Воскресенье
Очень холодно
На завтрак гренки с сыром, булочки с шоколадным маслом и яичница, а также овсяная каша на воде без соли и масла. Дима, Киса и Котик не будут есть овсяную кашу на воде без соли и масла, но она обязательно должна быть на столе — нам без этого нельзя, потому что я — консультант по здоровому питанию. Автор бестселлеров «Здоровое питание для ленивых» и «Здоровое питание для хитрых». Жуткие тиражи, честное слово, больше, чем даже у детективов! Так что овсяная каша на воде без соли и масла по рецепту из моих книг — это профессиональное, она всегда стоит у нас на столе как муляж и свидетельство моих профессиональных успехов.
Я разложила по тарелкам яичницу и вслух обратилась сама к себе:
— Катя, как тебе не стыдно? Как ты можешь кормить свою семью гренками, булочками с шоколадным маслом и яичницей, если ты консультант по здоровому питанию?..
— Если ты консультант по питанию, — сказал Дима, входя на кухню.
Боже, это просто чудо! У нас телепатическая связь!.. Как все истинно любящие, мы настроены на одну волну, как это прекрасно…
— Если ты консультант, — повторил Дима, и в его голосе явственно прозвучала едкая детсадовская интонация: «Если ты такая умная, Катечка…» — если ты все знаешь про здоровое питание, почему же тогда…
Дальше последовал список претензий, не злобный, а просто печальный — бу-бу-бу… Почему я не могу приучить его и детей есть овсянку на воде без соли и масла, почему на обед никогда не бывает хоть какого-нибудь свекольного салата, а на ужин всегда мясо с картошкой или с макаронами…
— А ведь в твоих книгах такие замечательные рецепты здорового питания… — мечтательно произнес Дима и принялся за яичницу.
…Хм… Может ли инструктор по дрессировке собак пройти по бревну на четвереньках с палкой в зубах? Ах, не может? А других учит. Тогда какие ко мне могут быть претензии?.. Теоретические знания — это одно, а практическое применение — это совсем другое.
Но дело не в яичнице и не в овсянке. Мне хочется, чтобы все завтракали вместе, и чтобы все было красиво, и чтобы все любили друг друга и рассказывали, кому что приснилось, и обменивались планами на день, и…
А у Димы по утрам всегда ЛИЦО. И еще он по утрам всегда вздыхает, очень громко, я бы сказала, настойчиво вздыхает. И я каждое утро пугаюсь, что у него за время ночного отдыха случилось что-то непоправимое.
— Что с тобой? — Я вилась вокруг Димы, как щенок. — Что, что, что?
— Устал… — вздохнул он.
— Ты же только что проснулся… — намекнула я.
— Ну и что? — непонимающе сказал Дима и вздохнул еще громче.
Отношения до брака — это восторги любви, дибазол 0,05 подкожно 1 мл, прощальный массаж лицевого нерва, и до свидания. А семейная жизнь совсем иное — это не до свидания под столом собрание, а наоборот, радости и горести пополам. Тем более Дима — главный врач большой больницы и не только лечит и руководит, а еще строит новый больничный корпус. Собирается оснастить его самым современным оборудованием, особенно он мечтает о ЯМР. Ядерно-магнитный резонансный томограф с сосудистой программой — вот это что. Стоит три миллиона долларов, ни у кого такого нет, а Диме уже почти что обещали в одном Фонде, нельзя говорить, в каком именно, — во Всемирном фонде исследований мозга.
— Может быть, у тебя неприятности? — деловито спросила я.
— Да нет… а впрочем, скорее да…
— Какие? Какие неприятности? Скажи, скажи скорее, какие неприятности!..
Дима некоторое время подумал и сказал:
— Я точно не знаю.
КАК человек может не знать, какие у него неприятности?!
Дима еще немного подумал и сказал:
— А что, если министерство не утвердит проект?
Я удивилась, ведь как раз вчера стало известно, что проект УЖЕ утвержден.
— Нет, ну а если все-таки… — настаивал Дима.
Я налила ему кофе и спросила:
— А может быть, тебе приснился плохой сон? И поэтому ты такой грустный?
— Я не грустный, я нормальный, — ответил Дима.
Он нормальный?! А кто же тогда ненормальный, я?..
