И все в шоколаде

Елена Терехова, 2021

При странных обстоятельствах погибает скромный сельский бухгалтер – милая женщина и многодетная мама. Кому может быть выгодна ее смерть и причем здесь семейное проклятье, которое передается младшей женщине в роду вот уже двести лет? На эти непростые вопросы предстоит ответить следователю Галине Шуваловой. Книга стала победителем литературного конкурса в жанре детектива на портале «Литмаркет».

Глава шестая. Мыскин

Постепенно жизнь у Людмилы и Бориса налаживалась, дети подрастали, они уже не требовали слишком пристального внимания к себе. Приступы депрессии почти полностью прекратились, как, впрочем, и супружеская жизнь. Людмила абсолютно перестала интересоваться запросами мужа в постели, а он ничего не требовал и даже не намекал. Жили себе и жили.

Близняшки уже ходили в школу, и их успехи радовали родителей. Леночка и вовсе не доставляла никаких забот. Наташа и Лена обожали возиться по хозяйству, а вот Маришка была хитрее лисицы — как только захочется ей избежать домашней канители, начинает доставать сестер издевками да придирками, девчонки со злости прогонят ее прочь, а она и рада: убежит на улицу к подружкам, и гуляй — не хочу! Людмила видела, что младшая дочка растет с хитрецой, но считала, что иначе в наше время нельзя. «Лиса, чисто сестра моя, Раиса — все ужимки и повадки взяла!»

Время было не самое легкое, родственники поддерживали Людмилу, чем и как могли. Жена брата, Надежда, в трудную минуту от всей души поддержала их семью, и Людмила была ей за эту поддержку искренне признательна, а со временем они стали хорошими подругами. Дочки считали Надежду едва ли не второй матерью, просто боготворили ее и во всем безоговорочно слушались. Сейчас они общались только в письмах и по телефону — семья Тимошенко жила и работала в Средней Азии. Надежда в письмах описывала красоту молодого города золотодобытчиков, в котором они жили, бескрайние просторы пустыни с ее песками, бурями и долгожданными дождями. Людмила, читая письма невестки, вспоминала их поездку в Ташкент и надеялась при возможности навестить родственников. Особо побаловать детей в те годы было нечем, разве что путевкой в пионерский лагерь во время летних каникул да еженедельными походами в кино и парк аттракционов, которые современному подростку покажутся древнее динозавра, но подростки того времени довольствовались малым, а однажды в жизни девчонок произошло событие, которое они, пожалуй, запомнили на всю жизнь. Одним летом семья Кондрашовых в полном составе поехала на море.

Для любого человека поездка к морю — это целая жизнь, а что можно сказать о девочках из маленького сибирского городка, которые нормального лета-то никогда не видели: дожди здесь — нормальное положение вещей. Как только путевка из стола председателя профкома перекочевала в руки Бориса, дома началась невообразимая суета. Столько радостных визгов одновременно дано услышать не каждому. Отец был безудержно счастлив, что сумел доставить радость своим любимицам. Даже Людмила ожила, к ней вернулись прежний румянец и блеск в глазах, она снова стала такой, какой ее привыкли видеть — живой и настоящей. Уже только мысль о поездке внесла столько перемен в их дом, что же будет дальше? Каждый из них ждал от этого путешествия только чуда.

Кондрашовы ехали в отдельном купе, и девочки чувствовали себя принцессами из сказки. Они обедали в ресторане, сидя за столом с белоснежной крахмальной скатертью. Полы вагонов были застелены ковровыми дорожками, на столиках в купе лежали кружевные салфетки и стояли живые цветы в маленьких стеклянных вазочках. А еще был какой-то особый запах. Так пахнет только в вагонах поездов дальнего следования — чем-то таким тонким и незабываемым. Этот запах настраивает пассажира на приятное путешествие и действует успокаивающе и расслабляющее. Вообще, поезд с его равномерным постукиванием колес и поскрипыванием сцепки — это целый мир релаксации. Дальние поездки — отдельная история, для кого-то романтическая, для кого-то детективная, а для кого-то феерично-сказочная — такая, как для сестер Кондрашовых, впервые выбравшихся из своего городка и мчащихся по паутине рельсов в мир пушистых пальм, шуршащих волн и белоснежных пароходов.

