Окатанский боец

Елена Филон, 2018

Он – морт, бездушное существо с горящими глазами, чёрной кровью и жаждой убивать. Боец, вынужденный сражаться насмерть в бойцовской яме против своих же сородичей. Он – ошибка нового мира, дитя самого дьявола. Так я думала… пока не увидела слёзы в глазах чудовища. Пока не поняла, что у мортов тоже есть душа. Меня зовут Эмори. И я собираюсь пойти на службу в бойцовские ямы, чтобы помочь пленённому морту сбежать из Óкаты. Я буду верить, что поступаю правильно, даже не подозревая о том, что мой поступок может стать началом нового конца света. И началом печальной истории о большой запретной любви.

Глава 1

Четыре года спустя

Альту́ри, деревня Шэлман, окрестности Тантума*

160 год от начала Новой эры

*Тантум — первый пригодный для жизни город, заселённый людьми в начале Новой эры, зелёный «остров» на территории бывшей Европы, выжженной сверхвспышками на солнце, во времена первого пришествия Конца света. Город, где было заключено мирное соглашение с рафками.

*Радио-апокалипсис*

*Зомби-волна *

Track # 1

IAMX — «Dead In This House»

Сообщение: «Привет всем ровно стоящим, не зеленолицым, не пахнущим гнилью, и моющимся время от времени… В общем, привет всем представителям рода человеческого. Д.».

***

— Что прострелить вам в первую очередь, капитан? Ногу? Плечо? Или… может быть сразу целиться в голову? Уверена, мои навыки не должны вызывать у вас сомнений. Пуля попадёт точно в цель, стоит только дёрнуться.

— А вы уверены в себе.

— У меня был отличный учитель.

— Ладно, хватит. Как насчёт того, чтобы просто опустить пистолет и вернуть его мне, Эри, пока твой отец действительно не сделал из меня живую мишень, м? — Дьен, устало улыбаясь, делает шаг вперёд и протягивает руку за пистолетом. — Или хочешь, чтобы я забрал его у тебя силой?

— Не очень-то здравомысляще угрожать вооружённому бойцу, капитан! — обхватываю пистолет второй рукой и направляю дуло чуть выше основания шеи. — Один выстрел, и вы труп.

— Бойцу? — переспрашивает Дьен с насмешкой. Он всегда смеётся надо мной, считая, что женщина бойцом быть не может, только если у неё нет горы мускул и желания пришить себе член.

— Опусти пистолет, Эри, — повторяет настойчиво, а я головой качаю.

Тишина. Так тихо, что слышу, как лёгкий ветерок шумит листвой в редком леске неподалёку, а у подножья холма, на котором проходит наша тренировка, журчит молодой ручей.

— Ну ладно, сама напросилась, — вдруг говорит Дьен, делает резкий выпад вперёд, и я опомниться не успеваю, как пистолет выпархивает из рук, а я оказываюсь прижатой лопатками к влажной земле, от которой пахнет недавно прошедшим дождём и сочной травой.

— Это было нечестно, — щурясь от ослепительно яркого солнца, сдуваю прядь волос с лица и жду, пока Дьен соизволит слезть с меня, но тот, кажется, и не думает шевелиться.

— Я сделал это нежно, — улыбается, и так чертовски обворожительно, что сердце биться чаще начинает.

— Всё равно, это было нечестно.

— Ученику никогда не превзойти своего учителя, — карие глаза лукаво блестят, а уголка губ касается игривая ухмылка, когда Дьен обхватывает мои запястья пальцами и заводит руки за голову.

— Советую тебе признать свою теорию ошибочной, капитан, или же прямо сейчас согласиться с тем, что в таком случае и тебе никогда не превзойти моего отца, — довольная собой улыбаюсь в ответ.

Тоненькая впадинка появляется между бровей Дьена; видимо тот всерьёз задумался над моим умозаключением, а я, пользуясь моментом, наслаждаюсь его близостью и наблюдаю, как в густых тёмных волосах плещется солнце, окрашивая макушку золотом, что так и хочется пропустить мягкие локоны сквозь пальцы.

— Не только твой отец был моим учителем, — заключает, поразмыслив, но и слова мне вставить в ответ не даёт: тут же наклоняется ниже и закрывает мой рот страстным поцелуем, точно зная, что это вмиг лишит меня возможности соображать адекватно, вскружит голову, и уж точно заставит забыть о каком-то там глупом споре.

