Дикая, или Когда взойдёт солнце

Елена Литвинова, 2023

После смерти меня выкинуло в странном мире, где никогда не бывает солнца, солнца не только на небе, но и в душах местных жителей, которые и не люди вовсе… Я очнулась в чужом теле, только внешне похожем на обычную женщину. Я – доркхайя, дикарка, полу животное, у которой оказались душа и разум, а ещё и чувства, главное из которых – любовь.

ГЛАВА 2. Дорога.

Когда высохли слёзы, я начала рассуждать: если я попала в тело этой девушки и очутилась на этом каменистом плато, то, значит, здесь ещё должны быть те, кто похож на неё, и я смогу встретить людей, при чём очень скоро. Ведь кто-то пытался убить её? По крайней мере, хоть один человек где-то должен гулять неподалёку. Про то, что он опять захочет убить, только теперь уже меня, я старалась не думать.

Помолившись, я опять вспомнила бабушкины наставления:"Взявшись за дело, доводи до конца, никогда не бросай на полдороги!"Моя решимость повела меня между валунами в противоположную сторону от того места, где я видела тех хищников, напавших на стадо и на меня.

Еле-еле переставляя ноги, я брела и брела, пытаясь найти хоть что-то, напоминавшее о других людях, но каменистое плато было пустым. Иногда под ногами мелькали шустрые мелкие зверьки, повадками напоминавшие мне ящериц, но из-за того, что они слишком быстро разбегались, прячась в камнях, я никак не могла рассмотреть их внешний вид, хотя, положа руку на сердце, можно сказать, что я в своём нынешнем состоянии ничего бы не разглядела: меня качало от голода и усталости.

Забравшись на не очень высокий валун с почти плоской поверхностью, осмотрелась: розоватое марево колыхало воздух над камнями, игравшими всеми цветами радуги. В правой стороне местность начинала понемногу снижаться, и я подумала, что там идти будет полегче, под гору всегда легче, чем на неё. И я опять побрела, пошатываясь и спотыкаясь. Перед глазами кружили розовые мушки, в ушах начался шум, но я не рискнула остановиться, понимая, что следующая моя остановка может стать равнозначной моей смерти, а умирать я пока не собиралась.

Если меня поселили в это тело, то это было необходимо Мирозданию или Богу, так думалось мне. Я старалась не вспоминать свою прежнюю жизнь, но она, непрошенная, стучалась кусками воспоминаний, всплывающих в тот момент, когда я наклонялась к очередной лужице сделать глоток или останавливалась, держась за камень, чтобы отдышаться.

Бабушка перед поступлением моим в университет возила меня к своей двоюродной сестре в Варшаву, чтобы я, так сказать, приобщилась к корням, познакомилась с родиной своих предков. Город мне понравился, особенно старинные улочки. Чистота и порядок по-европейски. Только не понравилось высокомерие некоторых местных жителей, которые, узнав, что мы из России, демонстративно отворачивались или поджимали губы. Только после бабушкиных слов о том, что она — этническая полька, с ней продолжали разговор, часто упрекая в незнании языка. Вообще, многие относились к нам, как к провинциалам, приехавшим в столицу.

Мы, конечно, жили не в Москве или Питере, но и Варшава — не Москва, с её сумасшедшим ритмом, который показался мне слишком… не для меня!

Все свои претензии я высказала потом своей бабушке, но она меня поняла, сказав, что"там"так принято: не любить русских, даже если они как бы свои. На этом мы решили, что моих приобщений к корням больше не будет, и бабушка пообещала мне следующую поездку на теплоходе по Золотому Кольцу. Этим нашим планам не суждено было сбыться: неожиданный инсульт и её смерть нарушили течение моей, такой устоявшейся жизни, и я, будучи девицей восемнадцати лет от роду, наконец-то повзрослела.

Я тяжело переживала её смерть, даже мама говорила мне, что нельзя так убиваться, но сердцем я знала: меня никто больше так никогда любить не будет, самозабвенно и с такой верностью! Ради меня она откладывала свои планы. Вот и в тот раз она должна была пойти к врачу на какое-то супер-пупер обследование своего здоровья, но у меня случилась первая, и, конечно же, несчастная любовь, и Эдита бросилась на спасение своей любимой внучки.

Это и стоило ей жизни, а на моей душе остался тяжёлый камень, что из-за каких-то глупостей моя бабушка не обратилась вовремя к врачу и умерла. Тихо, во сне…

Я присела отдохнуть: ноги уже меня не держали, колени тряслись, розоватые круги в глазах превратились в полноценное марево, застилающее обзор, и я провалилась в тяжёлый сон.