Девчонки даже спали плохо — так хотелось им все запомнить, запечатлеть в своей памяти. Они до самого темна глазели в окно, следили за пробегавшими мимо столбами, деревьями, домами. Поезд проезжал по мостам через реки, эти самые реки впадали в то самое море, которое они так мечтали увидеть.

Наконец, утром раздался голос мамы:

— Народ, подъем! Мы приехали!

Сна как не бывало. Еще не до конца открывшиеся глаза жадно смотрят в окно и пытаются уже у вокзала разглядеть море. Им кажется, что море должно быть здесь везде: вот спускаешься со ступенек вагона — и ты у моря. Выходишь из здания вокзала, и тебя окатывает пенная волна. Садишься в автобус, и его несет течением к неведомым берегам…

Реальность оказалась еще более прекрасной, чем фантазия. Воздух просто пьянил. Пляж, усыпанный золотистым песком, искрился в лучах солнца. Оказалось, что искристые блики исходят от мелких отшлифованных ракушек, в изобилии раскиданных по берегу. Девчонки собирали их в карманы и пакетики и фантазировали, какие подарки и сувениры они сделают из этих ракушек для своих друзей и знакомых, как спустя много лет они будут слушать шум прибоя в раковине, приложенной к уху. Именно в эти дни Марина начала вести свой первый дневник. У нее не хватало слов, чтобы передать свои впечатления от увиденного и услышанного; одиннадцатилетняя девчушка широко раскрытыми глазами смотрела на окружающий пейзаж, вдыхала пропитанный йодом воздух и, словно музыку, слушала крики чаек, пролетавших над волной.

«Жаль, что я не умею рисовать — я бы нарисовала сто картин, по десять штук на каждый день отпуска. Я даже не знаю, как называются цвета, в которые окрашивается небо на закате, не могу описать словами, как изменилось море при шторме, — писала она в толстой тетрадке, скрепленной пружинкой, — только что оно было изумрудное, а через минуту стало серебристо-серым. Пена шипит, как в шампанском, когда выбрасывается на песок. Жаль, что отпуск всего десять дней. Это так мало! Я скоро вырасту и обязательно сюда вернусь. Может быть, мне повезет, и я куплю себе домик на побережье, а может быть, я смогу приезжать сюда в отпуск каждый год. Сначала сама, а потом со своими детьми. А еще однажды я приеду к морю со всей своей семьей, я привезу сюда всех, кого люблю: маму, папу, сестренок, а еще тетю Надю и дядю Володю, и даже вредного Сережку — мы будем все вместе веселиться и отдыхать».

Десять дней пролетели, словно десять минут. Девчонки старались ложиться спать как можно позже, чтобы продлить сказочные мгновения. Жаль, что даже самые волшебные сказки тоже заканчиваются. Вновь были уложены чемоданы, только теперь к вещам добавились собранные на берегу ракушки и раковины, разноцветные камешки, засушенные веточки пальм, фотографии и еще множество разных, милых сердцу мелочей, которые будут согревать детскую душу морозной сибирской зимой. Вновь впереди дорога — купе, вагон-ресторан, ковровые дорожки и крахмальные салфетки под вазочками с цветами. Паутина рельсов переплетается, тянется далеко-далеко за горизонт, мелькают столбы, деревья, дома. Дорога такая же, как и несколько дней назад, с той лишь разницей, что поезд, проезжая по мосту, движется против течения реки. Все дальше и дальше от моря. Девчонки немного присмирели у окна — видно было, что они уже скучают по этим местам, скучают по оставшейся где-то там, за окном поезда, волшебной сказке. Эйфория еще осталась, но она не могла сравниться с той, которая царила в их душах по дороге к морю.

Родной город встретил путешественников привычным для этих мест дождем. Вот уже разобраны чемоданы, принят с дороги душ, и все расселись за большим круглым столом, застеленным красивой вышитой скатертью. Фотографии горкой вытряхнуты из сумки — остановившиеся в стоп-кадре чудесные мгновения.

— Смотрите, Леночка, — Людмила показала фотографию. — Ты здесь совсем невеста. Даже не верится, что тебе всего шестнадцать.

— Мамуль, не надо, — ярко краснеет героиня рассказа.

