Sabbatum. Химеры

Елена Ромашова, 2017

Вторая книга из серии Sabbatum. Мелани вернулась память. Да еще решением суда Сенат постановил провести ей три месяца у Химер, так как был нарушен главный закон мира Инициированных – закон свободы выбора. Вернется ли жизнь в свое привычное русло? Кем же станет Мелани: Инквизитором или Химерой? Как жить, когда нельзя увидеть любимого человека Рэйнольда Оденкирка? Мелани надо переждать только три месяца. Правда, Химеры ждать не будут. Пора запускать механизм адской машины… Содержит нецензурную брань.

Шуваловы

Медленно открываю глаза, не желая просыпаться. Все так и есть. Я снова дома. В своей комнате. Хотя это и домом не назовешь. Я жила здесь лишь год. Зато комнату обставляла по своему вкусу, тому, который был. Сейчас мне не нравится.

Моя спальня оформлена в светлых тонах: белые стены, простая икеевская мебель и черный декор. Напротив кровати в стену встроен платяной шкаф, к которому еще не прикреплены дверцы, поэтому он показывает все свое нутро с моей старой одеждой. Черной. Только черной и темно-серой. Есть пару цветных вещей, но они, так сказать, на выход. А все потому, что в клане Теней правило: ведьмы и колдуны должны одеваться в темное. Моя Саббатовская одежда была лучше: там был белый, беж, легкие светлые ткани, цветные блузки с юбками. А Химерскую одежду только на траур. Сейчас она мне не нравится. Чужеродная.

На стене фотографии, где я и Виктор. Это тоже останки той девушки, кем была я когда-то. Будильник в виде божьей коровки, подарок Вари, плюшевый, медового цвета медведь, с которым спала в обнимку, когда тосковала по Савову, корзинка с лаками для ногтей и коллекция духов — наверное, единственное, что осталось неизменным. Прошла вторая неделя после суда, началась третья. Мне остается только зачеркивать дни в календаре и молиться, чтобы не проявился Химерский знак. Ну почему я должна делать выбор? Наверное, оставаться смертной — это то, что нужно, тот самый нейтралитет. Ой, не думай об этом, Мелани, не думай…

Я встаю, лениво потягиваясь и зевая. Тру глаза, окончательно прогоняя сон. Выбирать что надеть из той черноты в шкафу не хочется, а придется. Иду по пути наименьшего сопротивления: майка и джинсы. Наша с Варей квартира, специально подаренная нам Марго и присоединенная к главному офисному зданию клана Теней, находится в Москве. У Химер все наоборот в отличие от Инквизиторов. Если Саббат был центром, и из его подземелий можно было попасть в любую точку мира, то у Химер не так. Кланы напоминают паучье гнездо. У всех Сестер в разных точках мира свои отдельные квартиры или дома, чьи двери прикреплены к порталу офисного здания их Клана.

У клана Теней небольшое здание в Москве с табличкой «Благотворительная организация по защите леса». Обычный человек, попавший туда, не найдет для себя ничего странного, просто коридоры с кабинетами. Инициированный же обнаружит улей ведьм, где каждая дверь ведет в квартиру к Химере. Все эти порталы легальны. Наверное, это тот единственный случай, когда Сенат идет навстречу Химерам в создании проколов пространства.

