Окатанский боец

Елена Филон, 2018

Он – морт, бездушное существо с горящими глазами, чёрной кровью и жаждой убивать. Боец, вынужденный сражаться насмерть в бойцовской яме против своих же сородичей. Он – ошибка нового мира, дитя самого дьявола. Так я думала… пока не увидела слёзы в глазах чудовища. Пока не поняла, что у мортов тоже есть душа. Меня зовут Эмори. И я собираюсь пойти на службу в бойцовские ямы, чтобы помочь пленённому морту сбежать из Óкаты. Я буду верить, что поступаю правильно, даже не подозревая о том, что мой поступок может стать началом нового конца света. И началом печальной истории о большой запретной любви.

Глава 6

Три дня спустя

*Радио-апокалипсис*

*Зомби-волна *

Track # 6

Raign — «Empire Of Our Own»

Сообщение: «Вал. Всё тот же мерзкий надменный взгляд красных глаз на белом, как снег, неправильно миловидном лице. Он — настоящий дьявол воплоти, за что природа наградила его такой смазливой внешностью? Дайте ему коня, и я признаю, что передо мной Его величество принц, какого-нибудь чудненького рафьего королевства!

А ещё, Вал последний в этом мире, кому можно доверять. Д.»

***

Всё вокруг белое. Высокий белый потолок, белоснежный пол натёрт так, что я могу видеть в нём своё отражение. Белые стены. Белая мебель: кресла, стулья, продолговатая конструкция в виде буквы С… Кажется в прошлом это называлось репесшеном, или ресепшеном, как-то так, я точно не уверена. Рядом стоят цветы в высоких вазах. Белые. Белые вазы, белые бутоны, белые стебли и листья.

Никогда не видела ничего подобного. Это похоже… похоже на чистый холст перед тем, как художник сделает первый мазок кистью. И на детскую разукрашку тоже похоже.

Беззвучно ступаю в сторону белоснежных дверей, которые с тоненьким приятным звоном разъезжаются в стороны, и взору предстаёт тесная квадратная комнатка с белыми, как и всё в этом здании, стенами.

Я знаю, что это. Один из плюсов заточения в монастыре — это возможность изучать историю наших предков и читать книги. Много… очень много книг и журналов, в одном из которых я видела рейтинг самых необычных лифтов в мире, среди них был даже с прозрачным полом, и такой, что поднимался и спускался прямо внутри огромного аквариума.

Этот лифт ничем особенным не выделяется. И что странно — в нём нет кнопок.

Захожу. Двери закрываются и, кабина, мягко дёрнувшись, начинает совершать подъём.

Когда двери открываются снова, выпуская меня из кабины в огромный белоснежный холл, залитый солнечным светом, я невольно ахаю при виде абсолютно прозрачной, ничем не защищённой стены.

Ступаю вперёд. Осторожно, словно стекло разбиться может, касаюсь его подушечками пальцев и с замиранием сердца, с высоты птичьего полёта смотрю на город внизу. На настоящий, живой город из прошлого мира. На тот, где по мощёным плиткой тротуарам спешат по делам прохожие, где по плавящимся от летней жары дорогам скользят блестящие автомобили, кто-то ловит такси, кто-то запускает змея, а в зелёном парке у пруда играют детишки. Город, где жизнь идёт полным ходом, где люди едят на завтрак тосты, а ужинают лобстерами в ресторанах, или же просто хот-догами в придорожных кафе. Красиво одеваются, вкусно пахнут, смеются, развлекаются, влюбляются, не думают о завтрашнем дне, а ведь уже скоро их привычного мира не станет. А спустя долгие-долгие годы, кто-то вроде меня будет знакомиться с их историей лишь по книгам и слушая пересказы стариков.

Это очень… очень печально.

— Здравствуй, дочь, — звучит вдруг голос отца совсем рядом, и я вздрагиваю, круто разворачивая в сторону голову.