— Ой, а это я, — верещала довольная Наташка, — смотрите, это я на дерево залезла! Мариш, а вот мы все, смотри! — суета, веселая перепалка сестер и воспоминания, воспоминания… Людмила и Борис смотрели на своих дочек и тихо радовались за них. Они такие дружные! Это так пригодится им в жизни. Хорошо, что они есть друг у друга, ведь никто и никогда не сможет поддержать тебя в горе и в радости, как близкий человек, как твоя родная сестра — практически твоя частица.

Вечер в семейном кругу плавно перешел в ночь. Переполненные впечатлениями девчонки уснули моментально. Людмила постояла в дверях их комнаты, перекрестила и прошептала: «Храни, Господи!». Дверь тихо закрылась за ней, легкий сквознячок перевернул страничку дневника: «Я так люблю свою семью. Когда я вырасту, у меня тоже будет муж, похожий на папу, такой же добрый и заботливый. А я буду, как мама, внимательная к детям и красивая. Все мужчины будут смотреть на меня и говорить моему мужу, как и папе: у тебя жена просто персик. Почему-то папе это не нравится, а по-моему, это очень мило звучит… персик… Мы всегда будем вместе».

На следующий день, пока девочки ходили по гостям к подругам, Борис собрал вещи и ушел из семьи.

Лена, вернувшаяся домой раньше сестер, застала мать в полнейшем ступоре. Людмила ничего не могла ответить на вопросы дочери, только смотрела в одну точку остекленевшим взглядом и сжимала в руках кухонное полотенце. Дочь испугалась не на шутку. Неужели их мамочке снова придется лечь в больницу? И где отец? Что произошло? Может, он помчался вызывать «скорую»?

— Мама, мамочка, что с тобой? — Лена легонько потрясла мать за плечи. — Посмотри на меня. Что случилось? Дорогая моя, не молчи! Где папа? Вы что, поссорились? — Людмила продолжала молчать. Лена выскочила в подъезд и постучала в дверь к соседке:

— Тетя Катя, мама, кажется, заболела, — девочка смотрела огромными испуганными глазами, лицо ее побледнело от переживания. — Зайдите к нам, пожалуйста, а я девчонок поищу и папу.

— Конечно-конечно, — засуетилась Катерина, — только, Леночка, ты это… отца не ищи… не надо.

— Почему? — Лена вдруг страшно испугалась. — С ним что-то случилось? Вы что-то знаете?

— Ну что ты такое говоришь! Конечно же, нет. Просто… ну, в общем, он с вами больше не живет. Я слышала, как он уходил, и Люда вслед ему проклятья кричала.

— Да вы что такое говорите! — Лена была просто вне себя от возмущения. — Мы только из отпуска приехали, так отдохнули замечательно… Да вы просто сплетница! — возмущению ее не было предела, Лена резко отвернулась от соседки, которую всегда ценила и уважала, и бросилась вон.

— Лена, Леночка! — неслось вслед, но девочка не останавливалась. Ее душили подступившие слезы и злость. Злость на себя, на родителей, которые все никак не могли утихомирить свои страсти, и на соседей, которые все видели, все слышали, все знали и с плохо скрытыми насмешками жалели ее и сестер. Через год она заканчивает школу, и все. Ее жизнь изменится. Она поедет учиться, начнет работать, и проблемы семьи уже будут далеки от нее. Пусть близняшки теперь побеспокоятся. А с нее хватит! За свои шестнадцать лет она столько нервов потратила, глядя на семейную жизнь своих родителей, что давно очутилась бы в дурдоме, если бы не умела держать себя в руках.

Обежав соседние дворы, Лена, наконец, нашла близняшек, мирно сидевших на скамейке в окружении друзей. Лена постояла несколько минут, собираясь с силами, затем подошла к толпе малышни, поздоровалась и спокойно, но твердо произнесла:

— Девочки, вам сейчас надо быть дома.

— Но мы только разыгрались, — заскулила Марина, однако Наталья, более внимательно присмотревшаяся к старшей сестре, молча пихнула Марину в бок локтем:

— Пошли, — сказала она и встала со скамейки. Ничего не понимавшая Марина потопала вслед за сестрами в свой двор.

Дома девочки застали соседку тетю Катю, которая сидела рядом с мамой на диване. Пахло каким-то лекарством и сигаретным дымом. Людмила немного пришла в себя, смотрела вокруг осмысленно и даже понемногу начала разговаривать с окружающими.