— Ну, или возьмем, к примеру, мою машину… Вчера какой-то стук был. Наверняка она скоро сломается, — с надеждой сказал Дима и оглянулся вокруг в поисках еще чего-нибудь печального. Я услужливо подсунула ему дневник Котика с двойкой за писание палочек, и тогда он удовлетворенно вздохнул:
— Ну, вот видишь, я же говорил…
Вот так. Еще неизвестно, кто здесь пациент, а кто невропатолог, или даже психоневролог… или даже, не побоюсь этого слова, психиатр.
Никогда не думала, что невысокие симпатичные черноволосые и чернобровые главврачи бывают такими трудными в простом человеческом общении. Но что поделаешь, все люди очень разные. Вот я, например, чрезвычайно легкий, приятный человек.
— Доброе утро, папочка и Котик, всем тоже привет! — из коридора крикнула Киса.
Все — это я. Это мне тоже привет.
— Ой, Киса, что это с тобой? — испугалась я.
Когда я смотрю на Кису, у меня не возникает ощущения, что это ребенок-девочка. Киса высокая-тоненькая-длинноногая, с маленьким надменным личиком. Непонятно, откуда у Димы взялась такая Киса-модель, сам Дима в смысле роста и длины ног не представляет собой ничего особенного.
Губы у Кисы накрашены черным, а щеки белым.
— Киса, ты очень красивая, вылитая Смерть из мультфильма… — восторженно протянул Котик. — Можно я тоже буду готом?
Готы — это молодежное течение, они увлекаются готикой, ходят в черной висячей одежде и многозначительно разговаривают о мрачном — таинственных привидениях, кладбищах, скелетах и других готических ужасах. На самом деле Киса ничуть не интересуется привидениями и скелетами, просто она специально меня раздражает.
— Как тебе мои губы? — поинтересовалась у меня Киса.
— По-моему, черные губы выглядят мрачновато, — осторожно заметила я, — тебе больше идет, когда ты не гот, а панк.
Киса поочередно изобразила на лице презрительное удивление и безразличие и медленно потянулась за чашкой тонкой лапкой с длинными, накрашенными черным ногтями.
— ВЫ ничего в этом не понимаете…
— А почему ты вдруг со мной на «вы»? — машинально спросила я.
— А как же мне обращаться к взрослым посторонним людям? — фальшиво удивилась Киса.
Дима беспомощно взглянул на меня и мгновенно сделал вид, словно он давно уже отошел в мир иной и оттуда печально взирает на эту нашу суету.
Не буду обращать внимания. Во-первых, Киса — подросток. Может быть, ее черные губы и белые щеки — это бунт против окружающей действительности, например меня. Во-вторых, я обязана любить дочь своего мужа, тем более она может скоро выйти замуж или уехать учиться за границу.
Я бы ни за что не вышла замуж за Диму против ее воли, правда! Не потому, что я такой уж ангел, а просто… я же не мазохистка, зачем мне ненавидящий меня подросток с черными губами? Но ведь Киса совсем не была против, наоборот!..
«Я разрешаю вам пожениться», — важно сказала Киса, и мы быстро поженились и переехали в эту квартиру. Может быть, принимать такие внезапно кардинальные решения немного странно для взрослых людей, но мы с Димой так радовались, что мы все нашлись и понравились друг другу — и он, и я, и Киса, и Котик. Мы хотели, ЧТОБЫ СРАЗУ ЖЕ БЫЛА СЕМЬЯ.
И у нас стала семья. Теперь-то я понимаю, почему Дима так стремительно на мне женился — он боялся, что Киса передумает и заберет свое разрешение обратно.
Сначала Киса не отходила от меня ни на шаг, примеряла мои вещи, красилась моей косметикой и бесконечно водила ко мне своих подружек и их мам консультироваться по поводу овсянки без соли. А потом что-то случилось. Я не знаю, ЧТО произошло, честное слово, я ничем ее не обижала!..
И теперь Киса ведет себя ужасно: назло мне меняет имидж с панка на гота, томно роняет необидные задумчивые гадости, затем откровенничает и пугает меня мрачными настроениями, затем вдруг неестественно оживляется и, наконец, выпаливает обидные гадости — в общем, демонстрирует, какая она сложная натура и самая одинокая в мире Киса.
