Остров призраков

Елена Усачева, 2017

Когда ей стало страшно? Они приехали на остров – одни, без родителей, – и все ведь было нормально, даже отлично. Поставили палатки, отправились исследовать местность. Может быть, не надо было ходить на кладбище? Или слушать все эти истории про призраков из тумана, про Белую Женщину, заманивающую в болото? Или, наоборот, стоило их выслушать – и уехать? Но они остались, и теперь Светик не знает, что делать. Остров играет с ними. И не хочет отпускать. Вернее, нет, не остров, а та, кто все еще живет здесь… несмотря на то что уже умерла.

Глава вторая

Чужим не входить

После ночных призраков, беготни, Костиного купания настроение было не очень походное. И правда хотелось домой. Светик даже маме позвонила. Мама традиционно спросила, все ли у нее хорошо, как там Глеб. Конечно, у них все было хорошо — не станет же она расстраивать маму из-за пустяков. Подумаешь, ночью плохо спали. А то еще мама потребует немедленного возвращения.

Чтобы прогнать тягучее неприятное состояние, после завтрака сговорились еще раз сходить на кладбище. Анька вооружилась фотоаппаратом, чтобы все фиксировать.

Прелесть места была в том, что на острове никого не было. Совсем никого. Поэтому лагерь можно было оставлять без присмотра. Если кто и придет — только медведь. А от него никакой сторож не защитит. Захочет косолапый себе что-нибудь взять — возьмет.

Настроение было не очень хорошее, а тут еще Глеб завел странный разговор:

— А знаете, чем все закончилось на перевале Дятлова?

— Каком перевале? — выбежал вперед Костик.

Светик мрачно хмыкнула — сейчас ему все объяснят. Так объяснят, что живот заболит.

— Много лет назад в феврале на Северном Урале погибли туристы. Студенты. Десять человек. Профессиональные походники. Их вел Дятлов, профессиональный альпинист, между прочим. Когда через месяц группу нашли, все оказались без одежды далеко от палаток. Врачи установили, что в основном они просто замерзли, у парочки были сломанные кости. Но больше всех медиков удивило, что кожа у мертвецов была коричневого цвета.

— О! А я слышала об этом! — обрадовалась Анечка. — Еще американцы фильм сняли.

Костян сбил шаг, засопел.

— Дурацкий фильм, — равнодушно заметил Глеб. — Они там всё на инопланетян свалили, как будто мутантов из тех туристов сделали. А на самом деле все было не так. Эти студенты оказались совсем дурными. Перед последней стоянкой они нашли святилище местных жителей и все там перевернули. Что-то побили, что-то с собой забрали. Местные обиделись и в погоню отправились. Дождались, когда эти дураки разобьют лагерь, обкурили их ядовитым дымом, от которого галлюцинации начинаются. Студенты перепугались и рванули из палаток кто в чем был. Обратно местные их не пустили, вот все и померзли. Кожа коричневой стала тоже от дыма. Одного, самого буйного, местные пристрелили, кого-то просто побили. Ружье, из которого стреляли, через пятьдесят лет всплыло. По нему и установили, что это местные туристов положили.

— Круто, — мечтательно выдохнула Анка.

Светик от удивления споткнулась на ровном месте. Вспомнилась ночь, качание палатки, ползущий туман, непонятные вздыхания. Чего же тут крутого? И так — мурашки по коже, а здесь еще такие рассказы…

— А договориться нельзя было? Чего сразу убивать? — прошептала она.

— Нечего было на капище лезть! — авторитетно заявил Глеб.

— Вот, — важно прошел мимо Костян, он возвращался за кепкой и сейчас нежно нес ее в руках, — теперь вас всех попереубивают тут. Вам кранты, а я домой вернусь.

— Все вместе и пойдем домой на лодке через реку, — ехидно бросила Светик.

Костик сейчас был настолько противен, что его хотелось стукнуть.

— Через какую реку? Здесь озеро! — с торжеством произнес Костик, заранее радуясь, что собеседник ошибся.

Светик ждала этих слов, поэтому повернулась и торжественно произнесла:

— Реку Стикс, балбес. А повезет нас Харон.

Идущий впереди Глеб довольно фыркнул. В такие моменты сводного брата Светик любила особенно крепко.

Костян почувствовал недоброе, насупился.

— Или надеешься, что тебя в живых оставят? — не унималась Светик. — После твоих-то криков!

