Пляски калибанов. Рассказы и стихи

Елена Сомова

Елена Сомова – состоявшийся поэт и писатель, в книге «Пляски калибанов» выражает изменение сознания человека нового века с присущим ему стремлением выхода из негативных явлений на солнечную сторону бытия. Созидающий огонь поэзии и любви – основа личности поэта, даже кода он пишет прозу. Прозаические работы Елены Сомовой получили высокие оценки в Москве, по результатам конкурсов опубликованы в сборниках, стихи вошли в лонг-лист премии Искандера-2019.

Сады Семирамиды

Богиня тщеславия

Изысканно откинув темную прядь с плеча, дама презрительно повернула головной отросток прямо, и неожиданно осклабилась. Ее губы выражали одновременно и неотвратимое презрение и сожаление, нечто похабное проскальзывало в ее лукавстве и резких жестах, ладонях ее рук, более похожих на холодное оружие, нежели на матерински нежные с пухлыми подушечками руки женщины.

Последний жест, над которым всплакнул бы режиссер Товстоногов, был наряд в цвет стула. Это была точка накала: темное бордо платья отливало отчаянием и наглостью в сочетании с такого же, цвета театральных портьер, стула, возвышающегося над плечами. Этот унизительный трон снежной королевы с примесью запаха провинциальных помоек, не иначе, был поставлен специально для офисного спектакля, с помощью которого она выразила свою карьерную прыть.

Не голословно и непременно в такт кивания головы, которую она с удовольствием бы поместила на плечо некоего орла, хваткого, игривого и готового пасть к ее ногам и смотрящего, как на пещеру Аладдина, в ее рот, изрекающий приказы высшего порядка.

— Вы идите, а я останусь! — гордо вскинула она плечи, готовая сразиться с монстром капитала. И в темно-серых, подернутых пеплом, глазах запылал восторг труда.

— Прощайте, мадам, — ловко вскинул бы фальшивыми эполетами, расшаркиваясь со снежной королевой, капитан ее гвардии, но задел рукой, несомой к виску для отдачи воинской чести, канделябры пальцев ея несогласия с его готовностью испариться из этой преисподней ее театральной гримерки, где она впаривала в мозги постулаты Проперция всем посетителям.

Но перед выходом на свежезагазованный воздух, мумифицированный ее памятью орел воскликнул вдруг в восторге единения мечты о былых страстях, исковерканных сильными мира сего:

— Клюква в сахаре, мадам!

И протянул широким жестом коробку лакомств.

Шары ея величества выкатились почти на плечи и напоминали базедову болезнь. Даме стало явно не по себе, и бесподобный вопль алкающий сладко-кислого, огласил просторы офисного склепа:

— Какая няма!

Снежная королева слегка привскочила на стуле, схватила коробку с ягодой, собранной на отечественном болоте и осахаренной в антисанитарных условиях, и припустила прыть всеядства.

«Оставалось только объять ее труп», — думал беженец, расталкивая несчастных в коридоре почетной гвардии будущих ее трупаков, ежедневно насилуемых ею бравурными мечами рекламы.

Снежная королева еще готова была толочь песок ее стеклянных речей, и долго любоваться собой издалека. Она думала о своей начитанности правилами и догмами, и о своей неотразимости в зеркалах глаз кавалера, выбранного ею для отработки щитовой рекламы на пластинке ее единственной извилины, неукоснительно следующей постулатам, высиденным в яичной кладке нового трудового кодекса. Ее беглую жертву покоробила судорожная готовность вцепиться в его личную жизнь, и волочить его за собой, подобно тройке лошадок в упряжке.

«Куда вы?..» — мелькнуло в кинематографической памяти поколений любителей синематографа.

«К морям! К морям и океанам моих слез…», — отыгрывала она сухой огонь своих слез, высохших в углах глазных впадин.

Министр ея величия разлегся, как пьяный факир в подножии сцены, и ковыряя пальцем пол рядом с креслами зрителей, тронул нос крысы, шаркающей хвостом в подполье.

Она не напугалась, играя, — привыкла, видимо, к переменам внимания ее партнера в противоположную строну. Там было венецианское стекло колец на ее пальцах. Кольца змеи из тухлого сундучка ее покоев огибали сознание жертвы и магически завораживали, напрочь лишая воли и ведя к полному беспамятству.

Воплощаясь в зрителях, дама снежной воли щекотала невидимой стенкой, отгораживаясь от призраков страсти. Натыкаясь на эту стенку, ее невольные зрители брали антракт и бежали к морям, расположенным подальше от ее окальцинированного дома души, — суть палатки над пропастью дел ради заработка и уважения, а может, страха перед нею.

Когда она снимала грим и возвращала себя кровати, мелкая дрожь хватала ее и влекла в бездну лекал, по которым она кроила людей и выносила их за скобки, подводя черту под их судьбами.

Под всеми сразу и одновременно. Только так она могла раскрепоститься и уснуть. А жертвы ее самолюбия мечтали о том, чтобы она не проснулась никогда, и тогда им не пришлось бы до резей в мочевых пузырях, засиживаться перед нею, сочиняя подарок-избавление. Когда надумывали спиртное, она резво хватала бутыль за горло, и душила несчастный пузырек ея мечт, терзаемая жаждой. Но чаще это были конфеты, и она ела их быстро и жадно, как память о любви.

«Ох, скорей бы заткнулась и отпустила», — думали жертвы богини тщеславия, а она мастерки прощупывала своим лазером ветерана трудовых боев за цивилизационный комфорт бытия, и влекла жертв в комфорт подобострастия.

2 июля 2023 г.

Малыш всегда прав!

