Из сердцевины

Татьяна Ольшанская, 2021

Фрагменты жизни. Интенсивные, лаконичные, пронзительные. Каждое стихотворение – концентрация точечного опыта автора. Единого прочтения нет: история оживает только в соприкосновении с читателем. О поиске, о страхе, о потере и о благодарности. О любви и отторжении. О любви и принятии. Из самой сердцевины.

Отцы и дети

Путеводная

Над домом мерцает твоя звезда

И ночью, и ясным днём.

Знать не желает: через года

Мы все на нее уйдём.

Её не видать другим таким

Лишённым себя и сна,

Но знаю, что если мы всё же спим,

То нас стережёт она.

Когда мне тоскливо, то я письмо

Дрожащей рукой пишу,

Надеясь, что сможет само оно

Найти до небес маршрут.

Теряю письмо я из раза в раз

И почерк не разберу,

Уж вижу твой прищур пытливых глаз

Над чёрным созвездием букв.

Не виделись мы уже восемь лет,

А кажется будто бы год.

Всё врут, что тебя с нами больше нет:

Я чувствую наоборот.

Не бойся, мне память дороже, чем вещь,

Её не разъесть годам.

Лицо и твой голос легко беречь.

Я времени их не предам.

А камень пускай заметут снега,

Бездушный, не нужен он.

Ведь знаю: не гаснет твоя звезда

И мой охраняет сон.

Биография в две минуты

Мне только три, сладкого почти не дают,

Гонят мыть руки, — а я сама до раковины не достаю,

Учат определять время на больших часах

Мультики — ещё с помехами — увлечённо, во все глаза.

Каждые выходные у бабушки булочки поедаю в семейной компании:

Такой ещё возраст, что мне пока не нужно волноваться за талию.

Если бы кто сказал, какая о ней будет печаль,

Я бы реже тогда сахар клала в заваренный в термосе чай.

Ребята на улице, шум и визги в окно разносятся,

А меня не пускают — слишком маленькая, ведь на улице — взрослые.

Кто-то с родителями в кино уже занимает впервые очередь,

А мама, кажется, с отцом ругается… Или это с отчимом.

Она постоянно занята, постоянно работа,

Но успевает ко мне проявлять такую заботу:

Спасибо, мама, я теперь ненавижу супы и манку с комочками,

Но ты можешь гордиться — я пока что послушная дочка.

Вроде в начальной школе уже, все ещё интересно,

Конфеты теперь и сама могу стащить, знать бы место.

Время определять очень точно умею на больших часах —

Вот дождаться бы только конца урока и домой назад.

Пока бабушка печёт булочки, теперь помогаю ей,

Мама заставляет лечить простуду и посещать врачей,

Хотя вроде не болею ничем, чувствую себя как обычно…

Знаю, ей просто хочется отдохнуть, посидеть со мной на больничном.

Дедушка любит, играет в шахматы и пока ещё поднимает.

Доверяюсь ему больше всех: уж он меня понимает.

Учит сложным штукам, например, — разбираться в физике.

Так и не узнает, что внучка будет филолог и станет учить языки.

Школа к концу подходит, друзей не особо много.

Обидно, что характер такой скверный имела всю дорогу.

С мамой ругань, самостоятельность, запретов не выношу.

Бабушка терпит, не сердится, объясняет ей трудный возраст как малышу.

На больничный теперь сама. Так не хочется в школу…

У одноклассников порой бывают слишком жестокие закидоны.

Первые сигареты — неправильная социализация.

И нагоняи от дедушки, который мне заменил отца.

Выпускной, без бантов, мама плачет, да и я украдкой —

Мне семнадцать, и радости детства теперь за рамками.

За учебу медаль, чтобы мама могла знакомым хвастаться:

«Дочка умница у меня, — и обязательно добавит, — красавица».

Первый курс, филология, потому что учить физике больше некому

(когда дедушка умер, была пурга, никогда не видела столько снега,

пережили, оправились, горевать нельзя было долго:

мама с бабушкой бы быстро расклеились, так что я стала строгой).

Потом любовь, неудачная, как обычно бывает впервые

Чувства глупые — через две пары очков розовых:

Так романы учили.

Год мучений, разочарование и наконец-то разлука,

Зато в это время мы друг друга нашли с моей лучшей подругой.

Интересы стали взрослее, а мама как будто младше.

Стало странно: теперь я, не она, варю с комочками кашу.

Конец обучения, спасибо, у меня минус четыре года.

Давление, кажется, стало немного зависимым от погоды.

Переезд в другой город, одиночество и Невы берег

Мама, мам, я приеду! Только заработаю летом денег…

И друзья разлетелись, подруга лучшая осталась в родном городе,

Я люблю её так же, как прежде, а она меня нет вроде бы.

Двадцать три почти, немного учебы, подработка, мытьё тарелок.

Теперь не нужно понимать время: часы выпускают без стрелок.

Все к лучшему и больше не будем об этом, ладно?

«..Мам, привет, не знаешь, вдруг мы можем вернуться обратно?..»

Жертва

Как Мойра, плету чей-то черный ковер,

Вплетая за волосом волос,

По нитке сживая турецкий узор

Из собственных радостных полос.

Работе не видно конца безутешной,

Срываются тонкие нити.

И пальцы, когда-то дарившие нежность,

Беззвучно скрипят:"Помогите"

Все спицы поломаны в разных полотнах,

Другого не взять инструмента.

И пряжа, теряясь в ручных коридорах,

Становится красного цвета.

