Чаша Соломона. Непреодолимое притяжение

Елена Минькина, 2019

Пережив тяжелую потерю, Ирина в отчаянии задумывается об уходе из жизни, но у судьбы другие планы. В момент горя молодой женщине открывается тайна о ее истинном земном предназначении. Она должна найти и уничтожить чашу Соломона, которая представляет серьезную опасность для человечества. Отныне вся жизнь Ирины строится вокруг ее миссии. В поисках чаши Ирина должна отправиться в Таиланд, а затем в Индию. Ее поддерживают влиятельные лица, заинтересованные в уничтожении чаши. Молодая женщина не осознает, насколько сложна ее задача и как опасен враг. Вскоре Ирине предстоит встретить настоящую любовь, но с самого первого дня влюбленным приходится бороться за жизнь. Их пытаются убить, а затем берут в плен. Оказавшись в плену на затерянном острове, молодые люди узнают о том, чьим интересам служит чаша Соломона и в чьих руках сосредоточена основная власть на Земле.

4. Обряд

Когда стемнело, я отправилась к шаману. Его хижина почти не отличалась от других. Только стены были заставлены полками с многочисленными пузырьками и высушенными травами.

Шаман, на вид лет пятидесяти, кстати, потом я узнала, что ему далеко за восемьдесят, с длинными черными волосами, был похож на ворона, со своим огромным горбатым носом, загнутым книзу. Одет он был в тунику, доходящую до бедер. Все лицо, руки, а возможно, и тело его были покрыты синей татуировкой. Было в его внешности что-то зловещее, непонятное. Но я доверяла шаманам: ведь именно шаман, а не доктор спас меня от смерти. Теперь я знала, что шаманом не может быть случайный человек.

Мария мне рассказывала, что жизнь сама находит шамана среди местных жителей. Происходит это так: у молодого человека случается странная болезнь. Он начинает видеть и слышать то, что не видят другие. Порой такие люди теряют сознание, порой испытывают тягу к самоубийству или слышат голоса и видят странные видения. Они начинают тянуться к шаманам, а потом решаются объявить, что побывали в стране мертвых и им велено стать шаманом. После этого будущий шаман уходит в джунгли, где начинает общаться с духами. Такая уединенная жизнь обычно длится года три. После этого он еще два года учится бить в бубен. В некоторых случаях новый шаман сам познает науку жизни, иногда учится этому у старого. Иногда он может стать шаманом только тогда, когда умрет учитель. Перед посвящением в шаманы человек проходит самый строгий пост, который длится до девяти дней. В это время за ним тщательно наблюдают, потому что тело его распухает, покрывается трупными пятнами. Он заживо должен пережить свою смерть. Во время этого поста человек общается с духами. Эти духи рвут его плоть, выкалывают глаза, раздирают тело по кусочкам. Потом эти же духи соберут тело заново. «Смерть заживо» открывает в шамане способность самостоятельно погружаться в транс. Потом он начинает делать это легко, когда сам того захочет.

Шаман, к которому я пришла, был опытным и пользовался огромным уважением. Меня волновало, как я буду общаться с ним. Испанский я знаю плохо, он не знает английский…

В хижине было темно, и я едва могла разглядеть лицо шамана. Он спокойно смотрел на меня и произнес какую-то фразу на своем языке. И вдруг я осознала, что понимаю его.

— Сейчас ты пройдешь обряд, который, возможно, позволит тебе вспомнить, кто ты, зачем ты здесь. Ауяска приоткрывает подсознание, позволяет узнать, ради чего мы пришли на Землю, свое предназначение, либо вспомнить что-то важное. Сейчас мы перейдем к костру и начнем. Но перед этим я должен спросить у тебя: ты действительно хочешь пройти этот обряд?

Я быстро закивала, я очень хотела, потому что безоговорочно доверяла Марии. Скажу честно, мне было страшно, но я шла на это. Возможно, этот обряд поможет мне разобраться с собой и убрать страдания разума, которые я часто испытывала. Мне хотелось чувствовать себя счастливой, чтобы ком, который я ощущала в горле, покинул меня.

Мы вышли на воздух, и шаман быстро сложил костер. Дымок от него уходил вверх. Я стояла и слушала тишину джунглей. Она поражала. Почему сегодня так тихо? Как будто сама природа участвовала в нашем обряде.

Шаман запел песню. Я догадалась: это был гимн природе, Земле, мирозданию. Мурашки побежали у меня по телу. Он кинул в костер какой-то порошок и травы. Тотчас дым окутал меня, проникая в легкие, заполняя тело теплом и спокойствием. Шаман призвал в помощь четыре стихии: огонь, воздух, воду и землю. Мне не надо было напрягаться, чтобы понимать его, я была с ним на одной волне. Его гортанный голос поплыл над джунглями. Мое тело стало раскачиваться в такт песни. На поляну вышел молодой индеец, в его руках я увидела огромный глиняный кувшин, доверху наполненной волшебным варевом. Шаман налил себе стаканчик и прикоснулся к нему губами. Все его тело изображало благоговение и трепет. Он выпил содержимое стаканчика, снова наполнил его до краев и протянул мне со словами:

— Пей, не бойся, скоро ты поймешь, что умеешь летать.