После суда мы сразу приехали домой. Кевин остался жить с нами, Варя взяла его под свою опеку и поселила у нас, отдав одну из комнат. Благо метраж квартиры позволял. Но все равно, наблюдая за его попытками привыкнуть к новой жизни, думаю, Кевину трудно: привыкший к большому замку, свободе перемещений, он сейчас будто в заточении. Но держится, не подает вида. Да еще сестра ведет себя рядом с ним, как помешанная. Кевин — Солнце по определению, Варя — истинная Луна, вертится вокруг него, ища лучи его любви, зажигаясь и светясь от этого. Странное явление для меня. Никогда не видела Варвару влюбленной. А если еще вспомнить тот факт, что Кевин из Инквизиторов, то мне сносит крышу окончательно. Вот уже третий день стоит им появиться в моем поле зрения, я бесстыдно начинаю пялиться на них. Варя дерзит Кевину, порой помыкает им, показывает свой гонор, но Ганн изменился: из сладкого мальчишки ушла легкость и наивность. Он все так же улыбается, позволяет некоторые выпады со стороны Вари, но в нем словно проснулся зверь, та самая древняя мужская сила, которая делает женщину рядом с ним женщиной, беззащитной и слабой. Глядя на Варю и Кевина, я сразу вспоминаю Рэя, некоторые его повадки и действия по отношению ко мне. Да он мог просто рядом стоять, но излучать такую власть, что я понимала: достаточно небольшого усилия с его стороны — и он меня сокрушит, разрушит, уничтожит. Но вместо этого чувствовала, что в безопасности. Мир рухнет, но он меня убережет.

Я счастлива за них, честное слово. Особенно за Варю. Помню, как она переживала, что ни с одним парнем у нее не складывались отношения, и в итоге сестра пришла к выводу, что мужчина — это пережиток современного общества, что он нужен только для постели и чтобы делать детей, все остальное уже выучила и приручила женщина. «Да здравствует матриархат!»

— Ну что, готова?

Передо мной унылая тарелка с молоком и хлопьями. Кевин, выбиравший себе каши, смузи, блинчики на завтрак в Саббате, аппетитно поглощает бутерброды из белого хлеба и колбасы и запивает чаем с молоком. На мгновение мне становится страшно, что Варя его испортит окончательно.

— К чему? — уныло спрашиваю я, наблюдая, как плавают хлопья в молоке.

Боже, на это можно медитировать!

— Сегодня едем к маме. А завтра в Вяземку.

Я поднимаю глаза, чтобы посмотреть на Варю. Мы сейчас нереально похожи, потому что сестра тоже вся в черном, без макияжа и прически. Но и отличия между нами есть: у сестры волосы не так вьются и глаза зеленей. Утро, часов девять. В Саббате уже вовсю кипит жизнь, а у нас к этому времени лениво просыпаются.

— А Кеша? — я кошусь в сторону Ганна. Это Варя в первый день во время нашего разговора обозвала Кевина Кешой, русифицировав его имя и невольно вызывая аналогии с попугаем из забавных мультиков. Поэтому, когда он был в нашем кругу, а мне надо было спросить что-то насчет Ганна, да так, чтобы он не понял, что речь о нем, я переходила на русский и заменяла имя.

— Нет, он с нами не пойдет. А вот в Вяземку можно свозить, — сестра тут же переключилась с английского на родной язык.

— С ума сошла? Кеша и деревня? Парень и так не может свыкнуться, что у нас ванная с туалетом общая на всех, а ты хочешь его в совсем дикие условия привезти, где туалет на улице и крысы в доме.

— Ну с туалетом промах. А вот крыс там нет. Марго послала туда парочку прислужниц, чтобы дом подготовили к приезду.

— Прислужниц? — Обалдеть! Это равносильно тому, что ваш начальник послал бы людей помыть полы у вас в доме. — Зачем она так старается?

— Радуется, — хмыкает Варька и с хрустом откусывает кусок овсяного печенья.

Кевин ставит кружку с веселым утенком и трещинкой по краю, затем поворачивается ко мне и говорит на чистом русском без акцента:

— Не беспокойся за меня. Мне даже весело у вас. Забавно.

От неожиданности я чуть не захлебываюсь молоком, потому что сказано ровно в тот момент, когда я делаю глоток своего завтрака из ложки.

— Ох ты, Господи! — Варя подлетает ко мне и начинает бить по спине, чтобы я быстрее откашлялась.

— И давно ты говоришь на русском? — хриплю, срываясь на кашель.

— Заклинание завершилось позавчера. — Ганн улыбается своей шаловливой мальчишеской улыбкой. И до меня доходит, что вчера он прекрасно слышал весь наш разговор с Варей, где я просила ее быть осторожней с Кешей, не разбивать ему сердце. «Либо люби, либо держи на расстоянии».

