Любовь всей моей жизни

Елена Игоревна Кучерявая, 2018

Семейная сага, основанная на реальных событиях. История жизни главной героини Манефы, перетекает в историю жизни ее внучки Елены. Их судьбы неразлучны, с самого рождения девочки. Это книга – в самое сердце: пронзительная, трогательная, откровенная, настоящая жизнь. Где есть любовь, радости, невзгоды, потери самых важных людей. Торжество любви и счастья вопреки всему.

10 Дети

В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году Таня пошла в школу. Была она очень маленького роста, видно пошла в мать. Молчаливая, будто жила в своем мире, где ей было тепло и уютно. Она очень любила рассматривать книги с красочными картинками, которые дарил ей дед Степан и старые открытки. Их дедушка вклеил в специальный альбом. И вместе с героями на открытках Таня уносилась в сказочный мир с жар птицей, конька Горбунка, снегурочкой и дедом Морозом.

Читать Таня выучилась очень быстро, и теперь любимое занятие ее были книги. Они стали лучшими друзьями, в отличие от вечно занятой матери и молчаливого отца. Плавать или играть в шумные игры девочка не умела, потому что мать близко не подпускала их к опасностям, а опасности Манефа видела везде. Велосипед, лыжи, санки, коньки, игры на воде, домашние животные, все, по мнению матери, представляло опасность для детей.

Во втором классе у нее появилась новая страсть. Дедушка Степан подарил им новый музыкальный инструмент. Черное пианино «Урал» из натурального дерева, большое и добротное, как и сам дед. Таня, затаив дыхания, гладила крышку и мечтала научиться играть на этом чудо инструменте. Сверху пианино покрыли белой, вышитой теткой салфеткой с красивыми цветами «анютины глазки», как называли их все домашние. Украсили фигурками. Таня очень любила эти фарфоровые статуэтки. Ванька на гусях из сказки, которого подарил отец маме на день рождения. Белочка с орехом в лапках из сказки Пушкина. И большая черная лошадь, каслинское литье, которую купило дед. Таня любовалась этими героями и представляла, как она поселит их в свое собственном доме, будет рассказывать про них разные истории маленькой дочке или сыну. Ее записали в музыкальную школу, пройдя прослушивания, Таня начала постигать нотную грамоту. Девочку не нужно было просить выполнять домашнее задание, придя из школы, она сама бежала к инструменту. Сначала с благоговением проводила тонкими пальчиками по крышке пианино, как бы приветствуя нового друга, и садилась играть. Про себя она уже решила, что обязательно свяжет свою жизнь с музыкой. Отец тоже одобрял увлечение дочери, он любил слушать классическую музыку. Моцарт, Бетховен были его любимые композиторы, оставшись дома одни, Таня с отцом часто обсуждали эти произведения. Однажды они попробовали поделиться своими мыслями с матерью, но в ответ увидели такое недоумение в глазах, что больше по вечерам эта тема в доме не поднималась.

Частенько Таня чувствовала на себе недовольный взгляд матери, которой не хватала терпения и времени на объяснения домашнего задания. Манефу действительно раздражала молчаливость и медлительность дочери, которая вечно витала в сказочных грезах. Часто одергивая девочку, потом корила себя за нетерпение и старалась сгладить ситуацию. Приносила Тане вкусные гостинцы, неловко целовала в золотистую макушку.

И все — таки Таня очень любила свой дом: уютную квартиру, всегда с вкусной едой, пышной елкой к новому году, которую украшали игрушками, орехами и конфетами. В подполе стояли целые ящики с яблоками и апельсинами. Варенье, соленые огурца, помидоры и компоты. Таня спускалась туда вместе с отцом. Мама была отличной хозяйкой, все в квартире сияло чистотой, еды готовилась самая вкусная на свете.

Родилась Таня пятого января. Обычно на Урале этот месяц холодный и снежный. Часто вечерами девочки с отцом ходили на городскую площадь, кататься с горки. Возвращались затемно, по пустым улицам, все вместе дурачились во дворе, валяясь в снегу. Удивительно и приятно было лежать в мягком сугробе, смотреть, как кружатся и падают одинокие, редкие снежинки. Отец любил ловить их на варежку и разглядывать вместе с дочерьми, а потом возвращались в теплую квартиру, пили чай с вареньем и слушали с отцом Моцарта. Вот отец ставит пластинку и с ходу восклицает: « Моцарт — ты Бог!» Лицо его сразу преображается. Это так трогательно и девочкам, кажется, что Моцарт это ангел. Ангел-хранитель отца. В этом году у Тани чудесный подарок, на день рождения дед подарил велосипед, и она выучилась ловко катать на нем по квартире сестру, это стало их любимым занятием.