«Летать?» — я выпила все до дна, посмеиваясь над его словами, хотя мне почудилось, что сказал он это с затаенным коварством. Но пока до меня окончательно дошло, что он и не думает шутить, по всему телу растеклось приятное оцепенение, перетопившее мою тревогу в успокоительную тяжесть, от которой голова так налилась свинцом, что, казалось, вот-вот отвалится. Мозги в моей голове раздулись и стали давить на уши. Представив, как я сейчас полечу — все тело устремится вверх, а голова останется на земле, я судорожно расхохоталась.

Присев у костра, шаман наблюдал за мной со все нарастающим любопытством. А я, с трудом оторвав голову от земли, медленно поднялась на ноги. «Я не ощущаю себя собою! А кто же я?»

Попытавшись двинуться с места, я поняла, что ноги меня не слушаются, и удрученно плюхнулась на землю рядом с шаманом. Мимо меня величественно проплыло огромное дерево. Или это я проплыла мимо него?

— Почему я смеюсь? — спросила я у себя, удивляясь собственным словам. На самом-то деле я хотела узнать, что со мной происходит. Я тут же засомневалась, действительно ли я задала вопрос шаману или он только прозвучал у меня в голове? На всякий случай я подползла к шаману поближе, боясь пропустить его ответ. Но шаман молчал.

Тишину прорезал крик обезьяны, и лицо шамана напряглось. Ноздри раздулись, полные губы сжались в прямую линию. Он впился в меня глазами, которые становились все больше. В них светилось глубокое понимание и еще нежность, такая неожиданная на его суровом, похожем на маску лице.

Словно приведенная в движение неким неповоротливым механизмом, я с огромным трудом поползла от шамана подальше к огромному дереву. Мое тело вдруг стало очень пластичным, оно тянулось в длину и в ширину. Руки удлинились до невозможности, за ними стали расти ноги. Шаман неотступно следовал за мной:

— Спроси о том, что ты хочешь узнать, — сказал он, протягивая мне очередную порцию напитка.

Я попросила показать мне, где мой сын, но ничего не произошло. Я разочарованно вздохнула и приникла губами к стакану, сделала глоток, другой и затем залпом допила густую жидкость, внешне походившую на кисель, но по вкусу непонятную, имеющую привкус грибов и немного — горечи. Шаман тоже выпил свою порцию зелья и снова налил мне. Я взяла стакан и на одном дыхании выпила его, прислушиваясь к тому, что происходит у меня внутри. А внутри образовалась пустота. Меня это слегка разочаровало.

— Что я должна делать?

— Ничего, — ответил мне шаман, — просто позволь своим мыслям свободно течь.

Я усмехнулась. Легко сказать — течь свободно! У меня в голове постоянная каша. Мысли скачут, и остановить их невозможно. Из висящего на шее мешочка шаман отсыпал на ладонь эпену, глубоко втянул галлюциноген в ноздри и протянул мне. Я отпрянула от него, мне не хотелось запихивать в себя наркотик, я и так была очень не в себе. Шаман одобрительно хмыкнул и запел. Я слышала его песню в себе и вокруг себя, почувствовала ее мощное притяжение. Без тени сомнения я отпила еще из сосуда, который он поднес к моим губам. Темное варево больше не горчило.

Мое ощущение времени и пространства совершенно перекосилось. Шаман оказался так далеко, что меня одолел страх потерять его в джунглях, тем более что наступила ночь. И как только я так подумала, глаза шамана мгновенно приблизились к моим, и я увидела свое отражение в их темных зрачках.

Я протянула руку, пытаясь дотронуться до его щеки, но рука схватила листья кустарника, и в тот же миг лицо шамана исчезло, а я покинула джунгли.

Передо мной на кушетке лежала маленькая девочка. Ее внешность показалась мне до боли знакомой. И тут до меня дошло: я вижу себя в детстве. Я спала на кушетке в крошечной комнате, отделенной от спальни родителей лишь тонкой старой занавеской. Сколько мне лет? Пять или семь… Из-за занавески доносились непристойные звуки и пьяные голоса родителей: они занимались любовью. Частенько из-за этого в детстве я долго не могла заснуть и в школе, на уроках ничего не соображала. Когда в конце четверти я приносила домой свой табель, мать орала на меня:

— Ты глупая, тупая скотина!

И я верила ей, горько плача на своей кушетке.

Перед глазами промелькнула яркая вспышка. И я почувствовала себя еще меньше, здесь мне не больше года. Я сидела на коленях у папы, он ласково обнимал меня, его глаза излучали свет, нежный голос что-то шептал мне на ухо и звал за собой сквозь время. Рядом с ним, прямо на полу, сидя на корточках, моя мама с любовью смотрит на нас обоих. Я любима! — эта мысль была такой удивительной, мне всегда казалось, что родители меня ненавидят. Слезы градом полились у меня из глаз. Где-то в мозгу отбивала барабанной дробью фраза: «Я любима, любима!»

