вы уже готовы…"

На крыльце соседнего дома появляется Некто — в рубашке и брюках, но босой. Это его речь с радиопомехами. Он открывает рот, а голос — везде: в воздухе, в небе, под землей. У него странное неприятное лицо — вдавленный с широкими ноздрями нос, никакой мимики, жестов или телодвижений.

Он говорит о необходимости помощи и введении коммунистического правления. У меня внутри холодеет — ведь через неделю выборы Президента (2 срок Ельцина), а нас снова загоняют в загон. И уже не будет никакой возможности дожить до конца века и шагнуть в 3-е тысячелетие. Мелькнула мысль:"У меня дочь".

Из дома выходит парнишка. Он подходит к незнакомцу, подает ему стул и неловко снимает свои тапочки, оставляя их мужчине. Мальчик делает это медленно и как-то обречено. Я подумала, что, когда начнется настоящий кошмар, может, они вспомнят и зачтут нам этот жест доброй воли.

Мужчина невозмутимо обувается и садится на стул. Вокруг пустота, словно вся земля вымерла, и остались только мы на двух крылечках.

Буквально волоку ноги в большую комнату родительской квартиры. По стене сверху ползет какой-то розовый прямоугольник. Он спускается словно бы на ниточке. Заворожено слежу за его перемещением. Форточка открыта. В середине комнаты у стола сидит миловидная женщина — светловолосая, коротко стриженая, в чем-то нежно-розовом. Как она появилась? То ли возникла из воздуха, то ли из розового прямоугольника?

Присаживаюсь рядом на стул. Она извиняется, — они могли бы разговаривать лучше. Это техническая недоработка — проблемы с голосом. Сама она говорит чисто и без всяких проблем. Я расспрашиваю ее о разных вещах. О детях. У нее сын 12 лет, у меня — дочь. Меня волнуют проблемы учебы и возраста. Она:"Они у нас одинаковые".

Мимо пролетают мухи. Я поймала одну левой рукой и раздавила в кулаке. Она едва заметно скривила тонкие губы. У меня омерзительное ощущение мокроты и гадливости. Снова внимание привлекла серебристо-розовая с вдавленными ромбиками полоска-ленточка на полу — 15-20-ти-сантиметровая извивающаяся линейка. Я беру ее салфеткой и выбрасываю в форточку. Женщина пропадает.

Тупо смотрю перед собой в полной панике. Жизнь заканчивается на моих глазах. У наших детей нет будущего. Это — не фашисты. Их не загонишь кровавыми усилиями в свою нору. Да и флагштока для флага не предусмотрено. Нас ждет не война — бойня. Они все знают и все могут. А у меня нет даже телефона.

По стене медленно спускаются еще 2 розовых прямоугольника. Я вскакиваю от отчаяния, срываю их со стены и крепко сжимаю — теплые. Сквозь мои пальцы просачивается темно-розовая жижа. Мечусь по комнате, не зная, что делать дальше — выкинуть или сжечь остатки?

И в этот момент возникает понимание, что именно таким способом они проникают на Землю. Я вслух говорю себе, что сейчас побегу в сарай и сожгу эту дрянь в ведре. Рядом — вся семья. Но нет никого, кроме меня, кто может этих остановить.

Я не успела додумать:"А как к этому отнесется та женщина…"

ПОСЛЕСОНИЕ

Проснувшись, я даже задохнулась от грандиозности увиденного. Попыталась снова заснуть, чтобы довести до конца наиважнейшее дело — сжечь, уничтожить нечисть.

Отчего? По какой причине? Почему мне приснился такой сон? Есть реалии: два дома прошлый и настоящий, дочь, мама, канун выборов…

Это сценарий или что?

Надо защитить прошлое или настоящее?

С 7.30 до 8 утра — извела себя вопросами.

В 8 стала записывать сон.

А потом пошла на выборы:"Голосуй, а то проиграешь!"

Теперь, когда так много всего случилось после того утра, все предстает в другом свете. В смысле — светопреставления. Мощно нас прозомбировали СМИ! Коммунисты тогда не прошли. Приход"дерьмократов"окончательно обрушил страну. Жадные и оголтелые — свои и чужие — драли ее в клочья. А мы — тупой"электорат" — только и делали, что захлебывались в крови — в буквальной и переносной. Вьючными"лошадями Пржевальского"разбрелись по восточным базарам, забросили кафедры и пошли торговать азиатским барахлом, проматывали в финансовых пирамидах и игровых автоматах последнее исподнее, хоронили мужиков, как сильную свою половину. Они у нас настоящие — с врагом в открытом бою могут сражаться"не за жизнь — на смерть". А перед врагом невидимым — хитрым и подлым — пасуют. Спиваются по-черному или уходят из нашего мира в тот,"из которого нет возврата".