Во сне ко мне протягивала руки бабушка Эдита, молодая и красивая, как на старой фотографии, она что-то говорила на странном языке и куда-то показывала. В голове крутилось:

"Вэе, доркхайя, вэе! Энд ру моозорис тиулэ!"

Резко открыв глаза, я проснулась с дико стучащим сердцем в груди и желанием куда-то идти. Странный сон! Я поднялась и поняла, что чувствую себя значительно лучше: голод немного отступил, усталость не так валила с ног. Мозоли на моих ступнях показались мне радостью, потому что стопы стали практически не чувствительны к мелким камешкам и неровностям рельефа.

Небо начало стремительно наливаться фиолетовой чернотой. Меня передёрнуло от ужаса: я поняла, что скоро наступит ночь, а я всё никак не могу найти никого из других разумных! Я одна посреди этих камней и рядом с летающими хищниками! Паника вот-вот грозила обрушиться на меня удушающей волной, уже голод и жажда не так меня страшили, как то, что я могу нарваться на тех самых, с крыльями!

Бабушка говорила мне:"Если чего-то не знаешь или не можешь преодолеть, чуть выжди: время покажет, нужно было тебе это или нет. Нужные ответы иногда приходят сами."

Я села на землю, опять привалившись спиной к очередной каменной глыбе, и закрыла глаза. И тут услышала, как где-то невдалеке раздался тихий перезвон, похожий на звуки, которые издают маленькие колокольчики на скотине. Он был настолько тихим, что я услышала его на грани своего восприятия. Мне повезло: бабушка постоянно возила меня к своей приятельнице в одну из отдалённых деревень в нашем районе, и поэтому я знала, как звучат колокольчике на пасущейся скотине.

Тяжело поднявшись, я пошла на звук, который то отдалялся от меня, то приближался. Пейзаж передо мною не менялся, видимость становилась всё хуже, но пока я что-то могла разглядеть перед собой, я шла и шла.

Вдруг я скорее почувствовала, чем увидела, как местность стала опускаться вниз, впереди мог быть обрыв или спуск, и так растревожившие меня звуки доносились именно оттуда. Оглядевшись в поисках какой-нибудь палки, я поняла, что мне лучше всё-таки переждать ночь на месте, а розовым утром отыскать то, что издавало перезвон. Конечно же, существовала опасность, что я утром ничего не найду, но выхода у меня не было: или сломать себе ноги и шею, упав с обрыва, или дождаться света.

Я закрыла глаза и поняла, что колокольчики удаляются. Кое-как прочертив ногой на земле предполагаемое направление, провалилась в тяжёлый сон. Теперь мне ничего не снилось, хотя я в этом была не уверена, так, как и сном это состояние было назвать нельзя. Это было забытьё, провал, который мой истощённый организм подарил мне, чтобы я немного отдохнула от пережитого.

Сколько это продолжалось, я не знаю, но я несколько раз открывала глаза, пытаясь что-то разглядеть в темноте, но звёзды давали мало света, а моё сознание не справлялось с физическим и моральным истощение, заставляя мозг отключаться.

В очередной раз с трудом разлепив веки, я увидела, что наступил день. Было светло и розово. Поднявшись на дрожавших ногах, я разглядела, что проведённая мною вечером черта никуда не делась, и всё так же указывает направление, которого мне следовало придерживаться. Я поползла в ту сторону: по-другому назвать мои перемещения на подогнутых в коленях ногах было нельзя.

Правда, впереди действительно оказался резкий спуск местности вниз. Валуны стали меньше размером, и уже было видно дальше, чем раньше. Моё решение остаться ночевать можно было назвать правильным. Я ковыляла и ковыляла, пока камни не стали пропадать на несколько десятков метров, и поняла остатками своего сознания, что каменистое плато закончилось.

Тут очень чётко прозвучал впереди перезвон колокольчиков, и я зашагала быстрее, несмотря на то, что каждый шаг мне давался всё с большим и большим трудом. Перед моим затуманенным от усталости взором возникло видение: чуть ниже по склону вилась кривая жёлто-зелёная дорога, по которой куда-то в противоположную от меня сторону тянули несколько повозок огромные коричневые животные с массивной спиной и толстыми лапами, оканчивающимися квадратными копытами. Мордами они были повёрнуты от меня в другую сторону, из-за чего их было не видно. Но раз есть повозки, значит, есть и возницы, ведь верно же?

Я не знаю, откуда у меня взялись силы, и я побежала вниз, к дороге, пытаясь кричать, чтобы привлечь к себе внимание, но моих сил хватало только на непонятные звуки, похожие на тихое карканье и шипение. Может, у этого тела другое строение гортани? Да нет, молитву я произносила вполне нормально, так просто сказывалась утомление и жажда.

