Соза

Елена Харина

Вера Орлова – владелица бизнеса. Но когда-то она только мечтала о нем. Когда-то она лишь пыталась представить, какой легкой и счастливой станет ее жизнь, а деньги будут чем-то незначительным и второстепенным. Тогда же Вера встретила Альберта, красивого парня с зелеными глазами и пшеничного цвета волосами, который у нее на глазах украл чужой кошелек.Эта книга о людях, об обстоятельствах и о выборе. Да, каждый человек делает свой выбор… Книга содержит нецензурную брань.

Моему отцу посвящается…

Редактор-корректор Анна (Ирина Матузок) Шмель

© Елена Харина, 2021

ISBN 978-5-0053-5868-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1.

Предыстория

1. Вера, 1998 год

Вера вышла на станции «Площадь Александра Невского». Она привычно влилась в поток людей, оставаясь глухой к шуму города, и погрузилась в свои мысли. Вера проделывала этот путь от метро к складу уже много раз. Пятнадцать минут наедине с собой. Полгода назад она уволилась из детской поликлиники, где работала участковой медсестрой. Решила начать жизнь сначала. Не то, чтобы ей не нравилась работа по специальности, но денег за нее не платили. По этой причине Вера часто ходила на работу пешком. Тогда путь занимал час двадцать. Наверное, это ее измотало. Час двадцать свободного мысленного потока. У Веры была тяжелая форма депрессии. Она предпочитала не оставаться долго наедине с собой. С тех пор перебивалась случайными заработками: работала сиделкой, делала уколы маминым подругам, один раз красила окна в новом офисе коммерческого банка.

Недели две назад ей предложили временную работу в фирме по пошиву туристского снаряжения. На складе, по совместительству он был и офисом, она набивала пухом спальные мешки. Фирма принадлежала двум ее одноклассникам. Ради бизнеса оба бросили институты и теперь у каждого была машина и круглогодичный загар. В офисе они появлялись редко, а если и появлялись, то казалось ничем серьезным не занимались. Так, одни шутки да приколы. Вера хоть и улыбалась вместе со всеми, чувствовала досаду, а временами бессильную злость. В свои двадцать три она успела закончить медучилище с красным дипломом и поработать медсестрой в трех разных местах. В институт не пошла — жалко тратить время. Хотелось быстрее встать на ноги и начать зарабатывать. Если бы только у нее были деньги, ее жизнь была бы другой.

Она с завистью смотрела на счастливчиков, которым хватало мозгов зарабатывать и при этом получать удовольствие от жизни. Кроме этих двух приятелей бизнесом занимались теперь многие ее и даже мамины знакомые. После начала перестройки предпринимателей прибывало как грибов после дождя. Все они были чем-то похожи. Посматривали немного с высока. Покупали машины и открывали шенгенские визы.

За две недели на складе Вера заработала столько, сколько за месяц в поликлинике. Деньги выдавал один из ее друзей-директоров, прямо в холле, пока пили кофе. Вера недоверчиво смотрела, как в его руке мелькали купюры, которые он небрежно отсчитывал из внушительной пачки. Изредка попадались десяти и даже пятидесяти долларовые купюры, которые он откидывал на крышку кофеварки. Она пыталась представить, что когда-нибудь будет обращаться с деньгами так же, как с чем-то второстепенным и незначительным, но пока сама не верила в это. Можно было заработать больше, платили не за время, а за готовый спальник, но быстрее у нее не получалось. Работа оказалась не такой легкой, как она думала. Белые хлопья разлетались по всему помещению. Каждый день несколько часов Вера стояла по шею в пуху. Даже респиратор оказался бесполезен. Несмотря на неудобства, работа нравилась. Простые монотонные движения успокаивали. Открывались после одиннадцати, а она любила с утра поспать подольше, так как ночами засиживалась с книжками.

Ночью прошел дождь. Проспект заливало солнце, которое повсюду отражалось в мокром асфальте. По обе стороны высились дома с грязно — талыми крышами. Вера шла быстрым шагом, обгоняя прохожих и маневрируя между лужами. Времени еще достаточно и можно никуда не спешить, но по — весеннему свежий воздух и теплый ветерок вызывали в ней какое-то смутное возбуждение. Привычным потоком текли мысли, сменяя одна другую. Изредка внимание цеплялось за какую-нибудь из них. Например, сейчас она думала о Кирилле. Они расстались после ее увольнения. По своему обыкновению Вера сначала уволилась, а потому уже сообщила всем о случившемся. И он был первым, кому она сказала.

— Ну и куда ты собралась? Все на других смотришь? Вечно что-то выдумываешь, и все исподтишка! Никогда не посоветуешься! — кричал Кирилл, хотя обычно не повышал на нее голоса.

Он и мама сплотились против нее и натиск было не так-то просто выдержать. Но Вера справилась. Чем больше на нее давили, тем большее сопротивление она испытывала. В конце концов, ей было нечего терять.

Она сказала, что собирается поступать в институт. Про институт она тогда выдумала. Надо было что-то сказать. Не станешь же объяснять, что ее все достало и она собралась куда глаза глядят. Чего доброго, решат, что у нее опять крыша поехала.

— А кормить тебя кто будет? — спросил Кирилл, — и вообще в твоем возрасте люди уже заканчивают институт, а не поступают.

Это ее задело. Что он имел в виду? Что она не может себе позволить учиться, поскольку обязана работать и содержать себя? Или он просто хочет сказать, что институт не для нее? Не для таких как она. Институт тебе не поможет. Он это хотел сказать?

— Работать буду, — огрызнулась Вера, — на вечернее пойду.

— Похоже, — сказал он, — тебе просто нравится создавать проблемы, чтобы потом можно было вдоволь пострадать.

В тот день они поссорились, и Кирилл хлопнул дверью. Такое случалось и раньше. Обычно Вера звонила и извинялась. В конце концов, это у нее трудный характер. Так она привыкла думать. Но в тот раз звонить не стала. Неделю спустя Кирилл появился сам и заявил, что им «надо серьезно поговорить». Разговора не вышло. Он долго ходил вокруг да около, отводил глаза и что-то бубнил про то, что он «много думал» и «они слишком разные». Потом что-то про родственную душу, которую он встретил. Родственной душой оказалась Анька, соседка Кирилла по лестничной площадке, которая к тому времени уже была на третьем месяце беременности. Это был весомый аргумент.

«Ну и пожалуйста. На тебе свет клином не сошелся», подумала тогда Вера, но мысль о том, что теперь она совсем одна, все-таки заставила ее внутренне сжаться.

В одиночестве, которое по началу пугало ее, Вера нашла много плюсов. Она смогла полностью сосредоточиться на своих мыслях. Больше не надо было думать о том, как она выглядит, стараться быть веселой, любезничать с родителями Кирилла, которые всегда относились к ней настороженно. Ходить туда, куда ей не хотелось, чтобы сделать ему приятное. Многие вопросы отпали сами собой, но самое главное ей больше не надо было ни перед кем оправдываться и переживать о нормальности своего поведения. Вера почувствовала себя свободной.

Показались большие окна булочной в старом угловом доме, куда Вера заходила с первого дня работы на складе. В булочной был кафетерий и всегда пахло выпечкой. Она встала в очередь за рогаликами и кофе. Это уже превратилось в своеобразный ритуал, а Вера любила ритуалы. Они доставляли гарантированное удовольствие. Рогалики она забирала с собой в офис, чтобы съесть в перерыве на обед. А кофе выпивала тут же, сидя за стойкой у окна и наблюдая за прохожими. Некоторых покупателей она встречала уже не в первый раз. Знакомая продавщица достала из печки противень свежеиспеченных рогаликов и стала ссыпать их на поддон. Повезло. Значит достанутся самые горяченькие! Она возьмет больше, чем обычно и один съест прямо тут. Теперь, когда она хорошо зарабатывала, можно было позволить себе излишества. Вера тут же почувствовала стыд. Вот в каком она положении: один лишний рогалик — уже излишество.

Обычно такие чувства только подстегивали ее и укрепляли решимость. Скоро все изменится. Пусть даже не скоро, с терпением у нее все в порядке. Перед нею две женщины громко обсуждали какого-то Диму. Вера поняла, что это сын одной из них. Ее раздражали люди, которые во всеуслышание говорят о своем личном и не испытывают никакого стеснения. Сама она предпочитала не привлекать к себе внимания, выбирая роль наблюдателя. Из двух женщин больше говорила грузная, ярко накрашенная брюнетка средних лет. Несмотря на полноту, она была одета в обтягивающие кожаные брюки и кожаную куртку до талии. На ее коротких ногах некрасиво топорщились сапоги-ботфорты. Вторая, не такая яркая, в основном поддакивала и кивала. Вера вспомнила книгу, которую сейчас читала. В ней говорилось, что первый шаг к богатству — научиться любить и уважать состоятельных людей. Вера вздохнула и постаралась посмотреть на брюнетку более доброжелательно, которую, наверное, можно было отнести к состоятельным людям. Доброжелательность в ней боролась с раздражением, пока она наблюдала, как женщина капризно и долго делала заказ. Наконец, брюнетка расплатилась и сунула кошелек в карман. Пока Вера размышляла является ли такое поведение признаком любви к себе или неуважения к окружающим, на ее глазах кошелек дамы быстро перекочевал из кармана в руку стоящего позади парня. Молодой человек вытянул шею и делал вид, что старается рассмотреть прилавок.

Все раздражение как рукой сняло. Поскольку Вере не приходилось еще наблюдать как на ее глазах воруют кошельки, она не знала, как правильно себя вести. Как назло, парень будто почувствовал ее взгляд. Он обернулся, и их взгляды встретились. Теперь он смотрел прямо на нее. На несколько секунд Вера забыла про все на свете. У него были зеленые глаза и пшеничного цвета волосы. Необычное сочетание придавало его внешности странную детскость, но взгляд несомненно принадлежал взрослому мужчине. Какая—то часть ее требовала, чтобы Вера немедленно исполнила гражданский долг и закричала «Держи вора!», другая же, по каким-то непонятным причинам, не хотела этого делать. Парень не выглядел растерянным, напротив, тепло улыбнулся ей. Он был совсем близко. При желании она могла протянуть руку и схватить его за рукав спортивной куртки. На ум пришел штамп из второсортных женских романов. Что-то про то, что он был «неотразимо обаятелен». Она почувствовала, как к лицу прилила кровь, как будто это он застал ее за чем-то постыдным, а не наоборот. Из подмышек одна за другой покатились холодные капли пота. Она бросила быстрый взгляд на брюнетку и ее подругу. Услышала позади себя капризное нытье ребенка, и строгий голос его матери. Вера чувствовала себя как в цирке во время выступления акробатов под куполом. В такие моменты ей хотелось выйти. Какое удовольствие смотреть, как кто-то рискует у тебя на глазах?

Парень тем временем спокойно развернулся и прошел мимо. Он ощутимо задел ее плечом. Специально, Вера была уверена в этом. Наблюдая за тем, как молодой человек расслабленной походкой приближается к выходу, она испытывала одновременно испуг и восхищение. Он тоже обернулся и, хотя между ними было шагов двадцать, Вере показалось, что она видит его лицо в мельчайших подробностях. Потом дверь с грохотом захлопнулась. Сквозь стекло было видно, как он остановился, закурил и стал удаляться, засунув руки в карманы.

— Ну вот вы, девушка, вы же тут стояли, вы видели что-нибудь? — Вера услышала визгливый голос брюнетки и с неохотой повернула голову. Та растерянно шарила в карманах, как будто кошелек мог затеряться в одном из них. Потом полезла в сумочку. Но чуда не произошло.

Вера нахмурилась и покачала головой.

— Я ничего не видела, — неожиданно для себя спокойно ответила она.

Женщина с ребенком предложила вызвать милицию, а продавщица побежала за заведующей.