Потом, сцепив в зубы, мы переживем и последствия кризиса 17 августа 1998 года, трагедию Курска, конструкцию 9.1.1. и авантюру 08.08.08. Знаю, наверняка, что наши"друганы-други"еще не однажды проверят нас прочность. Только откуда им — вшивым овцам, прикидывающимся пастухами, знать, что сталь закаляется, когда ее"из огня — в полымя"?

Странная получается фигня. Раньше мы все пытались их"догнать и перегнать". Теперь уже не бегаем, а они — по-прежнему — на опережение стараются играть. И игрища с каждым годом все мерзопакостнее выдумывают. То журналистку пристрелят, то министра совратят, то"нежным"душам внушат, что они — пуп земли и спасители отечества, и должны поднять на дыбы страну, чтобы"всемирной демократии"было легче лишить нас памяти, истории и недр.

Но мы уже потихоньку прозреваем и обучаемся, как хохлы, накладывать свое вето на все, что не сало. Впрочем, это уже совсем другая история.

А я все равно почему-то уверена, что не проголосуй я тогда, было бы еще хуже…

СОН

Случилось ужасное. Подруга, ее любимый и я оказались свидетелями нашествия на землю. Мы долго бежали от страха, потом устали и побрели по пустынной каменистой дороге.

На небе стали появляться и быстро пропадать плоские круги, похожие на детские переводные картинки с изображением птиц и древних птеродактилей. Пугающее слайд-шоу. Вдали появилась юркая черная птичка. Она устремилась к нам. Всем своим видом дает понять, что мы должны отправиться за ней. Привела нас к большой заброшенной каменоломне и влетела в узкий лаз. Приятель и подруга тоже залезли. А у меня не проходит грудь — все тело ободрала, пока протискивалась. Возникло ощущение, что здесь можно спрятаться и переждать вторжение. Но я решила отправиться на поиски того, что нас напугало. Подруга — со мной.

Мы оказались в большом помещении, похожем на спортивный зал. В нем идут соревнования. Мужчины на трибунах активно"болеют". Внезапно в зале появляется группа людей. Нам с подругой они показались подозрительными. Группа"заводит"болельщиков. Они начинает вести себя агрессивно. Вдруг кто-то из мужчин возмутился несправедливостью такой борьбы и неспортивностью поведения.

Тогда в центр вышел Их человек в штанах и с голым торсом. Он казался необъятным. Не толстым, но плоским, как 70 размер — растянутым и сплющенным. Лицо безликое, ничего не выражающее, как маска. Он ничего не стал объяснять, покрутился в центре, медленно поворачиваясь и демонстрируя себя публике. Потом вытянул руку в направлении возмутившегося. Тот быстро-быстро начал уменьшаться и превратился в медальон размером около 50 см в диаметре. После этого медальон взлетел под потолок и через несколько секунд с глухим пшиком растаял, словно след от дождевого пузыря. Был человек — и нет человека.

— Так будет с каждым из вас. — От глухого голоса, идущего из плоского толстяка, зал замер в ступоре.

Всех куда-то погнали. Людей столько, что кажется здесь — в этой толпе — все население планеты. Небольшая группа, среди которой я и подруга, оказались в другом помещении на допросе-тесте. Допрос ведет молодая симпатичная блондинка. Люди присаживаются на стул рядом с ней. Она показывает картинки, просит сделать вычисления и ответить на вопросы. Женщина лояльна, или мне хочется так думать. Но ее прямые вопросы не оставляют сомнений в нашей участи.

Интерес представляют человеческие реакции — не только правильность, но скорость и точность. Подруга, улыбаясь (неужели она ничего не понимает?), отвечает на вопросы. Готовлюсь сесть после нее. Возникла небольшая пауза, кто-то пытается втиснуться без очереди. У меня защемило сердце. Странные люди, даже гибель цивилизации не способна сдержать человеческие инстинкты. Или это только русская особенность — растолкать всех локтями?

— Нас выпустят? — Спрашивает подруга.

И я поняла по напряженному выражению ее лица и сдавленному голосу, что она все понимает.

— Нет, — коротко ответила блондинка и жестом показала, что допрос закончен.

Я попыталась присесть.

— Достаточно. Больше не нужно. — На меня она даже не взглянула.

Я поняла, что это — все. Надежды выбраться почти не осталось. Пока не ясно, у кого шансов больше — у опрошенных (нисколько не сомневаюсь, что их как-то метили) или у оставшихся? Пытаясь сравнивать шансы, мысленно мечусь в поисках выхода.

Все разбрелись. Подруга маячит перед столом. Она явно проклинает себя и меня за то, что ушли из укрытия. Страшно и за друга. Мы ничего о нем не знаем: где он, что с ним? Только бы его не нашли. Ведь он — единственный шанс на спасение и нас, и всей планеты.

Мне приходит нелепая мысль о том, что, если бы не большой бюст — все было бы иначе. Может, не было бы вторжения? Но это — пустое. Сколько осталось у нас времени? Вот что существенно. Надо продержаться как можно дольше. Решаюсь потянуть время и начинаю сама задавать вопросы блондинке.

— Вы нас уничтожите?