Его губы всегда горячие. Удивительно мягкие и нежные, о чём совершенно нельзя подумать, глядя на суровую внешность солдата не раз побывавшего в горячих точках и на защите границы…Дьен даже сражался на жуткой, кровопролитной бойне, когда несколько месяцев назад морты направились в сторону Óкаты, отказавшись идти на переговоры. Не знаю, чего они собирались добиться столь глупой стратегией, сравнимой разве что с заведомо известным полётом в пропасть, осознанным самоубийством, потому что армия людей слишком хорошо вооружена, чтобы быть поверженными, и плюс ко всему на нашей стороне рафки. А рафки — это уже гарантия победы.

Мне рассказывали, что на том сражении Дьен чуть не погиб, закрывая собой главнокомандующего, — моего отца. За этот подвиг ему дали звание капитана, и теперь я не перестаю его так называть. А я, когда в том году Дьен приехал в Тантум повидаться со мной, наградила его нашим первым поцелуем. И навсегда запомнила вкус губ моего Дьена: сладковато-мятный. Каждый раз, когда он меня целует. В Óкате на фабрике женщины научились делать мятные леденцы детишкам на радость, но и Дьену они пришлись очень кстати; в кармане его брюк всегда найдётся парочка. Дьен говорит, что после определенного количества убийств, что он совершил, его повсюду преследует не только запах крови, но и железный привкус чувствуется на языке, поэтому он нашёл спасение в мятных леденцах.

Задумавшись, пропускаю тот момент, когда Дьен отрывается от моих губ и смотрит с долей укора.

— Опять в облаках витаешь?

— Да. Потому что ты рядом, — соблазнительно улыбаясь, притягиваю его к себе за шею и вновь припадаю к губам в поцелуе.

Ладонь Дьена скользит вниз по моему животу, пока не добирается до края рубашки, проворные пальцы забираются под ткань и уже рисуют узоры на покрывающейся мурашками коже. Всё выше, к небольшой груди, пока не сжимает её в ладони, и волна жара вмиг проносится по телу.

Если отец узнает об этих встречах, нам обоим конец. Мне уже двадцать, но я всё ещё нахожусь под неусыпным контролем отца, после того, как едва не умерла четыре года назад. И пока моя ссылка в Шэлманский монастырь не закончится, он строго-настрого запретил мне иметь какой-либо физический контакт с мужчинами. А Дьену запретил навещать меня, когда тому вздумается.. Но… мы оба ослушались, и в случае чего, лучшее, что светит Дьену, это разжалование и перевод в какой-нибудь городской патруль, а я… а я, скорее всего, останусь в монастыре до конца своих дней. Буду учиться быть полезной обществу женщиной, читать книги, вышивать крестиком и тому подобное.

И всё из-за этой войны… У людей нет права выбора! Нет свободы слова! Ничего личного нет!

— Эрииии?

Снова не заметила, как ласки Дьена прекратились, и он взирает на меня хмурым взглядом. Совершенно не могу сконцентрироваться на настоящем, когда мысли о прошлом и возможном безрадостном будущем врываются в голову.

— Опять о своих мортах думала? — шумно выдыхает Дьен, садится на траву, свешивает руки с колен и с мрачным видом смотрит на простирающийся в долине лес.

И я вздыхаю. Приседаю рядом и принимаюсь наматывать на палец длинную травинку.

— Я не о мортах думаю. А о том, что живых в этом мире осталось слишком мало, чтобы и дальше убивать друг друга.

— Каждый раз одно и то же, — головой качает Дьен. — Почему каждая наша встреча заканчивается разговором о справедливости и о каких-то долбаных мортах? Эри! Ты забыла, в каком мире мы живём? Аа-а, нет, — ты забыла, что мы всё ещё пытаемся выжить! Человечество всё ещё пытается выжить, как и наши предки выживали!

— Так может… для этого нам всем всего-то нужно вспомнить, что такое… не убивать?

Взгляд Дьена наполняется укором:

— А как насчёт тварей, что по лесам бегали, жрали людей и обращали в себе подобных?.. А? Если бы рафки не истребили их всех до единого, ты бы и тех жалела? И для тех пощады просила бы?