«Малыш и Карлсон», сказка жизни, навеянная любовью к радости, эта вечная перипетия несоответствия желаний и возможностей рождает желание полёта над глупостью бытия многоклеточных организмов.

Каждый нашел себе клетку по своим устремлениям, и гасит факел творчества, — это угодно для правителей, удобно расположившихся на трупах творцов и вырабатывающих свои консорциумы по убиению душ, конгломераты духовного насилия и своей желчи для пропитывания ею документов и правил жизни.

Что с ними делать, обезглавленными головешками личного счастья в узкой норке…

С плотно зажатыми зубами, они приращивают нёбо к языку, и разжимают рты для поддакиваний госслужащим и потребления корма для обескрыленных варваров, уничтожающих ауру искусства и дух творчества.

«Счастливая мама» ведет на веревочке сына в свой рай для членистоногих изымать чешуйку творческого начала, прилипшую от неба.

Весело и легко они шагают в тупик бытия к кастрюлям и помойному ведру.

И только Карлсон в виде бабушки ставит мост для побега мальчугана из рабского плена изуверов.

У мамы осталось только нёбо, и она отнимает небо, и Малыш это видит.

Там, где «никаких плюшек» — чистилище и ад для рабов.

Изгнанные из творчества маленькие гении и их большие тени погибают на помойке, — так зачем убегать от себя?..

Этот вопрос Малыш поставил на классном часе. Теперь его ведут на расправу. Его керамических клоунов выбросили, и эти клоуны плачут не керамическими слезами, и земля впитывает их кровь. Малыш всегда прав!

Только Малыш всегда прав!

Мама, запомни, прабабушка была права, когда не обижала клоунов взрослого мальчика. Эти клоуны — выражение печали по разуму, которого лишают Малыша в коррекционной школе, не давая знаний, скрывая их от него в пособие по недоразвитию, выраженное в бесплатном питании. Тяжело в стране идиотов добиться знаний, скрытых за дверью кабинета чиновников.

Пока Малыш дерзит в керамике, — и слава Богу, что в керамике. Только пластика массы готова принять душу Малыша, понять его и простить миру его рождение.

Малыш — не «подошва для любимых ботинок» его карателей!

Справедливость в коммерции — секира палача. Сколько топоров несут на площади в День поминовения усопших интеллектов…

2 июля 2023 г.

Символ борьбы

Биомасса, кишащая стремлением тебя опровергнуть, готовится стать истерикодромом в ощущении нового старта для активности. Пока ее бурление может забавлять или раздражать, оттого что захлебываясь алчностью забрать себе лучшее от мира, биомасса разрушает его токсичностью своих намерений: ничего не давать от себя, а только впитывать и кипеть, создавая иллюзию самовыражения.

Укусы реальности ярче вселенских звезд, самое безобидное из этих издержек фатального несоответствия моей крупицы, затерявшейся в атмосфере, это игнорирование створки — скорлупки бытия, дающей веноток моего кислорода, питания для жизнедействия. Не может жемчужина развиваться в купе с другими, она одна в раковине обрастает перламутром, видимо, это и есть причина дисгармонии веточек с висящими на них скворечнями. Величина несоответствий фатальна: ищешь ветку, чтобы спеть на ней о любви и доброте, а тут вдруг, откуда ни возьмись, вольный стрелок разучивает меткость, и в череде непопаданий — точный бросок в тебя, даже не в твою корзину.

Так перья превращаются в прочный хитин, а хитин — в панцирь. Это мне знакомо. Неуязвимость — важнейшая черта тех, кто выстоял, подобно памятнику своей правоты. В результате хищные спруты окажутся картонными фигурами на лысом поле с полустертыми квадратами, определяющими местоположение субъективаторов. Думаешь, ну чтоб ты сдох, волчара немытая! — а волчара на пять минут превращается в овцу и блеет на диалекте, — и разве имеет он право слова в твоем мире? Чудовищное искажение дает плоскостное вИдение твоего пространства для биомассы, а ты можешь только изолироваться и выключить их всех своим открытием. Ты снова пускаешься в странствия души, подлезающей под груз, пытаешься его немножко пронести, сбрасываешь: а на что мне сдался твой старый валенок! — и летишь, озирая окрестности…

В поисках самовоплощения шорох мгновения превращается в музыку, лиственные веера создают иллюзию заботы о тебе, а обращенный в тебя хитиновый коготь с ястребиной хваткой вырывает из потока силы узел сознания. И уже не движешься, а ищешь направление движения: не сам поток этого движения, а направление. В начале кажется, что ты самостоятелен до умопомрачения, до личного пространства — королевства, потом импульсы надежды слабеют, соприкоснувшись с потоком, в который вольешься мелочью, а свой вектор движения позабудешь, так как сила тока, идущая от волны движения масс прямо пропорциональна твоим устремлениям, но выйти из потока ты не можешь, оттого что становишься частью биомассы и начинаешь следовать законам стаи.

Время выкрутилось в обратную сторону, и Лист Мебиуса показывает, откуда ты вернулся и куда пришел, и это оказывается важнее того, что ты сделал. Шкала ценностей отменяется, так как импульс не варьируется: он или есть, или его нет. Раз ты вошел в поток и растворился в нём, то ничего уже не значат векторы твоего развития. Память лишь иногда торкает, взбрыкивает воля, питание от пуповины пространства перестает снабжать кислородом артерии твоих устремлений, но смерти не наступает, — ты же несом биомассой, и она сама за тебя решит проблему твоего существования. И казусы ее восприятия идут от инерции, следовательно, от инерции зависит и твое существование, если ты движок биомассы.

Конец ознакомительного фрагмента.