— Почему на тебе белый костюм? — Оглядываю отца с ног до головы и собираюсь уже поинтересоваться: не одолжил ли он этот с иголочки сшитый нарядец у самого предводителя рафков, но отец мгновенно переводит тему:

— Красиво, правда? — сложив руки за спиной, кивает на город за стеклом.

— Не знаю. Наверное. Не уверена, — пожимаю плечами. — Это не наш мир, вряд ли бы я смогла в нём жить. А что с твоими волосами? С каких пор ты собираешь их в хвост?

Мой отец поседел раньше времени. Ему всего сорок пять, а на голове уже не осталось ни одного тёмного волоса. Они длинные, чуть ниже плеч и серебристые, а брови густые и чёрные, как смоль; удивительная игра контрастов.

— Сегодня особенный день, — отвечает задумчиво, и смотрит на меня полными теплоты глазами, а на губах играет немного печальная улыбка.

— И что особенного в сегодняшнем дне?

Отец поджимает губы и вновь устремляет взгляд к ясному небу:

— Сегодня я даю вам с Дьеном своё благословение.

— Что?.. Дьен сказал тебе?

Отец не отвечает. Снова меняет тему:

— Смотри, — кивает вперёд, и я больше не вижу перед собой стеклянной стены, она исчезла, и в лицо вдруг ударил порыв тёплого ветра, разметав волосы в стороны. — Любая стена рушима, Эмори. Помни об этом. Любая. Стена. Рушима.

— Отец, что происходит?

— Я горжусь тобой, дочь, — подходит ближе и крепко сжимает в ладони мою ладонь, пронзительно глядя в глаза. — Мы с мамой всегда будем тобой гордиться.

— Да что… что ты такое говоришь? — тревожусь не на шутку. — Ты меня пугаешь.

— Страх не в опасности, он в нас самих, — раздаётся позади другой голос, — низкий, с хрипотцой, и я круто оборачиваюсь, но никого не обнаруживаю. А когда возвращаю взгляд отцу, то сдавленно вскрикиваю, зажимаю рот ладонью и, делая несколько шагов назад, в ужасе смотрю, как на белоснежной рубашке отца по центру груди расцветает бесформенное чёрное пятно.

— Страх не в опасности, он в нас самих, Эмори, — говорит отец, опасно улыбаясь, и его глаза вспыхивают неоном. Тем самым — цвета морской волны. А в следующий миг он разводит руки в стороны и прыгает вниз, в город, который охвачен огнём.

***

— ОТЕЕЕЦ!

— Всё хорошо, Эри… Всё хорошо, — звучит голос Дьена, и я оказываюсь в его крепких объятиях. — Опять кошмар приснился? Ты ведь говорила, они прекратились.

— Я… я…

— Ты не приняла лекарство, верно?

— Я…

Я не могу формулировать речь.

Вырываюсь из объятий Дьена, вскакиваю с кровати, едва не падаю, но вовремя хватаюсь за стальную спинку, делаю глубокий вдох и шагаю по тёплому деревянному полу к окну, чтобы отвесить шторы.

Яркий утренний свет заливает мою маленькую спальную, и крашенные в голубой стены вспыхивают словно неоновые, отчего тошнота вмиг подкатывает к горлу.

Впиваюсь ледяными пальцами в оконную раму и с силой зажмуриваюсь.

Меня трясёт, ночная рубашка намокла от пота, как и волосы, по щекам катятся слёзы и меня всё ещё сковывает от такого страха, какого никогда не испытывала.

— Эри? — ладони Дьена мягко опускаются мне на плечи. — Как ты, лисёнок?

Не могу ответить, в горле ком. Стоит лишь попытаться его сглотнуть, и я взорвусь от рыданий.

— Всё будет хорошо, малыш, — Дьен обвивается руками вокруг моей талии и притягивает к своей груди. — Ты справишься. Мы справимся.

