Чаша Соломона. Непреодолимое притяжение

Елена Минькина, 2019

Пережив тяжелую потерю, Ирина в отчаянии задумывается об уходе из жизни, но у судьбы другие планы. В момент горя молодой женщине открывается тайна о ее истинном земном предназначении. Она должна найти и уничтожить чашу Соломона, которая представляет серьезную опасность для человечества. Отныне вся жизнь Ирины строится вокруг ее миссии. В поисках чаши Ирина должна отправиться в Таиланд, а затем в Индию. Ее поддерживают влиятельные лица, заинтересованные в уничтожении чаши. Молодая женщина не осознает, насколько сложна ее задача и как опасен враг. Вскоре Ирине предстоит встретить настоящую любовь, но с самого первого дня влюбленным приходится бороться за жизнь. Их пытаются убить, а затем берут в плен. Оказавшись в плену на затерянном острове, молодые люди узнают о том, чьим интересам служит чаша Соломона и в чьих руках сосредоточена основная власть на Земле.

5. Ожидание

Миновало несколько бурных грозовых недель, и пошли ровные дожди, поведение которых почти всегда можно было предсказать. После хмурых туманных рассветов по предполуденному небу плыли белые пушистые облака. Спустя несколько часов над шабано собирались тучи. Они нависали так низко, что, казалось, цеплялись за деревья, зловещей тенью закрывая небо. Затем начинался сильнейший ливень, который переходил в изморось и нередко тянулся далеко за полночь.

После проведенного обряда что-то сильно изменилось внутри меня. Хотя шаман говорил, что обряд надо повторить как минимум еще два раза, я решила, что поступлю так, как советовала Мария и больше употреблять ауяску не буду. Пережить такое вновь было выше моих сил.

Племя, в которое мы попали на этот раз, сильно отличалось от других. Отпечаток цивилизации сделал свое дело. Одевались индейцы по-европейски, вели активную торговлю, сбывая фрукты, овощи и рыбу на рынке. На вырученные деньги они покупали одежду, посуду, орудия производства. К нам относились спокойно: не дергали, не заставляли работать, но мы сами не могли сидеть без дела. Кадербхай и Джеймс охотились, а я работала либо в огородах, либо по утрам, когда не было дождя, шла с Луизой к реке и там, на болотах, образовавшихся по берегам реки, с остальными женщинами ловила лягушек и собирала речные мидии.

Женщины с самодовольной улыбкой, свойственной всем индейцам, не осознающим собственной жестокости, разрывали лягушку за лапы, чтобы вытекла вся кровь, считавшаяся ядовитой. Я не могла делать так же. Поэтому, найдя лягушек, я отдавала их другим, и те тут же разрывали несчастных рептилий. Я в ужасе прикрывала глаза, а женщины хохотали.

К обеду, когда мы собирали достаточно лягушек, с них снимали шкурки, заворачивали в листья какого-то дерева и жарили на костре. С гарниром из маниоковой каши получался настоящий деликатес.

Когда не было дождя, я обычно укладывала Луизу спать прямо на землю на листья бананов. Она тихо наблюдала, как вереницы зеленых и желтых навозных жуков ползли вверх и вниз по светло-зеленым стеблям камыша. В своих сверкающих изумрудом и золотом доспехах они казались существами из иного мира. Меня снова и снова удивляло поведение девочки: она почти не плакала. Живя среди индейцев, я замечала, что их маленькие дети ведут себя точно так же. Неужели так сильно влияла на дочку окружающая среда?

Дни ползли за днями. Было понятно, что наши враги нас потеряли. И когда, казалось бы, можно было спокойно вздохнуть и порадоваться жизни, Джеймс впал в мрачное настроение. Он стал угрюмым, замкнутым и раздражительным. Пытаясь перебороть ощущение отчужденности между нами, я старалась больше угождать ему, но он от этого еще больше раздражался, и я оставила его в покое. Но меня саму начали мучить дурные предчувствия, меня словно стали осаждать некие не поддающиеся определению силы.

Однажды ночью, когда я еще не совсем впала в сонное забытье и витала где-то между сном и явью, на меня обрушилось внезапное озарение. И пришло оно не в словах, но преобразилось в целую последовательность мыслей и воспоминаний, вспыхивавших передо мной яркими образами, и все вдруг предстало в истинном свете. До меня вдруг дошло, что точно так же выросло отчуждение между моими родителями в далеком детстве. Я как будто нацепила на себя чужую роль — роль моей матери, а роль отца начал играть Джеймс.

Этим вечером я решительно подсела к мужу, который расположился возле костра рядом с несколькими индейцами и Кадербхаем, и из меня бесконечным потоком полились слова, громоздясь друг на дружку с поразительной быстротой.

Индейцы и Кадербхай поняли, что между нами с Джеймсом разыгрывается сцена, и тактично оставили нас наедине.