2. Альберт, 1998 год

Альберт только под утро добрался домой. Ключи он, по ходу, потерял. Пришлось трезвонить соседям в пять утра. Дверь открыла Надька, жена Егора. Стервозная баба. Альберт ее терпеть не мог, и Надька отвечала ему взаимностью. Не обращая внимания на ее недовольный бубнеж, он прошел в свою комнату, за неимением ключа выломал замок и завалился на кровать прямо в обуви. Только пистолет достал и сунул под подушку. Ровно в девять он открыл глаза и сел на кровати. Такое с ним бывало. Альберт мог неделями спать по 3—4 часа, а потом отсыпаться пару суток. Посидев несколько секунд, он сунул руку под подушку. Пистолет был на месте, как стопудовое доказательство того, что ему ничего не приснилось.

Этой ночью он вернулся из Москвы. За неделю удалось неплохо заработать. Альберт полез во внутренний карман спортивной куртки и нащупал толстую пачку денег. Затылок неприятно пульсировал. Он провел по нему рукой и поморщился. Так и есть — шишка на полголовы. Но это не главное. От мысли, что кто-то посмел напасть на него, челюсти сжимались сами собой.

Альберта Алмазова в криминальных кругах знали и уважали. Год назад он освободился и окончательно перебрался в Питер. Мать продала бабкин дом в Орле и купила эту комнату в коммуналке на Васильевском острове. С тех пор Альберт прочно обосновался в городе. Вместе с другими пацанами держали Сенной рынок. Местные предприниматели нанимали их для охраны или чтобы выбить долг с какого-нибудь горе-партнера. Ничего особенного. В каждом районе была такая группировка. У Альберта случались и личные дела. Но про то никому было неизвестно. Напарников он не брал. Да и вряд ли сегодняшнее нападение было как-то с этим связано.

Удар он почувствовал внезапно. Был уже почти возле дома, значит его тут ждали. Нападавший был один. Видимо рассчитывал вырубить с одного удара и забрать деньги. Но голова у Альберта крепкая — не одна бутылка об нее разбилась. От удара он не только не упал, а наоборот озверел. Повернулся, отбросил спортивную сумку, которую держал в руках и попер на обидчика. Нападавшего Альберт видел первый раз в жизни: малолетка, сразу видно, что под кайфом. Противник был раза в два больше по комплекции, но это ничего не значило. Сам Альберт никогда первым не нападал, но если один раз слабину дашь, то считай все, пропал: об этом узнают все. От ярости он потерял рассудок и не сразу понял, что парень достал пистолет и спустил курок. Откуда пистолет? Все произошло так быстро, что Альберт даже не успел испугаться и по инерции сделал следующий шаг. Парень заметался, шарахнулся от него, нажал на курок второй раз. Опять осечка. Потом он зачем-то бросил пистолет и побежал. Альберт вытер холодный пот, который внезапно проступил на лбу и только тогда почувствовал дрожь в коленях. Догонять не стал. Все равно никуда теперь не денется: он этого парня и через десять лет узнает, если встретит. Альберт поднял пистолет — оружие приятно холодило ладонь. Он вскинул руку, прицелился в глубину подворотни, в которой только что скрылся нападавший, и нажал на курок. Его оглушил выстрел, который многократным эхом прокатился по пустынным ночным улицам. Альберт онемел, огляделся по сторонам. Никого. Он сунул пистолет в карман и быстрым шагом, переходящим в бег, направился в сторону дома.

Раньше он никогда не задумывался — зачем вообще ему дана жизнь? В семнадцать лет попал в колонию. Еще в Орле он сколотил небольшую группу местных пацанов. Альберт был самым старшим. Занимались в основном тем, что обворовывали дачи. Бабка совсем слегла после смерти деда. Мать, конечно, присылала денег, но Альберт принципиально их не брал. Зимой на дачах делать было нечего. Но денег уже хотелось. Пацаны видели в нем лидера, дерзкого и бесстрашного. Скатались в Москву. Вот где был уровень. Два раза из Питера приезжала мать. Вела умные разговоры. Но Альберт после них чувствовал только злость. Кто она такая, чтобы стыдить его? Это он каждый день таскает судно ее матери, перестилает постель, кормит и поит с ложки. Сама приехала на два дня и обратно укатила. Он видел с какой брезгливостью она протирала тарелки и кружки накрахмаленным носовым платком и только после этого накладывала еду. У них с бабушкой была своя жизнь. А у нее — своя.

Пока он спал, ему приснился сон: бабушка кормила его пельменями. Она всю жизнь готовила так, что пальчики оближешь. Во сне она стояла возле, гладила по голове и приговаривала с улыбкой: «Кушай, кушай, сынок!» Бабушка всегда так его называла — сынок. К длинным философским рассуждениям Альберт был не склонен. Просто принял к сведению, что сегодня кто-то там, наверху, распорядился, чтобы он, мелкий криминальный авторитет, мошенник и вор, остался в живых.

Ночью шел дождь, но сейчас в комнату, сквозь плохо занавешенные окна, пробивалось солнце. Несмотря на это, настроение было паршивым. Альберт решил смотаться в центр, разузнать по поводу пистолета. Он умылся, оставил на столе стакан недопитого чая и вышел из дома.

Через десять минут он уже ехал в вагоне метро. Напротив сели две девицы в коротких юбках. У обеих яркий макияж, который в искусственном освещении вагона выглядел уже несвежим. У одной на шее висела массивная золотая цепочка с большим кулоном, у другой пара золотых колец и серебряные часики. Все это Альберт отметил машинально. Вероятно, девушки возвращались с ночной гулянки. Они шептались и хихикали, бросая в его сторону заинтересованные взгляды. К женскому вниманию Альберт давно привык. Та, что с кулоном, наклонилась поправить застежку на сапожке, и он смог во всех подробностях разглядеть ее большие груди, которые заполнили декольте. Ему даже показалось, что верхняя пуговица на блузке сейчас сорвется и выстрелит в его сторону. Девица выпрямилась и что-то сказала подружке, но Альберт успел заметить взгляд, который она метнула в него из-под искусственных длинных ресниц. Альберт усмехнулся. Все до скукоты знакомо и предсказуемо. Он зевнул, потом вагон остановился, и Альберт вышел. Площадь Александро-Невского.

Засунув руки в карманы, Альберт зашагал по оживленному проспекту. Неплохо бы попить кофе и перекусить. Со вчерашнего дня ничего не ел. На углу он заприметил булочную-кафетерий. Альберт вошел и направился к прилавку, от которого аппетитно пахло свежей выпечкой. С витрин смотрели аккуратные горки сладкой сдобы. Альберт даже слюну сглотнул — сладкое он любил. В глаза бросилась крашеная тетка возле кассы. Он подошел ближе и встал за ее спиной. Тетка достала кошелек, расплатилась и сунула его в карман. Альберт краем глаза видел, что кошелек торчит из кармана. Вот дура! Руки сами собой сделали свою работу. Он привычным жестом сунул кошелек себе за пазуху и затылком почувствовал, как кто-то смотрит на него. Альберт обернулся и встретился глазами с высокой темноволосой девушкой. На вид примерно одного с ним возраста. Ничего особенного: синтепоновый пуховик с рынка, джинсы в обтяжку, тоже с рынка. Глаза большие, почти черные. Никакой косметики, даже губы не накрашены. С такими девушками Альберт не имел ничего общего. Они казались ему откуда-то из параллельной жизни: заканчивали институты, выходили замуж за своих сокурсников или коллег, рожали детей и гуляли с колясками на детских площадках, работали за зарплату и имели таких же точно подруг. Это был нормальный мир нормальных людей, который он так ненавидел. Девушка выглядела растерянной, словно не могла поверить своим глазам. Сейчас поднимет крик, подумал он. Но она молчала. Несколько секунд они неотрывно глядели друг другу в глаза. Потом Альберт улыбнулся. На девушек его улыбка всегда действовала безотказно. Так и есть. Ответная улыбка тронула ее губы. Альберт развернулся и пошел к выходу. Проходя мимо, он не удержался и слегка толкнул ее. Просто так, чтобы последнее слово осталось за ним. Внимательная какая — чуть не спалился. И все-таки что — то в ней было. Что-то такое, что заставило его еще раз обернуться, уже возле самых дверей.

3. Вера, 2000 год

Вера давно заметила, что все перемены в жизни происходят неожиданно.

Она несколько месяцев работала менеджером по продажам в новом рекламном журнале. Издание специализировалось на дорогих автомобилях, яхтах и прочих атрибутах роскоши. В ее обязанности входило продавать рекламу «денежным мешкам», как полушутя, полупрезрительно называл их хозяин — предприимчивый молодой человек по имени Андрей. Он был или хотел казаться представителем новой бизнес-элиты. Вера подозревала, что несмотря на дорогой автомобиль, костюм, и «глянцевый внешний вид» Андрей больше строит из себя успешного бизнесмена, чем таковым является. Его любимым занятием было «выходить в народ», а попросту — в зал, где на телефонах работали Вера и две ее напарницы, и поучать уму разуму. Говорить он умел. Андрей прошел престижные западные тренинги по продажам и в его кабинете висели соответствующие дипломы на английском. Эти разговоры раздражали Веру, так как занимали не один час, и она не могла выполнять свои прямые обязанности. Работали за процент от сделок и время жалко было тратить даже на чай. Поэтому, когда с утра Андрей с противной улыбочкой появился в зале, Вера сразу поняла, что день не задался. Он как будто почувствовал ее настроение и, минуя столы напарниц, сразу направился к ней.

— Ну что, Вера, где встреча с «Аллар — Моторс»? — спросил он, присаживаясь на край стола.

— Андрей Евгеньевич, не получается пока! Я им всю неделю звоню, дохлый номер.

— Дохлый номер у нее, — скривился босс, — а ну-ка дай мне номер. Сейчас я тебе покажу как дела надо делать.

Вера нашла в ежедневнике контакты «Аллар-Моторс» и протянула ему.

— Эх Вера, Вера… так и останешься всю жизнь нищебродкой. Кем ты там работала? Кассиром?

— Медсестрой, — подсказала Вера, пододвигая телефон.

— Да какая разница, медсестра, кассир, все равно — второй сорт. Мозги надо иметь Вера, чтобы в этой жизни пробиться куда-то. Мозги! А для того, чтобы кассиром быть, мозги не нужны, — Андрей набрал номер, тыча пальцем в Верин ежедневник — как там его?

— Сергей Андреевич Мезенцев — услужливо подсказала Вера.

— Алло, — громко и уверенно проговорил в трубку Андрей, — здравствуйте! Сергей Андреевич не убежал еще? Далеко он там?

Пауза.

— У себя? Ну слава Богу! Соедините!

Черт побери, Вера не понимала, как он делает это. Андрей всегда, ну или почти всегда, добивался своего. Честно говоря, Вера разделяла далеко не все его методы. Временами они казались агрессивными и даже нечестными. Однажды она высказала свои сомнения, но он только презрительно фыркнул:

— Деньги иначе не заработать. А если тебя не устраивает, то скатертью дорога, отправляйся обратно в ту задницу, в которой была. И вообще, реальнее надо на жизнь смотреть, Вера. Либо лох ты, либо кто-то другой. Так вот я предпочитаю, чтобы лохом был кто-то другой. Усвоила?

— Сергей Андреевич, здравствуйте! — говорил тем временем Андрей таким тоном, словно всю жизнь мечтал сказать «здравствуйте» этому незнакомому человеку, — ну наконец-то я до вас дозвонился! Это Андрей Евгеньевич Старовойтов, редакция журнала СуперГайд — по тону его голоса сразу становилось понятно, что любой уважающий себя человек просто обязан знать и его фамилию, и название издания, — Вы как сегодня? Пару часов еще будете на работе? — Короткая пауза — ну тогда наш представитель к вам заглянет. У нас для вас презент.

Андрей посмотрел на часы, уверенно кивнул в трубку:

— Ну так через час он у вас будет! Ни минутой позже! — Андрей положил трубку и щелкнул пальцами, — Видала? Давай, дуй на встречу, через час он тебя ждет.

— Я? — Вера вцепилась в ручки стула, — почему я? Какой еще презент?