— Да. Затопим планету. Кстати, наверху уже льется грязная вода, прямо на уровне входа.

Мелькнуло в голове — проекция кавказского наводнения?

— Уже началось?

— Не бойтесь, — дама цинично улыбнулась, — еще нет.

— Вы давно на Земле?

— 40 000.

— Лет?

— Нет, дней. Меня прислали все разузнать. — Она отвечает легко и доброжелательно.

Внизу собираются кривоногие человечки ростом не более 30-70 сантиметров. У них в руках разные летающие предметы. Четко вижу один — помесь гусеницы и самолета — с буро-зелеными боками. Они, похоже, отправляются на охоту за спрятавшимися. Значит, им надо не просто захватить нашу планету и залить ее водой, но и непременно уничтожить всех людей. Боятся возможной утечки информации?

— Вам понравилось?

— Да. Красивая планета. Я многому научилась.

— У вас должен быть высокий уровень развития.

— Зачем? Мы пользуемся тем, что захватываем на планетах.

— Что у вас тут было? У вас был мужчина?

— Да. Это очень приятно. У нас на такое никто не способен.

— Он вас любил?

— Да.

— А откуда вы?

— Зачем вам это знать? Вы и так все умрете. К чему вопросы?

— У меня, — я медленно поднялась со стула, — уже ничего нет. — Я не говорю о своей семье, точно осознавая, что нахожусь во сне, но и, отмечая, что по натуре я не актриса, та легко бы произнесла любой текст. — Ни дома, ни друзей, ни планеты. Скоро у меня заберут и жизнь. Неужели вопросы — эту последнюю малость — и ту вы… Это что — так трудно поговорить с человеком перед смертью? Вы — женщина. Вы похожи на женщину даже больше, чем я, — красивая, обаятельная. И с будущим. Вам здесь понравилось. Было хорошо. Вас любили. Многие люди на земле согласны за любовь заплатить жизнью, только бы на миг оказаться во власти этого великого — самого великого — чувства. А вас любили!!! И вы легко убьете этого человека?

Женщина, молча, смотрит на меня. Неужели жизнь среди людей со страстями, любовями, сомнениями и желаниями, с красотой и мощью земли не изменили жестокую инопланетную сущность захватчицы? Что-то с ней происходит. Не могу это объяснить словами, но она меняется — не внешне, внутри идет какой-то бурный процесс.

Я пытаюсь придумать, чем бы еще зацепить ее? Блеснула призрачная надежда на спасение. Может, поднажать? Попробовать изменить ситуацию, пока блондинка отвечает?

ПОСЛЕСОНИЕ

Так, лихорадочно обдумывая тактику (на стратегию уже не остается времени) вопросов, могущих изменить ужас случившегося, спасти собственную жизнь и существование планеты, я и проснулась. Сон держал в напряжении несколько дней. Параллели с собой искать даже не пыталась — не интересно.

А вот сюжет — подарок-подарунок! Когда-нибудь развернусь!

СОН-а

Этот сон — один из трех предрассветных сновидений, связанных друг с другом так прихотливо.

Осознаю себя идущей. Вопросом, от чего или от кого ухожу, не задаюсь. День заканчивался, и ясно было, что еще немного, и я войду в ночь без крыши над головой и с перспективой ночлега на семи ветрах. Вдали показалось спасительное жилье, и я заторопилась к вросшей деревянной избушке.

На стук дверь открыла старушка. Она все поняла и без долгих уговоров пригласила войти. Домик состоял из двух комнат и большой открытой веранды. Старушка познакомила меня со своим дедом и внуком. Малыша отвели в другую комнату и уложили спать. Дед принес старую шаткую раскладушку, и старушка принялась стелить мне постель. Я постеснялась рассказать, что у меня болит спина, и раскладушка здоровья не прибавит. Темнеет. Старики ушли в другую комнату к внуку. Лежать невыносимо, но в гостях не выкобеливаются. Мучительно жду, когда в доме все уснут, чтобы перетащить постель на пол.

Где-то ухают ночные птицы, и вовсю стараются сверчки. Под богатырский храп из соседней комнаты я решаюсь на перестановку. Но тихо не получилось. Едва шевельнулась, как сильная боль пронзила насквозь, и я не сдержалась. На мой громкий стон приползла бабулька. Глядя на то, как я вылезаю из раскладушки, она разохалась:"Чего же ты, доченька, не предупредила, я бы тебе сразу на полу постелила". Она помогла мне подняться и перетащила матрас. С трудом устроилась на новом ложе.

Вернулся старик. Сосредоточенно почесал за ухом, буркнул что-то вроде:"Я сейчас", — и вышел. Удивительно, но я быстро поднялась и проследовала за ним на веранду, чтобы посмотреть, куда он пошел?