— Заклинание всеязыция?

Он кивает, продолжая улыбаться идеальной белоснежной улыбкой. Варя хихикает в стороне. Понятно, она была в курсе. Смею предположить, она и навела чары на Ганна, так как заклинание сложное, а сестра талантливая ведьма, способней меня.

— Думаю, ты позабавилась… — я злая как черт. Меня только что выставили дурой.

— Аня, не злись на нас, — сестра лисой, осторожно, подходит ко мне и гладит по плечу, еле сдерживая рвущийся смех. — Мы не хотели тебя высмеять или подшутить. Просто это было так мило: как ты переживала за Кевина.

— За Кешу, — поправляет Варю смеющийся Ганн.

— А вот ни капли теперь не буду за вас переживать! Засранцы вы оба! — Я вскакиваю с места, но прежде, чем рвануть в комнату, смотрю на эту улыбающуюся сладкую парочку. После чего, ткнув пальцем в Кевина, добавляю: — А вот теперь тебя не жалко! Так тебе и надо. Надеюсь, условия Вяземки отомстят за меня, Кеша.

Я демонстративно, с гордым и оскорбленным видом ухожу в свою комнату, непременно хлопая дверью так, чтобы эти двое услышали.

Заклинание всеязыция! Ну какая я дура! Конечно же, он обратился бы к нему! Это нормально, это предсказуемо. Только не для меня наивной. А ведь сама же так английский выучила.

Заклинание сложное, но значительно облегчающее жизнь. Варя тогда талантливо сплела его, наложив на меня чары. Задача в том, чтобы правильно сплести энергетическую вязь заклинания и вложить в голову. Сделаешь правильно — и вуаля! через две недели выучиваешь язык с легкостью, главное только слушать его все эти две недели. Сначала ты не понимаешь ничего, потом только отдельные слова, затем ловишь смысл текста и можешь составить простые предложения, к концу второй недели уже в совершенстве знаешь все и можешь с трибуны ораторствовать на новом языке, рассуждая на любые философские темы бытия. А вот если неправильно сплести, это чревато проблемами с памятью, может совсем привести к дислексии или дисграфии. Поэтому я тогда и не взялась его делать. А Варя, будучи смелее меня, и, как я уже сказала, талантливее, отлично справилась, притом дважды: со мной и с собой.

Опускаюсь на кровать, и на меня накатывает тоска, стоит снова остаться в одиночестве. Это постоянная боль, просто наедине с собой только ее и чувствуешь. Словно из незакрытого крана капает: ты привыкаешь к звуку, но все равно мешает. Моя капель состоит из одного имени — Рэй.

Где-то там он… Стоит закрыть глаза, так и вижу его лицо, пускай уже размытое памятью, но глаза!.. Эти глаза мне снятся каждую ночь. Бесконечная гроза с разными оттенками. Но самая мучительная — та, в которой тьма и пустота: последний взгляд, когда Виктор практически оттаскивал меня от Оденкирка к машине на ступенях Вашингтонского суда.

Я снова чувствую, как встает комок в горле, а на глаза наворачиваются слезы, превращая мир в бесформенные пятна. На тумбочке сначала загорается дисплей моего старого телефона, а затем идет звук.

Беру и вижу СМС от Виктора. Открываю, начинает загружаться фотография: на красивой белой широкой кровати стоят картонные пакеты «Chanel», а рядом коробочка с логотипом «Tiffany&Co». Подпись: «Они ждут тебя, как и я».

Пишу в ответ: «Спасибо». И закрываю. Противно. Савов в своем духе. Он знает, что мне это не нужно, такое больше подходит для Вари. Другая девушка визжала бы от счастья и обзывала меня дурой. Наверное, такая и есть. Виктор все время меня задаривал, словно пытался привязать этим барахлом, в то время как я всегда ждала от него чуть больше любви и нежности. А на это он был скуп. Может, я предвзято отношусь? На мгновение решила сделать себе больно, представив, что это СМС от Рэя… Но больно не было. Почему-то не смогла, воображение подвело. Скорее всего, Рэй потащил бы меня в магазин, как с тем креслом. Непонятная блажь Оденкирка; даже смешно стало. Один ухаживает, покупая дорогие шмотки, другой — кресло. И я выбираю второго, пускай и чокнутого.