— Так ты ему наш журнал подаришь! Чем не презент? Давай, давай, чего сидишь? — добавил он, — и побольше драйва. Вера, я тебе только что назначил встречу с человеком, который не то что модуль, весь журнал может купить. Так что пользуйся шансом! Хоть полосу, но выбей!

Вера вздохнула и начала собираться. Сейчас она явится на встречу с генеральным директором концерна и должна будет впарить ему рекламу, стоимостью в пол машины, в журнальчик, который большей частью складировался в кабинете директора. Распространение у них хромало. На это нужны были деньги, а Андрею было жалко тратиться. Клиент купил рекламу и это главное.

Сжав зубы от злости, Вера бегом покинула офис и понеслась к метро. Опозданий она не терпела. Вера уселась в полупустом вагоне и постаралась собраться с мыслями. «Я выясню все об их потенциальных клиентах, и сама развезу журнал в нужные места» — успокаивала Вера свою совесть. Очень скоро, под мерное раскачивание вагона, она погрузилась в полусонное состояние, побежденная накопленной усталостью.

Кроме Андрея Вера теперь видела и других бизнесменов: настоящих, успешных и серьезных. У них были офисы, машины, секретари. В общем все то, что непременно должно было быть и у нее через какое-то время… Вера все также грезила о больших деньгах, которые ассоциировались у нее со свободой и могуществом, но кое-что за это время в ее голове поменялось.

Как-то Вера приехала на встречу с генеральным директором стекольной компании.

— У них денег как грязи — сказал Андрей, напутствуя Веру — постарайся и для нас кое-что урвать.

На сегодняшний день это была самая продолжительная встреча. Она побывала на производстве и за час узнала о стекле больше, чем за всю жизнь. Генеральный был влюблен в свою компанию и в стекло. Вера и сама почти мечтала о том, чтобы тут работать.

С той самой встречи она впервые задумалась, что деньги не берутся просто из воздуха. Странно, что такая очевидная мысль попросту ускользала из ее сознания. Андрей, к примеру, постоянно говорил о деньгах, а думал, наверно, и того больше, но журнал еле сводил концы с концами. А вот директора стекольной компании, казалось, ничего кроме стекла не интересовало. И тем не менее его компания — одна из самых крупных в регионе, в том числе и по прибыли.

Вера услышала, как объявили нужную ей станцию и открыла глаза. Чтобы взбодриться, поднялась по эскалатору.

Компания «Аллар Моторс» занимала отдельное здание на набережной. Стекло и металл. Вера вошла, получила пропуск у охраны и поднялась на второй этаж. Ее встретила секретарша — высокая смуглая брюнетка с яркими губами и длиннющими ресницами. Было время, когда Вера сильно смущалась под высокомерными взглядами секретарш: даже если они улыбались, даже если любезным тоном предлагали чай или кофе, Вера видела в их поведении стремление подчеркнуть свое превосходство.

— Сергей Андреевич, к вам из редакции, — сообщила секретарша в динамик переговорного устройства и жестом указала на диванчик у противоположной стены, — присядьте, вас пригласят.

Вера послушно села и принялась листать глянцевый журнал, который лежал верхним в стопке на небольшом столике. Ничего хорошего она не ожидала.

Наконец ее пригласили. Вера вошла в кабинет и увидела Сергея Андреевича. Тогда она не могла предположить, как эта встреча изменит ее жизнь.

Она села и уверенно начала презентацию. Во всяком случае постаралась говорить непринужденно и легко. Будто для нее это пустячное дело, и ее каждый день специально приглашают в такие кабинеты как этот, чтобы послушать, что она скажет. Попутно Вера рассматривала обстановку. Ее поразил гигантский аквариум вдоль всей стены, противоположной той, из которой сквозь три высоких окна лился свет от пока еще неяркого весеннего солнца. Свет доходил до стенок аквариума и отражался от них. Вера старательно избегала смотреть на лицо генерального, которое менялось по мере того, как она говорила. Он небрежно повертел журнал, и отбросил его даже не раскрыв.

— На странице три вы можете посмотреть список бизнес-центров, в которых бесплатно распространяется наш журнал, — продолжала Вера.

«Ну ты и дура, — ругала она себя, — Надо было для начала что-то сказать про его компанию, выразить свое восхищение. Хоть бы аквариум похвалила. Ну ведь реально же круто!»

— Так вы мне рекламу пришли предложить? Это как называется? — Сергей Андреевич прервал ее на середине фразы, и Вера почувствовала, как вжимается в кресло под его гневным взглядом. Возникла пауза.

— Сергей Андреевич, — наконец выдохнула она, — я понимаю, что вам это скорее всего не интересно и совсем не нужно. И вообще я тоже не разделяю методы нашего генерального вот так назначать встречи, — окончательно смутившись, добавила она.

Это было совсем не по сценарию. Если бы Андрей сейчас слышал ее, то наверняка уволил. Как ни странно, Сергей Андреевич сначала напрягся, внимательно посмотрел на нее и потом улыбнулся.

— Вы давно работаете? — спросил он, откинувшись в кресле и все так же не отводя взгляда.

— Три месяца, — упавшим голосом ответила Вера. Она сидела расстроенная и жалкая и размышляла о том, как должен был поступить на ее месте человек с выдающимися способностями. Не такими как у нее.

Мезенцев обладал внушительными габаритами, но не производил неприятного впечатления. Скорее наоборот от его массивной фигуры веяло спокойствием и величием, как и подобает владельцу крупной компании. Казалось, для него нет неразрешимых проблем. Вера читала где-то, что большой вес — признак того, что человек пытается защититься от внешнего мира. Но Сергей Андреевич, казалось, наоборот хотел занять в этом мире как можно больше места.

— Хм… — он опять взял журнал в руки и перелистнул несколько страниц, — ну и как? Что-нибудь продали?

Черты лица в противоположность его грузной фигуре были изящными и даже тонкими. Заостренный, почти аристократический нос, украшали элегантные очки в тонкой золотой оправе. Взгляд серых глаз был задумчивым и проницательным.

Возникшее было беспокойство растворилось. Вера поудобнее устроилась на стуле.

— Да, — она кивнула, довольная собой, — у меня уже два клиента.

Он рассмеялся:

— И почем реклама?

— Смотря какая.

— Ну вот эта, например — он ткнул пальцем в разворот с субару, пододвигая к ней журнал.

— Это дорогая реклама, целый разворот, две полосы, три тысячи условных единиц.

— Условных единиц, — он скривился, — умные все стали, прям Европа. Ну и сколько у вас условная единица?

— Шестьдесят семь.

— Не слабо — хохотнул он, опять пододвигая журнал к себе.

Вера покивала, соглашаясь.

— Концерн! — присвистнул Мезенцев, склонившись над страницей, — Идиоты! Думают назвался концерном и дело сделано. А офис-то… — он прочитал, — гостиница Прибалтийская, офис двести два. Короче, ясно, ищете лохов.

— Ну почему сразу лохов? — нахмурилась Вера, — Субару — хорошая машина, дорогая.

— Это посредники, хотят бабла по-быстрому срубить. Пойдемте со мной, — сказал он, поднимаясь.

— Куда? — испуганно спросила Вера.

— Покажу вам зал.

Они спустились на первый этаж, прошли по коридору, в котором располагались офисные помещения и вышли в зал продаж. Он был огромным. Передняя стена застеклена от пола до потолка. Все пространство занято машинами. Они блестели и переливались черным и металлическим цветами. Вера с восторгом прошлась по ряду. Менеджеры в идеальных черных костюмах с бейджами напряглись при появлении генерального и выскочили вперед.

— Как сегодня?

— Пока две сделки, Сергей Андреевич.

Мезенцев кивнул и направился к длинной стойке при входе, на которой красовался логотип компании. Здесь же располагались три удобных столика с мягкими креслами, за которыми, видимо, совершались сделки. Две девушки, под стать секретарше со второго этажа, при виде директора выпрямили спины и заулыбались. Вера огляделась и медленно двинулась вдоль рядов новеньких иномарок. В таком салоне она была впервые.

— Чем-то могу помочь? — услышала она голос за спиной и резко обернулась. На нее смотрел один из продавцов.

Она поспешно закачала головой.

— Если будут вопросы, обращайтесь, — улыбнулся он.

Вера прислушивалась к своим ощущениям. Мечта о машине все еще казалась ей несбыточной и далекой. Она оглянулась на продавца и, убедившись что он не смотрит на нее, провела ладонью по гладкой поверхности автомобиля. Потом заглянула внутрь салона.

— Нравится? — парень в черном костюме, как будто из ниоткуда опять появился за ее спиной.

— А можно за рулем посидеть? — неожиданно для себя спросила Вера и тут же почувствовала себя глупо. Ну как ребенок, честное слово, смешнее ничего и придумать нельзя.

Если менеджер и счел ее просьбу глупой, то на его лице ничего не отразилось.

— Да, конечно, — вежливо ответил он, — какую модель предпочитаете?

Вера огляделась и ткнула пальцем в темно синюю мазду.

— Хороший выбор, — одобрительно кивнул продавец. Он подошел и открыл дверь, — прошу.

Вера села за руль. Огляделась и вдохнула запах. Вот как на самом деле пахнет дорогой салон. Классно. Вера осмелела и даже улыбнулась менеджеру, который стоял рядом и, склонившись, заглядывал внутрь машины. Она потрогала руль и потом более уверенно взялась за него двумя руками.

— Ну как? — Сергей Андреевич уже закончил свои дела и теперь стоял позади менеджера и с улыбкой смотрел на нее.

Вера смутилась и неуклюже вылезла.

— Отличная машина, — серьезно кивнула она.

Генеральный рассмеялся.

— Хотите тест-драйв?

— Чего? — Вера нахмурилась.

— Тест — драйв. Можете прокатиться, если есть желание.

— Нет, нет — испуганно замотала головой Вера, — у меня и прав-то нет. Это я так, на будущее.

— Я так и понял.

— У вас потрясающий салон, и машины, и сотрудники, — Вера решила перевести разговор на более твердую почву.

Сергей кивнул. Было видно, что других слов он и не ожидал.

— Хотелось бы больше узнать о вашей компании. Мне очень интересны машины, — ляпнула Вера, чтобы не затягивать паузу.

Мезенцев взглянул на часы, и Вера пожалела о сказанном.

— Первый раз встречаю девушку, настолько увлеченную машинами, — сказал он спустя пару часов.

Вера улыбнулась. Она надеялась, что улыбка получилась непринужденной и искренней. Голова гудела, а шея затекла от того, что она постоянно вытягивала ее и кивала.

— Можете передать своему боссу, что я подумаю над вашим предложением, — Сергей подмигнул ей, — оставьте свой номер телефона.

Вера протянула белую офисную визитку, на которой от руки был написан ее номер.

* * *

На следующее утро Вера опоздала и как раз пыталась незаметно проскользнуть мимо дверей генерального, как сам он показался на пороге. Она внутренне сжалась: пара часов нотаций обеспечены. Но Андрей, размахивая какой-то бумажкой и широко улыбаясь, схватил ее за руку и стал трясти:

— Гениально, Вера! Вот что значит моя школа! Две полосы! Ты умница, Вера!

Он вручил ей бумагу с факсом и подтолкнул в зал:

— Давай, Вера, иди работай!

Она с недоумением изучала бланк заказа, из которого значилось, что «Аллар Моторс» выкупил две полосы в трех последующих номерах. Это огромные деньги. Даже несмотря на то, что Андрей в спешном порядке изменил внутреннее положение компании и теперь вместо обещанных пятнадцати Вере полагалось только десять процентов, она все равно была счастлива. Таких денег она никогда в руках не держала.

Сам Мезенцев позвонил в пятницу и пригласил ее поужинать в ресторане.

— Вера, поедем, посидим, я знаю хорошее местечко, кухня отличная. Согласна? — он сразу перешел на ты. Вера хоть и согласилась называть его по имени, на ты перейти вот так сразу не могла.