— Я кресты не ронял, — с дрожью в голосе произнес мелкий. — Ничего со мной не будет. А вы все помрете.

— Это непременно, — согласился Глеб. — Все.

Костян рыкнул от бессилия их переспорить.

— Ну, ну, не обижайте нашего мальчика, — Анка появилась из зарослей с ладонями, полными черники. — Он наш, поэтому он хороший. — Одну горсть она отдала Костику, другую Светику, Глебу она жизнерадостно улыбнулась перемазанными в черничном соке губами. — И чего, вы правда думаете, что нас ночью хотели убить из-за того, что на кладбище пошумели?

— Хотели бы — убили, — философски изрек Глеб. — А так — только пугали.

— Первый день пугают, — задумчиво произнесла Анка, — второй — одного возьмут, потом второго… Сколько мы тут собирались быть?

— Про одного мне нравится, — доедая ягоду, пробормотала Светик и уставилась на Костика. Тот в ответ всхлипнул и ткнулся в плечо сестры.

— Вряд ли у призраков есть чувство юмора и они умеют считать, — пожал плечами Глеб. — На перевале Дятлова все было сразу — залезли на капище, ночью пришли с разборками. Студенты, наверное, умоляли простить их, обещали больше так не делать, все вернуть и отремонтировать. Но духи — это серьезно. Там нет человеческой логики. Нарушил — заплатил жизнью.

— И стащили-то небось какие-нибудь бусы или камешки переставили, — задумчиво произнесла Светик. — Ничего серьезного.

— В мистике нет несерьезного. Там каждый камешек на своем месте, — со значением произнес Глеб.

— Убивали дятловцев не духи, а люди, — напомнила Светик. — И потом кладбище — это же не шаманское место!

Светик чувствовала, что зря завела этот разговор, но остановиться не могла. Но тут ответила освободившаяся от Котиных рыданий Анка.

— Место не шаманское, но свои духи тут тоже бродят, — подлила масло в огонь подруга. — И еще такие… — она покрутила пятерней, — обиженные.

— Но послушайте, — не сдавалась Светик. — Я у Ремарка читала. Там на кладбищах свидания устраивали. А в Томе Сойере так вообще покойников выкапывали. И никто мертвых не боялся, ни за кем потом не приходили. Мы-то что сделали?

— Наверное, что-то сделали, — пожала плечами Анка, отрываясь от настройки своей сложной техники.

За разговорами они дошли до края леса. Оставалось повернуть направо, чтобы оказаться около коричневого забора.

Глеб задержался, но быстро догнал сестру:

— У Ремарка и Твена были католические кладбища. Там проще. А здесь всего намешано. Еще финские духи бродят. Чего там у них в головах — вообще непонятно.

Кладбище тянулось по верху лесистого долгого холма. Справа-слева тропинки клонились в разные стороны кресты. Места как раз хватало на несколько участков, дальше холм скатывался в низинки. Было такое ощущение, что в какой-то момент земля тут поднялась, чтобы вознести души покойных поближе к небу. А потом сил держать такую махину у земли не стало, и она опустила руки. Но теперь уже сами покойники удерживали свою землю неподалеку от неба. Так получился длинный узкий холм с могилами. Как только кладбище заканчивалось, холм спадал, переходил в поле, где и доживал свой век тот самый коровник, где когда-то работал дядя Лёка.

Они стояли около ворот. Все смотрели в разные стороны. Вдруг Глеб хлопнул себя ладонью по лбу:

— Я понял, что произошло.

Светик с надеждой глянула на него.

— Что?

— Мы ворота не закрыли! Вот они отсюда и повылезали!

И правда! Коричневые невысокие ворота были приоткрыты. Деревянная вертушка не держала створку.

Глеб поднял руку, но Светик перехватила его:

— Может, что-то сказать нужно?

— Что сказать? — опешил Глеб.

— Слова. Волшебные. Чтобы злые силы не привязались…

— Сим силябим? А потом накрываться простыней и ближе к вечеру бежать как раз на это кладбище, чтобы покойники не мучились с поисками?

Он отстранил сестру и пересек границу кладбища.

