Краденое счастье

Елена Колядина, 2010

А вы смогли бы влюбиться абсолютно безответно и до самозабвения? Вырастить огромную, ослепительную, яркую, как солнце, мечту? Любочка была не такая, как большинство жителей Земли. Но они никогда не летали, а Люба летала, сочиняла музыку, пела и мечтала… Да так, что оказалась в Москве и аж в самом Кремле…

Глава 2

ДЖИП С ВОЛГИ

«На джип? — Коляска покосилась на накачанную спину роскошного внедорожника. И сварливо предрекла: — Поматросит он нас с тобой и бросит».

«Ты не понимаешь! — Люба старалась удержаться на мчащейся верхом на джипе коляске. — Это судьба! Это принц на белом, — она бросила взгляд на капот, — на вишневом коне, и он унесет нас за синие леса, за дальние моря».

Поразмыслив, куда именно мог бы мчать ее принц, Люба рассмеялась и закончила: «В студию звукозаписи!»

Джип резко затормозил и остановился:

«Э, бабы! Совсем озверели?!»

«Получила принца?» — зловеще попеняла коляска Любе.

«Кидаются уже на ходу!» — орал джип.

«Принцы принцесс безголовых за моря увозят, Любушки безногие им не нужны», — гнула свое коляска.

«А ну, слезли и пошли отсюда! — драл глотку внедорожник. — Некогда нам сейчас. Не до девочек — торопимся».

«Он сейчас выйдет!.. — с придыханием, почти плача от нахлынувшего ожидания любви, произнесла Люба. — И все перевернется с головы на ноги!»

«С ног на голову» обычно говорят, — не утихала коляска. — Те, у кого есть голова, конечно. Мало того что ног нет, так еще и голову потеряла!»

Эту, последнюю, фразу коляска произнесла очень тихо и в сторону от девушки.

«Начнется другая жизнь!» — ликовала Люба.

«Другая, а как же: в коляске, да еще и на костылях. Потому что принц как выйдет, первым делом тебе по шее надает, а мне колеса свернет!» — шумела коляска.

«Надо запомнить это место, — закрутила головой Люба, — место, с которого…»

«Все встанет на свои места, — упиралась коляска. — Не сойти мне с этого места! Сейчас, сейчас… Вылезет принц твой из машины, сориентируется на местности и все расставит по своим местам: Любовь на коляску, коляску на дорогу, дорогу — в путь-дорогу до места следования по месту постоянного проживания».

Внезапно коляска затихла и, выдержав паузу, умоляюще произнесла: «Любушка, ты забыла? Мужчины калек не любят».

Хлопнула дверь джипа. Люба вздрогнула.

Владелец внедорожника барабанил пальцами по капоту, глядя на багажник.

На багажнике стояла инвалидная коляска с молодой девкой. Зад девки в джинсах провалился в разодранное дерматиновое сиденье. Сбоку, вялый и слипшийся, как старый гондон, свисал парашют.

«Не мало ли вас? Не надо ли нас?» — заискивающе пробормотала коляска, надеясь разрядить обстановку.

«Х-хэ!» — ухмыльнулся джип.

«Тихо, не говори ничего!» — пробормотала Люба коляске и незаметно погладила сиденье.

Хозяин джипа молчал.

Люба приняла молчание за сдержанное понимание.

— Вы не знаете, до Москвы отсюда далеко? — вжавшись в спинку коляски и явно плохо соображая, спросила Люба.

«Ну и чего сказала? Ни к селу ни к городу!» — забубнила коляска.

Взгляд водителя стал еще более тяжелым.

— Как до Китая раком.

Разговор явно не вязался.

— А я по гороскопу Телец, — обрадовалась Люба.

«Это судьба!» — съязвила коляска.

— А вы, значит, Рак по гороскопу? — спросила Люба.

— Я-то? — Владелец джипа языком нашарил в промежутке между зубами застрявшую с обеда крошку мяса. — Типа того.

Люба взглянула в лицо хозяина джипа. Как он красив!

«Вылитый тюлень», — поморщилась коляска.

Как нестерпимо прекрасен! Невысокого роста, коротко постриженный, с золотой цепочкой в вороте черной рубашки. Черная кожаная куртка, черные же джинсы, золотые часы — какое у него чувство вкуса! Зуба одного сбоку нет — бедный, наверное, потерял, когда защищал незнакомую девушку. Шрам на щеке — ой, он потерпел аварию! Люба бредила. Люба сошла с ума. Ну конечно: ее стукнуло парашютом по голове.

