Окатанский боец

Елена Филон, 2018

Он – морт, бездушное существо с горящими глазами, чёрной кровью и жаждой убивать. Боец, вынужденный сражаться насмерть в бойцовской яме против своих же сородичей. Он – ошибка нового мира, дитя самого дьявола. Так я думала… пока не увидела слёзы в глазах чудовища. Пока не поняла, что у мортов тоже есть душа. Меня зовут Эмори. И я собираюсь пойти на службу в бойцовские ямы, чтобы помочь пленённому морту сбежать из Óкаты. Я буду верить, что поступаю правильно, даже не подозревая о том, что мой поступок может стать началом нового конца света. И началом печальной истории о большой запретной любви.

Глава 4

*Радио-апокалипсис*

*Зомби-волна *

Track # 4

Milck — «Devil, devil»

Сообщение: «Холодные звёзды кружатся над головой. Острые, жестокие, насмехающиеся. Иссиня-чёрный холст служит им идеальным фоном. Идеальные звёзды на идеальном фоне идеальной ночи. Идеальное покрывало для мертвецов. Д.».

***

— Зачем ты это делаешь? — Кричать не имеет смысла. Криком можно лишь до крови содрать горло, но так и остаться неуслышанной. Никем, кто бы мог помочь. Кто мог бы избавить от пытки, что приготовил для меня Брей.

— Ты не посмеешь! — избиваю ногами воздух, не дотягиваюсь до рафка, который зажигает керосиновую лампу, якобы для того, чтобы мне в темноте было не так страшно… Не так страшно, чёрт побери, когда этот здоровый урод будет калечить моё тело! — Позови, Сэйен! Слышишь?! ПОЗОВИ ЕЁ! У нас с ней договор! Ты не должен… ты не имеешь права причинять мне вред!

Брей бросает на меня мрачный взгляд из-под бровей и нехотя отвечает:

— Вообще-то я здесь по её приказу, Рыжик. По приказу Сэйен. Обломчик, да?

Бред.

Какой-то бред! Абсурд!

На запястьях затянута толстая цепь, другой конец которой пристёгнут к мощному крюку в потолке, так что ноги мои с трудом достают до пола, и каждая мышца в теле натянута струной. Дрожу. Обливаюсь холодным потом и умоляю рафка не делать того, что задумал… того, что было велено!

Наконец слышу объяснения:

— Намалы не поверят, если пленница вернётся так скоро, да ещё и без единого повреждения, сечёшь? — щуря один глаз, взирает на меня Брей и вновь кривится будто бы ему невыносимо брезгливо даже просто рядом со мной находиться.

— Никто и так не поверит, что вы отпустили меня живой и даже не попытались выдвинуть условия! — не теряя надежды, хриплю срывающимся голосом. — В этом нет смысла!

— Условия были выдвинуты час назад, лапуля, — равнодушно отвечает Брей. — Разумеется, для отвода глаз, нам на хрен не сдались ваши боеприпасы, но… звучит логично, скажи?

— Меня в обмен на боеприпасы?

— Отказали, — рявкает Брей и сплёвывает на пол. — Другого и не ожидалось. Папашик твой, видать, решил забить на тебя болт, ха! — басисто смеётся и глазами алыми сверкает. — Но… поспешил заверить, что, если Рыжик его сдохнет — переговоров и пленников больше не будет. Смерть. В чистом виде.

— Это запугивание. Армия и с места не сдвинется без приказа Верховного намала! А тот не отдаст приказ, пока не состоится полное собрание всех лидеров Альтури, — тяжело, отрывисто дышу. Капельки пота срываются с кончика носа и подбородка, футболка на спине прилипает к телу…

— Ты чё, думаешь, мы ващщще идиоты? — один глаз щурит. — Это и бабке моей понятно! Но нам-то на руку! Притворимся даунами и живой тебя им вернём, мол «Пардон, ошибочка вышла».

— Это не логично.

— Это весело. И это даст нам время, пока отбросы Окатанские мозжечки свои в кучку собирать будут, соображая, какого чёрта это вообще было.