Я поймала Кисин взгляд — она сидела напротив меня с надменным лицом и мешала мне жить, любить и веселиться. Дима делал вид, что он не с нами, — ему всегда кажется, что если он закроет глаза руками, то мир его не заметит. Но я не такая — я не собираюсь не замечать Кису. Кончилось мое педагогическое терпение! Пусть только Дима уйдет, я ей все покажу! А пока не буду обращать внимания, а буду как ни в чем не бывало продолжать счастливый семейный завтрак.
— Знаешь что? Мне очень срочно нужно кое-что тебе сообщить, — обратилась я к Диме. — У нас дикий нечеловеческий холод! Давай поставим стеклопакеты.
— Стеклопакеты? Ни за что, — ответил Дима. — Шестнадцать градусов — это не холодно.
Я не возразила, только бросилась в прихожую, принесла детскую мутоновую ушанку, завязала уши, задрожала и защелкала зубами — вот видишь, как холодно!
— Не дрожи, — примирительно сказал Дима. — Я ненавижу стеклопакеты! Лучше я заклею окна.
— Мы не в средневековье, чтобы запихивать в окна газету и капроновые чулки! — рассердилась я. — Посмотри, разве у людей из окон торчат капроновые чулки?
Я подошла к окну с целью злобно пересчитать соседские стеклопакеты.
Наш дом — модерн начала века. Самый красивый дом на Петроградской стороне, в Питере, в России, в мире, во Вселенной. Из окна виден внутренний двор и вход в следующий проходной двор. В нашем доме таких проходных дворов семнадцать.
У подъездов на цепях качаются старинные фонари, они блокаду выдержали, на них снег падает так красиво или дождь — Питер…
…Вообще-то Дима прав — больнично-белые пластиковые нашлепки стеклопакетов на бедных старых стенах похожи на забинтованные раны. Некрасиво, безвкусно, фу!..
Пришлось снять ушанку и перестать щелкать зубами.
— Хорошо, я согласна с газетой и капроновыми чулками, — сказала я. — Купить тебе колготки для заклейки окон?
Колготки я куплю черные, прозрачные, 40 ден, с поддерживающим эффектом. Несколько пар 70 ден, на мороз. В трудные минуты можно будет вытаскивать колготки из окон.
— Когда ты заклеишь окна, когда, когда, когда? — спросила я. — Завтра? Лучше сегодня! Давай вечером, а?..
…Еще куплю несколько пар цвета загара, к юбке, — тогда, может быть, получится протянуть до весны.
— Не волнуйся, заклею, — обнадеживающе произнес Дима. — Заклейка окон у меня в плане на май.
Я уже достаточно его знаю, чтобы понять — он говорит совершенно серьезно. Диме всегда кажется, что все на свете может еще немного подождать. Его пациентам повезло, что он невропатолог, а не хирург, а то бы он их всех разрезал летом, а зашил к Новому году. Но заклейка окон не может так долго ждать, ведь в мае уже тепло и мне не понадобятся колготки…
Я вышла в прихожую проводить Диму. Когда мы только поженились, я почему-то думала, что в выходные мы все вместе будем ходить в Эрмитаж, в филармонию, ездить за город собирать листья или лепить снежную бабу, но не тут-то было — по субботам и воскресеньям Дима часто работает и всегда играет в теннис.
— Да… так о чем ты хотел со мной поговорить? — вспомнила я.
— Я?.. — рассеянно переспросил Дима. — Я хотел тебя спросить, может, нам лучше расстаться?
— Что?.. Что? — прошептала я. — Ты… я…
— Все плохо… Ты очень скоро меня разлюбишь, — с печальным удовольствием произнес Дима, взял теннисную сумку и ракетку и начал продвигаться к выходу, — мы с Кисой портим тебе жизнь…
— Нет! Нет! Что ты! Я ни в коем случае не разлюблю!.. — уверяла я. — Вы не портите, а наоборот, очень-очень украшаете, особенно Киса…
Дима пощупал мне пульс.
— Что-то частит… нет ли у тебя вегетативной дисфункции?.. — озабоченно сказал он, вздохнул на прощание и ушел играть в теннис.
Ну почему, почему, почему?! Ну, противная Кисища, берегись!
Киса сидела у себя, уткнувшись в учебник истории, а под учебник у нее была подложена книжка — думаю, что-нибудь вроде «Техники орального секса для школьников среднего и старшего возраста». На столе валялись сочинения, которые я писала для Кисы, — одно про Раскольникова, другое по «Мертвым душам».