— Но, я…

— Морты ничем не лучше тварей, Эри, — перебивает Дьен и шумно вздыхает, потирая переносицу подушечками пальцев. Берёт меня за руку и смягчается: — Я лишь хочу, чтобы ты поняла… стоит нам опустить оружие и попытаться заключить союз с мортами, всё это обернётся новой войной, вот только жертв будет гораздо больше, понимаешь?.. Пока наши отряды сдерживают их на границах, в городах спокойно. А стоит мортам переступить порог города и…

— Они уже в городе! — в этот раз перебиваю я, выдёргивая свою руку из руки Дьена. — Морты в Óкате, Дьен! Давно! Дерутся в ямах насмерть! Или ты забыл?

— Как я мог забыть, если одна из этих тварей едва не убила тебя?! — рычит Дьен, скрипя зубами, а в карих глазах полыхают язычки ненависти к существам, которых он и сам убивает подобно тараканам под ногами.

— Тогда ты должен помнить и то, что один из них меня тогда же и спас!

— Хватит, Эри! Мы обсуждали это сотни раз. Он не тебя спасал, а свою шкуру и шкуры тех, кого приговорили бы к сиюминутной смертной казни в расплату за убийство дочери главнокомандующего Кинжалов!

— Да почему ты так в этом уверен?!

— Потому что у мортов нет сострадания! И в особенности к нам, — людям!

— Чушь! — Уже практически срываюсь с места, чтобы вернуться в деревню, где ещё два месяца придётся влачить своё жалкое существование, молясь хрен пойми каким Богам, как со стороны Тантума раздаётся настолько мощный взрыв, что земля содрогается, а изо рта невольно вырывается крик.

Секунда. И Дьен оказывается рядом, хватает меня за руку и тащит за собой вниз по склону в направлении деревни, когда… БАХ! Взрыв раздаётся снова.

— Беги в деревню!!! — круто развернув к себе, кричит мне в лицо. — Живо, Эри! ЖИВО В ДЕРЕВНЮ!

— А ты? — смотрю на него огромными растерянными глазами.

— Я в Тантум! А ты в деревню, поняла? ЭРИ! — рывком указывает в противоположную сторону леса. — БЕГОМ!

В такие моменты хочется послать Дьена к чёртовой матери, выхватить из-за пояса пистолет и отправить в деревню его! Я не для того стрелять училась и техники боя усваивала, чтобы вот в таких вот обстоятельствах отсиживаться в кустах, поджав хвост.

В этом мой отец и Дьен так похожи…

БАХ!

— ЭРИ!

— Осторожно там… пожалуйста! — кричу Дьену умоляюще, разворачиваюсь и со всех ног бегу в Шэлман.

Ветки бьют по лицу, царапая кожу, лёгкие горят огнём от частых отрывистых вдохов, ноги то и дело спотыкаются о мощные корни и поскальзываются на траве. Падаю, взрыхляя пальцами землю, и раз за разом стёсываю в кровь голые колени, мысленно проклиная себя, что на встречу с Дьеном намеренно надела шорты покороче, хоть и знала, что тайная тропа к нашему с ним месту встречи ведёт через колючий кустарник! Останавливаюсь, давая себе несколько секунд на то, чтобы перевести дыхание, и слышу хруст веток за спиной…

— Дьен? — произношу с осторожностью, но точно знаю, что это не может быть он. Вполне вероятно, всего лишь птица вспорхнула с дерева, или же вовсе показалось. Так или иначе, лучше ускориться. И больше не останавливаться.

Когда добираюсь до просеки на мне живого места нет: руки и ноги в царапинках, из которых выступают алые капельки, кожа на ладонях и коленях содрана, одежда в грязи, в волосах листья и ветки.

Только сейчас вспоминаю, что брала с собой резинку, и спешно собираю копну рыжих волос в пучок, не позаботившись вытащить из них всякий мусор. А потому что не до этого. А потому что у ворот Шэлмана подозрительно тихо.

Вытаскиваю из ножен кинжал подаренный мне отцом, сжимаю стальную рукоятку в ладони и беззвучно ступаю по траве к ограждению.

На сторожевых вышках пусто. У ворот ни души.

Какого чёрта? Что происходит?