— Девочки, я пойду, — тетя Катя поднялась, — а вы побудьте сейчас с мамой, поддержите ее — для нее это очень важно. Я накапала ей валерьянки, пока хватит, много ее пить нежелательно, да сигаретку она попросила — я принесла.

— Сигаретку? — удивилась Марина, — но мама же не курит.

— Пусть сегодня, сегодня ей можно. Пойду я.

— Спасибо вам, тетя Катя, — Лена посмотрела в глаза женщине, — и еще… извините меня…

— Ну что ты, что ты, девочка, — тетя Катя погладила ее по голове, — все хорошо. Я же все понимаю.

— Катя, — вдруг заговорила Людмила, — если можешь, останься сегодня со мной. Знаю, что нытье слушать никто не хочет, но мне сейчас очень это нужно. Давай посидим по-бабьи, поговорим. У меня «чебурашка» есть.

— Я через полчасика зайду, обещаю, — Катя вышла в подъезд.

Людмила посмотрела на подошедших к ней дочерей.

— Все вопросы потом, — строго произнесла она, — сейчас я скажу вам только одно: с сегодняшнего дня мы с вами остались одни, без папы. Я требую от вас, слышите — требую, чтобы вы ни под каким предлогом не общались с ним. Его нет, он умер. Понятно? — девчонки хмуро молчали. — Если узнаю, что вы нарушаете мой запрет — прокляну, так же, как прокляла его. А теперь ужинать и спать.

— Мама, еще только шесть часов, — попыталась возразить Наташка. Лицо Людмилы покрылось красными пятнами, глаза засверкали.

— Я непонятно выразилась? — рявкнула она. Девчонки гуськом потянулись в свою комнату. Сначала они сидели очень тихо, боясь потревожить мать малейшим шорохом, но спустя несколько минут, осмелели и решились обсудить сложившиеся обстоятельства.

— Как же мы теперь будем жить, без папы? — начала нелегкий разговор Марина. Ей было тяжелее всего: она была папиной любимицей, баловницей, она тянулась к отцу, как цветок тянется к солнышку. Каждое отцовское слово, каждый его жест и взгляд были для девочки символом его любви к ним, и вот его нет рядом.

— Он нас разлюбил? Наверно, он ушел, потому что мы не слушались его, — Наташка захлюпала носом. — Папа всегда говорил, что мы для него все, что ему ничего больше не надо, а теперь взял и ушел. А где он теперь будет жить? — вопросов было больше, чем ответов. Девочки понимали, что мать не станет обсуждать это с ними — Людмила не прощала нанесенных ей обид и рубила концы окончательно и бесповоротно.

Лена сидела у окна и смотрела на улицу. Самое время для прогулок и отдыха — родители вернулись с работы и проводили время со своими детьми. Ей было тяжело наблюдать за чужим семейным счастьем. А ведь еще несколько дней назад они были так близки и счастливы все вместе! Все рухнуло, как будто над их домом пронесся ураган. «Папочка, зачем ты так?»

Из кухни раздавался звон посуды и шум льющейся воды: соседка Катя сдержала свое слово и вернулась посидеть с Людмилой. Они решили накрыть себе скромненькую «поляну» и посидеть, посплетничать о мужиках за рюмочкой-другой. Суета на кухне, готовка и мытье посуды немного отвлекли Людмилу от черных мыслей, она даже пару раз позволила себе мимолетную улыбку, а позже, уже сидя за накрытым столом, после парочки «употребленных» стопок, она разоткровенничалась с соседкой:

— Знаешь, Катюша, я боюсь остаться одна — точнее, я знаю, что одна не останусь, но вот для девчонок я такого отца уже никогда не найду, — она с грустью посмотрела в окно. — Он нанес мне удар в спину, я даже физически ощутила эту боль, где-то там, между лопатками… Да, я никогда не была монахиней, мужиков любила, и они мной не брезговали, но я никогда не думала, что Борька (ни дна ему, ни покрышки!) найдет мне замену…

— Да с чего ты взяла, что у него кто-то есть? — пыталась спорить Катя.