«Любовь моя!» — прошептала Люба.

«Любовь, ты — слепа! — трагически предупредила коляска. — Давай быстрее слезать да убираться отсюда. Еще свалиться не хватало, детали переломать. — Внезапно коляску осенила другая, еще более кошмарная догадка. — Что обо мне люди подумают? — драматическим голосом произнесла она. — «Что это у вас с колесом?» — «Сломала, когда с джипа слезала». Ой, мама родная, стыд какой!»

«Это он! Он!» — не слушая коляску, прошептала Люба.

«Маньяк?» — нарочно ужаснулась коляска, делая вид, что не понимает, о чем говорит ее бедная девочка.

«Прекрати!» — пробормотала Люба.

«Девушка, у вас телефон есть?» — неожиданно спросил джип коляску.

«Какая я тебе девушка?» — возмущенно откликнулась коляска.

«Замужем, что ли?»

«Вдова», — отмахнулась коляска.

«Затрахала небось мужа до смерти?» — подмигнул джип.

Коляска задохнулась от возмущения.

«Любушка, рассуди ты сама логически: может джип полюбить инвалидную коляску? Не может. Значит — маньяк», — поделилась с девушкой коляска и в ужасе закатила глаза.

«Может, прокатимся?» — не отставал джип.

«Оставьте меня в покое», — высоким голосом потребовала коляска.

«Во дает! Сама залезла и сама: оставьте в покое! Сколько в час берешь?»

«Вы меня с кем-то спутали! Я — не такси, — испуганно гневалась коляска и голосила Любе: — Сама подумай: мы с тобой девушки простые, мы для них, джипов, тьфу — пыль под колесами. Изъездит он тебя, Люба, искалечит, и вся любовь».

«Куда уж меня больше калечить? — отрешенно прошептала Люба. — Я чувствую, он — очень хороший человек».

И встрепенулась, просияв.

— Рак! Значит, ваша стихия — вода?

— Рыба, — небрежно процедил Николай, которому очень хотелось похвастаться хоть перед кем-то. — Вода лет десять, еще при Юсифе-бакинце устаканилась. В воде давно полный порядок наведен: кто из какой водопроводной трубы берет, в какую тару разливает, лечебные свойства опять же утвердили, сертифицировали.

Фамилия Николая была Аджипов. Но в пейджерных сообщениях в лихие 90-е, а позже в эсэмэсках, он подписывался Джип, за что в среде коллег и оппоментов, в смысле оппонентов, за ним утвердилась кличка Коля Запорожец. Запорожец, как и его джип, был с Волги. Только джип — из Ульяновска, а Николай — с Жигулей. Родители Николая работали в Жигулях в санатории, мать — кладовщицей, а отец — шофером. Именно отцу Николай был обязан всем лучшим, что было в нем: любовью к порядку и добротой.

— Нет порядка! — сокрушался отец, поднимая на вилке кусок печени в сметане, давеча стоявшей в меню лечебного питания санатория. — Попробовала бы ты эту печенку при Сталине унести! Потому что порядок был!

— А я что говорю? — соглашалась мать. — А главные-то заворуины — кто?

— Начальство, известно кто, — с удовольствием крякал отец. — Где ты банку печенки семье, ребенку вон, унесла — все одно ее отдыхающие не доели, там начальство шиферу два грузовика спионерит. И путевой лист выпишут, все чин чинарем, вроде как и не ворованное, вези, Аджипов…

Отец возмущено бросил вилку:

— Да будет ли хоть порядок когда?!

— Откудова ему быть-то? Тут возьмешь от нужды одну простыню несчастную. А главврач пять одеял верблюжьих новых спишет в свой карман и хоть бы хны.

— Если не все, а понемножку, то это не воровство, а дележка, — с сарказмом осудил воровскую натуру главврача отец. Мать заколыхалась.

— Налить под печеночку-то? — участливо спросила она отца.

— Давай.

Он взял в руку холодную бутылку вина.