Шэлман деревенька маленькая, была отстроена с нуля в долине недалеко от Тантума, когда границы того из-за перенаселения нужно было расширять. Узкие улочки, с протянувшимися по обе стороны рядами деревянных домов, паутинкой убегают к центральной площади, на которой всегда ведётся оживлённая торговля. И сложно описать удивление, приправленное нешуточной тревогой, когда я не обнаружила на площади ни души.

Не помню, когда в последний раз сердце моё колотилось так отчаянно громко. Голова шла кругом, ладони вспотели, что пришлось обхватить рукоятку кинжала обеими руками, вцепившись в неё покрепче, и выставить перед собой.

Не понимаю… Если на деревню было совершено нападение, то почему нет следов?! Ничего нет, словно все сквозь землю провалились! Не слышно было выстрелов, да и крови нет…

— Что происходит?..

Неспешно двигаюсь в северном направлении, озираясь по сторонам. Обо что-то спотыкаюсь и едва не вспахиваю животом землю, с трудом справившись с равновесием. Оборачиваюсь… но на дороге ничего нет.

Какая-то чертовщина. Словно сам Дьявол подножку поставил.

Чутьё подсказывает, что самое верное решение из всех, что можно принять сейчас — это со всех ног рвануть прочь, обратно в лес, или к Тантуму, чтобы найти Дьена, но ноги сами ведут меня к монастырю; должна убедиться, что никакие твари не превратили его в общую могилу!

Деревянные двери распахнуты настежь. Один из четырёх резных столбиков крыльца будто топором посередине разрублен, так что козырёк слегка накренился в бок.

Явные следы борьбы.

Или же — приглашение зайти внутрь, чтобы проверить, как обстоят дела там и… и попасть в западню.

— БЕГИ, ЭМÓРИ!!! — Стоит переступить порог и тут же раздаётся протяжный вопль моей наставницы Рамины, а секунду спустя, человек, что держит её в захвате, делает взмах рукой и алая кровь окропляет натёртый до блеска пол прихожей. Женщина успевает лишь схватиться за перерезанное горло, выпучить глаза и плашмя упасть на живот, испустив последний судорожный всхлип.

— Упс, — звучит из уст мужчины следом, а я как заворожённая смотрю на пятно крови, расползающееся вокруг головы Рамины, и даже вдоха сделать не могу, моргнуть не могу, с места сдвинуться не могу, словно парализованная.

Это же… это же была Рамина. Рамина!

Ещё сегодня… сегодня утром она требовала меня показать ей выполненное задание по уроку итальянского… И что теперь? Она мертва?

— Ну вот и нахрена ты это сделал? — словно из липкого, плотного тумана доносятся до сознания мужские голоса. — Чем тебе старушка не угодила?

— Да заорала, чёрт, как резаная я и это… погорячился мальца.

— Охренеть «мальца»! — басистый смех, словно громом сотрясает голову, и я резко поднимаю глаза на двух мужчин у тела Рамины, что тряся плечами гогочут, будто бы и не замечая меня у дверей.

— Влетит тебе за это по полной. — Тот, что повыше хлопает по плечу того, что пониже и поплотнее. — Сказано было: людей не убиваем.

— Да случайно я, говорю ж! Чё прикопался? Иди вон… займись бабой.

На непослушных ногах, что каждая весом с тонну, отступаю назад, когда двое мужчин двинулись на меня, показавшись из тени. И тут же вновь замираю, не в силах поверить в то, что вижу… Должно быть глаза обманывают меня. Должно быть я спятила, или что-то в этом роде, потому что…

— Вы рафки?.. — на судорожном выдохе вылетает изо рта, и прихожую монастыря вновь заполняет басистый мужской смех.

— Нет, бл*, зелёные человечки! Помолиться в вашу убогую церквушку заскочили!

— И случайно глотку старушке перерезали.

И гогот становится громче.

Какого чёрта происходит?.. Бледнолицые с красными глазами только что убили человека.

— А как же мирное соглашение?! — кричу с надрывом, чувствуя в себе прилив небывалой ярости, и до боли в суставах сжимаю рукоятку кинжала. — ВЫ НАРУШИЛИ ЕГО! Нарушили мирный договор! Сволочи!

Корпус вперёд, как учил Дьен, вес на правую ногу и срываюсь с места, на ходу вознося руку к куполу, разрезая остриём кинжала воздух! Собираюсь воткнуть его в грудь первого, кто встанет у меня на пути! Собираюсь отомстить за Рамину! Собираюсь стать убийцей! Но…

Дьен был прав.