К лету Клаше предложили сделать операцию на легких, так как на рентгене нашли затемнение размером с» копейку».

— Операция не сложная, — радостно сообщила Клавдия матери, сказали, не буду знаться с врачами совсем. И хотя в душе она очень боялась операции, но все же согласилась. Она мечтала о будущей счастливой жизни с любимым мужем. И конечно очень хотела увидеть своих девочек врачами, в то время они уже были студентками медицинского института.

Частичная пульмактомия,не по науке — это удаление туберкулезного очага в легких была назначена на второе августа. Третьего августа Мария Родионовна приехала проведывать дочь, в приемной ее встретил врач. Сердце у матери сжалась.

— Операция прошла, успешна, — начал врач, но позже возникли осложнение: тромбоз легочной артерии. Это и привело к смертельному исходу.

Пожилая женщина смотрела на врача с каким-то недоумением. Казалось смысл происходящего, а именно смысл сказанных слов, никак не мог дойти до нее.

— Я же к дочери приехала, — сказала она шепотом. — Она сказала легкая операция, каверна с копейку. С врачами знаться не будет.

После этой фразы она будто осела, продолжая беззвучно шептать губами.

— Вам плохо? — участливо наклонился к ней врач.

Она отрицательно помотала головой и поспешила к выходу. Звук города, яркий свет, одновременно оглушили и ослепили ее. Не помня себя, Мария вернулась домой со страшными новостями.

На следующий день Манефа узнала, что сестра Клаша умерла. Оставив детей и мужа, поспешила домой, не зная как помочь и утешить старых родителей. На похороны собрались все дети: брат Григорий, сестра Анна, Лиза и Манефа. На семейном совете решили, что родителей не следует оставлять одних. Григорий предложил им перебраться в Тюмень.

— Сделаем Вам, тятечка, пристрой отдельный, возле моего дома и будете жить как хозяева вместе с нами.

Родители согласились, по отъезду детей, отец продал корову, разделил деньги всем поровну, не забыв и внучат. Поехал к сыну строить новый дом — пристрой. Жену Марию пока оставил на Октябрьском. Осенью Манефа приехала, чтобы проводить мать в Тюмень. С обещанием часто приезжать к ним в гости. Вечером мама сунула ей рубль.

— Это тебе, Доченька, я сэкономила.

— Мама, ты что, оставь себе, я же работаю. Вам пригодится.

Мать промолчала, но денег не взяла. Вечером этого же дня, прямо накануне отъезда пришла страшная новость: Григория задавила в поле. Как это произошло, никто не мог объяснить. Да и чем облегчили бы это событие объяснения?

— Господи, за что мне это? — Слышала Манефа шепот матери, вечером.

— Господи, не оставь меня, дай мне силы пережить это.

Маня спустила босые ноги на пол, подошла и встала на колени рядом с матерь. Сердце ее рвалось на части. Как она хотела облегчить страдание мамы. Такой любимой, старенькой и родной.

— За пять лет троих, Господи. — На Манефу смотрели такие близкие, полные отчаяния, сухие глаза.

После похорон родители Мани остались жить в готовом доме — пристрое со снохой Варварой и пятью дочерьми Григория. Старшая девочка поступила учиться в техникум, остальные были школьницами. В очередной раз старики остались помогать не детям, так внукам.

Начались ежегодные поездки с семьей в Тюмень. Девочки полюбили эти каникулы с застольями большой семьи: с вкусными пирогами с рыбой, капустой, картошкой. Пышными оладьями на завтрак, творогом и душистым чаем. Вечерами подолгу засиживались за разговорами и детей не отправляли спать. Атмосфера была душевная и спокойная, не чувствовалось вечной натянутости, как у деда Степана и бабушки Манефы. Там чаще молчали за столом, а здесь разговаривали и смеялись. Вечерами перед сном слушали сказки от бабушки Маруси, так и засыпалось на поляне с мягким мхом или в душистом поле с ягодами. А наутро был поход с мамой в цирк или детский театр с настоящим мороженым на палочке, называлось, которое эскимо. Такого лакомства в Невьянске не было. И эскимо в золотой или серебряной бумажной обертке стало символом этих поездок. И сама мама преображалась, расцветала. Слышался ее непривычный, беззаботный смех.