Светик сглотнула. Вот не любила она кладбища. Сама не знала почему. Понятно, что никто кладбища не любит. Но чаще всего люди к месту жительства мертвых равнодушны, а она чувствовала озноб от одного упоминания. И еще сны. Очень неприятные. Что ее закапывают. Живьем. Никто не мог понять, почему ей снились эти кошмары. Они приходили в темные осенние ночи под дробь дождя о подоконник. Что она стоит на старом кладбище. Все кого-то ищет. Потом вдруг находит табличку со своим именем. И годами жизни. А в другой раз ее на этом кладбище закопали. В следующем сне из земли вылезали покойники и гонялись за ней. А она спотыкалась о надгробия, цеплялась за оградки. И это жутко неприятное чувство безысходности. Когда сделать ничего нельзя. Когда понимаешь, что пропала. Холодное липкое чувство, мешающее дышать. Не любила она кладбища, нет. Шла с нехорошим чувством.

Как и вчера, встречала их ель с длинными, низко висящими ветвями. Тяжелые лапы перегораживали вход. Дальше дорожку перечеркивал упавший ствол березы — единственное светлое пятно. Остальное тонуло во мраке.

Первые могилы, самые старые, стояли без оградок. Выкованные из железа ажурные кресты, украшенные крестами и орнаментами. У части были снесены верхушки. Один крест был сломан у основания и аккуратно прислонен к стволу дерева.

Глеб прошел мимо первых крестов, пнул шишку. Та поскакала по своим делам.

— Ну и какой тут оказался особенно недовольным?

Справа возвышался аскетичный железный крест, только имя и даты. Лежал тут неизвестный Ирва Ахонен. Восемьдесят лет прожил. Про другого, обладателя сломанного креста, точно можно было сказать, что он моряк — у основания креста виднелся якорь. Ива Кюха прожил всего сорок лет.

Глеб поднял уроненную им вчера оградку, с силой воткнул ее в землю.

— Как-то так и было!

Затрещали ветки — Костян полез на упавшую сосну. Она имела потрясающие извилистые ветви и невероятно изогнутый ствол, словно злой великан схватил ее огромными лапищами и легонько сжал, заставляя древесину вспучиться. По этой сосне было интересно изучать карту ветров острова. Они постоянно меняли направление, выгибая ствол то туда, то сюда.

— Ты где? — позвала брата Анка. — Не отходи от меня.

— Это ты от меня не отходи, — проворчал вылезший из веток Костик. — И вообще — я руку поцарапал.

Он показал локоть. Кровь текла. Не соврал.

— Давайте быстрее.

Чем дольше Светик на кладбище находилась, тем ей становилось неуютней. Еще и ночью не выспались. Сейчас у нее то ли от страха голова кружилась, то ли оттого, что спать хотелось. Вот прямо тут на травку лечь, глазки закрыть.

— Эй, ты чего? — Глеб тронул сестру за руку, и только сейчас она почувствовала, как ее ведет в сторону. А там, в стороне, вразнобой старые железные кресты — плоская палка и три перекладины. Было и несколько деревянных. Просто торчали из земли. Без имени. Без надгробного холма.

Светик помотала головой. Это все сумрачность, это все испуг. И да, не выспалась, вот и кемарит на ходу. Как там дядя Лёка рассказывал? От усталости он засыпал на ходу, а просыпался оттого, что сваливался в канаву?

Упавшая ель придавила деревянный частокол, погребя под собой несколько участков. Сквозь забор и лапы ели торчали кресты. Сразу за ними и стояла та самая сосна. На которой в молодости спал дядя Лёка. И на которую забралась вчера Анка.

Сосна имела странную скрученную против часовой стрелки кору. Тот, кто дерево здесь сажал, немного развернул ее вдоль оси, да так сильно, что сбил кору и она немного закрутилась. В месте, где из ствола выходили ветки, кора собралась морщинистыми складками. Сами ветви смотрели вниз.

Свиловатая.

Да, так говорил дядя Лёка. От слова «вилок» — как серединка у капусты закрученная.

— Мощное дерево, — повторил свои вчерашние слова Глеб.

— Здесь вообще все мощно, — пробормотала Светик, проходя вперед. — Может, быстренько все поправим и пойдем?

Долго оставаться на кладбище не хотелось. Хотелось поскорее оказаться в месте, где над головой не сходятся так плотно деревья, где от земли не идет этот мертвящий запах.

Но быстренько ничего сделать было нельзя, потому что Анка, заклеив Костину рану подорожником, ускакала вперед фотографировать красоты. Костик опять полез в бурелом.

— Не думаю, что все из-за этого, — пробормотал Глеб. — Но давай попробуем.