Ночь еще не спустилась. Близкие сумерки, казалось, намекали солнцу, что"пора и честь знать". Но светило не торопится. Недалеко от веранды — в 100 метрах — зиял огромной дырой глубокий карьер. На дне люди копошились у машин. Старик спустился с большим цинковым ведром. В него ковшовой лопатой рабочий деловито бросал красную глину. Я поняла, что надо приготовиться к лечебной аппликации. Расстелила простынку на скамье и освободила спину.

Внезапно пошел дождь — не сильный, но явно затяжной. Перебираемся под навес. Только он совсем худой, и легкие струйки быстро образовывают лужи на дощатом полу. Пришлось вернуться в комнату. Ночь упала на дом, как покрывало. Сижу одна в потемках, обмотанная простыней. На веранде зажглись огни, как на деревенской дискотеке. Где-то рядом пели и веселились люди.

Выглядываю наружу. То, что увидела, было страшно и непонятно. В небе появились странные ярко-оранжевые бесшумные объекты. Они были похожи на объемные вырезанные снежинки со структурой, которая напоминала медузу. Шли сплошным потоком, закрывая все небо. От этого бесшумного полета стало жутко. Никто ничего не замечал. Это еще страшнее. Одна из медуз — бесформенная и туманная — снизилась так, что запуталась в высоких кронах деревьев и вырвалась из веток, оставив на листьях светящиеся анилиновые кляксы.

Следом за медузами пошли такие же бесшумные аппараты, отдаленно напоминающие вертолеты. Они состояли из двух частей: верхняя — похожа на серо-металлическую сигару, нижняя — на темную эллипсоидную гондолу. Вертолеты приземлялись один за другим, из них выходили люди в шинелях первых лет Гражданской войны — из сукна грязно-болотного цвета.

Кричу людям, чтобы прятались. Бесполезно. Веселье продолжается. Бегу в дом, чтобы выключить свет и спрятаться. Не успела. Как столб, прислонилась к стене, прикрывшись одеялом. В дом входят солдаты. Они безучастно проследовали по комнате, как по коридору. Их движения мало напоминали человеческие, скорее автоматические. Лица ничего не выражали. Все это происходило в звенящей тишине. Из звуков слышно только мое спертое дыхание. Мыслей никаких, только жуткий страх и ощущение близкого конца.

Ко мне, судя по всему, подошел начальник. Одеждой не выделялся. Лицо осмысленное, но грубое. Фигура напоминала невысокий шкаф — мощный и старомодный. Общение со мной было натуральным, без всяких мысленных заморочек.

Он спросил: «Что у меня болит?"–"Спина". — И быстро, словно боясь забыть, добавила, — "и коленка". Он кивнул головой, а я судорожно стала вспоминать, а что на самом деле у меня не болит? Он показал небольшой прибор, напоминающий милицейский жезл, и пообещал, что вылечит меня полностью.

Представила себе, как он будет проводить этим прибором вдоль моего тела. Как быстро снизу — от пальцев ног — до макушки — мой организм будет восстанавливаться. Подумала, что, наверное, очки мне больше не понадобятся. И даже зримо увидела, как выплевываю железные коронки — вырастут новые здоровые и красивые зубы. Он, видимо легко читал мои мысли, потому едва заметно улыбнулся.

Именно это и отрезвило меня. А мозги? Мозги мне тоже… Он выжидательно смотрел прямо в глаза. Холодный пот потек по спине. Что же тогда от меня останется? Видимо, что-то изменилось в моем лице, потому что он подошел близко-близко-близко.

И в этот момент я поняла, что не боюсь. Мысленно возникали и уходили вопросы о том, что на самом деле сейчас происходит? Эта внутренняя борьба, вероятно, длилась мгновенье, но решать-то пришлось на ВСЮ жизнь. Вот сейчас, реально, я могла избавиться от всех своих болей и мук, начать новую страницу, изменить судьбу…

Да мало ли что может случиться в новой здоровой жизни? Но вся эта радужная картина разбилась об один факт. Я ведь часто молилась, но никогда не просила Господа, Богородицу, святых дать или вернуть мне здоровье. Просила помочь в исцелении. Вероятно, отдавала себе отчет в том, что, вогнав организм в болезнь самостоятельно, и выбираться из нее я должна сама. Мне нужны были только ориентиры верной дороги.

Если это так, то тогда ЧТО передо мной? Господь послал мне помощь? Или это — искушение? Если это — искушение, то КТО меня искушает? Где-то в глубине души подлая подсказка, конечно же, шевелилась, — не надо ничего усложнять, бери, что дают.

— Ну, что?

— Нет, спасибо. Как я могу быть уверена в том, вы только избавите меня от болезни, ничего не меняя в моем сознании? И кто даст мне гарантии, что со временем, я не стану для вас просто подопытным кроликом, которого в любой миг можно будет забрать откуда угодно для экспериментов?

Он переступил через какого-то лежачего человека и пошел к выходу, но внезапно вернулся:"А ты не пожалеешь?"Я ответила, что, конечно, могу и пожалеть, но это ничего не меняет.