Обычно в эти летние каникулы Тане дарили новое платье, а Оле доставалось платье от сестры, из которого та уже выросла. На что старенькая бабушка Маруся качала головой и говорила: « Маня, да сшей или купи ты ей новую вещь».

Но какая-то рачительность и вечная бережливость не давала Манефе потратить лишнюю копейку не только на детей, но и на себя. Обычно имея несколько платьев, она тщательно берегла их и старалась не носить, не говоря уже про новые туфли. Эти казалась безоблачные и такие теплые семейные поездки, омрачились поведением Николая. За ужином он часто позволял себе лишний алкоголь. Дед Иван пробовал делать ему замечания, но это быстро перерастало в скандал. Один раз Коля схватил свекра за бороду и выгнал его на улицу, так что тому пришлось ждать на лавке, пока зять не уснет. На утро, Коля говорил жене, что абсолютно ничего не помнит, извинялся перед всеми и вечером повторялась та же история.

Обычно сдержанная мать, сказала Манефе: « Да разве это муж? Вон к соседям дочь приедет, все в кино ходят, в театр. А у вас одно вино». И как-то после этих слов, хотя Коля их не слышал, он отказался ездить в Тюмень совсем. Обычно Маня стала подгадывать свой отпуск к поездкам мужа в госпиталь, и у них установился негласный договор.

У Манефы с девочками появилась ежегодная традиция: каждую поездку в Тюмени они ходили в цирк. Билеты покупали обязательно в ложу, обитую голубым бархатом. Маня наряжалась сама и красиво одевала дочерей, обязательно покупала им мороженое. И все трое они были беззаботно счастливы в такие моменты.

Время летело незаметно, вот и Оля пошла в первый класс. Было понятно, что хороших оценок здесь ждать не придется. Девочка была очень замкнутая, какая — то боязливая, в то же время упрямая и временами даже вредная. Она была болезненно привязана к вечно критикующей матери и начавшему выпивать отцу. Как — то по детски, неловко она жалела его. Отец отвечал, дочери огромной любовью, это было понятно просто даже по его взгляду на девочку. Или по руке, которую он опускал на курчавую головку.

Манефа перешла работать из детского сада в стационар детской больницы и часто, когда мать была на дежурстве. Особенно, если оно выпадала на выходной. Оля лежала в кровати, затаив дыхания и слушая звуки на кухне. Вот отец наполняет рюмку за рюмкой, уснет или нет? Или начнет скандалить, тогда не сдобровать. Этих скандалов Оля боялась больше всего. Чаще всего они возникали, когда мама была дома. Манефа начинала ругать мужа, он кричал в ответ, мог поднять руку. Тогда она хватала дочерей в охапку, и они бежали во двор, иногда сидели до темна на лавке. Один раз пришлось лезть в окно, так дверь отец запер изнутри, благо окно оказалось открытым. В такие моменты ругани и скандалов Оля не знала, кого она ненавидит больше мать или отца. Отца за то, что пьет или мать за то, что постоянно что-то говорит и говорит. Будто не знает жизни, не может успокоить мужа и весь дом.

От таких выходных Оля научилась терпеть, молча реветь в подушку, больше молчать. Через какое-то время она начала мучиться с запорами. И мать стала обследовать ее и брать путевки в разные санатории на санаторно-курортное лечение. Не помогало ничего. А как же Оля ненавидела эти поездки. Всегда с отцом, потому что мама была слишком занята на работе. А в этих поездках папа пил. Когда был трезвый, он брал дочь за руку, и они шли гулять. На душе становилось спокойно, рука в большой, теплой ладони. Можно закрыть глаза и наступит покой?

Единственный раз в своей жизни во время такой прогулки Оля осмелилась сказать:

« Папа, не пей больше!» Веселость отца сняло как рукой, он остановился, изменился в лице, будто ему стало стыдно перед дочерью. И такая тоска мелькнула в его глазах.

— Я не могу, прошептал он. Не смогу.

— Но ведь я есть, я помогу тебе, — почему — то тоже шепотом ответила Оля.

На следующий день, когда Манефа встречала в аэропорту дочь и мужа, которые должны были вернуться из Железноводска, среди прилетевших их не было. В полнейшем изумлении, она не знала куда ей обратится и стала спрашивать сошедших с рейса людей. Все пожимали плечами, потом одна женщина сказала: «Там был мужчина с девочкой, но его не посадили в самолет, он был очень пьян».

