Моя

Елена Ленская, 2021

Зверь сумел выползти из заточения, и возводимая с таким трудом Башня Покоя рухнула, рассыпалась мелким песком разочарования в собственном бессилии. Слишком много боли скопилось, боль напитала злобу, и эта каша давила на нутро, разрывая выстроенные немыслимым трудом преграды. Зверь просился наружу, маня острым адреналином, а Он уже даже не плакал от бессилия, вел машину на автомате и тихо шептал одно только слово: «нет!». Но Зверь, как и прежде, воспользовался надежным приемом – вытащил из глубин подсознания детские воспоминания испуганного мальчика: «Ты, маленькая поганая дрянь! Сучий ублюдок, жри эту гребаную кашу, свинья!» Людочка всегда давала ему звонкие, обжигающие болью подзатыльники. И даже сейчас он услышал, как звенит ее ладонь и непроизвольно вжал голову в плечи. Сука. Кукла. Сейчас хотелось любую – тонкую, жирную, лишь бы похожую на Людочку.Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Позвонить бы.

Да, уже пора. Вадим набрал номер Снежаны и приготовился слушать длинные гудки. Ждал до последнего. По своему обыкновению Снежка не ответила. Ну и ладно.

Вадим вытянул ноги, запрокинул голову, разглядывая трещины на потолке и пятна от обвалившейся местами штукатурки. Взгляд переместился в угол кабинета, где среди прозрачной паутины, свитой пауком на старой проводке, застыла дохлая муха.

— Майор Холодов! — тихо, но грозно рыкнул Саша, при этом широко улыбаясь. — У нас тут семь трупов, а ты в прострации. Чего случилось-то?

— Снежка-а, — тихо протянул Вадим. — За что взъелась? У меня такие планы были на эти выходные…

— Вспоминай, чего сделал, что сказал? — со знанием дела ухмыльнулся Саша.

— Да про ремонт в моей квартире говорили, — Вадим сморщился, словно в рот попало что-то кислое. — Обои мои старые ей, видите ли, не нравятся. Окна красить решила…

— А ты?

Вадим снова вернулся к обозреванию трещин на потолке, вспоминая, как разозлила его эта идея. Зачем менять что-то, если и так можно жить? Что он тогда сказал? «Иди и в своей общаге комнату перекраивай». Да, именно так. И после этих слов Снежка молча ушла.

— А я не разрешил.

— Вот и причина. Если женщина взялась перестраивать твою хату, значит, она там уже обжилась. Гнездо, так сказать, свила. А ты все обломал, не пустил, так сказать, дальше порога. Вот она и психанула.

— Тоже мне, знаток женской логики, — беззлобно бросил Вадим.

— Потому что я, в отличие от тебя, женат, — Саша взял рюкзак, засунул туда папку с бумагами. — И отлично знаю, что такое бабьи истерики. Пошли, к Ивану заглянем. Он из морга приехал. С новостями.

В длинном коридоре пахло свежестью — Людмила Степановна успела прибрать и здесь. Но со стороны запасного входа уже вползал запах сигарет, в огромных количествах, выкуриваемых возле ржавого мусорного ведра.

— У меня тут ни одна камера не работает! — проорал Шуйский в сотовый, быстрым шагом проходя мимо офицеров. — Ни одна, понимаешь ты? На хера мне эти бумажки тоннами? Найдите денег, мля! И человечка толкового пришлите, задолбали постоянные сбои! Почему я должен этой херней заниматься?

Нервно сунул телефон в карман брюк, достал из другого сигареты и нырнул к дверям черного хода.

— На глаза ему лучше сегодня не попадаться, — поостерегся Саша. — К Ивану, и валим отсюда.

— Согласен.

— Какие новости? — с порога спросил Вадим, заходя в кабинет, где сидели два дознавателя. Иван сегодня был один. Сюда Людмила Степановна еще не добралась, и комнатка выглядела серой и пыльной. Только место Ивана, каким-то образом, выделялось аккуратностью — папки ровными стопками, на столе и мониторе ни пылинки, канцелярские принадлежности в желтом пластиковом стаканчике.

— Опознали вчерашнюю жертву, — ответил Иван, протягивая Вадиму файл с бумагами. — Я разговаривал в морге с родственниками, ничего полезного не выяснил. Ушла в магазин и не вернулась.

— Охота тебе по моргам мотаться? — спросил Саша, заглядывая Вадиму через плечо. — Вызвал бы сюда, мы бы тоже поговорили.

— Поговорите, — Иван строго посмотрел на коллегу. — У них дочь убили, а я буду их по кабинетам таскать? Понимать надо такие вещи.

— Да ладно, понял я, понял.

— Едем к ним домой, — Вадим сунул документы в свое портфолио. — Телефон может, найдем, или еще чего. Спасибо, Вань.

— Пожалуйста.

