Ведьмина роща

Елена Евгеньевна Абрамкина, 2023

«Не ходи мимо ведьминой мазанки, – говорили Глаше. – Не гляди на рощу, что за рекой шумит. Бродит нынче по деревне сам Хожий, Хозяин Лесной, невесту себе приглядывает. Ты синеглазая, чернокосая да нелюдимая, на ведьму нашу в молодости похожая. Уведет тебя Хожий в рощу колдовскую, поминай как звали». Да только пристало ли девушке городской, разумной байкам этим верить? Здесь, как послушаешь, что ни старуха – то ведьма, что ни сарай заброшенный – то чертова изба. Смеется Глаша над словами теткиными, косу тяжелую за спину закидывает, фыркает, точно кошка, да все удивляется: взрослые люди, умные с виду, а каждый второй ведьму с Хожим поминает. Глупость, да и только! Вот и Глеб, врач молодой, что на практику в деревню приехал, единственный разумный человек на всю округу, тоже над сказками деревенскими смеется. Правда, тетка водиться с ним не велит, Хожим за глаза называет да крестится украдкой. А Глеб и рад подыгрывать, лишь бы его да Глашу не трогали, уж больно приглянулась она ему. Только отчего он в рощу колдовскую ходить не боится? Почему его звери и птицы слушаются? Почему на его руках узоры светятся? Стоит Глаша на той черте, где быль сказкой становится, куда шагнуть – не знает.

Глава 5

Средь березок в роще, средь травинок в поле

Нет тебя милее и желанней нет!

Нареку своею, нареку любовью,

Прокричу об этом на весь белый свет.

Глаша шла и считала доски, поэтому не сразу заметила, как прямо перед ней вдруг выросла тень.

— Снова одна гуляешь, да еще по ночи.

Глаша вскрикнула, отскочила и, поскользнувшись, едва не сорвалась в реку, но ее подхватили и крепко прижали к груди.

— Тихо ты, не пугайся так. — Глеб ласково погладил ее по голове и, только убедившись, что она стоит на ногах, наконец отстранился и заглянул ей в глаза. — Ты что здесь делаешь в такое время?

Глаша с трудом успокоила сбившееся с перепугу дыхание и, покраснев, попыталась высвободиться.

— В рощу иду. Пусти.

Глеб покачал головой, усиливая хватку.

— Доски скользкие, еще улетишь с моста.

Глаша рассердилась. Ей нужно было в лес, а он уцепился и не давал пройти.

— Даже если улечу, тебе-то что за беда! — Она дернулась сильнее, но только опять поскользнулась и неловко ткнулась лицом в грудь парня.

— Именно что беда будет, — вновь ставя ее на ноги, серьезно ответил Глеб. — И очень большая беда. Пойдем, провожу до дому.

— Мне в лес надо, а не до дому! — возразила Глаша, осторожно щупая ногой доски и прикидывая, как бы вывернуться.

Глеб несколько мгновений смотрел на нее, думая о чем-то своем, потом чуть заметно кивнул:

— Хорошо, пойдем в лес, раз надо.

— Я одна пойду, пусти. — Время уже сильно поджимало, а опаздывать было ни в коем случае нельзя, Глаша сердцем чуяла. — Глеб, я тороплюсь. Пусти, пожалуйста.

Но парень неожиданно подхватил ее на руки, что-то шепнул, и вокруг них встала стена леса.

— Не бойся, не опоздаешь. — Он опустил Глашу на землю, но руку не выпустил. — А одной тебе здесь делать все равно нечего.

Глаша огляделась. Это была не роща — вокруг протыкал соснами звездное небо темный бор. И она вдруг четко осознала, что именно сюда ей и надо было. Только навязавшийся провожатый мог все испортить. Глаша дернула руку и сделала шаг назад.

— Ты почем знаешь, что я здесь делаю?! Может, я к Хожему пришла!

Она вздернула подбородок и отвернулась. Глеб отпустил ее руку, чуть отошел и принялся внимательно ее разглядывать, потом улыбнулся и вдруг исчез.

— Знаю, что к Хожему, — прошептал он странным голосом откуда-то сзади.

Глаша резко обернулась и отпрыгнула. Глаза парня, черные-черные, в темноте светились, а по крепким рукам и обнаженному торсу проступали зеленоватые растительные узоры. Он снова улыбнулся и пропал. Глаша испуганно припала спиной к дереву, сердце колотилось так, что она не слышала собственных мыслей, только знала, что надо бежать, да ноги точно приросли к земле.

— А если знаешь, так пусти, — тихо выдавила Глаша, озираясь по сторонам и пытаясь угадать, откуда на этот раз ждать его.

— А я тебя и не держу, — прозвучало будто из ствола, и Глаша снова отпрянула.