— Привез, значит, этого самого вина для буфета полмашины ящиков. Вез — не дышал, чтоб значит, не побить. Главврачу говорю: рассчитаться надо за безбойную доставку. А она мне: «Товарищ Аджипов, рассчитываются с вами два раза в месяц в кассе. Груз возить — ваша обязанность». Ах ты, думаю!.. Обязанность! Моя обязанность баранку крутить, а не ящики караулить. Вот дождусь, как к выездному партийно-хозяйственному активу коньяк КВВК нужно будет с базы везти, да и вспомню про обязанности. Боя у вас заложено две бутылки? Получай!

— Так и надо с ними! А то больно ты добрый.

— Может, хоть тогда порядок наведем, верно, Колюня?

Сегодня Николай мог с удовлетворением сказать, что в сфере воды порядка достичь удалось. Но вот с рыбой — бардак! Большие предстояли дела в этой сфере влияния. Взять хотя бы сельдь. Ведь кто во что горазд! Солят в гаражах, в сараях. Сертификаты чуть не пальцем рисуют. А потом беспланово, не имея понятия о маркетинге, везут свою сраную селедку в каждое встречное сельпо. С ценами из-за этого свистопляска. Ты если задумал сельдью заниматься, так приди, доложись по-человечески. Мы тебе сделаем сертификат — подлинник, чтоб все цивилизованно, за подписью. Санврач в Роспотребнадзоре тоже человек, тоже селедку ест, если к нему, как полагается, так и он с пониманием. Но сельдь — это так, к примеру. В Любин городок Николая вела забота о сушеной рыбке сущик.

— С сущиком у вас тут непорядок. Ценнейший продукт бессистемно разбазаривается, не наполняя налогами бюджеты всех уровней, — сообщил Николай.

И подумал про рейдерский захват пары местных рыбозаводиков. Впрочем, форму смены собственности предстояло решить на месте, по обстоятельствам.

Заслышав из уст Николая о бюджетах, коляска уважительно присмирела.

Это все вранье, что такие, как Коля Запорожец, спят и видят, как бы налогов платить ноль целых цент десятых. Николай, что ли, не понимает, что нужно содержать ментов, школы для ребятни, больницы для старух? Николай как раз-таки очень заинтересован в порядке, Николаю тоже джипы жгут! Николай умеет разделять и делегировать полномочия: зачем ему мелочиться с бабками, которые торгуют сигаретами, клюквой да газетами? Что с их клюквы возьмешь? Он лучше налоги отчислит, чтоб бабок менты стерегли, защищали сердешных от набегов неорганизованного хулиганья.

— Вы знаете, сколько у нас его! — обрадовалась Люба. — Иной весной столько в озере добывают, что высыпают из баркасов прямо на берег, и рыбаки по колено в серебре ходят. Сушить мест не хватает, так люди все крыши сущиком засыпают: сараи, дома, коровники. Представляете, если сверху на город посмотреть? Все крыши из серебра. Столько сущика!

— Ну? — повеселел Николай.

— Мама рассказывала, раньше они в клуб на танцы полные карманы сущика насыпали и вместо семечек ели. Бесплатное угощенье. Здорово?

— Чего здорового? — нахмурился Николай. — Бесплатное — начало беспорядка. Ничего не должно доставаться бесплатно.

«Вот мироед!» — толкнула Любу коляска.

— Иначе какой смысл корячиться?

Упоминание о бесплатном сущике огорчило Николая. А все потому, что какой-нибудь квотой на улов владеет рыбколхоз, а значит — никто. А без хозяина какой может быть порядок?

— Там чего — акционерное общество? — спросил Николай.

— Где?

— Баркасы, холодильники, коптильни — чьи? Акционировано предприятие?

— Да, — неуверенно ответила Люба. — Вроде. Ой, точно, вспомнила: акции трудовому коллективу принадлежат.

Вот страна немереная! Выкупаешь у работяг-алкашей предприятия, выкупаешь, и все ни конца ни края. Представляю, как эти акционеры дела ведут. Рыбу небось за копейку продают, лишь бы на бутылку хватило. А те алкаши, которые ее покупают, тоже работать не хотят: чего горбатиться, когда закуска почти даром в сельпо лежит? А всякие недобитки из партии власти еще орут, что цены на социальные продукты должны быть низкими. Ну, будет он, Николай, селедку бесплатно раздавать, так налог на добавленную стоимость какой в бюджет поступит? Так вред или польза от дешевых цен стране?