Поваленных крестов вокруг было много. Они клонились в разные стороны, словно игроки, замершие в игру «Море волнуется раз». Вот сейчас они оживут и покажут «морскую фигуру». Один упавший крест ухитрился утянуть за собой надгробную плиту. Поднявшаяся платформа оголила кирпичную кладку соседнего участка. Под ней была только земля.

Светику захотелось оглянуться. Она была уверена: проживающий тут дух недоволен, что с ним так поступили. Он сейчас стоит за спиной и… и… Пускай просто зло супит брови. Вот как сейчас Костик. Руки сложил на груди, плечи вперед, пузо навыкате, губы трубочкой.

Глеб наклонился, надавил ладонью на смотрящий вверх край плиты. Что-то где-то скрипнуло, но с места не сдвинулось.

— Дураки, — выдал Костик. — Оно, вон, зацепилось.

«Вон, зацепилось…» оказалось оградкой, в которую уперлась плита.

— Я вообще не понимаю, как Аня ее уронила. — Глеб отряхнул руки и подошел к плите с другой стороны, примеряясь надавить ногой.

— А она ее и не роняла, — снова заговорил Костик. — Плита давно так.

И показал на уже хорошо осевшую под поднятым краем плиты землю.

Светик присела, смело заглядывая под плиту. И как они раньше не заметили? Как вчера дело было? Примчалась Анка с криками, что уронила крест, они глянули и побежали. Почему-то стало страшно. По дороге Глеб зацепился ногой и уронил оградку. Тут уже даже он вскрикнул.

А на самом деле никто ничего не ронял? Вернее, оградку роняли, но не надгробие. У могилы поднятая земля уже травой поросла, и мох на оборотной стороне появился, и паутина присутствовала.

С паутиной в этом месте было хорошо. Что ни куст, так два-три паучка его уже облюбовали, наплели сетей, засели в круговые засады. Мух столько не летает, сколько паутины на деревьях! Эта паутина Светика вчера жутко напугала. Заглядевшись, она попала в огромную клейкую ловушку и от страха решила, что ее обнял покойник.

Сегодня ей уже ничего не казалось, она была уверена. Покойники! Рядом!

— Анка! — рявкнула она так громко, что кладбище притихло.

Подруга появилась из-за покосившихся крестов с фотоаппаратом в руках. Вид имела счастливый.

— Какие кадры! — потрясла она техникой, совершенно не замечая, что три пары глаз смотрят на нее недовольно. — Вот это место!

— Ты вчера роняла этот крест? — как можно строже спросила Светик.

— Какой крест? — очень несерьезно улыбнулась подруга.

— Вот этот! — Светик ткнула в задранную плиту.

— А вы крест уронили? — обрадовалась Анка. — Стойте! Какой кадр!

Даже терпеливый Глеб не выдержал и плюнул. Костик заметно покраснел и как будто бы стал еще меньше.

— Чего же ты говорила, что уронила! — воскликнула Светик.

— А он не падал? — с сомнением посмотрела на опрокинутый крест Анка.

— Я тебя сейчас убью! — выдал Костик.

— Не будем мы никого убивать, — завела привычные примирительные речи Анка и замолчала. Только сейчас она заметила свое вчерашнее дерево, разглядела покосившиеся кресты соседних могил и искренне ахнула.

— А мне показалось, что упало. Я прыгнула, оглянулась, смотрю — лежит.

— Прыгнула, — тихо повторил Глеб, заглядывая за плиту. — Прыгнула…

— Мне бы не понравилось, если бы по мне прыгали, — буркнул Костик и демонстративно отвернулся. Но всем было не до него.

— Значит, не из-за этого? — тихо спросила Светик.

— Может, здесь покойники вообще ни при чем. — Глеб поднялся, отряхивая руки. — Сама говорила, сколько людей по кладбищам ходят — и ничего.

— Я есть хочу! — вдруг выдал Костик. — Зря пугали только своими перевалами.

Анка посмотрела на всех виновато.

— Нет, ну мне правда показалось, что оно упало.

— Все, больше ничего не трогаем. — Глеб вышел на тропинку. — Идем отсюда.

Светик бросила прощальный взгляд. Было немного обидно, что ответ на вопрос «Что произошло ночью?» так и не получен, надежда на то, что вот прямо сейчас все закончится, не оправдалась. Или закончится само по себе, без их старания?

Надгробие шевельнулось? Кто-то попытался выглянуть из-под него?