Три месяца…

Стук в дверь вырывает из анабиоза.

— Анька, ты готова? — Варя заглядывает в комнату. — Ты чего?

Я утираю слезы, хлюпая носом, и пытаюсь изобразить беспечность.

— Да так…

— Ты так обиделась, что расплакалась?

— Нет, — я смеюсь. — Шутка была хорошая. На такое долго не обижаются.

— А что? — Варя подходит и смотрит на меня сверху вниз со своим серьезным выражением опекуна.

— Да так…

— У тебя заело «да так»? — Она недолго молча смотрит на меня, закусывая губу. Видно, что еле сдерживается, чтобы не спросить. Варя уже с макияжем и одетая. По мне, так чересчур вычурно. Специально нарядилась, чтобы позлить мать. На руках, как обычно, куча колец. Это наша особенность: я обожаю лаки для ногтей, Варя — кольца. — Ты краситься будешь? Или так пойдешь?

По ее тону понимаю, что вид у меня не очень.

— Я не хочу пускать ей пыль в глаза. Ты сама знаешь. Я вообще не понимаю, зачем мы к ней едем.

Варя пожимает плечами. Хотя причина наша поездки кроется больше в ней, чем во мне, — она бесится, злится, и это ее способ отомстить. А мне все равно. Не скажу, что люблю маму, но и не ненавижу.

Рязань. Три часа езды от Москвы. Плюс два часа стояния в пробках. И вот мы уже у дома, где живет наша мать. Я не знаю, какой это адрес по счету. Она постоянно их меняет. Сейчас это окраина города, спальный район, новая шестнадцатиэтажка. Судя по дому, квартиры большие, так что, считай, у матери жизнь удалась. Мы вылезаем из машины: Варя обратилась к Максу, чтобы он подвез нас, так как его красный «Audi Spyder» с открытым верхом не кричал, а вопил, о своей неприличной стоимости и деньгах владельца.

— Пошли! — Варя командным голосом призывает меня из кабриолета к любопытствующим взорам людей. Я смотрю на Макса, сидящего с каменным лицом и жующего жвачку. По ходу, он будет ждать нас в машине. Варя надевает очки и гордо и грациозно выпархивает из машины. Вот ведь шельма! Устроила спектакль, втянув меня. Я по сравнению с ней не выхожу, а вываливаюсь из авто, но мне все равно. Стуча высокими шпильками, Варвара подходит к домофону и набирает номер. После противных пищащих сигналов слышится мамино: «Да?».

— Мам, это мы. Открывай.

На том конце возникает пауза. Знаю точно: мама в шоке. Но через некоторое время доносится ее блеющий голос:

— Мы? — Ага, не верит.

— Варя и Аня. Если не забыла, в девяносто третьем году родила двоих близняшек. Типа, дочки твои. Ну вот, мы приехали.

Варя язвит, но вместо ответа слышится щелчок открываемой двери. Входим в чистый, беленый, еще без похабных надписей и сожженных ящиков для писем, подъезд.

— Кажется, у нее инфаркт. — Варя довольно облокачивается о стену, пока ждем лифт. Сколько себя помню, мама пыталась от нас избавиться. Терпела, пока мы были маленькие, но на каждые каникулы отправляла в деревню. Один раз кинула на месяц на шею нашей крестной, у которой были задатки алкоголички, а еще, когда умерла бабушка, явилась в деревню только через две недели после похорон. То есть бабушку хоронили мы с Варей благодаря помощи всех жителей Вяземки, которые собирали деньги, чтобы по-человечески предать земле Екатерину Васильевну. Что уж говорить, когда за нами явился Поисковик из Сената, какая радость была у матери! Конечно, прозвучал вопрос: сколько стоит? Но когда заверили, что образование бесплатное, она подписала бумаги, не читая. До сих пор я в ужасе от этого. Приди человек со стороны, какой-нибудь торговец девушками в проститутки, она бы и ему нас отдала, не читая бумаг! Ей, алчной до денег и мужиков, лишенной материнского инстинкта напрочь, мы были не нужны.