Киваю, хотя совершенно не уверена в своей стойкости. Я раздавлена. Уничтожена не только морально, но кажется, что и физически. Чувствую себя слабой. Чувствую себя маленькой девочкой, которой хочется уткнуться носом в шею отца, вдохнуть его запах и почувствовать себя в безопасности.

Но моего отца больше нет.

Моего отца убили морты.

— Нам пора собираться, Эри. Похороны скоро начнутся.

— Ты… ты говорил отцу, что хочешь на мне жениться?

— Что?.. Нет. Не успел.

— Ясно.

— Прости, Эри.

— За что?

— Я должен был сделать это раньше, чтобы получить его благословение.

***

Оката

Три дня спустя похорон главнокомандующего Окатанских Чёрных кинжалов

— Что? Взять свои слова обратно?! Да ни за что! — Дьен вскакивает на ноги и ударяет кулаком по столу в малом зале советов. — Вы ведёте себя бесчеловечно, Рион! И вы можете судить меня за несоблюдение субординации, но… твою мать, ещё неделя не прошла, как у неё отец умер, а вы вызвали её на допрос?!! Да что вы творите?!

— Капитан! Вы переходите все границы! — поднимаясь из-за стола, яростно пыхтит в усы намал Ури, что вхож в управление Окаты и является главным советником по политическим вопросам. — За несоблюдение субординации вас могут разжаловать, и уж поверьте на слово…

— Я не при исполнении!!! — рычит на весь зал Дьен, и я спешу вмешаться, пока он не наломал ещё больше дров:

— Довольно! Хватит, Дьен! Покинь зал советов!.. Пожалуйста. — И тихо добавляю: — Я в порядке. Правда.

Дьен смотрит на меня так, словно я только что предала его самым жестоким образом, но уже спустя несколько секунд круто разворачивается, при этом сметая на пол стул, и большими шагами направляется к двери, хлопая ею напоследок так, что стены содрогаются.

— Простите его… — умоляюще смотрю на Риона. — Дьену тоже нелегко приходится. Мой отец он… он практически вырастил Дьена…

— Мы всё понимаем, Эмори, — смотрит на меня глазами-пуговками намал Ури, точно два острых кинжала в лицо втыкает. — Кончина вашего отца для всех нас стала ударом, и весь малый совет искренне соболезнует вашему горю, но мы дали вам достаточно времени, чтобы прийти в себя и ответить на наши вопросы.

Ури замолкает и переводит многозначительный взгляд на Верховного намала Риона, будто бы передавая ему эстафету говорить. А Рион, в свою очередь, занимая место во главе стола, смотрит на меня с нескрываемым подозрением, словно информация, полученная несколькими минутами ранее, до того, как «взорвался» Дьен, ложь, — не иначе.

В малом зале советов нет ничего, кроме стола, десятка сбитых вручную и покрытых чёрной краской стульев, и небольшого окна, которое на данный момент плотно закрыто (чтобы с улицы никто не вздумал подслушивать). Так что и я, и малый совет намалов вот уже минут двадцать с ног до головы обливаемся потом, но при этом и виду не подаём, какой дискомфорт это вызывает. И если на мне шорты и чёрная рубашка, то у этого квартета, на плечах тяжеловесные мантии, снять которые они по протоколу не имеют права, пока идёт заседание.

Сами же себе жизнь усложнили.

Допрос начался с категоричного заявления о том, что верить на слово пятилетнему ребёнку то же самое, что верить в байки о призраках, что так любят пересказывать в народе.

Доказательств нет, значит и призраков не существует.

Доказательств нет, значит и морт не спасал ребёнка.

Соответственно — лгу и я, и Аманда.

У девочки сотрясение мозга и сломаны обе ноги. Сейчас она находится в местном госпитале, но уже завтра её собираются перевезти в Тантум, ведь лучшие врачи именно там.

Со слов Аманды, когда на площади началась давка, её потоком снесло в противоположную от матери сторону, и уже через несколько мгновений сбило с ног волной спасающихся.