Я не стала говорить Кисе: «Я так хочу стать тебе матерью». Какая может быть мать, если она выше меня в два раза. И в четыре раза худее.
Я не стала говорить Кисе: «Я хочу стать тебе другом». Мы уже два месяца были друзьями, а друзья так не поступают, чтобы без всякого объяснения причин перестать дружить.
Я не стала говорить Кисе, что она дорога мне как Димина дочь и тому подобную ерунду. Это заведомая неправда, — ни один человек не может быть мне дорог, как чей-то родственник или знакомый.
Я не стала говорить Кисе разные жалкие слова типа: «Мы с тобой должны его пожалеть и не расстраивать», — потому что она меня просто не услышит.
— Киса, ты хочешь, чтобы мы расстались? — без предисловий спросила я.
— Мы все расстались? И мы с Котиком тоже? — уточнила Киса.
— Ну, с Котиком ты сможешь продолжать отдельные отношения… Ты хочешь, чтобы мы с Димой расстались? — четко сформулировала я. Ни за что не скажу «с твоим папой», и никакая это не ревность с моей стороны, а просто не скажу, и все тут.
— Нет. Не хочу. Кто будет мне сочинения писать и английский делать? — также четко сформулировала в ответ Киса.
Может быть, это было непедагогично, но я сказала Кисе правду: ее папа, а мой муж Дима — невропатолог. Главный врач большой больницы. Очень сложный, тонко организованный человек, который так погружается в свои переживания, словно ныряет на глубину многих тысяч метров. Очень расстраивается из-за… из-за всего. А тут Киса постоянно что-то такое демонстрирует. И ему кажется, что Киса несчастна, и я несчастна, и только маленький Котик ничего не замечает, но когда вырастет, непременно заметит и тоже будет несчастен. И теперь Дима боится — вдруг у нас ничего не получится. Но если человек боится, у него и в самом деле не получается — это закон, и ничего тут не поделаешь. И я не собираюсь сидеть и смотреть, как у нас ничего не получается.
Так что Киса должна прямо сейчас решить, что ей больше нравится — быстро и решительно довести нас до развода или…
— Или что? — обеспокоенно спросила Киса.
— Что-что… жить всем вместе, вот что, — проворчала я.
Я знаю, что не нравлюсь Кисе, зато ей нравятся:
а) Котик,
б) наша новая квартира,
в) написанные мною сочинения, особенно про Раскольникова.
Да, и еще Киса обожает консультироваться со мной по здоровому питанию.
Киса изобразила напряженную работу мысли.
— Так что я должна для тебя сделать? — насмешливо спросила она. — Быть хорошей девочкой?
— Ха-ха-ха, ничего подобного, — ответила я. — Ты можешь быть любой девочкой, какой хочешь. Можешь меня не любить и даже ненавидеть. За Котика, сочинения и консультации по питанию ты всего лишь должна соблюдать некоторые правила.
Киса еще немного покривлялась, и мы договорились.
Я уже собиралась уйти, но тут Киса сдвинула локтем учебник истории, и мой взгляд упал на книгу, которая лежала под ним. И эта книга была вовсе не «Техника орального секса». И не «Война и мир», не «Преступление и наказание» и даже не «Декамерон», а мой личный, замусоленный, зачитанный до дыр, изданный сто лет назад «Малыш и Карлсон, который живет на крыше». Карлсон в полосатой пижаме летел под зонтиком по немножко рваной голубой обложке.
— У Котика стащила? Я тоже так люблю Карлсона! — растроганно улыбнулась я. — Знаешь, я в детстве ужасно завидовала Малышу. Считала, несправедливо, что Карлсон прилетал именно к нему…
— Ничего, и к тебе еще прилетит, — ответила Киса, — какие твои годы…
Ох! Маленькая дрянь с черными губами, вот кто эта Киса! Только расслабишься, она тебя раз-раз — схватит и укусит.
— Лучше я пойду к себе, — грустно сказала я.
— Да-да, иди. Я хочу выщипать брови. Найди пинцет и напиши мне памятку, как себя вести, — бросила Киса мне вслед. — А то вдруг вы из-за меня разведетесь? И следующая папина жена окажется еще хуже тебя…
— Почему еще хуже, почему?! — обиделась я. — Некрасиво так говорить… Она будет лучше! У Димы такой хороший вкус…