Она растерялась. Мысль о том, что серьезный и влиятельный мужчина, к тому же явно старше, мог вот так запросто заинтересоваться ею, казалась абсурдной. С другой стороны, Вера никогда еще не общалась с директорами в неформальной обстановке. И было интересно, в какой ресторан они пойдут. До этого Вера бывала самое большее в китайском ресторане, куда ее пригласил Кирилл отпраздновать один из дней влюбленных. Она решила, что это будет полезный опыт. Надо уметь разбираться в таких мужчинах.

По пятницам в офисе был принят особый дресс-код. Это означало, что менеджеры, у которых не было встреч, могли позволить себе вольности в одежде. Поэтому Вера была в джинсах и любимом свитере — водолазке. Для ресторана не слишком подходящий наряд, но ехать домой переодеваться она принципиально не хотела. Боялась, что Сергей подумает, будто она пытается произвести на него впечатление. К тому же, при более близком знакомстве, он скорее всего в ней разочаруется, так что и стараться нет причины.

Поехали в шикарный ресторан у Петропавловской крепости. Их встретил настоящий швейцар-негр и Вера ела блюдо под названием «влюбленные перепелки». Это ее позабавило, но вместе с тем и озадачило.

С того раза он стал звонить каждую пятницу и приглашать в ресторан «посидеть». Никаких признаков, говорящих о том, что Сергей хочет затащить ее в постель, Вера не наблюдала. Она даже почувствовала себя слегка оскорбленной. Неужели она настолько непривлекательна? Пока их встречи сводились к длинным разговорам, из которых Вера узнала, что кроме машин Сергей любит охоту, у него есть собака и он побывал во всех столицах крупных европейских стран. Ей нечего было рассказывать о себе, поэтому Вера сосредоточилась на том, чтобы придумывать вопросы.

Например, она спросила его, что самое главное в том, чтобы компания была успешна? Есть ли у него миссия? Как он выбирает людей в команду? Какие показатели отслеживает, чтобы понять: что «пойдет», а что нет?

— Ого! — воскликнул Сергей, — а ты с какой целью интересуешься?

— Я тоже хочу свой бизнес — решила поделиться Вера.

Она думала, он рассмеется, но Сергей уважительно хмыкнул и спросил:

— Ну и какая у тебя бизнес — идея?

Идею Вера еще не придумала. Но сейчас, сидя в дорогущем модном ресторане, она остро ощутила, что хочет создать что-то подобное. С тех пор как она стала бывать в ресторанах, для нее открылся новый мир. Одни рестораны ее впечатляли, другие оставляли равнодушной, а какие-то откровенно раздражали. Ресторан — отдельный остров, где можно было почувствовать себя по-особенному. Место-впечатление. Ведь чаще люди шли сюда не просто поесть. Сама она именно тут почувствовала уверенность. И вообще… Рестораны изменили ее.

— У меня будет ресторан, — выпалила она.

— Хм, — пожал плечами Сергей, — ресторан…. Этим никого не удивишь. Ресторанов полно и закрываются они почти также быстро как открываются. Идея должна быть, изюм какой-то. Какое у тебя отличие?

— У меня будет арт-ресторан, — внутри нее словно распахнулась невидимая дверь и мысли вырвались наружу, — на стенах, — она махнула рукой, указывая на стены, — будут висеть картины современных художников, блюда будут оригинальные, оформленные в необычном художественном стиле. Например, пирожные в стиле Пикассо, или там какие-нибудь названия художественные, а не эти вон, влюбленные перепелки, — передразнила она официанта.

— Ну, — улыбнулся Сергей, — что-то в этом есть, но конкретики должно быть больше.

И с того дня у Веры появилась конкретная цель. Она стала обдумывать детали обстановки и меню будущего ресторана. Ей нравилось играть в хозяйку, чувствовать себя создателем нового мира. Она начала записывать идеи и искать аналоги. К своей радости Вера обнаружила, что не так-то легко найти арт-рестораны в Петербурге. Значит ее проект будет особенным.

Однажды Сергей пригласил ее домой. Вера согласилась. Уже стало ясно, что когда-нибудь это случится. Сергей был ей приятен, и Вера не видела никаких проблем в том, чтобы заняться с ним сексом. В конце концов у нее уже давно не было мужчины. С того момента, как они расстались с Кириллом, прошло почти два года. Иногда ей хотелось, чтобы в ее жизни, как в жизни некоторых ее знакомых, тоже была страсть, страдания и прочие переживания, которые называют любовью. Но у нее такого никогда не было. У Сергея она тоже этого не наблюдала. Даже приглашение домой выглядело как спланированная акция. И честно говоря, Веру это устраивало. Кирилл обвинял ее в холодности и недостаточной эмоциональности, но сейчас Вера подумала, что возможно она была не с тем человеком. Ей нужен такой как Сергей — трезвый, рассудительный и спокойный. Который вот так, между делом, отдавая счет официанту скажет:

— Ну что, может, поедем ко мне? Посмотришь, как я живу.

4. Альберт, 2008 год

Той осенью у него появилась Женька.

Они встретились на какой-то тусовке. Очередная хата, приглушенный свет, музыка, пьяные голоса и хохот, мат и характерный запах марихуаны. Альберт искал одного человечка, и хозяин хаты, авторитетный грузин по имени Леван, обещал дать наводку. Альберт потягивал пиво из бутылки, наблюдал за контингентом и ждал пока хозяин вернется из магазина. Леван был известен тем, что у него водилась, пожалуй, лучшая во всем городе трава. Квартира — большая студия, поделенная на зоны. Такие студии только начали входить в моду и выглядело это невероятно круто.

В дальнем углу на низких диванчиках лежали полуголые девки в обнимку с парнями. То ли пьяные, то ли обкуренные, но скорее и то и другое сразу.

На второй половине, выделенной приподнятым полом-подиумом, была установлена большая мраморная столешница на манер барной стойки. Вокруг расставлены высокие стулья, на которых сидели гости. В основном парни. Пили пиво и коньяк. Многие узнавали Альберта и подходили поздороваться:

— Здорово, Алмаз, давай к нам.

— Занят. В другой раз как-нибудь.

Потом послышалась ругань и возмущенный женский голос:

— Отстань, придурок! Отстань от меня! Мы так не договаривались!

— Куда собралась? — мужской голос и пьяный гогот.

Входная дверь открылась и вошел Леван. Альберт кивнул ему.

— Здравствуй, Альберт, здравствуй, дорогой! — сказал Леван с улыбкой, старательно перекрикивая шум.

Он подошел и потряс руку Альберту. Потом начал выкладывать из пакетов нарезки сыра, колбасы и звенеть бутылками с алкоголем. Атмосфера возле барной стойки накалялась, но пьяные ссоры были делом нередким. Альберт подцепил кусок бекона и отправил в рот, наблюдая как белобрысый парень под смешки остальных грубо тискает девушку в коротком розовом платье. На ее оголенные плечи падал свет от плафона, спускавшегося с потолка, и Альберт разглядел татуировку фламинго.

— Ээээ, Стас, зачем так делаешь? Остынь! — хозяин недовольно покачал головой, но белобрысый оставил его слова без внимания.

Девушка заплакала и вцепилась зубами в ладонь белобрысого.

— Вот сучка, — выругался тот и, размахнувшись, ударил ее по лицу.

Вообще-то Альберт был далек от джентльменства. Но в этом малолетнем ублюдке, к коим он сразу причислил Стаса, безошибочно разглядел жажду превосходства примитивного садиста. А вот этого он уже не любил.

Поэтому Альберт подошел к белобрысому и одним ударом разбил тому нос.

— В следующий раз руку сломаю, — пообещал он.

Пару мгновений Альберт ждал будет ли ответ, но кроме истеричной брани и взгляда полного бессильной злобы ничего не последовало. Тишину опять нарушил гул голосов и смешки, как будто ничего не произошло.

Немного позже Альберт вышел из квартиры, закурил и начал спускаться. Он услышал, как наверху щелкнул замок и раздались быстрые шаги. Альберт затаился. Из-за поворота вынырнула та самая девушка в розовом платье. Увидев его, она запнулась и в нерешительности замерла на ступеньке. Какое-то время они смотрели друг на друга.

— Я с тобой хочу, — наконец, сказала она.

Альберт окинул ее взглядом. У девушки были длинные черные волосы и выразительные глаза. Она уже успела умыться и привести себя в порядок. На вид — лет двадцать с небольшим.

Он кивнул:

— Пошли.

— Меня Женя зовут, — сказала она, догоняя его.

— Альберт.

— Я знаю, как тебя зовут.

В ту ночь он купил бутылку красного, поймал машину, и повез ее в комнату на Васильевский. К утру он знал всю ее нехитрую историю. Глядя на него масляными от долгого секса глазами, Женя курила, пила вино и болтала без остановки:

— Да я про этот театральный выдумала все с самого начала. Кому я тут нужна? — с беспечностью говорила она, — актриса из Мухосранска. В нашей дыре работу все равно не найти. И папаша мой, алкоголик, задолбал. Мать все время ноет и ноет.

— Нашла? — спросил Альберт. Он курил, сидя на подоконнике, и смотрел в распахнутое настежь окно.

— Что нашла?

— Работу нашла?

— Ну так, — Женя отвечала уклончиво, — ты только не думай… я теперь только с тобой. Я курсы по маникюру окончила. Могу в салоне работать.

На зиму Женька действительно устроилась в салон мастером по маникюру. Жили они неделю у Альберта, неделю у Женьки в общежитии

— Мне надо здесь появляться, а то комнату потеряю, — деловито объясняла она, — а так я с вахтершей договорилась.

И в марте, сидя в своей общежитской кровати, в одной его футболке, она объявила, что беременна.

— Это твой, Альберт! Матерью клянусь, я больше ни с кем! — воскликнула она, увидев его долгий замерший взгляд.

— Блядь, так какого хрена? — он выдернул из ее рук сигарету с марихуаной.

Альберт натянул спортивный костюм и вышел из комнаты. На лестничной площадке закурил и прижался лбом к оконному стеклу, глядя вниз с пятого этажа. Был серый, грязный день. Небо, затянутое тучами, не предвещало ничего хорошего. Он долго стоял и смотрел на бурое месиво внизу, шныряющие туда-сюда машины и дымящие заводские трубы вдали. Вернувшись в комнату, достал из шкафа большую спортивную сумку, кинул ее Женьке и сказал:

— Собирайся, переезжаешь ко мне.

Рассказать о новости было некому. Только Егору, соседу. Вечером как-то сидели на кухне. Выпили по рюмке и Альберт сообщил:

— Женька беременна.

— Ого, — присвистнул Егор, — надо еще по одной, раз такое дело!

— Я больше не буду, — мотнул головой Альберт, накрывая стопку ладонью, — а ты выпей, — он помолчал и добавил неуверенно, — Работу надо найти, ну… нормальную я имею в виду.

Сам Егор посменно вкалывал на заводе. Точнее раньше это был завод, а теперь множество маленьких фирмочек, между которыми были поделены заводские производственные мощности. Фирма, в которой работал сосед, производила комплектующие к рыболовным принадлежностям. Дела шли неплохо: работали в две смены, обслуживая финские заказы.

— Узнаю у нас, — закивал Егор, выуживая соленый огурец из банки, — но сам понимаешь, — он поднял палец вверх, — биография имеет значение!

Альберт уставился куда-то в пространство:

— Ну узнай.

— Должны же они по-человечески отнестись, — разглагольствовал Егор, уже порядком набравшись, — это что получается… был преступный элемент, а хочет стать добропорядочным гражданином. Вот! — он опять поднял палец вверх и заключил, — тут помочь надобно!

Альберт очнулся от своих размышлений, посмотрел на Егора и рассмеялся:

— Чё ты несешь, Егор?

Дело приняло хороший оборот после того, как выяснилось, что у Альберта и директора, который сам бандитствовал в девяностых, нашлось немало общих знакомых. Но спустя неделю Женя не пришла домой с работы. Ее мобильник молчал и Альберт поехал на поиски. Женю он нашел в общежитие. Анька, ее подружка, увидев его, сразу ретировалась из комнаты. Он присел на край кровати, на которой, закутавшись в одеяло, сидела Женя. В воздухе витал знакомый запах. Спортивная сумка, еще не разобранная, валялась возле окна. Она первой не выдержала и заговорила:

— Я сделала аборт.