— Отбросы? — шиплю презренно. — Ты родился человеком! Твоя мать была человеком! Так как ты мо…

— Человек — звучит гордо, а рафк — перспективно, — перебивает. — Я за перспективы.

— Почему здесь так жарко?

— Это я горячий парень, — подмигивает.

— Почему так жарко?!

— Вот же доставучая! — вздыхает раздражённо. — Так ты вырубишься быстрее, ясно?! Да, кстати, Сэйен просила передать, что по возвращению в свой муравейник сможешь использовать полученные от меня-ублюдка травмы, как причину желания стать солдатом, ну, вроде как… сильнее стать хочешь, отомстить и тому подобная херня, усекла?

— Усекла.

— Вот и ладненько.

— Этого не избежать? — выдыхаю практически утвердительно.

— Не-а, — качает головой Брей и ещё успевает заранее принести извинение, прежде чем его кулак рассекает горячий воздух и с глухим звуком врезается мне в живот.

***

Альтури, Южная граница

Линия горизонта на востоке вспыхнула алым, и первые лучи восходящего солнца золотыми стрелами пронзили грязно-серое небо, прогоняя с него остатки ночи, пряча за лиловыми облаками огоньки звёзд.

В Новой эре рассветы всегда такие — яркие, пламенные. Мама часто сравнивала их с пожаром, что каждый день разгорается на исходе ночи и огибает землю кольцом. А мы в этом кольце, маленькие, как чёрные точки на карте. На привязи, существуем без возможности выбраться за границы, лишённые большей части нашего дома, но живые. Всё ещё сражающиеся за место под солнцем.

У моей мамы была своя философия на тему жизни и смерти; она верила, что огонь способен приносить не только смерть и бедствия в этот мир, но ещё и избавление, очищение души, её реинкарнацию. Моя мать хотела стать птицей. Сильной, выносливой и свободной настолько, что границ для неё не существовало бы. Однажды на рассвете, она вспарила бы высоко в небеса и, рассекая большими крыльями дымку облаков, пронеслась над огненным кольцом попутно ветру. Это и была бы — её свобода, её победа.

Но всё сложилось иначе.

Мою мать убил не огонь, а пневмония, так что вряд ли она стала птицей.

— Эй, ты там жива? Чего заглохла-то? — выводит меня из раздумий бас Брея, что тащит меня на спине пересекая пустыню Мёртвых земель по направлению к южной границе.

— Жива говорю?! — рявкает, притормаживая и силой встряхивает моё покалеченное его же кулаками тело. — А будешь молчать, я тебя на двоих своих топать заставлю, поняла? Нашла себе лошадь ездовую, мать твою!

— Я тебя и не просила, — практически беззвучно отвечаю, едва ворочая языком в пересушенном рту.

— Чё ты там вякнула?!

— Жива, — хриплю громче, просто чтобы избавить себя от вопросов. Просто, чтобы Брей молча выполнял то, что было приказано ему Сэйен. А это — доставил меня к границе и свалил обратно к чёртовой матери.

Но, кажется, Брей и не думает затыкаться.

— Вы там с мисс Крутышкой всё порешали? Ну, там, план действий и всё такое…

— Зачем Сэйен тот морт? — Не знаю, на что рассчитываю, спрашивая об этом рафка, который умом не блещет. Хотя… может поэтому и спрашиваю?..

Кашляю. И грудь тут же стягивает от боли.

— Нормально всё с твоими рёбрами, — тут же комментирует Брей, топая по занесённому золотистым песком участку суши. — Я аккуратно бил, нежно. Через пару дней будешь, как новенькая.

— Зачем Сэйен тот морт? Что-то личное?

— Личное? — Брей вдруг заходится в таком громком смехе, что у меня все внутренности в такт ему содрогаются и приходится прикусить губу, чтобы не вскрикнуть от болезненных ощущений. — Что личного может быть у убогого морта и Стальной королевы?

— Стальной королевы?

— Баба со стальными яйцами, — резко обрывает свой смех. — Всё, заткнись, почти на месте.