ПОСЛЕСОНИЕ

Проснулась от потрясения, и некоторое время лежала с закрытыми глазами. Никак не могла решить, правильно ли поступила? Отказалась от помощи или отвергла искусителя? Одно меня оправдывало. Я была уверена, что, если бы, действительно, было послано избавление от болезни, то избавитель выглядел бы иначе. Нет. Решение я приняла все-таки правильное.

Зачем понадобился карьер, сказать определенно трудно. Но, если учесть мой"бродячий"сюжет о выдавливании болячек, карьер — просто квинтэссенция глубины страданий. Если же принять во внимание, что глина бралась из этой глубины, то тогда и избавление от страданий, соответственно, находится на самом дне этой боли. То есть, боль, получается, можно победить болью. Правда, во сне мне это проверить не удалось.

Про дом и его обитателей могу предположить только собственное системное неумение отстаивать свои желания, даже, если это сопряжено с дополнительными страданиями. Кроме этого, есть еще один важный момент. Люди меня не слышат даже тогда, когда во мне заключено, быть может, их спасение. Это уже похоже на систему. Неприятно.

Что до инопланетной части, то это объяснить и легко, и просто. В последнее время на всех каналах только ленивый не рассуждал о близком вторжении и конце света. Впрочем, в разных обличиях эти сущности не раз уже вползали в мои сны.

Следом за этим сном начался следующий, на протяжении которого, смотря его и присутствуя в качестве главной героини, я продолжала размышлять о правильности выбора, сделанного в предыдущем сне.

Именно это обстоятельство для меня не просто загадка — грандиозность явления!

Бывало раньше, я"прокручивала"сонные"события, но, чтобы в одном сне анализировать другой одновременно с новыми событиями… Такого в моей сновидческой практике еще не бывало. Представляю, что могут подумать"нормальные"доктора.

СОН-б

Сон начался в квартире на Арбате. Вернее, не в той квартире, где я жила, а в доме, который, судя по географии сна, находится или рядом, или на месте ресторана"Прага". Из окна (на уровне 4 или 5 этажа), выходящего на фасадный Арбат, я разглядываю угловой 3-х этажный дом красного кирпича, который стоял на стыке Арбата и Гоголевского бульвара. Рядом с ним — стена в стену — прислонился желтый 2-х-этажный особнячок. На красном доме — вывеска какой-то продуктовой лавки. Решаю зайти в нее.

Долго преодолеваю длинный темный коридор, выходя из огромной квартиры, совсем не похожей на ту, в которой когда-то жила. Спускаюсь по винтовой лестнице — боюсь таких — и выхожу на Арбат. Родная улица совершенно не похожа на себя. Прохожих ранним прохладным утром почти нет. Почему-то направляюсь не в лавку, а в противоположную сторону — иду к метро"Смоленская"по правой стороне.

По дороге прокручиваю предыдущий сон и пытаюсь понять, что мне хотело поведать подсознание? Перебираю разные варианты и останавливаюсь на том, что, скорее всего, это было испытание искушением. И не важно, кто и с какой целью подверг меня ему. Для себя я выбрала самый правильный и единственно возможный вариант. Если НЕКТО ДОБРЫЙ хотел меня исцелить, он не стал бы искушать верой. Конечно, я не знаю, ни как Он выглядит, ни как выбирает цель, ни как действует. Но уверена, что испуг не входит с Его арсенал для подобных случаев.

И еще. Странным представляется сама последовательность помощи.

— Я прошусь на ночлег, оказавшись в незнакомом месте ночью.

— Хозяева перестилают мне постель с раскладушки на пол.

— Дед с одного взгляда определяет, что мне плохо и собирается сделать мне аппликацию.

— Пришельцы, появившиеся с пугающей быстротой и непонятной целью, тут же предлагают не просто вылечить, а, практически, меня изменить.

Рассуждая о виденном во сне, еще раз убеждаюсь, — я поступила правильно. Если бы наяву мне предложено было что-то подобное, точно так же отказалась бы от халявы.

— Здоровье — самое ценное у человека. — Говорю это вслух, не обращая внимания на прохожих. — Оно в списке приоритетов идет следом за жизнью. И здоровье — это то, что человек должен САМ сохранять. — Останавливаюсь у здания бывшего министерства культуры и, задрав голову, кричу в небо. — Жизнь не лечится таблетками!

Наверное, мне нужен именно такой акцент, чтобы придать особый статус выводу о правильности поступка. Прохожие понимающе кивают головами. Щуплый дедулечка даже бросается обниматься. Улыбаюсь, глядя в витрину, и облечено вдыхаю свежий утренний воздух.

Тут же возвращаюсь в начало СНА-б и… перехожу в сон следующий.

СОН-в

Поворачиваюсь к Вахтанговскому театру. К его правой стене примыкает большая, огороженная высокой металлической решеткой строительная площадка. В центре возвышается странный круглый подиум высотой около метра. Из его середины торчат несколько черных железных прутьев разной высоты. Разглядываю через решетку странное сооружение и вдруг оказываюсь рядом. Под рукой ощущается холодный металл. Это я пытаюсь достать до ближнего прута. Не получается. И ладно. Теряю всякий интерес к сооружению и возвращаюсь к красному домику в начале Арбата.