Я слаба.

Я ни на что не способна.

Порыв ветра вдруг ударяет в лицо, перед глазами проносится тёмное размытое пятно и в следующий миг, что-то больно врезается в шею, обиваясь вокруг неё тугой петлёй. Кинжал вываливается из руки, со звоном стали ударяясь о половицы, а я, хватая ртом воздух, впиваюсь пальцами в чью-то мощную руку, пытаясь ослабить её хватку, пытаюсь наполнить лёгкие кислородом…

— Ты, Рыжуха, совсем без мозгов, что ли? Была у меня одна такая знакомая лет сто назад, баба в конец крышей поехавшая, — влетает в ухо хриплый мужской голос, лениво растягивающий слова, и спустя секунду я получаю свободу, ударяюсь коленями о пол и пытаюсь дышать… Просто дышать, чёрт возьми…

Рафки… Точно рафки… Только у них есть сила, что при желании, одним лёгким нажатием руки способна раздробить все шейные позвонки. И это значит лишь одно — меня пощадили.

Украдкой поглядываю на кинжал у ног рафка, прикидывая, стоит ли рисковать, но не успеваю даже бессмысленной эту идею признать, как с подачи огромного ботинка моё оружие отправляется в полёт прямиком через открытые двери, из которых льётся яркий солнечный свет.

— Точно дура, — фыркает надо мной чудовище и гнусно посмеивается.

Всё ещё держась за шею и тяжело дыша, заставляю себя подняться с пола и с вызовом взглянуть в лицо существа, что минуту назад развязал новую войну, позволив сородичам убить Рамину…

Это начало войны между людьми и рафками. Иначе уже не будет.

Скалится мне, кривя рот в уродливой ухмылке. Выше меня на головы две, — не меньше, огромный, широкий в плечах, рукастый, в чёрной одежде, судя по изношенности ещё времён Конца света. Квадратное лицо с заросшей щетиной, такая же квадратная, как кирпич челюсть, круглые глазёнки горят алым, взирая на меня из-под тяжёлых прямых бровей, и впервые в жизни белая кожа рафка вызывает во мне такое жгучее отвращение, что тошнота подкатывает к горлу.

Рафк велит прибраться здесь убийцам Рамины, а сам вытаскивает из кармана яблоко и с громким «Хрусссссь!» вгрызается в него зубами.

— Нофрмалное такое, соффчное, — мямлит с набитым ртом, делая шаг вперёд и не сводя с меня глумливого взгляда. — Да, рафк ест яблоко. Тебе это не кажется, Рыжуха. Ничего не могу с собой поделать, представляешь? Вроде и мерзкое на вкус, а как наркотик… жру и жру их. У вас там на складе полно яблок. Ничего, что взял одно? — перестаёт жевать и, вопросительно выгнув одну бровь, на меня смотрит.

— Чтоб ты подавился, — выплёвываю с отвращением, а сама с трудом слёзы сдерживаю, думая о том, сколько людей в деревне эти мрази перерезали.

Но рафки ведь не убивают людей!

— Какого чёрта происходит?!! — ору охрипшим голосом и горло тут же стягивает от боли, — последствие того, что этот здоровяк едва не задушил меня.

Хрусь-хрусь-хрусь… Всё продолжает жевать своё яблоко и как ни в чём не бывало хрюкаще посмеивается.

— Эй?! — орёт вдруг кому-то за моей спиной. — Всё уже. Вырубай свою эту занавеску!

— Завесу, — звучит спокойный мальчишеский голос, и я обнаруживаю за своей спиной невысокого человека в чёрном плаще с капюшоном, тень от которого скрывает лицо.

— Да хоть компрессор! — ревёт здоровяк, брызжа соком от яблока. — Вырубай, говорю.

— Иллюзорную завесу, — с нажимом и явно недовольно повторяет юноша, неспешно огибая тело Рамины. — Придурок.

— Чёёё? Жить надоело, малец?!