Лифт открылся, приглашая внутрь. В кабине висело зеркало, кем-то уже расколотое. Процесс уничтожения культуры и чистоты в этом подъезде запущен.

— Кто у нее сейчас?

— Не знаю. Я уже сбилась со счета. Вроде, какой-то предприниматель.

Мы выходим в коридор и находим черную лакированную дверь. На лице Вари расцветает улыбка хищного предвкушения. Нажав на звонок, слышим шевеление за дверью, щелчок замка — и вот дверь открывается. Ксения Шувалова, или кто она там сейчас, смотрит таким взглядом, будто привидение увидела. Хотя мы и есть для нее призраки прошлого.

— Привет, — наигранно тянет Варя противным голосом. В ее позе, тоне, взгляде все ненастоящее.

— Вы? Как вы нашли меня?

Ох! Это мы умеем. Мама до сих пор в толк не возьмет, что мы всегда будем находить, смени она хоть тысячу адресов. Точнее, это Варвара не даст ей уйти от нашего внимания.

— Как? Очень просто. Найти тебя труда не составляет. Пустишь? — Мама смотрит настороженным взглядом, решая: впускать нас или нет. Она боится Варьки, считая ее бесноватой ведьмой. В принципе, права, но не в том смысле, который вкладывает мама. Варя старается для нее специально, напуская больше пафоса.

— А мы тут пирожные принесли!

— Мам, впусти, — говорю я усталым голосом, который разительно отличается от веселого тона сестры.

И я ее уговариваю. Мама всегда меня больше жалела и любила, если можно назвать любовью то внимание, которое она нам уделяла.

Дверь распахивается, и мы входим в квартиру. Красиво, богато, блестяще. Да и мама изменилась. Она красивая женщина, наделенная природой отличными внешними данными, даже мы с Варей проигрываем рядом с ней. Но она стала словно девушка с обложки и еще, кажется, увеличила грудь. В свои сорок Ксения обладает очень тонкой талией, длинными ногами и молодым лицом — результат дорогостоящих посещений салонов красоты.

— О! Ты грудь себе сделала. Что? Уже старая не катит? — Я закатываю глаза: Варя не может без колкостей. Сестра, позвякивая кольцами, вытаскивает из сумки с блестящим навязчивым логотипом «Prada» коробку макарунов. Уверена, что даже сладости куплены в самой Италии специально для мамы, а точнее, для того, чтобы показать ей себя.

— Мы ненадолго. Не надейся.

— Привет, мам. Ты как? — Я пытаюсь сбить начавшую повышаться температуру общения. Все, как всегда: Варя язвит, жалит остротами, а я сглаживаю острые углы разговора.

— Нормально.

Сестра, не дожидаясь приглашения и не снимая своих Лабутенов, проходит в квартиру в поисках кухни. Откуда-то из помещения доносится противный писклявый лай.

Мне почему-то стыдно за поведение Вари, хотя ее понять можно. Я разуваюсь и шлепаю босыми ногами за своей близняшкой. В большой кухне меня встречает маленькая лохматая собачка, похожая больше на игрушечную, чем живую. Именно она, виляя хвостом, лает на нас. Мама больше от испуга за животное, чем из смущения, хватает собаку на руки. Конечно, она помнит, что все питомцы умирали от одного касания Вари. Только мама не в курсе, что сестре не надо уже касаться даже человека, чтобы вызвать травму. Так что это бесполезно!

— Как вы меня нашли?

— Ну ты же наша мама! Зов крови — сильная штука, — Варя по-хозяйски, как у себя дома, начинает суетиться, готовя нам чай.

— Что вам нужно от меня? — теперь мама спрашивает меня, глядя в глаза. У нас с ней один оттенок.

— Ничего. Пришли навестить тебя, посмотреть, как ты стареешь, — Варя продолжает выливать в слова всю ненависть и желчь.

