ГрошЕвые родственники

Елена Михайловна Шевченко, 2018

У бизнесмена средней руки и средних лет Викентия Гроше все было хорошо. И семья надежная, и сын за границей на пятерки учится, и загородный дом, и бизнес процветает. Все было хорошо, пока он от скуки жизни не начал восстанавливать свое родовое древо. Он нашел среди предков и генералов, и великих деятелей, и добропорядочных помещиков, а в нагрузку к этому множество далеких родственников с трудными судьбами и непростыми характерами. Желая им помочь, герой оказывается втянут в круговерть авантюрных и детективных приключений, из которых он найдет не менее парадоксальный выход.Содержит нецензурную брань.

Глава 4. Зачем я только в эту историю ввязался и как из нее выбраться

На бензоколонке, вернувшись от кассы, я обнаружил в своей машине человека, которого вовсе не знал, но он сам, без моего ведома подсел ко мне на переднее сидение. Я даже не понял, когда он влез. Наверное, пока я рассчитывался, машину точно не закрыл. Выглядел он диковато: в коротких штанах как для велосипеда, белых чулках и почему-то в туфлях с бантом, сверху он напялил на себя рубаху с кружевами, камзол, шитый золотом птицами, он нарумянил лицо, покрыл щеки штукатуркой, напомадил губы, вонял какими-то чудовищными духами, я даже вспомнил запах «Шипра» и одеколона «Саша» из моего детства. То ли клоун, то ли старый гомик, начался дождь, и я пожалел бедолагу, куда ему в таких туфлях по лужам.

Я осторожно спросил, чтобы не испугать его, хотя сам чуть не писался от страха, кто знает, что у него на уме, из какого дурдома он сбежал:

— Куда вас отвезти? Где ваши родные?

— Здесь, — ответил он, положив подбородок на трость с большим серебряным набалдашником, вполне увесистая была дубина. Он говорил с акцентом, я выдохнул: это какой-то полоумный иностранец, играющий в ролевые игры. Может, сейчас он наполеоновский солдат или кто еще, полностью погрузившийся в роль. Осталось лишь выяснить, где он живет, и тихо его вернуть, иначе он в своей затейливой обуви пропадет.

— Я не представлен, но могу рекомендовать себя сам. Я Пиотр Гроссе, камергер двора Станислава Второго Августа, но это в прошлом, нынче Гроше. Потомственный дворянин, член ложи храма Изиды, в какой-то степени литератор и собиратель. И мы в какой-то мере родственники, Викентий.

Медленно схожу с ума, подумал я, но все же разум сопротивлялся, это очередной ряженый мошенник, только куда его девать, не домой же к себе везти.

— Куда вас подбросить? — повторил я, голос предательски выдал волнение, я вцепился в руль.

— Где мой дом? О, где мой дом?! Я жил в Варшаве и Вильно, там у меня была прекрасная усадьба с садом у ворот Аушрос. Вы бывали в Вильно?

— Да, я какое-то время болтался в Литве. Но давно.

— После великолепного Вильно я сидел в тюрьме Шпандау, и мне удалось оттуда сбежать, с той поры я странник.

Я зажмурился, надеясь, что он исчезнет, и я спокойно отправлюсь домой, буду лгать про ЧП на стройке, его еще надо придумать, Маришка хочет быть в курсе всех моих дел, она замечательная, только все запоминает, а я забываю свое вдохновенное вранье. Я открыл глаза, но он не исчез.

— Я прекрасно доберусь сам, — важно заметил попутчик, — я объехал в свое время всю Европу, я был даже в Америке, там были дела. Может, остановимся в каком-то шинке или корчме, как сейчас это называется.

Я посмотрел на «KFC», у которого мы стояли.

— Там не наливают, — отреагировал он, будто там был.

Мне стало страшно, я видел глюки наяву. Я почувствовал боль, ущипнув себя за ляжку. Я прикусил себе язык и чуть не взвыл, значит, я не спал. Мне стало очень страшно.