— Я понял.

Что еще сказать он не знал, поэтому встал и сделал несколько шагов к двери.

— Я все сделала правильно! — бросила она ему в спину.

Он продолжал идти.

— Ты все равно сядешь! — выкрикнула Женька со злостью, но тут же заплакала, — сядешь! А я кому нужна буду с ребенком?

Он остановился и обернулся. Своего лица он видеть не мог, но она завизжала. Распахнулась дверь и показались Анька с вахтершей. Вахтерша, дородная суровая баба, уперла руки в бока и ее зычный голос раскатился по всему этажу:

— Ты зачем сюда явился? Я вот сейчас милицию вызову. Пошумишь у меня тут!

За ее спиной маячило испуганное Анино лицо. Всхлипывала Женька. Вахтерша ворчала что-то про то, что «уголовники совсем страх потеряли» и «куда милиция смотрит».

— Ментов вызову! — еще раз с угрозой повторила вахтерша.

Альберт выругался и вышел из комнаты. На пороге задержался и со всей силы заехал кулаком в дверь. Дверь была двойная, но пустотелая. Альберт почувствовал, как она поддается под его напором, и кулак с болью входит в спрессованный ДСП. Дверь затрещала и накренилась, слетев с верхней петли. Теперь уже завизжала Анька, а вахтерша наконец заткнулась.

— Иди, мусоров вызывай, — бросил он и, потирая руку, зашагал прочь по коридору.

Больше с Женей они не встречались.

* * *

В девять утра раздался продолжительный звонок в дверь. Альберт открыл глаза и прислушался. Интуиция подсказывала — пришли за ним. Спустя минуту в коридоре раздалось шарканье и щелкнул замок. До него донеслись приглушенные голоса, выделялся только крикливый Надькин. Судя по шагам их было немного. Бежать не имело смысла. Альберт резко сел на кровати и дождался, пока постучат в дверь.

Так и есть. На пороге стоял черноволосый рослый парень в форме. Он был один. Ткнул в лицо ксиву псковского отдела. То, что Псковские его достанут, Альберт не ожидал. Мент тем временем оттер его плечом в сторону и по — хозяйски вошел. Альберт выглянул в коридор. Никого, только любопытная Надькина голова торчала из соседской двери. Мелькнула мысль, не ее ли это рук дело. На прошлой неделе она уже вызывала ментов. Особого повода не было, но Надька была рада любой возможности попортить ему жизнь. В тот день по старой памяти зашли четверо оперов с местного отдела. Приехали в штатском, поэтому откуда Надьке было знать, что это мусора? Альберту на днях подвезли пару ящиков водки. Так, должок один. Водка ворованная, но не палево какое-нибудь, отличная водка. Сам он до спиртного не большой охотник, а менты хорошо надрались и подняли шум. Ну Надька и рада стараться. Вызвала наряд. Те приехали, только головами покачали. Надька после этого всю неделю старалась лишний раз ему на глаза не попадаться. Но злобу затаила. Сейчас, только завидев его, соседка тут же спряталась в комнате. Альберт захлопнул дверь.

— Альберт Алмазов?

— Ну?

— Зачем я здесь, догадываешься?

— Ну догадываюсь, — усмехнулся Альберт.

— А если догадываешься, собирайся, поехали.

Альберт начал одеваться. То, что за ним прислали одного мента, не укладывалось в голове. Отряд ОМОНа его бы не так удивил. Альберт достал спортивную сумку и покидал туда вещи. Закроют, тогда просить некого будет. По ходу дела посматривал в щель между занавесками, сканируя видимую часть двора. Несмотря на раннее утро, солнце светило нещадно. И по всему обещался прекрасный летний день. Других полицейских и служебной машины он не заметил. Мозг постепенно просыпался и начинал работать на полную мощность.

— Слышь, — сказал Альберт, — я только глаза продрал. Можно хоть чаю попить?

— Ну пей, — после секундной паузы кивнул мент, — только время не тяни.

Альберт заварил чай, кинул пачку с пакетиками в сумку. Сделал пару бутербродов, завернул и отправил туда же. С утра он обычно не ел, но теперь кто знает, как день сложится. Пригодятся.

— Ну поехали что ли? — хмуро спросил мента, который все это время так и простоял возле двери, подпирая косяк.

Они прошли по коридору. Вышел Егор. Только глянул, сразу ситуацию усек:

— Ты если чего дай там знать… ну мало ли чего понадобится.

Альберт обернулся и кивнул:

— Спасибо, сосед!

Во дворе, к удивлению Альберта, их никто не ждал. Вот это поворот. Эпизодов в Пскове набралось порядочно. Тянуло на приличный срок. Почему только одного прислали? Поехали в метро на автовокзал. Там возле окошка кассы мент долго препирался с кассиршей, показывая удостоверение и тыча ей в лицо наручниками, которыми к нему был пристегнут Альберт. Потом все-таки купил два билета. Все это время Альберт старался не лезть на рожон, вел себя тише воды, ниже травы. Псковский рейс только через два часа. Сели в зале ожидания. Задавать вопросы не имело смысла и Альберт дремал. Пару раз выходили покурить. Мент то и дело смотрел на часы и было видно, что вся эта ситуация его тяготит.

— Слышь, отпусти, — попросил Альберт, кивая на дверь туалета.

На лице мента отразились сомнения. Он нехотя поднялся и поплелся к туалету. Отстегнул наручник и остался дежурить снаружи возле двери.

Потом, рассказывая эту историю, Альберт клялся, что сам не знал, как все получится. В туалете была открыта форточка. Узкая, но для его комплекции в самый раз. Тут же сложился план и заколотилось сердце. За свои поступки он всегда ответить готов, если уже поймали и деваться некуда. Но вот так, без конвоя, как теленка на веревочке. Все эти мысли пронеслись в голове за пару секунд, пока он смотрел на открытую форточку. Пару минут и он на свободе. Или шаг за дверь, а потом несколько часов тряски в старом автобусе и дальше камера. То, что его закроют — это как пить дать. А там поймут, кто он такой так еще все местные висяки попытаются спихнуть. Внутри поднималось знакомое чувство протеста. Упускать неожиданную возможность не хотелось, о последствиях думать было некогда.

Он запрыгнул на подоконник и протиснулся в узкий проем. Аккуратно пролез и приземлился с другой стороны. Через стекло он увидел, как открылась дверь и в нее просунулась голова мента. Наблюдать за его реакцией не было времени. Альберт спрыгнул на землю и помчался со всех ног. Преследовать будут только с главного входа. Мент через окно не полезет. Альберт быстро сориентировался и взял противоположное направление. Бежать и не оглядываться было трудно. Позади уже слышались крики. Это мент орал что-то на бегу. Потом раздался выстрел. Этого Альберт не ожидал. Бежать надо было через пустую автобусную стоянку, а потом через забор и вниз по насыпи. А там уже виднелись дома. В этом районе Альберт не мог заблудиться. Главное добежать, а там он уйдет. Сзади раздалось еще два выстрела. Альберт бежал со всех ног, на ходу прислушиваясь к ощущениям. Что если ему прострелят ногу? Или это последнее, что он видит в своей жизни? Но одно он знал точно, никогда прежде он так не бегал.

Добежав до домов, он петлял еще минут десять по знакомым дворам. Погони уже давно не было слышно, но страх гнал вперед. Наконец, он остановился посреди двора и там же сел на асфальт. Сердце стучало, дыхание свистело, со лба градом лил пот. Документы, сумка, все осталось на автовокзале. Как быть дальше он пока не знал. Теперь его объявят в розыск.

Альберт отсиделся на скамейке, дожидаясь пока восстановятся дыхание и пульс. Безумно хотелось есть. Спортивную куртку он снял и засунул в мусорный бак. Оглядываясь по сторонам, Альберт направился дворами в сторону центра. Надо было разжиться деньгами, новой одеждой, а главное сигаретами.

* * *

Сразу после побега Альберт подался в Старую Руссу. Там жил давнишний приятель Серега по кличке Седой. Зазнакомились они еще в юности, в Орле, куда Серега регулярно приезжал к родственникам. И хотя Седой был старше, из благополучной семьи, и к криминалу не имел никакого отношения, с Альбертом у него сложились хорошие отношения. Некоторые даже считали, что Серега и есть тот самый брат из Питера: было у них что-то общее, хотя каждый шел своей дорогой. Седой отвоевал в Афгане, из-за чего и получил свое прозвище. Вернулся и даже женился, но жизнь не задалась. Через год он развелся, сменил квартиру в Питере на небольшой домишко в Старой Руссе и начал вести замкнутую угрюмую жизнь, которая сводилась в основном к работе частным охранником и постоянному пьянству.

Альберт верно рассудил, что у Седова его вряд ли станут искать.

— Алмаз, ты что ли? — прищурив пьяный глаз и пытаясь сфокусироваться, спросил Седой, когда Альберт внезапно возник на кухне, — как вошел?

Седой раскачивался из стороны в сторону, тяжело опираясь на стол. На кухне стоял невыносимый запах спиртяги и тухлятины.

Альберт покачал головой и улыбнулся:

— Я, Седой, я. Как чувствовал, к тебе надо ехать.

На следующее утро Альберт закатал рукава и надраил весь дом сверху до низу.

— Ну и свинарник ты тут развел, — усмехнулся он, когда Седой появился на кухне с мокрым полотенцем на голове, — жрать у тебя есть?

Седой отрицательно покачал головой.

— А деньги?

— Какие деньги, Алмаз, третью неделю не работаю?

— Ну водяра-то имеется, — Альберт кивнул на полупустой ящик водки под столом.

Седому Альберт рассказал все как есть. Так у них было заведено. Тот только головой покачал.

— Живи, сколько хочешь. Если что, я не в курсах.

Неотвратимость наказания сделала Альберта еще более дерзким и злым. Он промышлял взломом местных зажиточных дач. Вскрывал как консервные банки. Седова не впутывал, но однажды тот сам завел разговор:

— Алмаз, меня с собой возьми. Что за жизнь? Все равно сдохну скоро.

Альберт покосился на него и продолжил выкладывать на стол продукты. С тех пор как Альберт появился в доме, холодильник никогда не был пустым. На плите стояла кастрюля супа, на подоконнике мариновалось мясо для шашлыков. Краденого не приносил, только деньги.

— Ты давай, Серега, не загоняйся, — сказал он, наконец, после продолжительного молчания, — тебе это не нужно. Завязывай с бухлом и иди на работу. А мне тут недолго осталось.

С местными ментами у Сереги были хорошие отношения, но в конце концов Альберт засветился и на него стали косо поглядывать. Поэтому он принял решение вернуться в Питер.

— Храни тебя Бог, — сказал Седой, на прощание пожимая руку, — надеюсь, еще увидимся.

В Питер Альберт вернулся уже осенью. Удача к тому времени совсем отвернулась от него. Под ложечкой непрерывно и невыносимо сосало неприятное чувство, которому он не мог найти название. Чутье подсказывало, что гулять осталось недолго. Питерский период Альберт запомнил плохо. В основном спускал деньги на проституток и наркотики. У девочек он пользовался особой любовью, а употребление старался контролировать, памятуя о том, что скоро закроют и придется ломаться.

И вот однажды, серым декабрьским утром, когда за окном сыпал мерзкий дождь вперемешку со снегом, Альберт набрал знакомый номер. После продолжительных гудков трубку, наконец, сняли.

— Привет, мам.

— Альберт? — спросил удивленный женский голос, — откуда ты звонишь?

— Зайти можно?

— Ты что в городе? — в трубке на заднем фоне слышался мужской голос, Ромка тоже был дома.

— Да. Так можно зайти?

— Прямо сегодня?

— Да.

— Когда?

Альберт посмотрел на часы и, немного подумав, ответил:

— Через два часа.