— Ничего… Просто так пришли, — я смущенно отвожу глаза, желая провалиться на месте.

— Вот и чай готов! Ты присаживайся, мам. Что как неродная на своей кухне?

— Прекрати, — шикаю я на Варю, наблюдая, как в ней просыпается совесть: на секунду она отводит глаза, справляясь с эмоциями. На краткое мгновение я вижу на ее лице боль. — Какая милая собачка. Можно? — спрашиваю у мамы разрешения дотронуться до питомца. Та недоверчиво позволяет. Песик нежно обнюхивает мою руку, виляя своим игрушечным хвостиком. Шерсть приятная на ощупь, мягкая, действительно, плюшевая. Я не сдерживаю улыбку.

— Как ее зовут?

— Нора, — мамин голос безлик и терпелив.

— А у нас Аня замуж выходит! — Варя весела, пытается быть беззаботной.

— Поздравляю… За кого? — спрашивает мама из вежливости, присаживаясь за стол. И вот сидим мы, все Шуваловы, в сборе; точнее, остатки семьи — острый рыбий скелет.

— За американца, хоть и русского: родители эмигранты. Будет жить в Калифорнии, в Лос-Анджелесе.

Мне не нравится, что Варя говорит за меня, но не хочется перечить.

— А ты? — мама кидает злобный взгляд на сестру. Та жмет плечами.

— Есть один. Англичанин. Но, наверное, переберемся жить в Италию.

Я смотрела на Варю во все глаза: у них с Кевином все так серьезно? Или она специально тут придумывает ради мамы?

— Вы с Кевином все решили? — не удерживаюсь я и задаю вопрос.

Варя жмет плечами, и я понимаю, что серьезно. Если не решено, то обсуждали.

— Как у тебя дела? Где работаешь? Ты замужем? — Я пытаюсь быть вежливой и милой, поворачиваясь к маме. Она изящно откидывает прядь волос, они у нее очень длинные, до самой поясницы. Мне всегда хотелось дотронуться до них, в детстве мама иногда даже позволяла.

— Работаю. Директор бутика. Замужем. — Словно специально, мама начинает кормить собаку макарунами вместо того, чтобы полакомиться самой. Хотя уверена, несмотря на то, что она знакома с подобными пирожными, именно эти вкуснее всех. От них просто исходит аромат миндаля.

— Дети? — я спрашиваю, наблюдая, как Варя рефлекторно дернула рукой от неприятной темы.

— Нет. После вас у меня никого не было, — она отвечает немного дерзко, в ее тоне проскальзывают Варины нотки.

Я киваю в ответ. Сестра говорит, что мама не раз делала аборты. Мне все равно. Я до сих пор не понимаю, почему мы к ней тянемся, когда ей всегда было откровенно плевать на нас? Как-то один ее сожитель пытался изнасиловать Варю, та врезала ему, плюс еще покалечила даром. Так вот, даже тогда мама считала нас виноватыми, она не жалела Варю, а после того, как та проявила ведьмовские способности, вовсе возненавидела и считала опасной. Я смотрю на свою близняшку, сестра нервно щелкает ногтями — наша с ней привычка. Знаю, что ее распирает спросить маму, за что она так с нами, почему всегда деньги были любимее дочерей, почему не сдала в детдом, в конце концов, раз мы так ей были не нужны? Вопросы жгут, давят на нас обеих, изменяя и ломая наши жизни. Какими мы были бы, если бы она нас любила?

— Мужу сколько лет? — Варя решает разорвать нависшую тягостную тишину.

— Двадцать шесть. А что? — мама изгибает бровь, мол, ну, давай, съязви.

— Ничего. Практически вдвое моложе тебя. Да и ровесник Аниному Виктору. — Варя уже не смотрит на нее, а лишь разочарованно вертит в своих пальцах пирожное. Видно, эффект от нашей встречи не оправдал вложенных усилий на подготовку: мама, как всегда, ничего не заметила.