Яркая вспышка повторилась вновь, и я почувствовала, что нахожусь в теле огромного животного, я, кажется, стала львицей! Когда-то мне уже привиделось такое, я это хорошо помнила, я уже была львицей и кормила львят. На этот раз, прижав меня к земле, на мне сидел лев. В его пленившем меня теле не было ничего от насилия. Наслаждение волнами сливалось с видениями гор и рек, тех дальних краев, где обитает много диких животных. Я плясала с духами зверей и деревьев, скользя с ними в тумане мимо корней и стволов, мимо веток и листьев. Я подпевала голосам птиц, диких животных и змей. Я разделяла сны тех, кто жил со мною рядом, разделяла их с цветами, листьями и деревьями.

Я уже не понимала, сплю я или бодрствую. Временами мне смутно вспоминались слова шамана о том, что я могу увидеть что-то необычное, возможно, даже прошлую жизнь. А Мария говорила, что не могу. Так кому же мне верить? Я все-таки доверилась шаману, и страшная догадка пронзила мое тело: в прошлой жизни я не была человеком! Мои воспоминания стали расплывчатыми и скоротечными. Нет, хватит, я больше не буду пить это зелье!

— Тебе надо выпить еще, — голос шамана доносился откуда-то издалека. — Ты почти у цели, — сказал он и погладил меня по голове, как маленькую девочку.

И вся моя решимость отказаться пить из сосуда, который подобно лесному духу стоял у огня, исчезла без следа. Я выпила снова и тут же повисла в безвременье, которое не было ни днем, ни ночью.

Потом я опять стала львицей. На этот раз я убивала молодого мужчину. Его солоноватая кровь заливается мне в пасть, щекочет небо, я слышу биение его сердца, сливаясь со светом и тьмой внутри него. И напоследок передо мной всплыл образ сына, он сильно вырос и почему-то одет в монашескую рясу, словно пришел из другого времени.

Сознание вернулось ко мне, когда я почувствовала, что как-то перемещаюсь сквозь кусты, деревья и неподвижные лианы подлеска.

Джеймс нес меня на руках в нашу хижину. Моя голова была пуста, словно сосуд, выпитый до дна. Видения вытекали из моих ушей, носа и рта, оставляли тонкий след капель на крутой тропе.

Меня знобило всю ночь, и Джеймс никак не мог согреть меня своим телом. Под утро я поняла, что обряд вскрыл нечто, мне пока непонятное, но очень тревожное и страшное. Ком в горле, столько лет мучавший, прошел бесследно. Разум очистился, и мысли полились ровным потоком. Однако мучил вопрос: почему я увидела своего малыша в монашеской одежде? Разве трехлетний малыш может быть священником? Этот вопрос так и остался без ответа.

— Грея, как ты относишься к таким обрядам?

— В общем-то, спокойно. Но совершенно необязательно к ним прибегать, чтобы изменить себя и стать счастливой. Человеку на его пути не нужны костыли.

— Но я же должна была вспомнить детство?

— Я бы вообще не использовала слово «должна», лучше замени его на слово «могу». Ты могла вспомнить детство, если бы захотела, и без обряда. Выброси все свои «я должна» из жизни и замени их на «я могу».

— Я чувствую, что причина всех моих бед в нелюбви к себе. А они — родом из детства. Однако без обряда смогла бы я вспомнить детство?

— Почему бы и не могла? Подсознание помнит все. Но некоторые воспоминания упрятаны в нем глубоко-глубоко. Надо попросить его вернуть их.

— Грея, я поняла, что мой ком в горле — результат неприятия себя. Я все время думала, что я хуже всех. Меня в детстве ругала мама за плохие оценки — я поверила, что я тупая, нерасторопная, а дальше уже ругала себя сама. И жизнь совсем не ладилась, а этот предательский ком все время меня душил…

— Да, Ил. Критика себя недопустима. Идеи нелюбви и недооценки себя унаследованы тобой по роду. Люди всегда совершенны, хотя им всегда есть что изменить. Просматривая свою жизнь, ты можешь провести «генеральную уборку», убрать то, что мешает тебе быть счастливой. Ты вспомнила, как мама обижала тебя, именно эти обиды и засели у тебя в подсознании. Посмотри на эту критику мамы по-другому и пойми, что ты вовсе не глупая и не тупая, ты так всю жизнь ругала себя, совсем как твоя мама. Были и другие обидчики в твоем детстве — папа, учителя, друзья, вспоминай все обиды, именно они заставляют тебя быть к себе критичной. Все, ты уже не маленькая девочка, прекрати так к себе относиться. Пойми, что сейчас ты себя ругаешь именно их словами. Понимая это, ты поднимешься над этими ситуациями. А родителей, учителей и других людей надо простить, потому что они могли нас научить лишь тому, что знали сами, у них было не менее тяжелое детство, они могли дать нам только то, что получили от жизни сами.