Хозяин уже открыл свою лавку. Некоторое время изучаю витрину, а потом вхожу в магазин. Передо мной — крохотное пространство. Слева от двери — стена, а справа и напротив — витрины, заполненные продуктами. Витрины старомодные, такие когда-то были в старом Елисеевском магазине — высокие и покатые. Внутри правой витрины разложены куски парного мяса, сала и мороженой рыбы. В центре за стеклом — молочные продукты с огромным сырным разнообразием. Рядом — бакалея. Внимательно изучаю товары. Пытаюсь понять, зачем пришла в магазин? Что мне нужно?

Природа вопросов проста. В моем кошельке — это я знаю точно — только 150 рублей (килограмм самой плохой колбасы). Продавец-кавказец, стараясь услужить, угодливо предлагает мясо, копчености и колбасы. Я понимаю, что просто так уйти без покупки из магазина не вежливо и, заметив аппетитную грудинку по 320 рублей, прошу отрезать мне кусок граммов на 200 — мне хватит на это денег.

Хозяин медленно отрезает кусок и, завернув его в промасленную бумагу, называет цену — 400 рублей. Я в недоумении — как 200 граммов могут стоить больше цены за целый килограмм? На что продавец разводит руками: он отрезал больше, но ведь продукт так хорош, что я не буду на него за это в обиде. Говорю, что у меня нет возможности оплатить, потому что располагаю только 150 рублями. Продавец улыбается:"Женщины никогда не знают точно, что у них есть в сумочках?"

Мне совсем не хочется спорить с ним. Лезу в сумку и нахожу в ней часть 500-рублевой купюры — с цифрой на обрывке. Хозяин довольно потирает руки и забирает мою сумку. Он вытряхивает ее содержимое на прилавок. От такой наглости я…

… почти просыпаюсь с уверенностью, что и это испытание прошла! Выйдя на улицу, расправляю плечи и почему-то с сожалением думаю о том, что, скорее всего, у меня не будет большого просторного дома с зеленой лужайкой, по которой будут носиться радостные и ухоженные собаки…

ПОСЛЕСОНИЕ

Не открывая глаз,"прошлась"по сну.

Понятно, что сны как-то связаны между собой, и хорошо было бы понять не только эту последовательность и логику, но и смысловое содержание. Ясным представляется одно важное обстоятельство.

Если первый сон предлагает мне искус, то второй подтверждает правильность выбора в первом. А смысл прост — я могу рассчитывать только на себя, свои силы и возможности. Есть у меня 150 рублей — надо плясать именно от этой суммы.

Похоже, сон подготавливал меня к главному конфликту — сознательному выбору между полярными явлениями: соответствие желаний и возможностей, слабость плоти и сила духа, страх боли и смелость мысли.

В физике, кажется, есть закон сохранения массы. Что-то вроде того, если убыло в одном месте — прибыло в другом. Прошу ученых дядечек не бить меня сильно за вольности с наукой. Только нельзя, заплатив копейку, получить на рубль. Жизнь — не финансовая пирамида. В ней все логично и строго. Если получишь сейчас, придется расплачиваться — возвращать — потом. Зачем? К чему провоцировать судьбу, заставляя наказывать саму себя?

Могу с уверенностью сказать, я — молодец!

СОН

Я в гостях у друзей моих родителей, живущих недалеко от нашего дома. Женщины готовят какой-то грандиозный обед-ужин. Что-то чистится, варится, томится. Все заняты делом — разделывают мясо и рыбу, рубят салаты. Много суеты. Но у меня нет конкретного дела. Тогда мне поручают раскладывать соленья на тарелки. Я вынимаю маринованные огурцы и помидоры из банок. Внешний вид овощей не нравится — они мятые, надтреснутые и какие-то старые. Решаю поискать другие заготовки в погребе в сарае.

Выхожу на улицу и обомлеваю в полнейшей тишине. Ни единый звук не нарушает невероятную красоту неба. В ясной даже пронзительной голубой сини разворачиваются невероятные подвижные картинки.

Распускаются невиданные цветы, причем, со скоростью убыстренной съемки — от ростка к бутону и самому цветку. Плавают, блестя чешуей, экзотические рыбы рядом с торжественными райскими птицами самых невероятных расцветок. То слева, то справа появляются лица — по преимуществу мужские. И что удивительно, точность — фотографическая.

Вид у этого великолепия как на маминых вышивках. Мне даже сдается, что я различаю отдельные стежки шелковой глади. И все подвижно сменяется, разворачивая новые фрагменты каких-то незаконченных или — наоборот — завершенных картин. Образы возникают из синевы и в нее же уходят, освобождая место для новых картин.