Я редко, по-настоящему, боялся — всего три раза в жизни. Не так, чтобы просто испугаться, а на самом деле — до онемения ног, до недостижимого желания, чтобы это пригрезилось и оказалось дурным сном или пьяным бредом. Первый раз, когда я приехал учиться в Казань, говорили, что там лучший авиационный. Я сдал документы и пошел по городу, испугался, как же здесь жить, как здесь вообще можно быть. Мне хотелось бежать, но у меня были деньги только на билет в один конец, я сел на вокзале и заплакал. А потом привык, даже женился, даже сына родил, нормальный город оказался, хотя и страшный.

Второй раз, уже забыв в девяностые про науку, в Сибири вез зарплату на стройку, я таких денег сроду не видел — тридцать тысяч зеленых. От страха я выпил в вокзальном буфете и прихватил с собой, вроде отпустило и полегчало. А в вагоне, стараясь быть беззаботным, я совсем надрался, спокойно заснул и утром не нашел денег. Они пропали из моего любимого портфеля, все было на месте, кроме пакета с деньгами.

Жизнь кончилась в один миг, ехать на объект не имело смысла, возвращаться обратно еще хуже. В кармане завалялись какие-то рубли, оставшиеся после вокзального буфета, еще было граммов сто вискаря, похмелиться перед тем, как броситься под поезд. Но как-то это было не по-мужски, я же не барышня-наркоманка, чтобы под поезд. И я заплакал, уткнувшись в подушку на своей тесной верхней полке. В подушке что-то хрустнуло, я прижимал ее к себе, уже понимая, что это я сам туда деньги по пьяни запихнул, чтобы не сперли.

Третий раз было еще страшнее. Мы с партнером, а он мужик отвязный, завезли в наш нефтяной поселок компьютеры и выручили кучу нала, кучу — в прямом смысле, они лежали грудой на столе. До утра надо было как-то продержаться в нашем поселке, где каждая собака знала, сколько у нас бабла, утром мы их в банк снесем, нам бы только ночь выстоять и утро продержаться. Витон принес отличную ижевскую двустволку 54 года выпуска, сказал — вещь надежная, на немецкой основе деланная, не пальцем. Лег животом на деньги с ружьем в руках, нацелившись в окно, дверь мы мебелью загородили. Мне на голом полу пришлось спать, да где тут спать, всю ночь трясся от страха. Но все опять обошлось.

Еще один раз испугался, когда меня в метель на летней резине занесло на трассе, но это так, ерунда, на пару секунд.

А тут не отпускало, Петр сидел рядом, глядя вперед, а я не знал, куда его девать.

— Не бойся, — то ли понял, то ли почувствовал он. — Ты не представляешь, как мне было тяжело везти золото из Америки в Европу, в Америке оно тогда было дешево. Но я дал слово и доставил, — ответил он на незаданный вопрос.

Я любил книжки по истории, монографии Носовского с Фоменко перевернули мой мозг. Я вдруг стал внимательно смотреть на все эти культурные объекты за рубежом, пристально, и еще больше ошалел, когда пригляделся.

Ну какой такой храм царицы Хатшепсут в Египте мне явили? Это же чушь собачья. Стоит дворец из туфа в пустыне, ни крепостных стен, ни укреплений, только ленивый его не возьмет. А этот дом Минотавра на Крите? Это же просто Диснейленд какой-то. Я даже купил многотомник Соловьева, но освоил полтома, я в своих познаниях обходился не изысканиями и книжками, а кино, я вот «Храброе сердце» сто раз смотрел.

Пиотр меня смутил, какое золото, я точно помнил, когда началась калифорнийская золотая лихорадка, не совсем точно, но приблизительно, почти на сто лет позже, чем он там свои финты при польском дворе винтил. Значит, он все-таки сумасшедший, а я с ним один на один. И здесь нет ни одного гибэдэдэшного пункта. Может, круто нарушить, сплошную пересечь, но они же меня не кинутся догонять, они мне просто потом штраф выставят.

— Отцы-основатели, кажется, так вы зовете Томаса, Бенджамина и Джона, — продолжил он, даже не посмотрев на меня, — задумали перевернуть и встряхнуть Старый Свет, чтобы создать Новый мир. Его жаждали избранные.

— Масоны, — брякнул я глупость.

— Мы звали себя братьями. Меня посвятил в ложу Томас, а я посвятил Симона, — добавил после паузы, — Боливара.

