Аня, Ваня и Калиновка

Елена Скачко

Разве есть большее счастье для женщины, чем голубоглазый малыш, зародившийся в твоем теле от неземной, нереальной, божественной любви? Но малышу так и не суждено родиться, потому что в жизнь вмешиваются обстоятельства, которых совсем не ждешь… «Аня, Ваня и Калиновка» – пронзительная и душевная история о том, что первая любовь очень часто определяет всю твою последующую жизнь. Особенно если твоя молодость выпала на переломные 90-е, когда нужно было просто выстоять и научиться держать удар… Проза Елены Скачко, главного редактора известного женского журнала «Единственная» и автора популярного блога в ФБ, настолько проста и реалистична, что многие узнают в ее героях себя и своих близких…

Куда ни глянь — везде Калиновка! Аня не поленилась, полезла в папин атлас автомобильных дорог, хотела найти ту самую Калиновку, а их вон сколько оказалось — только в Украине не меньше полусотни. В каждой области, в каждом районе, где-то и двум место нашлось… Но Аню интересовала одна-единственная. Та, в которой родился, жил, гулял, ел, спал, рисовал, читал, смотрел телевизор и мечтал ее Ваня.

Аня в свои почти 20 в настоящей деревне никогда не была. Только в дачном кооперативе. Да не простом, а профессорском, вылизанном и рафинированном. С ровными, под линейку, полосками дорожек, квадратиками дворов, шеренгами одинаковых заборов. Где говорили без речевых ошибок, сажали розы и клубнику, не привечали вонючих дворняг и ободранных кошек — только расчесанные пудельки, болонки, невозмутимые персы и русские голубые в противоблошных ошейниках были частью интерьеров уютных жилищ. Поздней осенью, после обязательной антиглистной терапии, меньшие братья перекочевывали в просторные городские квартиры на пуховые подушки. А самой большой хозяйской радостью было то, что очередной дачный сезон обошелся без приплода. А откуда ему быть, приплоду, если вокруг только стриженные по всем правилам, стерилизованные, сородичи?

По субботним вечерам кандидаты, доценты и профессора ходили друг к другу на чай с вареньем и оладьями, за которым обсуждали научные новости. Кандидатские, доцентские и профессорские жены встречались и в будни: делились рецептами джемов, хвастались детьми и внуками, вполголоса обсуждали пикантности личной жизни отдельных дачников. Подравшихся детей воспитывали всем миром, а бегать, орать и нарушать интеллигентское спокойствие после восьми вечера считалось верхом неприличия.

Дачный кооператив не примыкал ни к одному населенному пункту, от всего остального мира был заботливо огорожен рабицей и шлагбаумом, так что проникнуть в него могли только самые настырные местные, которым было не лень протопать пару километров с молоком и творогам в холщовых застиранных сумках. Впрочем, творог упаковывали в аптечную марлю, а молоко и сметану — исключительно в пропаренные в духовке банки. Иначе, разве ж угодишь этим ученым чистоплюям? Платили «чистоплюи» охотно, поэтому стихийные продавцы надолго не задерживались, немного стеснялись чопорных покупателей, ни с кем особо не общались, и понять что-либо о них было невозможно. Впрочем, не сильно это интересовало Аню и ее подруг в то легкое спокойное время. Девчонки больше думали о том, как бы смыться на речку, где рыбачили профессорские сынки и внуки, от вечных родительских требований дополнительно позаниматься английским или химией…

Да и не очень вкусно было запихивать в себя плотный домашний творог, запивая приторным теплым молоком под родительский аккомпанемент о чудотворной пользе натурподукта. Батон с докторской и стаканом «Тархуна» были куда привлекательнее!