А дальше со мной что-то происходит. Это… это похоже на слабый щелчок в голове, после которого на мгновение в глазах появилась разноцветная пелена, а когда исчезла…

— Божеее… — застонав, прижимаю ладонь ко рту, чтобы не разрыдаться в голос и пячусь к стене, ища точку опоры, чтобы не потерять сознание при виде десятков трупов на полу, брошенных в одну кучу словно мусор. — Что вы наделали?.. Что вы…

Не отдавая отчёта действиям, бросаюсь к двери и вырываюсь на улицу, под ясное небо, под которым на земле то тут, то там раскиданы тела жителей Шэлмана, без чувств, без единого движения…

Падаю на колени и беззвучно рыдаю, пока твёрдая рука чудовища не обрушивается на плечо и махом вздёргивает меня на ноги.

— Да живы они все, — огромный рафк кривит лицо, будто брезгуя чем-то, и щурится от солнца. — Очухаются через минут двадцать, всё путём Рыжуха, не ссы. Мы же даже никого не убили.

— Вы убили Рамину! — кричу обвинительно, и здоровяк простодушно пожимает плечами:

— Косячок вышел, согласен.

— Что с остальными?! Что вы с ними сделали?!

— Они просто спят, — добавляет появившийся в дверях юноша, и я перевожу растерянный взгляд к его лицу, обнаруживая в тени капюшона два светящихся изумрудных глаза.

— Быть не может, — выдыхаю в ужасе. — Рафк и…

— Да, этот пацан морт, Рыжуха, — заканчивает за меня здоровяк, хватает за предплечье и тащит вниз по ступеням. — Пять баллов тебе за сообразительность. Хотя… вы же типа в городах все такие умненькие, да?.. Чего это я удивляюсь?..

— Сомневаюсь в её уме, раз она слежку не заметила, — без эмоций в голосе добавляет юноша в плаще.

— Ты следил за мной в лесу?

— Я следил за тобой с самого утра, — с досадой вздыхает.

— Всё, двигай! — командует мне здоровяк.

— Куда ты меня тащишь?! — пытаюсь стряхнуть с себя его руку. Тщетно. — Что тебе от меня надо?!

— Экскурсию тебе провести собираюсь, — подмигивает, противно скалясь. — Ща в клетку тебя посадим и поедем кататься по мёртвой земельке! Круто, да? Ты ж там ещё никогда не была? Вооот, мир посмотришь, пофоткаешься, может.

— Что?

— Не знаешь, что такое фотоаппарат? — фыркает. — По дороге тебе расскажу. Есть у меня один… правда это… сломанный. Дерьмо.

— Я не об этом! Что всё это значит?! Мирный договор больше не в силе?!

— Сунься туда давай, — толкает меня в открытую дверцу клетки, и я животом лечу на дно, ударяясь о прутья. — Сейчас лошадки мои с уборкой закончат, и сразу поедем, — улыбается во весь рот, защёлкивая навесной замок. — Домчимся с ветерком, Рыжик. Попить, поссать приспичит, — свисни Брея. Я весь к вашим услугам, мадам.

***

B

У конца света было два пришествия.

Первое принесло с собой вирус, превративший большую часть человечества в кровожадных тварей, что питались себе подобными. А также в нашем мире «родились» существа, что сами именовали себя рафками.

Рафки — не обычные твари, что рыскали по лесам в поисках пищи, какой стали для них выжившие представители рода человеческого. Людьми рафки питались редко, предпочитая обращать их в себе подобных, нежели бессмысленно убивать. Они умны, хитры, сильны, и всё ещё считают, что будущее Нового мира за их расой, несмотря на мирный договор некогда заключённый между рафками и людьми.

Под воздействием вируса кровь рафков изменила свою структуру, таким образом, они получили возможность использовать физические свойства организма по максимуму благодаря простой доминанте. Доминанта — это очаг нервного возбуждения, подчиняющий себе другие очаги — другие процессы организма. При любом возбуждении, при появлении опасности или же по собственному желанию, рафк может «включить» свою доминанту, направленную на усиление одного из физических процессов: скорости, слуха, обоняния, силы… Рафки могут переключать их, но не могут использовать все сразу.

Некоторые люди до сих пор добровольно соглашаются на заражение. По условиям мирного договора насильная вербовка запрещена, хотя очень сомневаюсь, что рафки свято чтят законы, ведь они не могут размножаться естественным путём, а выживание требует пополнение рядов. Заражение происходит через кровь, когда «вирус Рафков» попадает в человеческий организм и вызывает мутацию генов.

Но выживает не каждый, а сильнейший, это рафки считают естественным отбором.