Мать и Ромка ждали его, отчима не было. Так, поговорили ни о чем, чай ему предложили. Про то, что он в розыске никто не упоминал. Когда уходил в прихожей заметил мобильник на тумбочке. Мамкин мобильник. Мать, судя по всему, хорошо поднялась. Так-то он был рад. Еще с детства у него отложилась в голове мысль, что мать должна быть счастлива и теперь какой-то счетчик в голове постоянно засчитывал очки то в пользу этого, то против. Дорогой мобильник — это хорошо, плюс очко. Но телефончик все-таки прихватил. Через двадцать минут его взяли возле торгового центра неподалеку. Альберт не сопротивлялся. Послушно дал себя распластать на капоте полицейской машины. Молча смотрел как выворачивают карманы и кидают рядом бумажник, ключи, сигареты и наконец мобильники. Его и мамкин. И кто его сдал было неважно: близились новогодние праздники, и зиму в этом году обещали суровую.

Иногда Альберту казалось, что это не его жизнь, ну или какая-то ненастоящая. Он спит, и сейчас бабушка растолкает его за плечо и заворчит, что полдень на дворе и она уже сделала чай. И пирожки его любимые тоже есть, вон стоят на столе. Только его, соню, дожидаются. Бабушка была суровая только с виду, а на самом деле во внуке души не чаяла. Альберта она забрала, когда Ирина, ее дочь, вышла второй раз замуж. Не то, чтобы мать им пренебрегала, но все негласно решили, что ей надо устроить личную жизнь, раз уж такой шанс подвернулся. Альберт слушал по ночам, пока еще не успевал заснуть, как бабушка обсуждала с дедом разное. То, что ему слышать и знать не полагалось. Точнее, бабушка говорила, а дед только кряхтел и сопел. Не любил он болтать, да и мнение особо не высказывал, все равно никто не слушал. С одной стороны все понимали, что не дело это, что ребенок у них, а мать в другом городе, но с другой стороны, там тоже дочь родная. Хотелось и ей счастья. И Альберт знал, что мать была бы счастлива, если бы не он. Против дяди Саши, нового маминого мужа, он ничего не имел. А если точнее — ему было все равно. Во взрослые дела он не лез, с малых лет предоставленный сам себе, пока мама устраивала то карьеру, то личную жизнь. Но в отношениях и во взрослой жизни он понимал больше, чем могли бы подумать. Просто высказываться не любил. Пусть сами разбираются, не его это дело. Про его родного отца в их семье никогда не говорили. Он ушел еще до рождения Альберта, хотя и не возражал, чтобы в свидетельстве мальчика были указаны его данные. Но это, пожалуй, все. Иногда Альберт задумывался о том, как сложилась жизнь отца, но дальше мыслей дело не шло.

Он помнил, как еще там, в Орле, бабушка пыталась найти его. Все держалось в тайне, но кто ж сможет утаить что-то от пытливого мальчишеского ума? Бабушка даже в Москву ездила, соврав, что к родственникам. Но Альберт знал, что нет у нее там никаких родственников. Вопросов не задавал, делал вид, что верит всему, но по ночам слышал, как дед и бабка ругались. Это был, пожалуй, единственный случай, когда дед так ясно заявил о своем несогласии. Он отговаривал жену от поездки, кляня несостоявшегося зятя и убеждая, что лучше с голоду подохнуть, чем ехать милостыню просить. Но бабка, конечно, его не послушалась, сделала все по-своему и поехала. Вернулась мрачная и молчаливая, видимо получила от ворот поворот. С тех пор она больше эту тему не поднимала. Жили они трудно, две пенсии, да мать присылала деньги. Поначалу хорошо присылала, а потом стала все реже и меньше. Не то, чтобы у нее денег не было. Альберт знал, что мать хорошо зарабатывает, да и отчим хорошую должность занимал. Они машину купили и встали в очередь на кооперативную квартиру. Но вот его, Альберта, отчим не слишком жаловал. Вроде как постоянное напоминание о том, что мама не только его была. Уж больно ревнивый. Конечно, рассуждал Альберт, дядя Саша нормальный, адекватный мужик, но чувства не спрячешь. Да и как иначе. Мама у него красавица, на нее многие западали, он же видел. Высокая блондинка, с зелеными глазами. Альберт в нее пошел. А потом родился Ромка. К тому времени Альберту исполнилось восемь. Мама все тянула с обещанием забрать его в Питер. Все, о чем смогли договориться, так это о том, чтобы Альберт на месяц приезжал каждое лето. И со школы дергать его не хотелось. Но это была официальная версия. Альберт понимал, что это его там не хотелось. Не то, чтобы его плохо принимали, даже наоборот, принимали по-королевски. Водили по кино и аттракционам, покупали подарки в таком количестве, словно за год хотели возместить. И мама и дядя Саша были вежливы и предупредительны. Настолько, что Альберт начинал сомневаться, что так в жизни бывает. Скорее уж в каком-нибудь кино, и то не в русском. Они давно стали чужими. Альберт старался угодить со своей стороны, но все выходило не в масть. Ему ничего не говорили, но по сдвинутым бровям, поджатым губам и молчаливым взглядам, которыми обменивались мама и отчим за его спиной, Альберт понимал, что не то все, все не то… не к месту он тут…

Однажды он слышал, как мама вполголоса говорила мужу на кухне: «потерпи, еще неделя осталась», «бабушка воспитывает как может, мы ей и так спасибо должны сказать». Альберт тогда специально уронил скамеечку в коридоре, чтобы эти на кухне услышали. И когда вошел, его встретили теплой улыбкой. А он не смог улыбнуться.

Эти обрывочные воспоминания лениво крутились в голове пока ехали в участок. Все прекратилось потом, когда за ним захлопнулась дверь камеры. Это неприятное чувство, что так долго сосало под ложечкой, наконец, замолкло. И он больше не думал о том, как оно называется.

5. Вера, 2008 год

Вера оглянулась на подругу, потом переступила порог и вошла. В руке она сжимала свежий номер журнала «Досуг». Сквозь высокие окна-витрины хорошо просматривалась улица. Вдоль окон, снаружи, спешили люди. Они шли по одиночке и парами. Кто-то остановился и заглянул в окна ресторана. Ее ресторана. Вера села за ближайший столик, провела ладонью по гладкой поверхности. И только сейчас почувствовала, насколько взволнована. Глаза наполнились слезами, и Вера поспешно наклонила голову, стараясь не смотреть на подругу. Но даже Ира, всегда шумная и бесцеремонная, почувствовала особенность момента.

— Ну ну ну, — Ира взмахнула руками и сорвалась с места, — вот только слез нам сейчас не хватало!

Она с грохотом отодвинула стул и села. Выхватила журнал из Вериной руки и начала его листать. Ира терпеть не могла чувствительные сцены. В такие моменты она терялась и, чтобы переломить настроение, начинала вести себя нарочито шумно и грубовато.

— Ну-с, — усмехнулась она, — мы теперь с тобой знамениты. Какую статью про нас накатали! А? Самая длинная!

— Да ладно, — Вера осторожно, чтобы не размазать тушь, промокнула глаза, — она ж проплачена. Заплатишь за десять страниц, значит столько и напишут.

— Да какая разница? — подруга махнула рукой, — За то, какие слова! Вот смотри, — она склонилась над разворотом и зачитала — «интеграция современного изобразительного искусства и гастрономического заведения высочайшего класса». Вот еще: «Оригинальное комплексное решение двух молодых предпринимательниц Веры Орловой и Ирины Самойловой». Даже про меня написали!

— Ну как же без тебя? — улыбнулась Вера, почти с нежностью наблюдая за подругой.

— А что у нас и мастер-классы по фотографии будут? Это про что тут? Семинары, встречи с художниками, какой-то просветительский центр — цитировала Ира статью.

— Это пока в будущем, — отмахнулась Вера, вставая, — журналист меня кучей вопросов закидал, все требовал какой-то уникальности, отличий. Ну я и придумала, пока интервью давала. А что? Неплохая идея.

— Ну если в будущем, то да, — согласилась Ирина.

— Давай посмотрим, чего сидеть-то?

Ресторан был создан по Вериному проекту, чем она особенно гордилась. Вера долго перебирала варианты и остановилась на западном дизайне в стиле лофт. «Вот увидишь», — сказала она тогда Ире, — «этот стиль станет популярным». Она объединила два этажа в один и по периметру задумала широкую галерею. Высокие стены с оголенным красным кирпичом и мощные балки, хромированные и стальные поверхности, широкие светильники — плафоны и ящики в качестве декора. Получилось стильно и вызывающе брутально.

Вера вышла на середину, раскинула руки и запрокинула голову. Пространство вокруг казалось огромным.

— Какая свобода! — выдохнула она.

— Угу, — усмехнулась Ира, — свобода по сходной цене.

Официальное открытие было назначено на сегодня, на пять часов вечера.

* * *

Когда с официальной частью открытия было покончено, Вера заняла наблюдательную позицию в дальнем конце галереи. Отсюда, сквозь черные хромированные перила, забранные прозрачным пластиком, прекрасно просматривалось все пространство ресторана.

— Вот ты где! — подошла Ира и села напротив, — Как ты?

— Отлично! — Вера улыбнулась, хотя внутренне дрожала от напряжения.

Ресторан был заполнен людьми. Стоял ровный гул голосов и играла музыка. Сегодня первое июня две тысячи восьмого года. Вера запомнит этот день. День, когда начали сбываться ее мечты. Почти как в кино. Но теперь она понимала, что в фильмах слишком многое остается за кадром.

Вера отыскала Сергея глазами. Он, иронично улыбаясь и поблескивая золотой оправой, стоял в отдалении, окруженный гостями. Ира прошипела:

— Вот козел, не постеснялся с женой заявиться, — не дождавшись от Веры реакции, она продолжила, — я бы на твоем месте прямо сейчас пошла к ней и все выложила. Нет, ну какая же она дура! За столько лет ни о чем не догадаться! Вера, хочешь я пойду и все ей скажу?

— С ума сошла?

— Да он тебя ни во что не ставит! — не унималась Ира, — не боится ничего. Знает, что ты будешь молчать и все сносить как безропотная овца.

Вера поморщилась, но промолчала. Разговор раздражал ее, но Ира была права, Сергею, чья самоуверенность граничила с наглостью, нравилось это шоу. Его жена, чуть полноватая женщина с простым лицом, ходила за ним по пятам весь вечер, так что у нее еще не было возможности перекинуться даже парой слов с ним наедине. Жену Ира увидела впервые и едва удержалась от того, чтобы не фыркнуть ей в лицо.

— Не ну реально. — сказала она потом Вере. — бесят такие бабы. Такие деньжищи имеет, а выглядит как буфетчица тетя Клава. Что он в ней нашел?

— Они двадцать лет вместе, — Вера пожала плечами, — сын.

— Да сын уже верзила вымахал, семнадцать лет.

— Пятнадцать.

— Да какая разница!

— А я его понимаю, — Вера вздохнула.

Подошел официант. Вера с гордостью смотрела как элегантно и с улыбкой он склонился к их столику, держа в руках маленький круглый поднос с двумя бокалами шампанского. Отличный сервис. Отличная команда!

— Желаете шампанского?

— Слушай, как тебя зовут, забыла? — спросила Ира.

— Вадим.

— Слушай, Вадик, принеси нам бутылку, — она откинулась на спинку кресла и сказала, обращаясь к Вере, — я сегодня нажрусь, извини.

К Ириным манерам Вера давно привыкла. Она улыбнулась одними губами и попросила принести какой-нибудь салат и закуски.

— Давай уже расслабься. Все давно напились, и никто ни на кого не обращает внимания, — сказала Ира несколько минут спустя, пригубляя свой бокал.

— Ир, ты только пока никому не говори, — начала Вера заранее заготовленную речь. Она собралась с мыслями под любопытным взглядом подруги и сообщила, — я беременна.

У Ирки отвисла челюсть в буквальном смысле.

— Да нуууу, — выпалила она, оправившись от удивления, — от кого?

— В смысле? — Вера аж покраснела от возмущения, — от Сергея, конечно.