Он точно сумасшедший сторонник теории международного заговора: евреи, масоны, Америка, революции и перевороты. А Эрнесто Че случайно не его личный друг?

— Так может поговорим в шинке, пабе, траттории, таверне, дорфкруге, корчме, кабаке, как это называется здесь, — он брезгливо посмотрел в окно.

— Кабак, кабак, — подхватил я радостно, только как его туда привести. Придорожный магазинчик оказался спасением — водка, кола, трижды гретая курица-гриль и лаваш, еще пачка салфеток, чтобы машину мне этот призрак не заляпал. Но призраки же не едят, значит, это психопат, который каким-то непостижимым образом знает мою новую большую семью до девятого колена. Придурковатый призрак сразу оторвал куриную ножку и ловко открыл водку, цыпленок ему не понравился, а водка пошла отлично. Я тоже отпил глоток, но и после этого он не исчез.

— А зачем ты влез в эту историю? — он не отводил взгляда от меня. Я молчал, потому как и сам не знал, зачем. Я оторвал кусок курицы и лаваша, размышляя, что же ему ответить.

— Ты не боишься посмотреть на звезды и заглянуть в глубины своей души, где пропасть может оказаться заманчивой и губительной? Знаешь ли ты, кого ты найдешь и возьмешь их судьбу как свою, никогда не сможешь избавиться от них до конца, а может и никогда вовсе, передашь эту требу своим потомкам, которым она окажется не по силам, и они проклянут тебя?

— Нет, — вспомнил я Роську, который обещал сделать мне табуретку, и список тех, кого я еще должен навестить. — Я вот еще в Белоруссию собираюсь, куда-то под Лиду, там вроде родовое гнездо, — зачем-то брякнул я это, хотя знал, что никак не смогу вырваться туда. А может, плюнуть на все и рвануть сейчас вместе. Он как-то сник, он не знал той усадьбы, ему ее даровал караль Станислав, это было унизительно и оскорбительно после всего, что он для него сделал, поэтому он так и не добрался до поместья, оно досталось наследникам брата.

— Хоть хорошие места? — спросил он.

— Не знаю, не был пока, но судя по всему — гиблые болота. Смотаюсь, расскажу, — я уже не сомневался, что этот бред не прекратится никогда, потому я смирился. Хотя он мне окончательно надоел, я был зол, я хотел бросить его на обочине, уехать домой, заползти под одеяло, выпить водки и послезавтра не пойти на работу, имею же я право на отдохновенный запой, хотя бы короткий, на пару дней.

Я вспомнил все, что знал о Петре Гроше, в ином написании — Гроссе, это был еще тот негодяй. И почему я должен провести с ним вечер? Чтобы потом оправдываться, где я был, почему я выпил, почему от меня воняет этой сраной курицей, от которой меня уже мутит? Завтра я должен мыть машину, то есть везти ее на мойку. Не слишком я добр к одному полоумному?

Я добрый, я мягкий, я лояльный, я толерантный, хотя это вряд ли, я упертый либерал, это не в том смысле, как говорится, просто я уважаю либеральные ценности. А сейчас они жестко попирались, этот придурок сидел в моей, в моей и только моей машине, жрал руками купленную мною тухлую курицу и вытирал свои грязные руки о мои на самом деле кожаные сидения. Я либерал, но не до такой степени, чтобы каждый бродяга, это слово мне нравилось больше, чем бомж, да и на бомжа он не был похож, пачкал мою машину. И я сказал ему резко:

— Понятно, был занят женитьбами, устройством дел, куда уж там до имения.

Я точно вспомнил все, что читал, мне даже не стоило доставать папку: «Женился на Текле Папроцкой, а потом отдал ее за долги кредитору».

— Затем, — начал я заводиться, — на деньги жены купил усадьбу с двором и садом у ворот Аушрос. Не так ли? Во клево. Мне так не повезло. Не за это какой-то хренов Линовский назвал тебя человеком, недостойным уважения? О, блин, как красиво. А? Или я вру? — я наклонился за папкой, чтобы доказать ему свою правоту, там у меня были справки и документы. И все, провалился, или меня ударили, или ударило, или я просто перепил.