Моя…

Она лежала на кровати, заботливо укрытая тонким пледом. Он никогда не позволял себе укладывать кукол на свою кровать, держал их в подвале, где специально оборудовал слив, куда спускал их вонючую кровь.

Взял шприц, набрал из ампулы антидот и сел рядом, глядя на успокоенное сном лицо. Красивая.

Привычным движением сделал жертве укол в вену, убрал шприц и прилег рядом, с замиранием сердца ожидая, когда откроются прекрасные глаза.

Она дернулась, сжалась и содрогнулась рвотой.

— Что же ты.., — он схватил ее и повернул так, чтобы не захлебнулась. — Не пошло тебе лекарство, моя хорошая. Ничего, найдем другое. Я вылечу тебя. Не бойся…

Ее рвало желчью и водой. Нежная, теплая после сна кожа вмиг покрылась испариной, а тонкое тело дрожало, выбрасывая из себя яд. Ее рвало на его кровать. Подушка и покрывало уже пахли горечью, впитывая в себя вонючую жидкость. Кукол за это он наказывал, но Ее было жалко. Если организм не справится, Она погибнет, и уже никогда не посмотрит на него этим взглядом.

Он дождался, пока прекратится рвота, переложил жертву на другую сторону кровати, быстро сменил постель и рванул в подвал за глюкозой. У него всегда был запас восполнения жидкости для кукол, чтобы дольше не умирали.

Прибежал быстро, поставил систему и сел рядом, с нежностью поглаживая ее растрепавшиеся волосы.

— Я спасу тебя, моя хорошая, — прошептал почти неслышно побледневшими от страха губами. — Не умирай…

Вадим пришел домой уже за полночь. Устало бросил у двери куртку, снял ботинки, небрежно разбросав их по коридору, и сразу прошел на кухню. Поставил на плиту сковородку, достал из холодильника несколько яиц и только потом вспомнил, что не помыл руки.

— Как же охота жрать, — простонал он, открывая кран.

Намыливая руки на мгновение замер перед зеркалом, разглядывая отражение. Выглядел он неважно. Сказывалась усталость и постоянная нервотрепка, отчего большие карие глаза приобрели красноватый оттенок, впалые щеки покрылись темной щетиной, тонкие губы сжались в упрямую полоску.

На кухню Вадим вернулся еще более уставшим. Пожарил яйца, нарезал толстыми ломтями хлеб и пошел в гостиную, к телевизору.

Сел на диван, включил новости, с тоской посмотрел на свой скудный ужин. Яиц не хотелось. Хотелось мяса, Снежкиных наваристых щей. Но в холодильнике было пусто, вчера все подъели, а сегодня готовить уже некому.

Вадим достал телефон, чтобы набрать ее номер, но передумал. Поздно уже. Снежка наверняка спит.

— Гребаная жизнь, — зло шепнул он, ковыряясь вилкой в полусыром яйце.

С этой работой он так закрутился, что забыл вовремя набрать знакомый номер, хотя уже и не сердился на Снежку. Мысли снова вернулись к работе — уж лучше думать о трупах, чем тосковать и начинать себя ненавидеть. Родственники опознанной жертвы не сказали ничего нового из того, что удалось запротоколировать Ивану. Не нашли ни телефона, ни записной книжки. Хотя, кто в наше время держит записные книжки, если вся суетная жизнь умещается в электронной коробочке?

Завтра начнется проработка знакомых, коллег по работе — все, как обычно, по отработанной годами схеме. Но все это завтра. А сейчас нужно поесть и постараться выспаться. Одному.

Через час Он решился отключить капельницу, когда Ее бледные губы начали розоветь, а длинные ресницы перестали подрагивать. Вытащил иглу из вены, зажал вату, смоченную в спирте на месте укола, и не удержался, склонился и поцеловал в лоб, с удивлением понимая, что не брезгует. Впервые в жизни он не брезговал, целуя кого-то. Хотел прижаться к губам, но все же не смог — ее рвало, а значит, ей нужно почистить зубы. Потянулся к шее и медленно, осторожно сделал неуверенный вдох. Запах ему понравился. Несмотря на болезнь, пахло от нее едва уловимой сладостью, чем-то знакомым, родным.

Он сделал еще один вдох и улыбнулся, тронув шею губами. Так пахла его мама.

Воспоминания тут же унесли в детство, в мамины объятья, он даже услышал ее тонкий, мелодичный смех. Вот она обнимает его, прижимает к себе сильно, но не больно, целует в щеки, испачканные шоколадом, и говорит, что любит.

— Я тебя люблю, — прошептал он Ей и снова прижался губами к теплой шее, наслаждаясь забытыми из детства ощущениями, когда прикосновения вызывали радость. — Нашел! — прошептал он, укладываясь рядом. — Я тебя нашел! — осторожно положил ее голову себе на грудь и, широко улыбаясь, принялся гладить Ее по плечу. — Моя хорошая, мое Счастье…