Светик пригляделась, пытаясь прочитать полустертое имя.

Ану… Мяк… Нет, не Ану… Ину… Мяк… Мякиинен…

Вдруг буквы сделались четкими.

Ханну Ниеминен.

«Ах!» — грянуло в воздухе.

Скрипнула сосна, словно ее еще сильнее закрутило, словно она стала выше и кривее.

— Ну, мы идем? — прогундел Костик.

Показалось! Конечно, показалось!

Захотелось подойти поближе, чтобы еще раз прочитать имя.

Не пошла. Ноги сами не захотели нести. Да и какая разница, как кого звали в стародавние времена. Судя по датам, человек благополучно прожил длинную жизнь в девятнадцатом веке. Все у него было отлично. Ну, кроме надгробия если только.

Кресты стали навязчиво лезть в глаза. Они как будто тянулись к людям, пытались зацепиться, не пустить, оставить у себя.

— Я бы тут еще, конечно, поснимала, — не торопилась уходить Анка.

— Аня, пойдем, — Костик потянул сестру за подол куртки.

Светика тащить было не надо. Она решительно повернулась и зашагала обратно. Зашагала, четко глядя себе под ноги. А то эти имена вдруг стали назойливо бросаться в глаза, просить, чтобы их прочитали.

Нет, не стала читать. Все эти Оксанены, Питкянены, Сеппялы были ей неинтересны. Совсем неинтересны!

Она так торопилась уйти, что опередила неспешно бредущего Глеба. Вынырнула из-под елки и вскрикнула от неожиданности.

За воротами стоял дядя Лёка. Вид имел суровый, даже недовольный — плотно сжатые губы, нахмуренные брови, лоб собран морщинками.

Он все знал — и про упавший крест, и про опрокинутый заборчик, про весь тот шум, что они вчера здесь устроили!

— Чаю не хотите? — вдруг спросил дядя Лёка и улыбнулся.

— Я! Я хочу чаю! — выскочил вперед Костик. Второпях он споткнулся за порожек ворот и полетел руками вперед к ногам дяди Лёки.

— Эх ты! — быстро наклонился к нему дядя Лёка. — Осторожней надо быть. Да и вы, ребятки, лучше сюда так просто не ходите. Местные это не любят. Хорошо, если подножку только поставят.

Все с интересом посмотрели на Костяна, который, оказывается, только что столкнулся с потусторонней силой. Костян по-деловому отряхнул колени и, буркнув: «Никто мне подножку не ставил, я сам упал», — зашагал к дороге. Еще хозяином таким обернулся, махнул рукой:

— Ну что стоите? Нас чай позвали пить!

— Эк, какой! — восхитился дядя Лёка.

В воротах появилась сияющая Анка.

— О! А мне здесь все нравится! Потрясающие места! Вам повезло, что вы здесь живете! Еще бы что-нибудь такое же прикольное увидеть!

Что-то в лице дяди Лёки дрогнуло. Кажется, он был не сильно счастлив в одиночестве, и веселая компания была как раз для него.

Светик проследила, как Глеб закрывает за собой ворота. Прочно закрывает, чтобы случайно не открылись.

— А чего у вас один крест с плитой упал? — осторожно спросила Светик. — Упал, и никто не поправляет.

— А некому поправлять уже. Все родственники умерли. А упал от ветра. Тут такие ураганы бывают. Вы же видели, сколько деревьев повалило.

— Это настоящее карельское кладбище! — возбужденно заговорила Анка. — Здесь не принято ничего убирать. Как упало, так и должно лежать.

— Первый раз такое слышу, — мягко перебил ее дядя Лёка. — У нас обычно все чистенько было. Это сейчас заброшено. А если что наклонилось, так это нехорошо. Вот, помню, в другом месте, хоронил я приятеля, смотрю, у соседней могилы плита приподнялась. А я знал тех, чьи родственники там захоронены. Я им и говорю — поправьте могилу. А им все некогда было. Вот месяца три-четыре проходит, стали в той семье люди умирать. Один, второй. Я им снова говорю — могилу поправьте. Кинулись что-то делать, а поздно. Еще там кто-то умер.

Анка слушала внимательно, кивала. Светик отстала.

— Чего это у него: что ни рассказ, так про покойников или призраков? — тихо спросила она Глеба.

— А чего у него еще тут есть? Один на острове, кто не уехал, тот умер. А он остался.