Что происходило дальше… девочка плохо помнит. Её топтали, пинали, и с каждой попыткой подняться, вновь вжимали в землю. Её попросту не замечали в толпе: маленькую, хрупкую…

Пока её не увидел он.

Морт, что разогнал толпу и бросился на помощь к человеческому ребёнку.

Даже мне это кажется немыслимым, что уж говорить о недоверии и сомнениях намалов?.. Да какие там сомнения! Они ни единому слову Аманды не верят! Как и ни единому моему слову тоже. Ведь морт не мог отпустить ни её, ни меня живыми, просто-напросто развернуться и уйти. Если бы морт действительно встал на нашем пути… больше бы не было кого лечить и кого допрашивать.

К слову, из клеток сбежали не все, а только четырнадцать рабов. Восемь из них мертвы, шестерых нейтрализовали парализующими дротиками. И если Дьен согласился с заявлением, что всё это — просто случайность, я же в это ни за что не поверю.

Это было подстроено. Уж слишком много совпадений. Сперва рафки напали на Шэлман, выдвинули условие — меня взамен на оружие, а уже через пару дней сами же подарили людям целый бункер с боеприпасами. Для чего? Для того, чтобы чётко обозначить: Вал и Сэйен не работают вместе. Вал — друг. Сэйен — враг. Но так ли это на самом деле?..

И вот народ в панике. Он напуган и не знает можно ли и дальше верить рафкам, после убийства «нашей» женщины. И что же в этой щепетильной ситуации предпринимают намалы в сотрудничестве с Валом?.. Верно. Они спускают с цепей мортов — тварей, которые одним своим эффектным появлением на площади и десятком жертв — не говоря уже о пострадавших, — оказываются способными одним махом заставить горожан позабыть о нападении рафков, привлечь внимание к более глобальной… трагедии.

Теперь люди не думают о рафках. Теперь они проклинают мортов.

Вот, что это было.

Вот, для чего это было.

Ради так называемого мира. Ради единства народов. Тьфу.

Мой отец погиб из-за их дурацкого плана!

Папа он… у него была язва. Стадия обострения, жгучие боли, слабость, повышенная температура…

Свидетели говорят, что на нём лица не было во время сражения, и… И…

Один из мортов сломал ему позвоночник ударом об колено, а после чего ещё и шею скрутил.

— Вы не услышите от меня ничего нового, — говорю предельно спокойно, а пальцами с такой силой сжимаю край стола, что суставы от боли стонут. — Всё, что видела и всё, что знала, я уже рассказала, и не один раз. Других показаний не будет.

— Не будет? — Рион многозначительно выгибает бровь, и я вижу, как в глубине его слегка раскосых глаз плещется угроза, хоть на губах и играет лёгкая улыбка. — Ты уверена, Эмори?

— Я не намерена кому-либо об этом рассказывать, — всеми силами стараюсь избавить голос от желчи. — Нам ни к чему вносить смуту.

Улыбка Риона становится удовлетворённой.

— Я рад, что ты понимаешь это, Эмори, — кивает. — Несмотря на то, что ты виде… что тебе почудилось, помни, кто твой истинный враг, а кто твой друг и защитник.

Сжимаю зубы до скрипа, но послушно киваю в ответ.

— У тебя будет ещё неделя, чтобы оплакать отца, после чего ты снова вернёшься в Шэлманский монастырь, и…

— Что? — не задумываясь, перебиваю Риона. — Нет, я… я не вернусь в Шэлман!

— Три месяца ты ещё должна отрабатывать наказание, — вставляет свои пять копеек коротышка-Ури, и двое других намала, соглашаясь с ним, кивают. — И не смей перебивать Верховного намала! Это верх невоспитанности!

— Всё в порядке, Ури, девочка переживает страшное горе, — Рион делает взмах рукой в сторону усатого коротышки, и тот, поджав губы, замолкает.

— Вы же не отменили Кровавый сезон! Значит, я не стану возвращаться в Шэлман! — ноги сами поднимают меня со стула. Не смотрю ни на кого другого, — только на Риона!