— Ну это я так, — Ира хихикнула, — для порядка уточнила. Она отыскала его глазами и усмехнулась, — попался, голубчик. Посмотрим, как эта скотина теперь заговорит. Вот это козырь! Какой срок?

— Уже восемь недель. Ира, я Сергею ничего не буду говорить. Я приняла решение расстаться с ним.

— Что значит расстаться? С чего вдруг?

— Я уже все решила.

— С ума сошла? — Ира выразительно постучала костяшкой пальца по столешнице, — ты в одном шаге от полной победы. Он тебя три года обещаниями кормит! Ты же сама говорила, что роль любовницы для тебя унизительна!

— Поэтому я решила уйти. Он никогда не разведется. А шантажировать его ребенком я не хочу. Я устала, Ира. Устала скрываться, врать маме, проводить праздники в одиночестве, устала быть запасным вариантом.

— Этот ребенок все изменит! Ты же хотела замуж! Хотела семью. Нормальную!

— Я поняла, что не люблю его.

— Да какая любовь, Вера! Все в твоих руках. Какая еще любовь тебе нужна? Любовь мы сами создаем. Мы, бабы, и создаем. Ты на себя посмотри! Фигура как у фотомодели, внешность, мозги, все при тебе. Что еще надо? А теперь еще ребенка ему родишь. Ты главное следи за собой, не вздумай растолстеть. Мужчины это не любят. Ну и вообще, старайся на ребенке сильно не заморачиваться. А то их все это пугает. Знаешь сколько браков после родов распадается? Но твой уже опытный. Если такая страшилища его устраивала столько лет, то ты точно справишься.

— Нет, Ира. Я уже решила, — упрямо повторила Вера, — теперь у меня есть ресторан. Скоро будет ребенок.

— Одна что ли?

— Ну, это как сложится.

— Верка, — Ира махнула рукой, — не глупи. Тебе скоро тридцатник. С ребенком, даже с твоими данными, шансы на замужество сокращаются. Сергей отличный вариант. К тому же он должен заплатить. Я так считаю.

— А это? — Вера обвела руками пространство, — По-моему, он уже достаточно заплатил.

6. Альберт, 2008—2012 годы

Уральск. Исправительная колония.

Альберт зашелся в длительном удушающем кашле и с остервенением сплюнул. Туберкулеза он боялся больше всего. Его познания в этой области были ограничены. Все, что он знал, так это то, что туберкулезники кашляют и харкают кровью. Шли пятые сутки в одиночке. Снаружи дождь не переставал со вчерашнего дня. Через разбитое окно, которое в этом подвале располагалось почти под самым потолком, на пол камеры летели холодные брызги дождевой воды. От беспрерывного кашля сильно болела голова. Одежда пропахла потом.

Альберт подошел ближе к окну и подставил лицо под дождевые капли. Зубы стучали от холода, но он с бессмысленным упрямством продолжал стоять так, пока не лязгнул металл. В двери открылось окошко. Альберт скосил мутный взгляд. В открывшемся проеме показалась голова дежурного, который с преувеличенным весельем спросил, просовывая ужин:

— Ну что, Алмазов, жив, что ли, еще?

Альберта опять настиг приступ кашля. Он слышал, как дежурный буркнул:

— Живучий, сука. Жри, тогда, давай.

Окошко захлопнулось и тусклая полоска света, которая пробилась в камеру из коридора, исчезла. Стены погрузились в серый мрак. Альберт выругался и взял тарелку. Пока совсем не стемнело, надо поесть. Он втолкнул в себя пару ложек. Потом поставил тарелку обратно и замер, стараясь сдержать рвотные позывы.

То, что его держали в такой камере, было не концом света. В другой раз он не обратил бы на это внимания и не страдал бы так. Но сейчас сильно ощущалась слабость после длительной болезни. Уже совсем скоро предстояла пересылка в Верхнеуральск. Про тамошнюю колонию ходили тревожные слухи, но Альберт не боялся этого. Больше пугало собственное состояние. Мозг потерял прежнюю остроту и скорость и был как будто набит мокрой ватой.

Альберт растянулся на тюремной кровати и попытался расслабиться. Без матраса лежать было неудобно, если не сказать, что больно. Он закрыл глаза, обхватил себя руками для большего тепла, и попытался абстрагироваться от внешних обстоятельств. От звуков дождя, ощущения холода, неясного шума, доносившегося из коридора, пульсирующей боли в голове и жгучей — в области груди. Сердце наполнилось таким нестерпимым отчаянием, что он зажмурил глаза.

Альберт согласился бы, что из одиночества можно извлечь пользу, но, по большей части, оно все-таки губит, заставляя человека погружаться в глубины себя, докуда прежде не было ни времени, ни возможности добраться. Это не первая одиночка в его жизни. Но в этот раз, из-за проблем со здоровьем, заполнить пустоту толком ничем не удавалось. Оставалось только беспомощно лежать и вести эту ожесточенную войну с самим собой.

Это состояние пугало и против его воли затягивало еще глубже. В какой-то момент он потерял ощущение времени и пространства. Стены карцера больше не ограничивали. Перед внутренним взором как будто открылся новый порядок глубины, такой, что все прежние глубины просто растворились в нем. Мелькнула мысль, что он, быть может, сходит с ума. Но в следующую же секунду эта мысль выпорхнула из головы. Состояние изменилось. Страх, который охватил его, быстро таял, уступая место покою. Такому покою, которого он не испытывал прежде никогда. Покою, который, как ему казалось, должен был иметь неземную природу. Он не имел никакого отношения к текущей реальности, был сильнее нее, гнул и сминал ее как карточный домик. Проникал в каждую клетку его тела, наполняя новой силой, трансформируя мысли.

Альберт всерьез подумал о Боге. Если он есть, то, наверное, должен ощущаться как-то так. Альберт лежал, глядя широко открытыми глазами в потолок, но не видя его. Вся жизнь представилась ему в новом свете. Все прежнее, событие за событием, даже мелкое, подчиняясь особой логике, стремилось к этой минуте. Измени он хоть что-то, вся жизнь текла бы сейчас по другому маршруту. Минуя эту точку, в которой он должен был быть.

Альберт не мог точно сказать сколько прошло времени. Острота ощущений постепенно снижалась. Вернувшись в свое привычное сознание, он, все еще потрясенный, старался сохранить в памяти как можно больше. Но быстро понял, что в этом нет необходимости, так как часть этого покоя будто осела в нем, где-то в глубине, на уровне солнечного сплетения. Внутренним взором он мог касаться его, ощущая при этом необъяснимые волны наслаждения. Альберт не мог понять этого состояния, но сразу поверил ему.

Сверхъестественные переживания имели и другие последствия. К вечеру следующего дня Альберт вспомнил, что уже несколько часов кашель не мучит его. И тем же вечером, не разбираясь ни в чем, его перевели в теплую камеру, где его ждали свет и кровать с матрасом.

Спустя полгода…

Автозак подъезжал к воротам Верхнеуральской колонии. Альберт потер виски и сжал переносицу. Хотя пересылка изрядно измотала его и физически и морально, свое состояние он оценивал как хорошее. Этап занял без малого полгода. Позади десятки временных помещений и вагонов, сырость, вонь и клопы. Иногда условия содержания были относительно хорошими, и Альберт старался использовать их для набора сил и отдыха. В Магнитогорской пересылочной тюрьме он встретил двух арестантов, которых везли с Верхнеуральска. Строгий режим и так не сахар, но то, что рассказали они, подтвердило доходившие ранее слухи о беспределе в колонии.

Уже была середина октября, когда Альберт ступил на территорию Верхнеуральской зоны. Окинув хмурым взглядом двор и пару чахлых берез при входе, Альберт двинулся за завхозом к начальнику тюрьмы. По пути завхоз, мужчина лет пятидесяти с обветренным красным лицом, быстро и без всяких эмоций сообщал о порядках колонии. Альберт слушал молча, вопросов не задавал и к концу уже имел уверенность в том, что живым он отсюда не выйдет. Весь прошлый опыт и принципы, которых он держался, прямо противоречили здешнему положению.

Тем не менее, дело обернулось совсем не так, как он предполагал. Начальник колонии, грузный вальяжный мужчина встретил его спокойно и по-хозяйски:

— Алмазов, дело твое прочел, — начал он без особых предисловий. После помолчал, пытливо вглядываясь в лицо Альберта. Потом хлопнул ладонью по пухлой папке, которая лежала перед ним на столе и закончил, — даю тебе неделю карантина. Что хочешь выдумывай, но через неделю у меня должна быть самая весомая причина для того, чтобы отправить тебя отсюда. Понял?

Не дожидаясь ответа, он кивнул завхозу:

— Уведи.

После одиночки и того, что произошло там, Альберт приобрел странное качество сознания. Он ощущал тревогу и сомнения, но с некоторой долей отстраненности. Словно не до конца погружался во все происходящее. И со стороны даже казалось, что лицо его расслабленно и безмятежно. До такой видимо степени, что завхоз, пока вел его до карантина, озадаченно и с некоторым удивлением поглядывал исподтишка. И молчал всю дорогу.

Местные, из активистов, весь день наблюдали за ним, но пальцем никто не тронул. Даже не говорили почти. В карантине имелся рабочий телевизор, и Альберт погрузился в просмотр телепередач. Смотрел все без разбору, но мыслями был далеко. Оставшуюся часть дня он проспал, и ночью сон не шел. Альберт лежал, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Слушал, как за стенкой «прессовали» вновь прибывших. За неделю это повторялось несколько раз. Альберт слушал крики избиваемых, но пока не было ни одного такого, чтобы он не выдержал и вступился несмотря ни на что. Хотя вступиться следовало бы за любого.

К концу недели ни одной мало-мальски стоящей причины для своей отсылки Альберт не придумал. Придумать можно было, но с каждым днем в нем крепло смутное чувство, что он должен остаться.

* * *

Во всем лагере, куда Альберта перевели после карантина, были установлены жесточайшие положения. Самым основным из которых было положение о работе. Работали все. На износ и сверхурочно. От работы освобождались только так называемые бригадиры, тоже из зеков. В их обязанности входили контроль и жесткое пресечение любых попыток неповиновения. Альберт не спешил ни с кем сближаться. Пока молча, с холодным прищуром зеленых глаз, наблюдал за происходящим.

Встретили его мирно. Видать, хозяин специально распорядился. Его план был Альберту понятен, как сброшенные карты. По тому, как посматривали бригадиры, он быстро понял куда метят. Хотят на свою сторону перетянуть. Бригадиры были как на подбор — широкоплечие мордовороты не слишком отягощенные чем-то человеческим. Альберт присматривался к каждому, искал зацепку.

На второй день он встретил Замира. Вместе сидели в конце девяностых. Замир был младше лет на пять. Но сейчас этот жизнерадостный крепкий дагестанец выглядел так, что Альберт не сразу признал его. При встрече глаза Замира заметно оживились, и он понял, что тот искал его.

— Альберт, здорово! — почти радостно воскликнул он.

— Здорово, Замир, — Альберт слегка скривил рот в знак приветственной улыбки.

Никаких вопросов Замир не задавал и Альберт лишний раз убедился, что новости о его прибытии достигли колонии раньше него самого.

— Поговаривали, что тебя в Магнитогорск обратно отправят.

— Как видишь нет, — Альберт закурил, — Сколько тебе еще?

— Так-то пустяки, два с половиной…

Мимо прошли двое бригадиров. Смотрели они нехорошо. Чутье подсказывало Альберту, что к вопросу его вербовки они подходили не формально, а имели уже и чисто личный интерес. Иметь такого как Альберт в своих рядах, стало для них делом принципа, если у них имелись хоть какие-то принципы. Скорее в его лице они хотели унизить всех порядочных арестантов и за раз изменить настроение колонии.

Альберт проводил их взглядом:

— Что скажешь, Замир?

Вопрос был задан невпопад, но дагестанец сразу понял, о чем речь.

— Да что тут скажешь? — он мрачно замолчал и сделал несколько затяжек подряд, — суки.