Светик оглянулась. Деревья как-то сразу загородили кладбище. Если бы не знать, не догадалась бы, что там… за деревьями…

— Как спалось? — бодро спрашивал дядя Лёка.

— Очень хорошо! — также бодро ответила Анка. — У вас здесь замечательно!

— Раз замечательно, так живите!

Дорога тянулась через бесконечное поле, заросшее высокой травой и молодыми деревцами. Дядя Лёка показывал направо, налево, говорил, где какой дом стоял, где школа, где магазин. И это было очень странно, потому что поле не сохранило никаких следов ни дома, ни школы, ни магазина. Трава, деревья.

— А тут у нас широкая дорога шла, — сказал дядя Лёка и махнул направо, где на пригорке начинался густой лес. Ничего не выдавало в нем бывшую широкую дорогу.

Они забрались на холм, прошли мимо густого малинника, повернули за кусты лещины и увидели дом. Деревянная некрашеная изба с высоким крыльцом, гордо смотрящим в небо коньком крыши.

Узкий двор с одной стороны подпирал неожиданный для Карелии дуб, с другой его ограждали кусты смородины. Под дубом пристроилась длинная лавка.

— Как здесь здорово! — Анка с наслаждением втянула воздух и закрыла глаза. — Я бы здесь жила!

— А я пойду пить чай, — сообщил Костик, потянул на себя дверь и сделал шаг через порог.

Старую деревянную тяжелую дверь…

За дверью мелькнули ступеньки, темный предбанник, светлая комната. Больше ничего увидеть не удалось, потому что дверь из Костиной руки вырвалась и, наподдав ему под зад, захлопнулась. Из дома раздался сдавленный крик.

Анка изобразила на лице тревогу.

— Костя, ты там не ушибся?

— Я коленкой ударился, — гнусаво сообщил Костик.

Светик не удержалась и хмыкнула.

— Вы только за дверью разувайтесь, — предупредил дядя Лёка, легко распахнул дверь и оставил ее открытой — сама она не закрывалась.

— Ай! — послышалось из дома.

Что-то грохнуло.

— Что же ты? — отозвался дядя Лёка.

Костик навернулся с лавки. Сел на край, другой край лавки задрался, сбрасывая седока, а заодно и пару чугунов, что на ней стояли.

Костик хлюпал ушибленным носом, пинал ногой прибивший его чугунок.

— Ну не плачь, не плачь, — утешала его Анка, гладя по голове. — Сейчас будем чай пить. Дядя Лёка нас конфетами угостит.

— Шоколадными? — важно уточнил Костик.

— Конечно!

Но шоколадных конфет не оказалось. Вообще никаких конфет не было. Было печенье. И банка сгущенки.

— А это тебя, мил человек, домовой мой не приветил, — сказал дядя Лёка после того, как чайник вскипел и все пять чашек были наполнены густым ароматным чаем. Костик тянул из сахарницы ложку. Почти вытянул. Но тут крышка подпрыгнула, выбивая ложку из пальцев. Сахар разлетелся по столу. Костик недовольно поджал губы. Светик опять фыркнула — не могла удержаться.

— Не буду я ваш чай пить! — буркнул мелкий, складывая руки на груди.

— А на него обижаться не следует, — махнул рукой дядя Лёка. — Что толку? Это его игры. У меня так тоже одна женщина в гости приезжала. И домовой этот то кепку в нее бросит, то поленницу перед ее ногами разворошит, то холодную воду вдруг сделает горячей. Она и приезжать не стала.

— Ой, а чай какой вкусный! — без устали восторгалась всем Анка.

Сидели они на просторной кухне. Здесь стояла печка, одним боком уходящая в соседнюю комнату. Там у печки была лежанка. На кухне же помещалась широкая плита. Вдоль противоположной стены тянулся буфет с пристроенным длинным низким шкафчиком. В углу рукомойник. Места было столько, хоть на велосипеде езди. Зато соседняя комната была вся заставлена широкими кроватями с высокими железными спинками. В углу устроилось заваленное вещами трюмо, рядом стол, в другом углу шкаф. Окно смотрело на бодрый огород картошки. Ровные ряды ботвы и аккуратно окученные грядки.

Светик потянула печенье из пакета. Глеб не стал долго отказываться и налил полную ложку сгущенки.

Костян сопел. Демонстративно и возмущенно. Как обычно.

— Ничего, — миролюбиво произнес дядя Лёка. — Мой домовой хороший. Веселый.