— Есть, иначе он никогда не ушел бы из семьи, — Людмила махнула рукой, приглашая подругу налить еще по одной. — Он мог бросить меня, но никогда не оставил бы девчонок без веской причины, а это только баба. Узнаю, кто эта сука — все космы ей повыдергаю! — еще одна рюмка отправилась в рот. — Я ей, этой твари… — Людмила с силой сжала кулаки и ударила по столу. — Все, хватит. Будь он проклят, гад! Ненавижу! Чтоб он сдох под чужим забором, сволочь неблагодарная! — снова жест в сторону бутылки. — Давай выпьем за нас, Катюха, за молодых-красивых и за этих козлов рогатых! — первую бутылку они «приговорили» всего за несколько минут и тут же достали вторую. В этот раз дело пошло уже немного помедленнее. Людмила практически не пила спиртное, но сегодня она понимала, что просто обязана напиться, причем буквально «в дрова», иначе просто сойдет с ума.

Вскоре девочки услышали сквозь двери, как женские голоса затянули любимую женскую «разлучную»: «Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что люблю?»… Значит, мама успокоилась, и теперь можно выйти из комнаты и посидеть в гостиной у телевизора. Вечерняя программа обещала быть интересной, да и за мамой надо присмотреть краем глаза.

Пьяные бабы на кухне уже не плакались на неудавшуюся жизнь — они расслабились, и разговоры перешли на концертную деятельность. Разговаривали о любимых певцах и актерах, спорили о просмотренных фильмах и пели разудалые песни. В какую-то секунду Людмила оперлась щекой о свою руку и моментально вырубилась с громким храпом прямо за столом.

— Девочки, бегом сюда, — позвала Катя, — помогите перетащить ее на диван — пусть поспит. Завтра на работу, ну да я с мастером переговорю, прикроем ее на денек, а там, как бог даст, — сама Катя была раскрасневшаяся и растрепанная, язык ее заплетался. — Я старалась почаще в раковину водку выливать, а то сейчас валялась бы рядом, — смеялась она, держа Людмилу за талию и толкая ее вперед. Девочки быстренько застелили постель и уложили мать, не раздевая. Рядом поставили «дежурный» тазик (как говорится, «на всякий случай») и литровую кружку с водой.

— Я пойду, — Катя осмотрелась кругом, — все вроде в порядке. Или вам помочь и убраться на кухне?

— Не надо, теть Кать, — замахала руками Лена, — не мучайтесь, идите спать — мы сами все сделаем и уберем. Спасибо вам за все.

— Да ладно, — Катя шмыгнула носом, — хорошие вы детки. Храни вас Бог!

Девчонки мыли на кухне посуду и наводили порядок.

— Значит, так, — Лена решительно прервала затянувшееся молчание. — Завтра же я схожу к папе на работу и поговорю с ним.

— Мы с тобой, — близняшки уставились на старшую сестру огромными глазами.

— Нет, завтра я пойду туда одна, все узнаю, обо всем расспрошу, а потом мы посмотрим, как быть дальше, — Лена была непреклонна.

— Ладно, только ты нам потом все-все расскажи, — Наташка хотела еще что-то сказать, но ей вдруг стало очень тяжело, и слезы против ее воли побежали по щекам.

— Так, молодежь, сейчас не время сопли распускать. Все завтра. Доживем-увидим, — Лена закрыла кран с водой и пошла в гостиную смотреть телевизор.

Ночь прошла под звучный храп матери, а утром, сославшись на дела, Лена направилась на работу к отцу. Девчонки остались с матерью, тяжело переживавшей похмелье. Людмила лежала пластом и испытывала жесточайшие муки. Однако эти страдания не давали ей времени и сил ковыряться в ранах, нанесенных мужем, и отодвинули их на задний план.

— Ооох, Мариш, принеси, пожалуйста, мокрое полотенце, — раздавались стоны со стороны дивана. Только к двум часам дня Людмила смогла с грехом пополам встать с постели и доползти до кухни, чтоб хоть немного подкрепиться. К этому времени Лена уже ехала домой. Разговор с отцом был для нее тяжелым испытанием.

Она ждала его у проходной, он вышел, обнял ее и, словно ничего не произошло, спросил, как дела.

— Плохо, папа. Все плохо. Ты объясни нам, что произошло? Мы чем-то тебя обидели или мама провинилась?