Стальная королева. Слухи о ней давно ходили в народе, но я и подумать не могла, что женщина, которая славится своей жестокостью по отношению к своим же сородичам, никто иная, как… та самая девочка, что родилась и выросла в Тантуме. Та самая, что была изгнана сразу после вступления в силу декрета о запрете проживания на территории человеческой расы, кого-либо с нечистой, или смешенной кровью.

Сэйен — одна такая в своём роде; этим, и родителями-героями, и была известна.

Я думала, она умерла.

Лучше бы она умерла.

Брей останавливается, и мои ноги ступают на землю.

— Граница. Топай, давай, Рыжик, — кивает вперёд. — Через сто метров появишься на радарах, тогда просто стой и жди, пока за тобой прикатят, поняла? ПОНЯЛА?!

— Да, — нехотя отвечаю, глядя на одинокую вышку, виднеющуюся на фоне белеющего неба.

— Ну, давай, — раздаётся мощный хлопок одновременно с ударом по плечу, и мне едва удаётся устоять на ногах от такого «нежного» рафьего прощания. — И это… того… зла не держи, короч, — мямлит, отдаляясь, и смотрит куда угодно, только не мне в глаза. — Я против людей ничего не имею. Это… всего лишь выживание.

***

Через три дня рафками будет обнаружен ещё один военный бункер под завязку набитый оружием.

Рафки сделают людям такой большой подарок, сразу после того, как их же сородичами было совершенно нападение на Шэлман.

Совпадение? Не думаю.

Но намалы, конечно же, закроют на это глаза.

Как и на то, что меня вернули живой…

«Кто в этом мире не совершает ошибок?.. — скажут они. — Каждый заслуживает прощения, если вовремя её исправит».

***

Пять дней спустя

Óката, центральная площадь

День единства народов

— Пойдём, я отведу тебя домой, — Дьен берёт меня за локоть и тянет подальше от возбуждённой толпы, собравшейся на центральной площади Óкаты для празднования Дня единства народов. То есть — людей и рафков. Ну, рафков, — тех самых ребят, что несколько дней назад совершили нападение на Шэлман и убили женщину, которая в жизни своей ничего дурного не сделала.

О, всё во мне негодует от возмущения. Но и решение, что было принято советом намалов, я тоже понять способна. Они не хотят сеять панику в народе, не могут сказать людям правду, ведь тогда те вновь почувствуют себя незащищёнными. Но и закрыть глаза на эту проблему они тоже не имеют права!..

Отец ничего мне не говорит…

Разбирательство по делу нападения на Шэлман идёт полным ходом, но… за закрытыми дверьми. Без оглашения решений.

На первом допросе я рассказала всё, что видела, всё, что слышала, всё о том, где была, за исключением… за исключением нашего с Сэйен разговора и выдвинутого мне условия. Потому что я не могу рисковать Дьеном, самолично ни в чём не разобравшись. Потому что я даже родному отцу больше не верю, после того, как он отказался говорить со мной на тему чумы в двадцатых годах.

«Не сунь нос не в своё дело, Эмори, — сказал он мне категорично. — А будешь сунуть, знай: я не всегда смогу тебя защитить».

— Что ты делаешь, Эри? — шепчет Дьен, глядя на меня с осуждением и качает головой.

— Я? Ничего. Пришла на праздник.

— Нет, — Дьен тяжело вздыхает. — Я не это имею в виду. Что происходит, Эри? С тобой. Что происходит с тобой? У тебя даже синяки пройти не успели, а ты… ты уже творишь чёрте что. Я знаю, ты не на праздник пришла. Ты пришла в библиотеку. В закрытую библиотеку, я видел, как ты лезла в окно…

— И что? С каких пор читать запрещено законом? — пытаюсь отвечать сдержанным тоном, но, чёрт, стоит только подумать о том, что, возможно, прямо в эти минуты Дьен умирает, и меня начинает трясти, ум за разум заходит.

Дьен делает шаг вперёд, вынуждая меня отступить и вжаться спиной в стальную дверь закрытой в праздничные дни швейной мастерской, упирает руки по обе стороны от моей головы и лицо ниже к моему склоняет.