После этих слов Маню захлестнула дикая злоба, не жалость к дочери, а именно злоба на мужа, на то, что она зря приехала за сто с лишним километров. Следующий рейс был через день, на нем и вернулся хмурый муж и осунувшаяся дочь. Самые близкие люди сухо обнялись, и Манефа протянула Оле большое красное яблоко. Они сели в служебную машину, Оля отвернулась к окну, молча, плакала, делая вид, что грызет спелый фрукт, который как ком вставал у нее в горле. Манефу тоже обуревала волна эмоций, которые нельзя проявить перед водителем. Она мысленно кляла себя, что села на переднее сидение, а не рядом с дочерью. Спиной, ощущая боль девочки, не могла обнять, прижать ее к себе. Окутать любовью.

В ее душе поселился страх, вечный страх за отца. Причем только за пьяного. Оля боялась, что он уснет с незатушеной сигаретой, ему станет плохо во сне, упадет в темноте, когда медленно бредет в туалет. Она старалась предотвратить все эти опасности мнимые и настоящие. Часто проснувшись ночью и не найдя подле себя дочь, Манефа видела такую картину: пьяный муж бредет по коридору, а рядом с ним маленькая девочка, держит его за трусы. Такая жалость к ребенку, а вместе с тем и злоба на мужа, стыд за себя захлестывала ее в эти моменты, но она будто не понимала, как переделать, прекратить эту жизнь. И их семья продолжала существовать, будто за вывеской. О пьянстве мужа никому Маня не рассказывала, находя отдушину от несчастливой семейной жизни в работе.

Для Тани родители были самой красивой парой на земле. Особенно отец — с правильными чертами лица, гладко зачесанными блестящими волосами, спокойной прямой осанкой. Корректность и сдержанность отличали у него не просто манеру поведения, но будто ауру — состояние души. А внутренняя сосредоточенность напоминала девочке, главного героя фильма «Семнадцать мгновений весны». Но как этот человек менялся до неузнаваемости, когда был пьян. Отношения родителей были средой обитания, которую уже не выбирают, а к которой приспосабливаются. В этой среде, казалось, уже не могло произойти ничего хорошего. Мать, несомненно, была стержнем семьи, правда ее редко можно было застать дома.

Работа в стационаре захватила целиком внимание Манефы, ей предложили должность главного врача детской больницы. Свекор был в восторге и конечно рекомендовал невестке согласиться. Отношения с коллегами у Манефы Ивановны были отличные, к каждому она умела найти подход, сказать доброе слово. Знала сильные и слабые стороны своих подчиненных. Не раз опытные медсестры или санитарки выручали ее, помогая и с постановкой диагнозов. Пожилая медсестра Наталья Петровна вызывала врача в приемник обычной фразой»: Манефа Ивановна, корь поступает, идите бронхит, воспаление легких приехала…»

Во время дежурства она всегда была собрана и доброжелательна, ни разу никто не услышал от нее жалобы на усталость или бессонную ночь. Однажды летом привезли ребенка в возрасте десяти лет. Взгляд у него был затуманенный, странное поведение, что он бросался на предметы и стены. Манефа была в недоумении, такого в ее практике не встречалось. Пока она наблюдала за пациентом, вошла пожилая санитарка тетя Надя.

— Белены, объелся! — поставила она диагноз с порога. И тут же было назначено и лечение.

На новой должности по — мимо работы и дежурства в стационаре, добавилась еще отчетность. Свой первый отчет Манефа и ее помощники делали до полночи, считали на счетах, пили горячий чай. А потом предстояла поездка в Свердловск в горздравотдел, чтобы сдать и защитить «свои» цифры.

Перед первой сдачей Маня очень волновалась. Сдавать документацию нужно было, по представлению Манефы большому начальнику. Мысли скакали в ее голове с дикой скоростью и постоянно путались, прямо как на государственном экзамене и она никак не могла запомнить имя начальника.

–Здравствуйте, Петр Григорьевич! Меня, зовут Дубровина Манефа Ивановна, — начала она несмело. Я главный врач детской больницы Невьянского района.

— Ну, давайте, рассказывайте, с чем приехали? — ободряюще сказал Петр Григорьевич.

Манефа Ивановна начала раскладывать, а точнее ронять документы. Стараясь собрать их в одну стопку и разложить по порядку, так же как и свои мысли. Она начала лепетать:

— Петр Григорьевич, Григорий Петрович, здесь у меня представлен отчет, отчет о смертности и.. — Манефа осеклась, соображая, что вообще нужно показать в первую очередь.