Небо завораживает буйством красок и динамикой движения. Подхожу к железнодорожным путям и заглядываю за насыпь — ни единой души. Получается, что никто в мире этой красоты не видит. И тогда я срываюсь с места и несусь в дом. Тормошу всех, сбивчиво объясняя, что на небе творится что-то невообразимо прекрасное, и надо быстро выходит на улицу. Но от меня, как от назойливой мухи, отбиваются. Не до картинок. Надо завершить подготовку. Расстроенная, выхожу на крыльцо.

И в это время, близкое к полудню, резким щелчком небо выключается, и падает ночь. Но не черная, а черно-серая. Небо видно. Но на нем уже нет великолепных картинок. Отсутствуют звезды и луна. Проявляются, словно тени, странные белесые фигурки, похожие на глубоководных рыб — но без голов и хвостов — просто вытянутые сущности с одинаковыми концами. Они двигаются в небе по геометрическим траекториям — эллипсам, квадратам, воронкам, по-прежнему, в безмолвии и безлюдии.

Задрав голову, я наблюдаю за движением этих сущностей, полная сожалений о потерянной райской красоте. В голове — совершенная пустота, гулкая, как глубокий колодец.

ПОСЛЕСОНИЕ

Пробуждение было мгновенным и восторженным. Какая красотень! Что это и почему?

Мне показали небо, которое могло быть доступно только мне. Именно потому его выключили, чтобы никто не увидел то, что предназначено лишь для меня. Думаю, что ничего сверхъестественного и ЧУЖОГО в моем сне нет.

Скорее всего, это — мамина весточка накануне Пасхи. Мысль о поиске веры выглядит нелепой. Я человек верующий, хотя и не воцерковленный. Поиск Учителя давно уже перестал вдохновлять. Искать надо самой и — СЕБЯ. Это — единственный путь к Богу.

Думаю, мамочка откликнулась на мои мысли. Вероятно, они были реализованы не случайно. Она — и именно она — творец этого сна. Мама показала мне, что страхи о том, что ей плохо, и она находится в месте, где сосредоточены вечные страдания, — беспочвенны. Иначе, зачем ей было показывать мне ТАКУЮ красоту? Мамочка любила рассматривать книжки с экзотическими животными, и собирала красивые картинки для будущих вышивок. Это — ее красота.

Сложнее с лицами. С одной стороны, мне дано понимание того, что они вышиты. С другой стороны, я не заметила женских лиц. Правда, могу заблуждаться, потому что, первое лицо было мужским и так меня поразило, что я, вероятнее всего, именно на нем и зациклилась. А, может, это знак того, что там, где мама находится, есть и другие души — не только женские.

Или — МОЕ УПОВАНИЕ, может, это — новый лик папы? И они — ТАМ — вместе?

В любом случае, это мамин привет вышивкой:"Успокойся, Аленка, все в порядке!"

СОН

Нахожу в неизвестном мне доме с людьми, с которыми я едва знакома. Это актриса из сериалов со своим молодым человеком. Они готовятся к какому-то концерту. Расставляют на импровизированном подиуме низкие журнальные столы. На них раскладывают пластины разноцветных обработанных и отполированных камней. Такие же — только большие — в определенном порядке по 3-4 вместе в разных геометрических конфигурациях они развешивают на стенах. По бокам и над пластинами — размещены большие экраны.

Девушка пробует пластины. Она подносит руки к тем, которые разложены на столах, осторожно и медленно водит ладонями над ними. На больших настенных пластинах и на экранах мгновенно возникают цветные сочетания. Они и калейдоскопические, и вибрирующие, как северное сияние. Буйство совершенно невообразимых форм и оттенков. Одновременно с буйством красок возникает невероятная космическая музыка. Она похожа на записи полузабытой Имы Сумак.

Стоит поднести руку к камню, как он отзывается, словно живой, завораживающей цветомузыкой. Я пытаюсь понять принцип цветосвязи — нет никаких проводов, вообще нет электричества. Как же камень через человеческие руки транслирует свой феерический мир?

Ни девушка, ни молодой человек, ничего внятного объяснить не могут. Они даже не улыбаются — просто настраивают свои"инструменты", разогревая руки и протирая чистыми тряпочками блестящие поверхности. На мое:"Какую публику они ждут?" — Недоуменно поворачиваются. Вопрос о публике, похоже, поставил их в тупик. Им все равно, кто придет. Более того, они почти уверены, что никто не придется.

Я путано пытаюсь им доказать, что об этой невероятной фантастической технологии должны узнать люди… На языке вертится, какое-то давнее название… Но они, отвернувшись от меня, сосредоточенно продолжают заниматься своим делом, заставляя пластины на стенах и экраны буквально полыхать нездешней красотой под музыку сфер.

ПОСЛЕСОНИЕ

Первое, что пришло на ум, дочка точно также — как минимум внешне — демонстративно не занимается продвижением своего творчества, хотя у нее роскошный голос и очень интересные песни. Нет, она поет. Охотно поет, но только для друзей. Поверить до конца в то, что ей не хочется расширить круг своих почитателей, я не могу. Но она на самом деле не предпринимает ни малейших усилий для самопиара.