— Чего у вас здесь так духов много? — спросила Светик. Она была очень занята своим делом — макала печенье в горячий чай, подлавливая момент, когда печенье водой пропитается, но еще не размокнет настолько, чтобы упасть. Получалось через раз. Глеб придвинул к себе банку сгущенки и ел уже из банки.

— Да разве это много? — отмахнулся дядя Лёка. — Все как везде. Людей мало, вот они никого и не боятся.

— Я их тоже не боюсь, — сообщил Костик, все же снисходя до чаепития. Без сахара, но зато с пятью печеньями сразу.

— А чего их бояться? Я тут как-то даже со змеями дружил, — сообщил дядя Лёка. — Прихожу домой, гляжу, змея ползет. Я ей говорю: «Куда торопишься?» Она за порог. Ладно, думаю. В другой раз нашел ее уже на столе, говорю ей: «Я тебя не трогаю, и ты меня не трогай». Так мы с ней месяца два прожили. Она приползала, уползала. А потом утром просыпаюсь, гляжу — она уже в кровати. Ну, тут уж ничего не оставалось. Я такую жену себе не заказывал. Вынес во двор и лопатой прибил. А потом змеи и вовсе пропали. В этом году, говорят, их всех кабаны сожрали.

— А жена у вас есть? — спросил Глеб, больше обращаясь к опустевшей консервной банке.

— Есть. — Дядя Лёка погрустнел. — Уехала. У меня тут электричества нет, телевизор не посмотришь. А ей сериалы хотелось по вечерам. Вот и уехала к детям на большую землю.

Всю дорогу к лагерю Светик пыталась представить, как же дядя Лёка тут живет зимой. Летом еще ладно, светло, люди на остров приезжают, охотники, финны заглядывают. А зимой? Когда долгие ночи, когда все засыпает снегом, когда волнуется Ладога и невозможно переправиться через пролив? Остается только сидеть в доме, топить печку и слушать вой ветра. А уж что этот ветер напоет? Что дядя Лёка в его песне услышит?

Небо было пасмурное, купаться не хотелось.

— Спать хочу! — сообщил Костик.

— Иди, — удивилась такому неожиданному желанию Анка.

Светик тоже зевнула:

— Я думаю, что нам надо всем сейчас отдохнуть, а ночью продержаться без сна.

— О! С удовольствием! — откликнулась Анка.

— Я ночью буду спать, — категорично заявил Костик из палатки.

— Если это и правда какие-то духи, то они, конечно, ночью объявятся, — задумчиво изрек Глеб, расхаживая вокруг костровища. Под ноги ему попадались кружки и вилки. Зазвенела одинокая миска. — Потому что спящим легче овладеть. Во время сна дух человека выходит из тела, и злыдни тогда могут в это тело забраться. Забыл, как называли человека, в которого вселялся злой дух.

— Оборотень? — отозвалась Анка.

— Как-то по-другому. — Глеб почесал нос.

— Упырь! — перебирала Анка.

— Не, упырь — это мертвый, а тут живой. Ну, как бы живой человек, но без души. А та, что есть, заставляет его делать гадости.

— Одержимый. Или бесноватый, — сыпала Анка.

— Одержимый… да… Обязательно чем-то одержимый… Идеей. Или местом.

— Это ты к чему? — зевнула Светик. Тянуло в сон. Неумолимо.

— Это я к ночи. Ночью лучше не спать.

Но они уснули. Сначала они спали днем. Все. Глеб уснул, прислонившись спиной к сосне около костровища. Анка долго бродила кругами, а потом вдруг нарвала травы, целую охапку, бросила ее на берегу, легла, закопавшись головой. Растолкать ее на закате было очень тяжело.

— Аня, — тянул Костик. — Ань! Вставай! Я есть хочу! Ань.

— Встаю, — сообщала Анка и закапывалась в траву глубже.

Глеб кипятил воду. Ужин был неизменен — заварные макароны.

Вечер выдался долгим. Вспоминали, кто что любит из еды. Костик затянул песню о том, что сейчас с удовольствием съел бы жареной картошки. А еще бы лепешку с сыром. Только все это надо обязательно прогреть на сковородке. Анка вспомнила, что неплохо делает печенье. Нужны масло, мука, яйца… Глеб вдруг сообщил, что однажды с друзьями делал шашлык. Сами замариновали мясо, сами сделали угли. Пожарили. Было вкусно.