Я тяжело вздыхаю и снова начинаю играться с собачкой, которая уже не тявкает, а лишь забавно виляет хвостиком, после чего перебирается ко мне на руки. Мама не реагирует даже на это. Я начинаю забавляться с песиком, и тут Варя решает погладить его. Все происходит в считанные секунды: мама со вскриком вырывает животное у меня из рук, кисть Варвары так и повисает в воздухе в незаконченном движении.

— Не смей дотрагиваться, ведьма проклятая! — шипит мама на Варю. И все. Ксения будит Химеру.

— Да тебе собака дороже твоих дочерей, — Варя не говорит, она сипит от злости. Внезапно в кухне с неприятным шорохом и скрежетом начинают двигаться предметы: стулья, ножи, вилки, тарелки с чашками ездят взад-вперед, словно кто-то дергает их за веревочки. Еще чуть-чуть — и они сорвутся со своих мест, летя в стены и разбиваясь о пол. Сестра в гневе, я бы сказала, в бешенстве, она не контролирует магию, выплескивая ее в реальность. Химера, словно бомба, готовая рвануть и уничтожить. Такое за всю жизнь я пару раз видела. Все-таки Варвара очень сильная.

— Всю свою жизнь ты только и делала, что игнорировала нас! Мы были хуже собак для тебя. Щенков пристраивают в семьи лучше, чем ты обращалась с нами. Как же я тебя ненавижу! — Мама вскочила и, прижимая скулящую собаку к груди, с ужасом смотрела на Варю. — Как же я хочу, чтобы ты сдохла!

— Варя! НЕ СМЕЙ! — вскакиваю я с диким криком, понимая, что сейчас Варька совершит страшное и бесчеловечное. — Пускай не любила! Она не стоит, чтобы ты переживала потом за нее! Оставь! Подумай о Кевине!

Не знаю, почему вспомнила Ганна, но это подействовало моментально, будто я нашла невидимый выключатель Химеры в сестре. Найти и обесточить — миссия выполнена.

— Уходите… — шепчет мама, на ней лица нет, вся белая с широко открытыми от ужаса глазами. Она вмиг как-то постарела на глазах, будто ужас сорвал весь покров ее обманчиво-молодого вида. — Уходите и не возвращайтесь… Не надо было вас рожать… Всегда считала ошибкой… Уходите.

Я вижу, как Варя горько ухмыляется, а в глазах слезы. Вот и все. Прозвучал главный ответ на главный вопрос всего нашего существования. Мы обе были ненужные, как собаки-бродяги. Поэтому всю жизнь ищем хозяев, остро реагируя на любое, похожее на любовь, проявление к нам чувств: неважно, Савов, Ганн или Оденкирк. Просто приди и погладь по шерстке.

— Пойдем. — Я подхожу к сестре и увожу из квартиры. Варя тихая, сутулая, старается сдержать слезы, закусывая губу и смотря вверх, вздернув подбородок. Наверное, думает, что так дольше продержится и не заплачет.

В машине она набирает СМС, я даже знаю кому: темно-рыжему парню с медовыми глазами и поцелуями. Он будет ее хозяином, станет утешителем. Варя забудется в нем и спасется.

А мне в ком спасаться, когда сама отказалась от протянутой руки и сглупила в суде? Хотя есть Виктор, только он не поймет, не приласкает, так как не умеет сопереживать, и женские слезы его бесят.

— Я смотрю, встреча прошла жарко, — вздыхает Макс, заводя мотор.

— Да, как в аду. — Почему-то мне больно, но не настолько, как Варе. — Гони, Макс, домой. Чем быстрее доберемся, тем лучше.

— Да не вопрос, — хмыкает водитель, нажимая на газ и выезжая на своем шикарном автомобиле из двора. Мы молча смотрим в окна, каждая думает о своем, осознавая всю свою неполноценность и ненужность. Неприкаянные. Вечно несущиеся куда-то. Две собаки-бродяжки в поисках своего человека.

Когда-нибудь нас пристрелят, как сосед нашу собаку, или издохнем на бегу, загнав себя до изнеможения…