А потом начались волнующие хлопоты взросления — экзамены, выпускной, репетиторы, поступление, первые студенческие будни. Дачный досуг уже в планы не входил. Поэтому много лет спустя Аня очень удивилась, узнав, что родной дачный кооператив уютно устроился всего в каких-то двух километрах от той самой Калиновки, и что, как минимум, двадцать золотых месяцев в жизни они с Ванечкой провели под одним лоскутком бирюзового неба, по разные стороны общей липовой посадки, на берегу одной полузаросшей камышом реке…

Ка-ли-нов-ка… Как же волновало Аню это поэтичное название! Это вам не какие-то Шнурки или Покатиловка, о которых она тоже узнала из автомобильного атласа. Ее Ванечка мог родиться только в Ка-ли-нов-ке. Аня мысленно растягивала это магическое слово, пробовала его на вкус, напевала на разные милые мотивчики. Почему-то Ванечкин дом виделся ей на горе, в объятиях роскошного абрикосового сада, с резными ставнями, в рамке ярко-голубого штакетника, с буйно цветущим палисадником под игрушечными ставнями… С нарядного крылечка видно все село в белоснежной дымке цветущих фруктовых садов, вековой сосновый лес, напрягающий своей стройностью и строгостью, а если встать на цыпочки можно дотянуться до пушистого облака…

Аня мысленно рисовала волшебную картинку, увиденную то ли в книжке, то ли в кино, а, может, родившуюся в ее светлых фантазиях, и все время дополняла ее сказочными деталями. Вот идет белая корова в рыжих пятнах, смотрит на мир удивленными глазами, непременно с колокольчиком на шее… А вот скворечник на березе за двором… А возле бревенчатого колодца необъятный калиновый куст, густо усеянный сочными терпкими ягодами такого фантастического оттенка, что ему просто названия нет! Какая может быть Калиновка без калины? Аня так образно представляла себе этот ослепительный цвет, что начинали слезиться глаза! То, что весна и осень заблудились и перемешались в этих дивных фантазиях, было совсем не важно… Красота допускает условности и сглаживает шероховатости.

* * *

Впервые Аня увидела Ваню на выходе из университетского кафе на втором этаже. Она почти всегда бывала здесь одна, потому что сокурсницы тянули здешние цены только после стипендии или поездки домой, а остальное время проводили в столовой в подвальчике или в кафетерии в парке. Аня же любила тонкие блинчики с мясом и золотистые зразы с капустой, сырники с распаренным изюмом и взбитые сливки, посыпанные шоколадной крошкой, — редкую изысканность по тем непышным временам.

Юноша ошеломляющей внешности (и кто сказал, то девушки не это ценят в мужчинах?) отстраненно жевал какой-то пирожок, — они здесь тоже были знатными. Рассеянный взгляд гулял выше Аниной головы, невероятные синие глаза выражали, скорее, скуку, густые темно-пепельные волосы хранили вчерашний беспорядок. Некоторое время спустя, когда Анины смуглые пальцы попробуют навести хотя бы подобие порядка в этом пепельном безобразии, станет ясно, как это бессмысленно, потому что живет эта роскошь своей собственной жизнью, и любая щетка тут заблудится…

«Вот это да, — с улыбкой подумала Аня, — какой же красоткой надо быть рядом с этим Аполлоном, чтобы каждая встречная-поперечная даже в мыслях не обозвала тебя серой мышью?» Никакого интереса, кроме эстетического, не испытала она, ведь чрезмерной уверенностью в себе никогда не маялась, от скромности, впрочем, тоже не страдала, но Аполлона квалифицировала как «не по Сеньке шапка», и потому ни искра надежды, ни уголек амбиций не блеснули в ее ничем не озабоченной легкой душе. Через пару дней Аня столкнулась с ним в парке возле памятника, и снова полюбовалась как эксклюзивным музейным экспонатом. Прекрасный образец для генофонда! Заметила, что парень опять в клетчатой рубашке и жует какой-то бесконечный пирожок. Тот же рассеянный взгляд поверх всех сочеловеков среднестатистического роста, такое же милое безобразие на голове.

А после выходных кто-то нежно тронул ее рукав на выходе из метро:

— Слушай, это ты меня преследуешь или я тебя?

— Не знаю, — от неожиданности Аня растерялась.

Конец ознакомительного фрагмента.