— Что с тобой происходит, Эри? — спрашивает обеспокоенным шёпотом, пристально в глаза глядя. — Рекрут?.. Не успела ты вернуться в Óкату, и сходу в рекруты записалась?

— На службу может пойти любой желающий, при условии…

— Не надо мне рассказывать условия набора! — рычит Дьен, в карих глазах вспыхивают огоньки недовольства. — Ты… Просто… Чёрт… Просто моя девушка не должна быть солдатом! Я не для этого тебя самообороне учил! А отец?.. Об отце своём ты подумала? Да он чуть с ума не сошёл от волнения, когда эти… рафки утащили тебя чёрт пойми куда.

— Вот именно, — решительно смотрю на Дьена. — Именно поэтому я хочу стать сильнее. Я хочу, чтобы отцу больше не приходилось за меня волноваться.

«На самом деле, всё, что мне нужно, это отработать пару месяцев в бойцовских ямах и после чего, надеюсь, я вновь стану просто твоей девушкой, Дьен. Я должна выяснить, что ложь, а что — правда.»

Более того, совет на моей стороне. Им понравилась идея провести последние несколько месяцев моего наказания не в Шэлманском монастыре, а в Окате, на службе у закона. Среди женщин добровольцев мало, но если уж одна из них выказывает желание принести пользу обществу не за швейным станком, а в рядах городских защитников, то почему бы и нет?..

— Всё будет хорошо, — говорю самое бессмысленное из всего, что могла сказать, ныряю Дьену под руку и шагаю по узкой гравийной дорожке промышленного района обратно к площади, где с минуты на минуту должно начаться выступление Верховного намала.

Оборачиваюсь.

Дьен так и стоит у дверей в мастерскую с опущенной головой и упёртыми в дверь руками. На нём парадный мундир, который от повседневного отличается лишь золотого цвета пуговицами и блестящей нитью на рукавах, но я должна была заметить раньше, и сказать, что ему идёт…

Новая эра не предусматривает за собой разнообразия в одежде, солдаты на границах и в оцеплении с виду ничем не отличаются от гражданских, но вот отряды Чёрных кинжалов было решено выделить, ведь в их состав входят лучшие бойцы Альтури — гордость человечества, наша сила, — соответственно и привилегий они не лишены. Чёрные брюки, чёрная рубашка, и китель: с красными пуговицами в обычные дни, с золотыми в праздничные. Чем выше по званию, тем и обмундирование лучше, — всё просто.

Однако одно остаётся неизменным… Чёрный — их главный цвет. Цвет Кинжалов. Символ того, что одежда их и лезвие клинков в крови врага. В крови мортов.

Надо было сказать Дьену, что ему идёт парадный мундир…

На площади ещё более шумно. Разве, что самый большой лентяй в Окате, любитель послеобеденного сна, не явился на праздник.

Организаторы потрудились на славу. И неспроста, ведь в этом году именно Óката выбрана местом проведения основного торжества из всех городов на территории Альтури.

Специально для ярмарки женщины Óкаты всю ночь готовили угощения, от которых теперь ломятся прилавки; возле них на данный момент и происходит основное столпотворение. Небольшой островок сцены, установленный прямо у подножья городской ратуши украшен цветами и плакатами, с выведенными от руки красивым почерком надписями: «День единства народов!», «65 лет!», «Рафки и люди! Вместе — в мирное будущее!».

— Тьфу! Только краску перевели, — слышу бормотание какого-то старичка, что с явным отвращением разглядывает плакаты. — Лучше бы забор мне покрасили, ироды.

Многие, уверена, сейчас разделяют его мнение, особенно это касается «старой гвардии», они-то не понаслышке знают, какие на самом деле рафки жестокие существа.

Мирное соглашение заключалось дважды. Первое — в двадцатых годах, но мир длился недолго, так как разногласий оставалось слишком много, всё ещё велась борьба за территорию, да и плюс ко всему началась чума, что в народе прозвали бесовой (рафки ей не подверглись). Тогда рафки и отвоевали у людей часть Зелёных земель и колонизировали её, объявив, что будут убивать каждого, кто придёт к ним с оружием, и пожмут руку каждому, кто придёт с миром и желанием стать их собратом. Тогда же по периметру наших городов вновь были активированы глушители — приборы, работающие на солнечных батареях, что способны подавлять сверх способности рафков, напрочь отключая их доминанту.