— Так, послушайте. Я ведь не называю вас Иван Манефович, — с улыбкой сказал начальник. — Вы же сами составляли документацию и все знаете. Успокойтесь и просто по порядку. Смелее.

Манефа с шумом выдохнула и спокойно защитила свой отчет.

Выйдя из кабинета, она почувствовала головокружение и тошноту. Неужели беременная? Пронеслось в мозгу. Через неделю она уже точно поставила себе этот диагноз. Наведя справки, отправилась к знакомой медсестре, которая ввела ей в матку йод. Выйдя из дома, Манефа покачнулась на крыльце и упала без сознания, когда открыла глаза, с трудом вспомнила, где она. Еле дошла до дома, благо было недалеко, не раздеваясь, легла в постель и на вопросы мужа лишь молчала. Через час поднялась, температура под сорок, пришлось во всем признаться, но от госпитализации она отказалась. Коля ухаживал за ней два выходных, не притрагивался к вину, ни о чем не спрашивал. Но в иные моменты, она чувствовала, с каким раздражениям он подносил воду, делал компресс и в спешке, с какой-то брезгливостью отдергивал руку. Скоро Манефа пошла на поправку и больше никогда не беременела

В летний отпуск решено было ехать в Сочи, девочек оставили у родителей мужа, и сев на поезд отправились к морю. Почти все время в пути Манефа спала или смотрела в окно, а Коля читал. В первый же день приезда, Николай потянул жену на море.

— Смотри! — с восторгом кричал он. — Какая красота! Какие краски! Как здорово, что мы сюда приехали!

Супруги сняли небольшую комнату, тропинка от которой вела на утес и вниз к каменистому пляжу. Манефа, до ужаса боявшаяся высоты с опаской смотрела на отвесную стену горы, спускавшейся прямо в бурлящую воду. Когда Коля потянул ее вниз, к ступенькам, она в страхе замерла, отшатнулось, готовая бежать обратно. Супруг с недоумением смотрел на Маню. Протянул ей руку:

— Пойдем, там же море. Смотри, какая красота!

— Я не умею плавать!

— Ну, хоть ноги помочишь, — уговаривал муж.

— Когда я смотрю с такой высоты, у меня голова кружится.

— Так ты не смотри, пойдем. Пойдем уже, — Коля нетерпеливо тянул ее за локоть.

Наконец она решилась, шагнула к ступеням и муж облегченно выдохнул. Прямо перед ними распростерлась бесконечное море, не было видно противоположного берега, лишь вода сливалась с линией горизонта. Вода ласковая, спокойная, темно-синего цвета, с едва набегавшими волнами, а местами у самого берега, она переходила в светло-голубой цвет и в белый у самого края, превращаясь в пену.

Супруги видели море первый раз в жизни. Коля был поражен размахом и мощью стихии, Манефа же оставалась совершенно равнодушной, не понимая и не чувствуя эту красоту. Она скучала, глядя на него, и буквально через полчаса захотела вернуться, жалуясь на жару и на отсутствие воды.

— Ну, иди одна обратно, — с досадой сказал супруг.

Манефа взглянула на него с таким страхом, что он вынужден был покинуть пляж и отправиться провожать супругу.

На обед пошли в местную столовую, но оказалось, что получить еду не так-то просто и пришлось почти час стоять в очереди. Колю забавляла эта ситуация, а Машута откровенно злилась.

Еще одним сюрпризом для Манефа было, то, что белье почти не сохло за ночь и приходилось одевать мокрые купальники на утро. Все вызывала у нее дискомфорт, либо непонимание, она не могла расслабиться, скучала и не знала, как применить себя. На третий день отпуска, на обед пошли в ресторан, что крайне раздражала экономную Маню. Неплохо зарабатывая, на себя, она боялась потратить лишнюю копейку. Между супругами повисло непонимание. Первым делом Коля заказал водки и к концу обеда он был изрядно на веселее, а на жаре совсем разомлел, и они долго шли до своего домика. Оба были недовольны друг другом, и каждый считал себя правым. В следующие дни на пляж Коля ходил один, а Манефа сидела за чашкой чая с хозяйкой, они быстро нашли общие темы для разговоров. В отличии от Николая, который хотел поддержать разговор и сказал: «Какая у вас здесь красота, воздух, горы, море!»

— Да как это все надоело, — засмеялась хозяйка, — Каждый день видим.

— Разве это может надоесть? — удивился Коля.

— Вам не понять, — лишь отмахнулась в ответ пожилая женщина.