Я чувствовала, что если сейчас не остановлю отчуждение, которое нарастало между нами с каждым днем, то нам придется расстаться. Я первый раз в жизни отстаивала свое право на счастье. И уж в совершенно несносное существо превратила меня мысль о том, что Джеймс отодвинул меня в сторону и не подпускал к чему-то такому, на что я имею полное право. Это мое право знать о его чувствах и мыслях я не подвергала ни малейшему сомнению, и это делало меня несчастной, лишало всех тех радостей, которыми я так дорожила прежде. Его угрюмость и подавленность, которую он переживал сам по себе, почти убила нашу любовь.

Я нисколько не стыдилась слов обвинения в его адрес, не выбирала выражений, а просто выплескивала свою боль и страх, и уже через несколько минут с радостью увидела, что Джеймс начал выходить из своего оцепенения.

— Любимая, прости, но я не знал о том, что ты так страдаешь. Мне было страшно за тебя, за мою дочку, которую я оставил, и за Луизу.

— Да, и поэтому ты отодвинул меня от себя подальше. Понимаешь, для меня важно, чтобы ты делил со мной не только радость, но и горе!

— Я обеспокоен тем, что мой друг Гарри не отвечает. Уже прошли все сроки…

— Но разве легко сюда добраться? Мы вместе — это самое главное. А когда выберемся отсюда, найдем наших детей и все будет хорошо, — отчаянно врала я, сама в это не веря. Мой сын и наша общая дочка будут в вечной опасности, я это знала, и возможно, нам придется скрываться всю жизнь…

Со своего места я видела над верхушками деревьев луну на ущербе, которую то и дело закрывали бегущие по небу и светившиеся прозрачной белизной облака. Внезапно тишину ночи пронзил жуткий вопль — нечто среднее между визгом и рычанием. В тот же момент из темноты возник индеец с лицом и телом, раскрашенным в красный цвет. Он встал перед костром и застучал луком о стрелы, подняв их над головой.

Мгновенно рядом с ним на поляне появились другие индейцы, с такими же красными лицами.

Они запели. В приглушенной гармонии я различала каждый голос в отдельности, не понимая ни слова. Чем дольше они пели, тем большая, казалось, их охватывала ярость. В конце каждой песни индейцы издавали самые свирепые вопли, которые я когда-либо слышала. Мне стало казаться, что чем громче они вопят, тем больше разгорается их ярость.

Внезапно они смолкли. Неверный свет костра подчеркивал гневное выражение их застывших, похожих на маски лиц и лихорадочный огонь в глазах.

Держа оружие высоко над головами, воины сломали строй, собрались в тесный кружок и стали что-то выкрикивать, сначала тихо, затем такими пронзительными голосами, что и у меня мороз побежал по коже. Затем они снова смолкли, и Джеймс шепнул мне на ухо, что мужчины вслушиваются в эхо своих криков, чтобы определить, с какой стороны оно вернулось. Эти отголоски, пояснил он, приносят с собой духов врага.

— Они что, собрались воевать? — спросила я удивленно у Джеймса.

— Похоже на то, — неуверенно протянул Джеймс и побледнел.

Завывая и стуча оружием, мужчины пустились вскачь по поляне, и еще пару раз они собирались в тесный кружок и орали во всю мощь. Потом все успокоились и разошлись по хижинам.

— И это все?! — удивилась я.

— Завтра, на рассвете, они нападут на соседнее племя, и, честно говоря, мне это очень не нравится. Если они проиграют, то тебя и Луизу заберут в плен.

— А тебя? — и тут до меня дошел смысл его слов: Джеймса могут убить! Индейцы не берут в плен мужчин!

— Я слышал, что убили их воина, они за него будут мстить.

— Господи, Джеймс, меня совсем не устраивает перспектива остаться с Луизой на всю жизнь в джунглях в рабстве.

В эту ночь я спала очень тревожно. Луиза, чувствовавшая меня, тоже несколько раз просыпалась и плакала.

— Это была наша первая ссора с Джеймсом! Теперь я знаю, как важно не накапливать обиду, лучше открыто поведать о своих чувствах. Ведь так, Грея?

— Не всегда это идет на пользу. Джеймс не стал реагировать на твои обвинения, а другой человек мог себя повести по-другому.

— Так что же делать в этом случае?

— Рассказывай о своих чувствах другому без обвинений.

— А если он ведет себя плохо?

— Каждый человек за свои поступки отвечает сам. Он может сам прожить свои уроки.

— А если его уроки больно ранят меня?

— Улучшайся. Не было бы жертвы, не возник бы урок.

— Я поняла, Грея, все это произошло, потому что я критиковала себя?

— Именно так и подпитывается закон жертвы.

— Насчет критики себя я поняла, очень важно себя полюбить. Я больше не верю в то, что я неспособная, страшная, глупая…

— Это хорошо, Ил. Если твоя жизнь тебе не нравится, то поменяй свои мысли. Жизнь всегда показывает нам то, во что мы верим. И получаем мы то, что отдаем. Точка силы всегда в настоящем. Ты есть сила! И никто не имеет над тобой власти.

— Так непросто контролировать свои мысли!

— Да, знаю, начни с контроля своих слов, слова показывают твои мысли.