Глушители работают и по сей день.

Второй мирный договор был заключён шестьдесят пять лет назад. С тех пор мы, вроде как, и живём в мире и согласии, однако теперь я задумываюсь над тем, сколько на самом деле проходило тайных заседаний совета после нападений… вроде того, что случилось недавно… Но кто скажет нам правду?..

Верховного намала не смутило даже то, что меня отцу вернули не в мешке для трупов и разобранную на кусочки, а в относительной целости и сохранности, да ещё и до границы «подвезли».

Что-то подсказывает мне, что Верховным намалам известно гораздо больше, нежели моему отцу и другим приближённым к совету. Нежели всему нашему народу.

Что-то подсказывает мне, что грядут перемены. Глобальные, но вовсе не радужные.

— Приветствую вас, друзья мои! — оглашает мужчина, что поднялся на сцену. Разводит руки в стороны и ждёт, пока толпа стихнет. Толпа, что издавна приучена молчать, если говорит Верховный намал.

Речь его будет длиться минут десять и ничего нового ни один из нас сегодня не услышит. Каждый год в речи меняется лишь порядок слов, но смысл остаётся тем же, поэтому, вместо того, чтобы вникать в суть того, что наизусть знаю, — в нашу историю — я разглядываю его одежду, его украшения, начищенные до блеска ботинки, часы на запястье, и мысленно усмехаюсь, ведь всё это так нелепо смотрится.

Верховный намал считает, что достоит носить на себе украшения наших предков, и не только в праздничные дни, но и в обычные. Как-то раз он заявил во всеуслышание, что таким образом отдаёт дань уважения героям войны, демонстрируя на публику реликвии из мира времён до Конца света. Отец же говорит, что это просто привычка, которая не делает Риона плохим человеком.

Рион-Гектор — полное имя Верховного намала, что был назван так в честь своего прапрадеда, одного из основателей Тантума. Я видела портрет того великого человека и их внешнее сходство действительно удивляет. Что вряд ли можно сказать о моральных качествах.

Толпа взрывается аплодисментами, а Рион в ответ улыбается ещё ослепительнее. Проводит ладонью по блестящей чёрной лысине и обводит народ горящим взглядом карих глаз. «Мой народ», — как он часто говорит с гордостью.

— Привет, — раздаётся в этот момент рядом с ухом, и я обнаруживаю Дьена, который слегка неловко улыбается, обнимает меня сзади за талию и притягивает к груди. — Прости, Эри. Я слегка погорячился, — добавляет, целуя меня в висок. — Мне нравится твоё платье. Зелёное, в цвет самых красивых глаз на свете.

— А тебе идёт парадный мундир, — поворачиваю голову и ласково улыбаюсь Дьену. — Прости и ты меня. Я сама не своя в последние дни.

— Я понимаю, лисёнок. Всё хорошо, — мягко целует меня в губы и кивает на сцену. — Смотри. Сейчас начнётся самая интересная часть.

— И что они придумали?

— Смотри-смотри.

ЧТО?!

Они пригласили рафков?

Это не шутка?

Глазам своим поверить не могу!

Нет… то есть, сохранять видимость единства народов для того, чтобы не испугать тот самый народ, — наш народ — это одно, но… приглашать на праздник рафков, после того, что их собратья вытворили всего несколько дней назад?!..

Серьёзно?

— Это ведь шутка? — шепчу, огромными глазами наблюдая за тем, как на сцену выходит троица бледнолицых во главе ни с кем иным, как с самим предводителем рафков! С самим Его Превосходительством Валом, каким он сам себя провозгласил.

Холодок проносится по коже от одного его вида. Но судя по тому, что глаза его сейчас не похожи на два жерла вулкана, глушители выключать не стали и это немного успокаивает. Сейчас глаза Вала кажутся такими же бесцветными, как и он сам.