Не знаю, услышали ли меня, или увидели, но повозки были остановлены резким гортанным:"Рггэ!"И из одной из них вышло три фигуры, облачённые в длинные, такие же коричневые, как и шкуры животных, балахоны, которые почти полностью прикрывали тела и головы. У каждой фигуры в руках была длинная палка, похожая на посох. Сначала они опирались на них при ходьбе, а затем стали взмахивать ими, направляя в мою сторону.

"Неужели прогонят?" — подумала я. Подняв руки вверх, вспомнив знаменитую позу сдачи в плен, я, пошатываясь, продолжала брести в сторону повозок. Фигуры продолжали махать палками и кричать грубыми голосами что-то похожее на:

— Гуэ, доркхайя, гуэ!

А я продолжала подходить к ним всё ближе и ближе.

Поняв, что я твёрдо намерена к ним подойти, фигуры опустили свои посохи. Я замедлила шаг, но движение не остановила.

— Помогите… — просипела я, но фигуры даже не пошевелились, только теперь я обратила внимание, что телосложение у них мужское, а лица замотаны не до конца, оставляя открытыми глаза, которые мне показались странными. Но я уже нагляделась на столько странностей, что эта мне показалась самой маленькой. Это несомненно были разумные существа! И я их нашла! Пусть они пока не понимают меня, но ведь это поправимо!

Один из мужчин приподнял посох и сделал ко мне на три шага, я остановилась. Он тоже. Тогда он произнёс:

— Доркхайя, симпэ!

В тоне его голоса почувствовался приказ, но я не понимала его, так и ответив:

— Не понимаю…

И присела на землю. Мне показалось, что я так покажу свою слабость и усталость, и мне непременно должны будут помочь. А, может, я подумала о том, что именно это ждут от меня мужчины, но, как оказалось, что я надеялась зря. Тот же самый мужчина вдруг повернулся к другим и произнёс им что-то вроде:

— Гро прихэ!

А потом резко поднял свою палку и замахнулся мне ею по голове. Увернуться я уже не успевала, да и не осталось сил. Резкий удар по лицу, боль, и я нырнула в темноту.

Очнулась я от жуткой головной боли и тряски. Меня укачивало и швыряло.

"Везут, сволочи… Уроды… Бить беззащитную женщину… Сотрясение мне сделали, подонки…"

Голова и челюсть раскалывались от боли, жутко тошнило. Я подняла дрожащую руку и пощупала лицо, глаза у меня, почему-то, не открывались. Правая сторона опухла, а челюсть показалась мне выбитой или сломанной."За что? Твари…"

Видимо, мои шевеления заметили. Опять прозвучало гортанное"рггэ"и тряска прекратилась. Раздался скрип, похожие на скрип дверей, и мне разжали губы, в которые полилась кисловатая жидкость. Я сделала несколько глотков, но желудок мой не захотел принимать это питьё. Начались рвотные спазмы и меня вывернуло.

Тут же получив чем-то тяжёлым по рёбрам, я задохнулась от боли.

— Доркхайя сэйе!

"Сам ты, сэйе, козёл!" — захотелось мне крикнуть в ответ, но губы издали только невнятное мычание: перебитая челюсть не желала шевелиться. Вдруг я услышала женский смех, раздавшийся где-то недалеко.

"Женщины? И они смеются над тем, как обижают другую? Какое ужасное место! Господи! Куда же я попала?"

Господь мне пока ответов не предоставил, поэтому я продолжала лежать тихо и старалась больше не шевелиться. Тот, кто пытался меня напоить, давно ушёл, тряска возобновилась, но я продолжила слышать женские голоса, щебетавшие что-то на этом же, незнакомом мне языке.

Но организм не обманешь: мне захотелось в туалет, хотя рот был сухим от жажды. Я опять пошевелила рукой, и опять повозка остановилась. Вошедший на этот раз мне ничего не дал, а поднёс что-то к моеей шее. Я услышала тихий щелчок. Дотронувшись до неё рукой, я обнаружила на себе ошейник!

— Доркхайя, назовись!

Если бы я могла, то я открыла бы рот от удивления: я поняла, что мне только что сказал этот мужчина. Я попыталась сказать своё имя. Я знала, что со сломанной или вывихнутой челюстью не поболтаешь, но своё имя назвать можно было и одними губами, которые я, слава Богу, чувствовала.

— Ри… та… — прошептала я.

— Кто твой миэр? — слово"миэр"у меня в голове почему-то переводилось между"хозяин"и"отец", я не знала что ответить на этот вопрос, самым лучшим было назвать папино имя, что я и сделала.