Николай быстро сделал мысленные прикидки по сущику. Если все акции у алкашей — дело сделано. Завтра зарегистрируется предприятие «Партнер» по скупке акций. Работяги хороших денег давно небось не видели…

— А средняя зарплата у добытчиков сущика насущного какая? — поинтересовался Николай.

«Семь тысяч рублей», — подсказала Любе коляска, имевшая беседу со складской тележкой.

— В сезон — нормально, а так — семь тысяч.

— Нет! — не поверил Николай.

Значит, работяги акции не просто продавать понесут, а ночами дежурить и у дверей будут стоять. Не забыть посетить местные СМИ, заверить, что контрольный пакет акций останется в управлении городом, это на случай, если коммуняки с плакатами приползут: «Не дадим распродать сущика!» Что еще? Сообщить главе самоуправления: с будущего года начнется выплата дивидендов по акциям — один рубль на каждую привилегированную. Это на тот случай, чтоб если кто и решил пока акции попридержать, так теперь уж точно сломя голову в «Партнер» помчатся. Надо будет, наверное, завтра-послезавтра в Москву смотаться — деньжат подстоговать. За неделю, пожалуй, трудящиеся от акций счастливо избавятся, с облегчением вздохнут. А там — по обстоятельствам. Если долгов немерено — придется банкротить. Ну чего, назначим временного управляющего. В первый раз, что ли? Пусть себе управляет не торопясь. Пока долги за электроэнергию не реструктуризируют. Во! С выплатами по картотеке разберемся индивидуально: по исполнительным листам, мамашам-одиночкам — все как полагается, дети — наше будущее. А долги по зарплате… Нет, господа бывшие акционеры, зарплату за прошлогодний сущик вам задолжало АО «Рыбколхоз», а мы — ЗАО «Царь-рыба». Вы же в правовом государстве живете, должны разбираться в таких вещах? Имеете право обратиться в суд.

От мысли, что передел сущика прошел так удачно и в этом секторе рыбодобычи им, Колей Джипом, наведен наконец-то порядок, Николай повеселел. И довольно добродушно взглянул на Любу, смирно сидевшую на багажнике машины.

— Ну чего?

— Что? — смутилась Люба.

— Слезать думаешь?

— Думаю.

— Давай слезай, пока я добрый.

— Вы всегда добрый, — тихо и серьезно ответила Люба.

— Точно, — согласился Николай. — У меня батька такой же был. Мать ему все говорила: «Не доведет тебя, отец, твоя доброта до добра».

— И что?

— Не довела.

— А что случилось? — расстроилась Люба.

— Долго рассказывать.

Люба понимающе вздохнула.

— Вы мне не поможете, я боюсь с коляской свалиться.

— Ты что — не ходишь?

— Нет, — бесшабашно сказала девушка.

— С ногами чего?

— Ага.

Николай взглянул на парашют.

— Экстремалом увлекаешься? При прыжке сломала?

— Нет. Я такой родилась. Моя мама… Все торопились на первомайскую демонстрацию…

— В колонне затоптали? — поразился Николай.

— Нет, — помотала головой Люба.

— За вином в толпе покалечили? Тогда ведь порядка за вином не было ни фига.

— То и обидно, что толпы никакой не было. Я одна. И вот…

Николай взял Любу за талию, сказал «Держись за меня» и, прижав ее одной рукой к себе, другой подхватил под колени. Люба прильнула к Николаю крепко, как мокрый подол к ногам тонущего. Она дерзко, словно мародер, воровала его запах. Сколько можно украсть за секунду, по истечении которой Люба оказалась сидящей на капоте? Смотря что красть! Бумажник завалит счастьем на неделю. А вмятина запаха в сердце? От нее не избавишься и через семь жизней, даже когда так устанешь любить, что захочешь ненавидеть. Но Люба не знала о том, что любовь дает метастазы, и жадно вдыхала ее губительный запах.

Николай снял с багажника коляску. Пересадил в нее Любу.

— Может, подвезти? — без энтузиазма предложил он.

Люба, кстати, не заметила, что без энтузиазма. Она уже не различала оттенков голоса любимого — метастазы!

— Не надо, — ответила она, имея в виду: «Ну предложи еще раз! Скажи: никуда я тебя не отпущу».

— Тогда — пока!

И Николай уехал. Он был добрым. Но отходчивым.

Люба положила руки на ободы колес и поехала в сторону города. За коляской молча волочился парашют.