— Дочка, ты взрослая уже, все понимаешь. Я ничего от тебя скрывать не буду, — Борис присел на бордюр газона и закурил. — Я давно собирался так поступить, просто сначала не мог решиться из-за вас — вы еще совсем маленькие были, потом вроде как-то все наладилось. А потом мы поехали на юг.

— И что? Ведь все было так здорово! Это были лучшие дни в нашей жизни.

— Это так, дочка. Я провел с вами самые лучшие дни. Последние дни. И именно там я понял, что больше не смогу жить с вашей матерью — ни одного дня больше, ни одной минуты. Это был предел. Не буду вдаваться в подробности, но именно там, у моря, я решил, что еще имею право жить. Жить так, как я хочу, не подстраиваясь под другого человека, не выискивая оправданий его поступкам. Ты пойми только одно и близняшкам объясни, что вас я по-прежнему люблю, вы — самое большое счастье в моей жизни. Я буду рад вас видеть в любое время, но домой я больше не вернусь. Прости, дочка.

— Папа, ответь откровенно, — Лена пыталась сформулировать вопрос как-то помягче, но слов не нашла. — У тебя есть другая женщина?

— Теперь — да, — ответил он не сразу, не хотелось ранить дочь. Но уж лучше он расскажет ей все, чем донесут «добрые» люди.

— И давно?

— Мы познакомились полгода назад. Она приезжала сюда в командировку из Кузнецка. Сначала просто общались, созванивались, а перед нашим отпуском серьезно поговорили и решили, что я делаю выбор, все взвешиваю, обо всем думаю. Я подумал.

— И? — Лена ждала приговора.

— Я уезжаю к ней в Кузнецк. Сегодня я написал заявление на расчет, две недели отрабатываю и уезжаю.

— А как же мы и мама?

— Прости, дочь, но мне абсолютно все равно, что будет с вашей матерью, а вы по-прежнему мои дети. Я никогда не брошу вас и не откажу вам в помощи. Как только я устроюсь на новом месте, обязательно свяжусь с вами, и вы приедете ко мне в гости, — он выбросил окурок сигареты в урну и поднялся. — А сейчас извини, мне надо возвращаться на работу. Иди домой. Я вас очень люблю, — он обнял Лену за плечи, чмокнул в нос и ушел, оставляя за собой запах табака и солярки. Лена стояла столбом, не в силах сдвинуться с места. Ее руки стали ледяными, а лицо горело огнем. «Он не вернется. Никогда больше не будет жить с нами. Он не вернется… Не вернется…» Опустошенная, она побрела к автобусной остановке.

Дома она закрылась в ванной и дала волю слезам. Она плакала по отцу так, как будто хоронила его. Она оплакивала свое счастливое детство, те радостные мгновения, которые навсегда останутся с ней, но уже никогда не повторятся. Через час она вышла совершенно спокойная, с сухими глазами и красным носом. Младшие сестренки внимательно следили за ней и по первому же жесту направились в свою комнату.

Лена не скрыла от сестер ни единого слова из разговора с отцом.

— Что ж, так случилось. Будем жить дальше. Нам теперь надо изо всех сил поддерживать маму, не давать ей грустить и огорчаться. Давайте поклянемся, что никогда не бросим маму, — и они дали эту клятву.

«Как хорошо, что папа решил уехать. Им не надо сейчас с мамой видеться, она будет только расстраиваться и плакать, или, не дай Бог, начнет еще пить, как некоторые тетки во дворе, которых мужья бросили. Вот бы и нам тоже уехать куда-нибудь подальше отсюда. Знаю, сейчас начнутся разговоры во дворе типа: „Бедные дети, несчастная Люда, козел Борька“! Не хочу все это слышать! Мама говорила, что скоро приедет дядя Володя с тетей Надей. Хоть бы уж поскорее. Я так соскучилась! Дядя Володя нам обязательно поможет, он что-нибудь придумает, и маме сразу станет легче. Он всегда нас выручает, — писала Маришка в своем дневнике. — Когда я выйду замуж, я никогда не позволю, чтобы мой муж ушел от наших детей. У меня будет самый красивый и умный муж на свете, он будет любить меня, и мы доживем до глубокой старости вместе. У меня будет самая крепкая и дружная семья. И мамочка будет жить с нами».