Маме

Ты только будь, пожалуйста, ладно?

Даже сердитая и уставшая,

Оккупирующая общую ванную,

Красивая, когда не накрашенная.

Будь тихо-тихо и не слишком взрослая,

Приноси, пожалуйста, ещё чаю.

Я очень люблю тебя, такую серьезную,

Очень люблю и очень скучаю.

Ты мой пример, олицетворение дома

Надежда на то, что все мечты сбудутся.

Мир не придумал такого слова,

Чтобы любовь прокричать тебе на всю улицу.

Каждый в праве думать, что его мама — лучшая,

Но мы-то с тобой знаем настоящую правду:

Лучшая — только ты, ты одна и заслуженно,

А мне больше ничего и не надо.

Пусть годы проходят, как проходит кино,

Мамочка, знай, ничего не изменится,

Так же, как в детстве когда-то давно,

Я точно узнаю твои шаги на лестнице.

Притчи

Горе

Унеси в свои воды, море,

Да напой мне одну песнь.

Может, всё же отпустит горе

Погостить у тебя здесь?

В дар тебе принесу слёзы

Чище пены и жемчугов

И венок из цветов розы,

Что прочертит путь вдоль брегов.

Ты меня напои лекарством,

Хоть и горьким, и ладно, пусть.

Я солёным твоим богатством

Крепче хмеля сейчас напьюсь.

И грозы мне, да прямо в душу,

Чтоб насквозь проходил заряд.

Так не хочется больше слушать,

Как о лучшем «потом» твердят.

Пеленай меня, море, крепко,

Чтоб не вырваться и не сбежать,

На песке чтоб остался слепок,

А потом растворился вспять.

Уложи меня на ракушки

И на жесткий резной коралл.

Как красивы из стёкол рюшки,

Что венчают твой щедрый дар.

Я навеки с тобой останусь,

Пульс замедлится, боль уймёт:

На земле уж не встречу старость

И на окнах узора лёд.

Будет тихо с тобой, покойно,

Только холод и песни вод.

Никаких мне сердечных войн,

Где не помнит и где не ждёт.

Только, море, прошу, однажды

Раз в году лишь и раз в сезон

Вскипяти в его сердце жажду,

Чтоб увидеть тебя пришёл.

Хоть и я уже не узнаю,

Как был близок он там ко мне,

Но ведь знаешь, что, умирая,

Больно страшно одной на дне.

В благодарность ему отдам я

Все ракушки и жемчуга,

Замирая: а вдруг касания

Ощутит дорогая рука.

Он уйдёт, прихватив ракушку,

Чтобы позже послушать её.

Море, море, пусть его уши

Не узнают в ней пенье моё!

Пусть однажды бессонной ночью

Подойдёт к ледяному окну

И отчаянно вдруг захочет

Вновь услышать он ту волну.

Пусть на миг, лишь на миг и только

Неожиданно всё поймёт

И почувствует привкус горький:

От печали былой налёт.

А потом вновь в постель ляжет

И забудет, как скверный сон,

Не почувствовав, что был даже

Сам собой обокраден он.

Что в воде, под лазурной кромкой,

Близ любимого из всех мест,

Попрощалась с собой девчонка,

Испугавшись, что надоест.

И лежит под охраной море

На чудовищной там глубине,

Не волнуясь о чем-то, кроме

Тех сокровищ, что есть на дне.

И глаза её чужды свету,

Как и люди, что над водой,

И река ей из чувств эта

Всё равно, что ручей простой.

Море, знаешь, а я, пожалуй,

Посмотрю на тебя с берегов,

Приласкаю хребет усталый,

Чтоб забыться тебе без снов.

А позднее, как знать, возможно,

Если правда лишусь надежд,

Я свой ум и скелет ничтожный

Расстелю вереницей одежд.

Но пока ты поешь, море,

Пока шепчешь свою песнь,

То шлифуешь собой горе

Всех покинутых, кто есть здесь.

––

Прут и угли

От костра уже только угли,

Догорает не ссушенный прут.

И пока огоньки не затухли,

С ним они разговоры ведут.

— Мы недавно горели салютом,

Было вольно нам, было свежо.

Вот бы кто-то нас вспомнил под утро

И с гостинцем обратно пришёл.

Прут шипел, но с судьбою не спорил

И не сетовал он на судьбу.

— Я был жизнью своею доволен,

Ну а вам, как смогу, помогу.

— Ох, как жалко, какое несчастье:

Так гореть, вдруг — и выгореть в раз.

Ты, товарищ, не нашенской масти,

Не поймешь, хоть пытаешься, нас.

— С вами, братцы, конечно, не спорю,

Только разницы больно и нет.

Жили врозь мы, но горькое горе

Обобщило нас в этот момент.

— Вот не знает и жизни не видел,

А о чем-то высоком твердит.

Огоньки, заморгав во всю силу,

Разгорелись вдруг пылом обид.

— Я мог деревом быть или ложкой,

Греть природу и чей-нибудь дом,

Но остался, как мелкая сошка,

С бесполезным теперь костерком.

И одна из моих половинок

Превратилась в сереющий прах.

А другая — сухая лучина —

Сгинет в серых ночных небесах.

Я хотел быть полезным и нужным

И помочь хоть единственный раз,

Но такая нам выпала служба,

Значит, так порешили за нас.

Огоньки, заскучав от учений,

Зашипев на прощанье, ушли.

Прутик тихо качнулся и, тлея,

Оказался в дорожной пыли.

Конец ознакомительного фрагмента.