Белые, как первый снег волосы искрятся в солнечных лучах, бледная кожа, бледные губы, белые брови и даже ресницы. В белоснежный костюм удивительно правильного покроя облачился рафк, каких не шьют ни на одной из фабрик в Альтури. Словно у него в рядах припасен личный портной, или какой-нибудь талантливый модельер из прошлого, который лично шьёт для предводителя рафков лучшие наряды! Впрочем… всё возможно.

Как рафк-альбинос также известен предводитель расы бледнолицых. Человек, что был заражён не одним из созданий нового мира, а вирусом, что послала на Землю Mortifero ещё в первое своё пришествие. А это значит, что этому рафку уже около двухсот лет и он имел честь быть знакомым с каждым бывшим Верховным намалом и прежним — самым первым, — руководством Тантума.

До невообразимости тщеславный тип, эпатажный, вульгарный, любит играть на публику, а речи его настолько завораживающе сладки, насколько и отталкивающе омерзительны. «Актёр», — иногда так говорит о нём отец. «Живая легенда», — с восхищением говорит о нём Верховный намал. «Фрик с лицом и манерами принца голубых кровей, и чёрной душой, как у самого Дьявола», — вот кем считаю его я.

— Бояться нечего, Эри. В Окате работают глушители, — успокаивающе шепчет на ухо Дьен. — Расслабься, ничего плохого не случится. После одного из советов, на котором присутствовал Вал, он сам изъявил желание поучаствовать в празднике.

— Значит, альбинос в курсе, что натворили его сородичи?.. — скорее не спрашиваю, а заключаю, но Дьен всё же отвечает:

— Да. Он заявил, что нападение группки рафков на Шэлман ни к нему, ни к его колонии никакого отношения не имеет, и он лично займётся поисками бунтовщиков и призовёт к ответу.

Судя по всему, Риона это более чем устроило. Только посмотрите на него! Весь светится от радости! Как устроило и то, что в рядах нападавших рафков был морт! Никто даже удивляться такой новости не стал, все разве что-то переглянулись многозначительно и быстренько перешли к следующему вопросу.

— Так что насчёт тебя, м? — руки Дьена крепче обвиваются вокруг моей талии, а горячие губы прижимаются к уху. — Нашла в библиотеке то, что искала?

— Нет, — отвечаю честно, не сводя глаз с альбиноса на сцене, который сейчас переговаривается о чём-то с Рионом и улыбается не менее счастливо.

— И что же ты искала, м? — интересуется Дьен.

— Да так… кое-какие записи, — решая не уточнять какие именно, отмахиваюсь. Вряд ли Дьен поймёт, скажи я сейчас, что я ни с того ни с сего интересуюсь подробностями чумы в двадцатых годах.

— Эри? — несмотря на то, что сам предводитель рафков приступает к своей праздничной речи, Дьен разворачивает меня к себе, берёт лицо в ладони и с такой теплотой и любовью смотрит в глаза, что сердце с новой силой щемит. Ведь я всё ещё не знаю: правду сказала Сэйен, и мой Капитан уже сейчас на волоске от гибели, или же весь наш с ней разговор и яйца выеденного не стоит.

— Эри… — ласковая улыбка касается губ Дьена и он припадает лбом к моему лбу. — Я люблю тебя. Ты же знаешь, как сильно я люблю тебя, лисёнок?

Киваю, с той же нежностью улыбаясь в ответ. А сама могу думать лишь о том, каким способом мне получить капельку крови Дьена для проверки, так, чтобы не вызвать подозрений. Так чтобы он не решил, что его девушка окончательно спятила.

— И я думаю… — в глазах Дьена заискрилось солнце, а улыбка стала ещё обворожительнее. — Я думаю… Нет, я хочу спросить тебя кое о чём важном…

О, нет…

— Дьен, постой, я…

— Ты станешь моей женой, Эри? — заканчивает свой вопрос Дьен, и не успеваю я и звука из себя выдавить, как в толпе раздаётся душераздирающий женский вопль, полный дикого ужаса, а следом крик:

— Морты! МОРТЫ НА ПЛОЩАДИ!!!