— Пёт… — "эр"выговорить у меня не получилось.

— Биуж, она тебе лжёт! Нет среди сифэйнов никакого с таким именем Пиот! — раздалось неподалёку. Я попробовала открыть хотя бы левый глаз, чтобы рассмотреть того, кто так настойчиво обвинял меня во лжи, и кое-как мне это сделать удалось: глаз открылся, но я по-прежнему ничего не видела. Перед глазом мелькали цветные пятна и яркие точки, от видения которых у меня опять закружилась голова. А мужчина продолжил меня обвинять под постоянное женское хихиканье: — Доркхайи все на столько же неразумные, как и лживые создания, недаром их клеймят и держат в ошейниках! Скорее всего, сбежала от своего миэра, да заблудилась среди Спящих камней, а теперь морочит нам голову! Посади её лучше на цепь, иначе она опять попытается сбежать!

Мне захотелось крикнуть:"Ты ничего не знаешь обо мне, чтобы обвинять меня во лжи!"Но мой голос мне опять отказал, и я захрипела, а женщины рассмеялись, теперь уже очень громко.

— Заткнитесь, ленивые тирайи! — прокричал им всё тот же голос, и женщины перестали смеяться. — Это от вас рождаются такие выродки! Там, куда вас везут, не забывайте про настойку прайи, она поможет вам уберечься от беременности от сифэйна! А то плодите всякую шваль, а всем остальным расхлёбывать…

Он говорил что-то ещё, но я уяснила одно: та, в чьё тело я попала, относится к очень низкому классу или касте этого общества. Само слово"доркхайя"у меня в голове переводилось как"дикарка"или"животное", от чего моё настроение не могло улучшиться. И интересным мне показалось значение слова"сифэйн", от которых неведомые мне тирайи рожали таких, кем стала я. Это слово перевелось как"колдун"и"хранитель". Откуда такое странное значение? Мне было непонятно. Но я и так мало что пока понимала.

На ночь повозки не останавливались, продолжая движение. Мне насильно больше не вливали ничего в рот, цепью меня тоже не пристегнули, и я могла бочком, по полу, передвигаться. Левый глаз стал видеть лучше, да и головокружение почти прекратилось.

Я обнаружила, что еду внутри огромной крытой повозки, в которой, кроме меня, находятся ещё с десяток женщин в светло-серой одежде. Это они насмехались надо мною, когда мужчина меня бил. Только, в отличие от них, я ехала в чём-то наподобие клетки, сделанной из деревянных прутьев. Напротив бархатной ткани повозки была маленькая дверца, в которую и входил один из тех, балахонистых. Сейчас там стоял небольшой кувшинчик с узким горлом, чтобы мне удобнее было вливать в себя питьё, а в полу была дыра, от которой шёл неприятный запах."Местный туалет" — поняла я, и, не стесняясь смотрящих на меня в тусклом свете единственного светильника женщин, оправилась. Как говорила моя бабушка:"Когда наполняется мочевой пузырь, отключается разум и совесть."Женщины на это моё простое действо отреагировали странно: они начали возбуждённо перешёптываться и тыкать в меня пальцами. Вскоре мне это надоело, и я решила над ними пошутить: подойдя к клетке, я зарычала и бросилась на неё, изображая хищника. Для пущего эффекта провела по ней ногтями, как когтями. Эты дуры завизжали и прижались друг к дружке. На визг отреагировали: повозки остановились, и внутрь зашёл один из мужчин.

— Что разорались?

А я уже сидела, прижавшись спиной к деревянным прутьям и изображая сон.

— Доркхайя… Она взбесилась!

— Не выдумывайте, глупые стримэ! Полезли, наверное, к ней, чтобы поддразнить!

— Нет, она сама! Мы её не трогали!

— Заткнитесь! Пора спать! А то своими криками призовёте сюда крайгэ, уж они то точно от вас и костей не оставят!

Женщины успокоились, а я подумала, что не очень-то и похожа на местных женщин: они все, как одна, были крупными, полными, с большими грудями и широкими бёдрами, скорее, были похожи на прежнюю меня, а я сейчас имело очень худое, подростковое тело, хотя прежняя хозяйка могла стать такой от банального недоедания. Но и лицо этих женщин сильно отличалось от моего нового: ничего утончённого в их чертах не было, скорее, наоборот. Крупные, мясистые или крючковатые, носы, небольшие глаза, тонкие губы на небольших ртах, отсутствие скул. Как будто я и они — из разных народов или рас.

Единственный светильник погас, в повозке слышалось только чьё-то тихое сопение, уснула и я.