Он проследил за взглядом Альберта, но видно было, что разговор стал ему не интересен и настроение испортилось. Тучи, еще с обеда сгущавшиеся над лагерем, начали лениво сыпать крупными каплями на крыши бараков, гравийные дорожки и сожженные еще летним зноем кусты. Мужчины молча докурили и разошлись.

В производственном бараке, куда Альберта привели на следующий день, стояли длинные, сколоченные из досок, столы. По обе стороны сидели зеки и что-то собирали. Альберт вошел в сопровождении двух бригадиров. При его появлении никто, в буквальном смысле, не поднял головы.

— Давай, Алмазов, приступай, — бригадир кивнул с ехидной улыбкой, обнажив верхнюю железную челюсть.

Альберт тоже усмехнулся и присел с краю. Поворошил кучку шурупов, исподлобья наблюдая за работающими зеками. Их лица ничего не выражали, однообразно и быстро мелькали руки. Никаких разговоров. Никто не курил. Бригадиры матерились больше обычного, подгоняя нерасторопных и градус напряжения повышался. Альберт упрямо смотрел перед собой, не спеша вкручивая шурупы в пластиковый корпус розетки. Ну как пить дать, решили устроить ему показательное выступление.

Он изредка бросал короткие взгляды на лица заключенных, пытаясь нащупать доступ к их чувствам и мыслям. Но ничего кроме отрешенности и безразличия не обнаруживал. Напротив сидел щуплый пожилой мужчина. Его левый глаз заплыл от свежего багрового фингала, а правый слезился. Он автоматически вытирал глаз тыльной стороной ладони и продолжал работу. Руки с черными, изъеденными грибком ногтями, методично двигались. Альберт ощутил, как внутри нарастает злость. Ее надо беречь всеми силами. Злость — то чувство, которое не даст потонуть в этом аду.

Он знал, как это происходит. Дольше держатся те, у кого кто-то есть — там. На свободе. Первое время «там» у многих кто-то есть. Но со временем почти всем звонить и писать становится некому. Дни сливаются в один. Один день длиной в несколько лет. Мир здешнего человека либо сужается так, что вмещается в самые простые обыденные действия и тогда каждое из них, как и каждое слово, приобретает вселенское значение. Либо жизнь теряет всякий смысл. Пока есть что-то что возмущает и злит, еще не все потеряно. Раздражение — уже не то. Раздражение — это как беспомощное тупое брюзжание.

Пока Альберт размышлял, его внутренние часы безошибочно отсчитывали время. Прошло часа полтора. Глаза болели. Несколько лет назад, в драке, он повредил правый глаз и теперь видел им хуже, чем левым. От этой разницы в зрении глаза быстро уставали. И освещение в бараке было слабым — экономили на всем. Альберт швырнул розетку на стол, достал сигарету и закурил. Бригадиры переглядывались, но молчали. Зек с фингалом бросил взгляд в его сторону. Альберт словил оживление в рядах остальных. Он безошибочно просчитал, что сейчас бить не станут. Это значило бы наперед определить весь расклад. Любое слово в его адрес потребует ответа.

Один из бригадиров шел к нему, поглядывая на ряды заключенных, которые будто слились в единую массу. Потом остановился за спиной одного из них. Недалеко, всего шагах в десяти. Отсюда Альберт прекрасно мог видеть этого зека. Похоже, тот был на грани помешательства. Выражение его лица больше подходило психически больному. Сейчас он, по всей видимости, впал в прострацию — замер и сидел так, уставившись в одну точку. Бригадир стащил его со скамьи и схватив за оба уха ударил головой об стену. От нескольких ударов головой о бетонную стену несчастный почти потерял сознание. Он бессмысленно вскидывал руки, пытаясь защититься и оседал на пол. Остальные продолжали работать. Альберт затушил окурок и продолжил неспешно вкручивать винты. Подошел еще один бригадир. Потянул лежавшего на полу зека и, подхватив с одной стороны под руку, попытался поставить на ноги.

— Алмазов, иди сюда. Держи его с другой стороны.

Альберт повертел в руках отвертку. Он не ответил. Бригадиры замешкались, но повторяться не стали.

* * *

К вечеру Альберта перевели в другой барак. Видать, распоряжение поступило: после сегодняшнего взять над ним усиленный контроль. В том, что Хозяин в курсе каждого его шага, он не сомневался. Два бригадира тенями маячили все время неподалеку. Оба непринужденно болтали, не обращая на него видимого внимания. Но это была только внешняя сторона дела. Они листали журналы, сыграли пару партий в нарды и засели за чай. И вот тогда один из них, постарше и посуровее в выражении, обернулся к Альберту и задал вопрос:

— А что ж ты, Алмазов, не держал его, как тебе сказали?

Альберт до того праздно сидел и рисовал на чистых полях подвернувшегося журнала. Теперь он прихватил пачку сигарет со стола и пересел ближе. Закурил, выпустил дым и смотрел на бригадира. Тот замер в ожидании ответа с чашкой в руке. Еще раз взвесив про себя каждое слово, Альберт ответил:

— Не вижу смысла тянуть. Давай сразу обозначу. Я кем был, тем и останусь.

— Это зря ты, — бригадир ухмыльнулся, поставил, наконец, чашку и глянул на напарника. Тот по одному этому взгляду понял, встал и отошел на приличное расстояние, — Вот сам размысли. А я так думаю, что и без моего разъяснения тебе все понятно. Кто ты есть? Бродяга. Так с какого такого перепугу тебя на красную зону отправили? Следишь, к чему я веду? Участь твоя определена. Но ты можешь ее изменить и решить все лучшим образом. На кой ляд тебе ребра подставлять? Я тебе дело говорю. Рано или поздно сломают и тебя. И не таких видали. Вот разъясни мне, ты ради чего страдать собрался? Ради принципов? Ради этих тупых баранов?

— Это ты подумай, — спокойно возразил Альберт, — Ты хоть в своем блядстве и далеко зашел, но остановиться никогда не поздно.

В этом бригадире он чувствовал какое-то внутреннее движение. То, что он отослал напарника и говорил с ним даже с некоторой долей уважения, позволяло Альберту получить доступ к нему. Пока незначительный, но и это можно было использовать. Следя за малейшими изменениями в его лице, Альберт продолжил:

— Вот что тебе дало избиение этого убогого? Думаешь, поднялся? Перед кем рвешься? Надеешься, Хозяин оценит? Тебя просто используют. Вас всех используют. Рано или поздно все равно скинут со счетов. Сам же и окажешься на его месте. А не здесь, так выйдешь… а там, глядишь, память — то у людей долгая, и твой нож тебя найдет.

Бригадир тоже закурил, вскинул бровь, но продолжил ровно:

— Здесь иначе никак. Варианта два: либо тебя бьют, либо бьешь ты. Я предпочитаю второй. И помни основное — неопределившихся тут нет. Я-то ладно, — в его лице мелькнуло что-то выразительное, — доложить, сам понимаешь, обязан. Мне из-за тебя лишние проблемы ни к чему. Но пока смягчу. А ты определяйся быстрее.

* * *

Ночью Альберт спал плохо. После сегодняшних его поворотов, вполне могли решить разобраться ночью. Он лежал на спине, закинув руки за голову и смотрел в щербатый потолок, покрытый пятнами бурой плесени. На нижней шконке спал один из бригадиров. По его тяжелому дыханию и тому, как тот ворочался, Альберт понял, что он тоже не спит. «Боится, сука» — подумал он и закрыл глаза. Засыпая, Альберт мечтал об остром, как бритва, ноже.

Следующий день начался также как предыдущий. Подъем в пять утра, завтрак и дальше производственный барак. Ряды зеков по обе стороны длинного стола. Третьим в левом ряду сидел Замир. Бригадиров сегодня было четверо, а не двое как вчера. Они сбились в группу и курили. Доносились их расслабленные смешки и приглушенные обрывки разговоров.

Общее настроение переменилось, и Альберт время от времени встречал уже у заключенных такие взгляды, в которых явно читалось ожидание. Время пошло. Бригадиры несколько раз проходили за спиной Замира, останавливались и кружили как коршуны, бросая в его сторону косые взгляды. Их игра была понятна Альберту. Он тоже включился в нее и видом своим показывал безразличное спокойствие. Только по его потемневшим почти до черноты зеленым глазам, можно было догадаться, что он далек от спокойствия, как земля далека от неба. В худом, пусть и крепком теле, мало кто мог подозревать сильного противника. Особенно бригадиры, которые пользуясь особым положением, имели в этом лагере все, в том числе и лучшее питание и доступ к спортивным снарядам, а также лучший, чем у всех остальных, отдых.

Наконец, один из бригадиров, видимо получив отмашку, остановился за спиной дагестанца. Он вырвал из его рук незаконченную розетку, швырнул на пол и раздробил ударом подошвы. Потом с издевкой покачал головой, поднял пластмассовый остов двумя пальцами и сказал:

— Что ж ты, Замир, казенное имущество портишь? Ай я яй…

Подошел второй. Вместе они стащили дагестанца за шиворот со скамьи и третий, который, казалось, стоял тут вальяжно, со скучающим выражением на лице, резко переменился и нанес Замиру сильный удар в живот. Тот качнулся вперед и молча согнулся.

Альберт поднялся со своего места. Зеки, все как один, прекратили работу. Некоторые из тех, что сидели далеко, повставали со своих мест. Трое бригадиров оставили дагестанца в покое и повернулись к Альберту. Они были едины между собой и на лицах всех трех читалась скрытая насмешка и даже некоторый кураж от предстоящего. От того, что как предполагали они, сейчас случится. Четвертый из них даже не подошел. Он обматерил зеков, тех, что стояли в дальнем конце стола, и они послушно сели обратно на свои места.

Альберт сделал три медленных шага и остановился напротив. Его рот тронула едва заметная улыбка. Они тоже усмехнулись в ответ. Каждый словно говорил, ну вот оно, наконец-то… Старший, тот самый с которым они говорили вчера, открыл было рот, но Альберт не стал дожидаться первого слова и напал без всякого предупреждения. В одну секунду Альберт отправил его ударом ноги в сторону. Старший упал, увлекая за собой еще одного. Того, что остался стоять, он схватил за запястье и, выворачивая руку, швырнул в сторону зеков. Те, мгновенно, как мухи, разлетелись в стороны. Альберт взял его руку на излом и, вложив всю силу в удар, приземлил ее прямо на ребро стола. Послышался нечеловеческий крик, на пол хлынула кровь. Бригадир с ужасом смотрел на два обломка костей, которые, обнажив красное мясо, торчали наружу. Шатаясь, и дрожа всем телом, он поднялся на ноги. Остальные бригадиры попятились и, после некоторого замешательства, все как один направились к выходу.

Альберт присел, достал пачку сигарет и закурил. Остальные зеки последовали его примеру. Через несколько минут в барак ворвались вооруженные менты. Все пригнулись к столам, выражая полную покорность. Альберт встал, повернулся спиной и привычным жестом вскинул руки. Дождался, пока на его запястьях защелкнутся кольца наручников и вышел в сопровождении усиленного конвоя.

* * *

Альберт сидел на полу в камере возле железной кровати прикрученной к полу. Руки, заведенные назад, были пристегнуты к перекладине наручниками. По его внутренним ощущениям было около четырех утра, когда дверь камеры открылась и вошли трое бригадиров. Один из них сразу ринулся к нему:

— Убью!

Старший успел схватить его за руку и перегородил путь:

— Не трогай пока. Утра дождемся, там начнем.

Но первый никак не успокаивался, напрыгивал и рычал:

— Да я его калекой на всю жизнь сделаю!

Какое-то время они бодались меж собою, пока старший не взял напарника за горло и не тряхнул, прижав к стене:

— Сказал же, не трогай его! Успеем еще.

Но с утра стало ясно, что в лагере начался бунт. Никто из зеков не вышел на работу. Один из бараков объявил голодовку и забаррикадировался изнутри. Ситуация грозила выйти из-под контроля и дойти до внешнего руководства.