Сон показал любопытную камне-цвето-музыкальную технологию. Еще в сновидении мелькнула мысль о некоем соответствии. После пробуждения вспомнила о терменвоксе. На этом инструменте играл скорее не музыкант, а технарь с музыкальным слухом. Звук получался при помощи манипуляций в электрическом поле рядом со специальными антеннами. Внешне это выглядело, так же таинственно, как и во сне: руки свободно поднимались и опускались, расходились и сходились, рождая любые мелодии — от классических до космических.

Однажды я это видела в каком-то фильме. Наверное, сон — к месту — вытащил это знание из глубины памяти. Хотя, возможно, в данном случае, был использован какой-то другой принцип. Ведь антенн я не заметила. Впрочем, подлинное открытие не нуждается, как минимум, в первое время, в постороннем глазе. Но тогда, зачем это показали мне? Если разговор о технологическом открытии — я пас. В точных дисциплинах я полный профан.

Есть простое объяснение. Накануне мы поспорили с приятельницей о камнях. Она говорила, что в путешествиях видит живые камни. На мой взгляд, это были только слова. Камень оживает только в любящих или понимающих руках. Он отзывается на человеческое тепло и любовь. Ему нужен непосредственный контакт — только так можно почувствовать живой отклик. В путешествии же человек просто праздный даже не наблюдатель — путник, идущий прочь.

Для меня камень — душа: медленная, древняя, мудрая. И этой душе нет никакой нужды до такой песчинки во времени, как человек. Общность и близость камню нет смысла демонстрировать. Я могу лишь надеяться на то, что изредка совпадаю с ним во времени. Такое чувство у меня иногда возникает в момент соприкосновения с агатом, видимо, моим самым любимым камнем. Но и таких мгновений немного.

Я даже почти уверена, что пластины были изготовлены из камней определенной структуры — слоистой, с блестящими полупрозрачными пластами, в которых внутренние связи иные, чем земные: и сцепление, и напряжение, и прочность. Именно поэтому, наверное, они способны рождать не только внешнюю броскую и завораживающую красоту, но и внутреннюю — могучую и прекрасную музыку вселенной.

СОН

Наблюдаю Землю с орбиты.

Передо мной — погибшая безлюдная планета.

Я понимаю, что нахожусь на каком-то корабле, который летает по орбите Земли и снимает данные. Но не только те, которые фиксируют настоящее состояние планеты, но то, что с ней случилось, — в обратной хронологии.

Я смотрю на Землю, и передо мной"летит", как фильм, история планеты от сегодняшнего дня — к прошлому. Не сразу соображаю, что надо снять хотя бы на видеокамеру или фотокамеру то, что мелькает перед глазами.

С ужасом понимаю, что у меня телефон с ограниченным ресурсом памяти.

А это значит, что со мной останется только то, что успею запомнить.

ПОСЛЕСОНИЕ

Проснулась в слезах. Мама, мамочка. Я уже ничего не верну. Мне осталась от тебя только память. Конечно, я буду приходить к тебе. Но то, что внутри холмика, уже никогда не будет тобой.

Наверное, поэтому история Земли в моем сне закончилась. Конечно, как говорят, время лечит. С папой это тоже однажды и навсегда произошло.

Но сейчас, я остро понимаю тебя и то, с чем ты прошла свою жизнь. С ощущением сиротства. Вот и я теперь — сирота. Кажется, впервые осознала, что это и есть на самом деле — одиночество. С уединением я жила всегда. Везде чувствовала его, не зависимо от того, был кто-то рядом или нет. Но теперь — на полном основании могу считать, что уединение закончилось. Началось великое время одиночества.

Мамочка, родная, ты была последним, что связывало меня с прошлым. Осталась только память. Раньше всегда могла у тебя спросить, так было или нет? И услышать ответ. Я полагалась на тебя, как на себя. Вот и все. У себя осталась только я. Дочка — будущее.

Но с прошлым связь теперь только через собственные воспоминания. Больше мне спросить уже не у кого.

А память — ограничена, как ресурс батарейки.

Но я верю, что могу вызвать любой эпизод.

У меня остался СОН.

Он — волшебник. Он обязательно поможет, когда я его попрошу.

Вполне допускаю, что сейчас я смотрела на нашу планету глазами мамы — ОТТУДА. Потому и вышло, что жизнь на Земле закончилась. Для нее — закончилась. Теперь она знает то, что недоступно никому из живущих. И потому история ей представляется — в обратной хронологии.

Для ушедших все, что было на земле, — погибло. Мама просто показала мне, что теперь для нее Земля — погибшая планета.

А я…

Могу только сожалеть, что не имею возможности записать то, что проносится перед моими глазами. Не случайно, наверное, в памяти не осталось этих кадров. Только знание, что вижу их мелькание. Мне не дано помнить не кадры — подлинную хронологию.

Это еще будет. Тогда, когда придет МОЕ время.