— Как это связано? И с… чего бы нам его отменять? — выждав паузу, Рион недоумевающе усмехается, и троица намалов в унисон подхватывают его смех.

— Ну да, — смотрю на их едва ли не с омерзением и с пониманием киваю, — после того, что случилось, интерес публики значительно вырос. Теперь бои будут пользоваться гораздо большим успехом, после того, как…

«После того, как вы заставили людей ненавидеть мортов ещё больше.»

— После того, как эти создания перебили столько наших, — заканчиваю иначе.

На самом деле я не знаю, что чувствую. Я запуталась.

Один из мортов убил моего дорогого отца, и я всем сердцем ненавижу его за это! Но в то же время, другой морт спас человеческого ребёнка, и это даёт мне повод полагать, что морты, как и люди, не похожи друг на друга, и у них далеко не одинаковый склад ума, как все мы о них думаем. А это значит… глупо винить их всех в том, что моего отца не стало.

И несмотря ни на что, я должна думать о том, как спасти Дьена, пока ещё не поздно! Потому что, потеряй я и его, и у меня больше никого в этом мире не останется.

У меня нет времени, чтобы горевать. Когда очень хочется.

У меня нет времени, чтобы оплакивать отца. Когда это всё, чего хочется.

Мне нужно заставить себя встать на ноги и сделать шаг вперёд. Потому что это необходимо.

— Рекрут? Ах, да-да, кажется, мы с твоим отцом обсуждали это, Эмори, — с сожалением улыбается Рион, — и твой отец был против.

— Моего отца больше нет, — заставлю голос не дрожать. — Теперь я вольна сама принимать решения.

— Что ж… — Рион проницательно смотрит мне в глаза. — Мне нравится твой настрой. Если справишься с отбором, станешь рекрутом, я противиться не стану.

— Благодарю, — склоняю голову. — Я могу идти?

— Да.

Шагаю к двери, когда Рион окликает:

— Эмори?..

Оборачиваюсь.

— Твой отец был мне хорошим другом и товарищем, — будто бы другим голосом говорит Рион и смотрит с вполне искренним сожалением. — Мне жаль. Мне очень жаль, что так вышло.

Захлопываю за собой дверь зала советов и сходу на кого-то налетаю.

— О, простите… Я вас не заметила, — виновато склоняю голову и спешно отступаю назад, уступая дорогу предводителю рафков.

— Ну что ты, милое дитя, ничего скверного ты не совершила, — раздаётся в ответ лилейный голосок, манерно растягивающий слова, пока я смотрю на блестящие чёрные туфли альбиноса и пытаюсь справиться с накатывающими слезами. — Допрос уже закончен? Я могу повидаться со стариной Рионом?

Медленно, с опасением поднимаю глаза, скользя взглядом по долговязой фигуре рафка, что в этот раз облачился в красный и крайне экстравагантный костюм с высоким стоячим воротом и блестящими пуговицами и уже собираюсь ответить, как…

Вал подносит ко рту руку, в которой держит большое зелёное яблоко, и с громким характерным звуком вгрызается в него зубами.

— Ничего не могу с собой поделать, — в глубине его полупрозрачных серых глаз, едва заметно вспыхивают огоньки пламени, а уголков губ касается загадочная улыбка. — Привычка одного моего старого друга, — яблоки. Не свежина, конечно, но на вкус довольно неплохо, — добавляет, протягивает надкусанное яблоко застывшей в потрясении мне, открывает дверь зала советов и, прежде чем за ней исчезнуть, тихонько добавляет напоследок:

— Тебе нехорошо? Ты выглядишь напуганной, дитя.

— Я… н-нет, всё в порядке, — отвечаю сдавленно, и улыбка альбиноса становится будто бы понимающей.

— Страх не в опасности, он в нас самих… Эмори. — И дверь за альбиносом захлопывается, оставляя меня одну в тёмном коридоре.