Светик почувствовала, что от всех этих разговоров ей страшно хочется есть. Представлять шашлык и жареную картошку она себе запретила.

На тарелке с каемочкой… Такую хрустящую, горячую… Еще дымок поднимается. И шашлык. Крупные куски на шампуре. И все это щедро залито кетчупом…

Нет, ни о чем этом думать нельзя.

Она силой выкинула картинки из головы. Вместо них там почему-то оказались блины. Румяные. Высокой стопкой. Такие она напекла к Масленице. В школе проводили праздник, и она полночи простояла у плиты. Сколько их там было, не считала. Штук сто. Смели за пять минут. Но зато как вкусно было. Тонкие, ажурные, хрустящие. Со сметанкой. И вареньем. И сгущенкой. Такой же, как у дядя Лёки.

Это было невозможно!

— Ты чего? — удивился Глеб, когда Светик вскочила.

— Блины, — сообщила она. — Много. Масляные. Не могу больше. Пойду в палатке полежу.

Она забралась на спальники, подсунула побольше кофт под пузо и уставилась в темный угол. Главное, не закрывать глаза, тогда ничего такого представляться не будет.

Рот был полон слюны. Хотя бы бутерброд. С колбасой. Сырокопченой. Где жир крупный. Она особенно вкусная. Да хотя бы с вареной. Тоже подойдет. Но лучше с ветчиной. На свежий белый хлеб. Нежнейший. Такой, что берешь, и остаются следы от пальцев — вот какой он мягкий.

Светик настолько ярко представила себе этот бутерброд, что он появился. На хорошем куске хлеба. С ветчиной. Ломтик чуть свисает с боков. Она взяла бутерброд в руки — пальцы провалились в хлеб — мягкий, по-настоящему мягкий. Зубы с наслаждением разорвали колбасу. Как же это было вкусно. Хотелось затолкать весь бутерброд в рот и проглотить, не жуя. А потом сразу второй взять.

И она затолкала, но во рту уже было что-то не то, нежнейший вкус колбасы исчез, на зубах захрустел песок. Плюнула. Опилки какие-то. Затошнило. Светик плевала и плевала, пытаясь очистить рот, в горле застряло. И это было ужасно, потому что сразу стало нечем дышать. Она пыталась вдохнуть, но опилки совсем забили рот. Оставалось хрипеть и царапать пальцами землю, на которой лежала.

«Почему земля?»

От этой мысли проснулась.

Дышать было нечем, потому что лежала она лицом в спальники. Перевернулась. Рядом никого. Секунду полежала, приходя в себя и прислушиваясь.

Мимо палатки прошли. Задели тент. Позвала:

— Глеб?

Не сбавляя шага, идущий удалился.

Не Глеб. Анка? Она бы откликнулась.

Светик полезла наружу, запуталась в спальниках.

Сколько времени-то? Собирались не спать! И Анки рядом нет.

Поискала сланцы.

Да что же у них в палатке все перевернуто!

Дернула «молнию», выбралась на свежий воздух.

Из леса шла тьма, от воды плыли серые сумерки. То ли ночь, то ли раннее утро.

На границе воды и песка держалась узкая полоска тумана, еле заметная кисея.

Справа движение.

— Глеб?

Это был костер. Вернее, то место, где они костер разводили. Сейчас уже все погасло. Остались черные угли. И вот эта чернота вдруг шевельнулась, вытянулась.

Когда она уходила, у костра оставался Глеб. Где-то тут должна была сидеть Анка.

— Глеб!

— Что?

С другой стороны. От елок.

Чернота прилипла к месту. Над чем-то склонилась.

— Глеб! — заорала Светик.

Глеб вскочил — она это увидела краем глаза.

— Ух! — ударило в небо.

«Бом!» — дрогнула земля.

Чернота вдруг разом выпрямилась и исчезла.

— Ты же говорил — не спать! — в отчаянии крикнула Светик. — Аня! Ты где?

— Я тут, — сообщила Анка, и вдалеке мелькнул фонарик.

— Костя где?

Идти не получалось. Ноги дрожали. И она села. Только сейчас поняла, что так и не обулась.

— Спит, наверное.

— В палатке никого, — сообщил Глеб.

— Костя, ты где? — крикнула Анка. — Костя. Костик, отзовись. Где спрятался? Костя! Костя… Эгей! Костя!

Но ей никто не ответил.