— Отстань от меня! Дай мне уйти! — Она подхватила с земли палку и завертелась на месте.

— И куда ты пойдешь? — Смех Глеба снова раздался сзади, и Глаша крутанулась, выставляя палку перед собой.

— К Хожему, я же сказала!

Глеб больше не исчезал, он с улыбкой смотрел на нее, а узоры на руках начинали светиться сильнее. Чуть склонив голову набок, он сделал быстрый шаг и перехватил палку, осторожно убирая ее в сторону.

— Если ты поранишься или, того хуже, убьешься, Хожий очень расстроится. К тому же ты уже пришла.

Глаша хотела кричать, но голос точно пропал, хотела бежать, но ноги подкосились, и она упала навзничь на хвою. Глеб опустился рядом и протянул ей воды.

— Ты же сама ко мне шла. Отчего теперь пугаешься?

Глаша оттолкнула флягу, пытаясь отползти назад, но тело не слушалось. Она закрыла голову руками и зажмурилась. Холодный страх сковал грудь, не давая ни вздохнуть, ни крикнуть.

— Глашенька! Милая моя! — На лицо брызнула холодная вода, мягкие руки принялись умывать и похлопывать по щекам, а как она немного отошла, обняли за плечи и прижали к горячей груди. — Сердце мое! Напугал я тебя? Прости, Глашенька, не стану впредь пугать и обижать, беречь буду пуще всего на свете. Моей будешь, и никто тронуть не посмеет ни тебя, ни сестрицу. Знаю ведь, что не об одной себе сердечко твое тревожится.

И так радостно и легко стало от слов этих, что Глаша сама щекой прижалась к его груди. Не обидит и другим обидеть не даст.

— Пойдем со мною, Глаша. Будем вместе мир хранить! — зарываясь носом в ее волосы, жарко прошептал Хожий. — А захочешь — через горы и реки на руках унесу туда, где никто не найдет. Ты только скажи, что моей будешь.

— Буду, — прошептала Глаша, где-то в глубине души с тоскою понимая, что сейчас проснется. — Только не оставляй меня одну.

— Не оставлю, — прошептал Хожий, крепче прижимая ее к себе, но Глаша уже проснулась.

До рассвета было еще далеко. Она лежала, сжавшись в комок и вцепившись в одеяло, над ней на четвереньках стояла сонная Аксютка.

— Глаш, ты чего? Не заболела? Чего плачешь?

Глаша всхлипнула, утыкаясь в одеяло и стараясь сдержать слезы. Маленькая ладошка сестры коснулась ее лба, потом Аксютка прижалась к ее спине, обхватила ручонками и крепко-крепко обняла:

— Ну не надо, Глашенька, не плачь! Страшное что приснилось? Все это сказки бабкины, ничего в них нет, а нас ими специально пугают, потому что мы городские. Ты же сама так говорила.

Глаша вынырнула лицом из одеяла и глубоко вздохнула, прогоняя остатки сна:

— Сказки, Аксюш, сказки. Просто вчера перенервничала, вот и снится невесть что.

— А о чем вы с бабушкой в бане разговаривали?

— О сказках. — Глаша улыбнулась, прижимаясь спиной к тепленькой Аксюше. — Спи, рано еще.

Аксютка зевнула и уткнулась носом сестре в затылок:

— Так я и сплю, это ты чего-то возишься.

Наутро бабка Агафья напекла лепешек с зеленью, сыру козьего на стол поставила да жирного, пахучего молока.

— Ешьте, не торопитесь, пусть дорога подсохнет как следует, к вечеру и поедете. День нынче долгий, солнцеворот скоро, дотемна доберетесь.

После завтрака дядька Трофим с Егором бабке дров нарубили да опять на озеро подались, Аксютка ушла на лужок козу пасти, а Глаше бабка вручила туесок и за ягодами к роще отправила. Тетка Варвара как узнала — запричитала, заплакала, мол, на погибель отправляешь девку, но бабка ее полотенцем отхлестала и в баню отослала.

— А тебе самой-то не боязно? — провожая Глашу до калитки, ухмыльнулась Агафья.

Глаша только плечами пожала:

— А кого там бояться? Люди не ходят, зверей диких нет, больно светлый лес да маленький. Клещей разве что? Да только какие ж я ягоды принесу? Земляника цветет еще, для остальных и подавно рано.

— Ну не ягоды, так грибы! — отмахнулась бабка. — Вон дождь всю ночь лил, сейчас повыпрыгивают. Иди, Глаша, надо тебе, вижу ведь.

И Глаша пошла. Ее и правда до дрожи в рощу тянуло. На стол накрывает, а сама все за окно смотрит, огород полет — нет-нет да к роще глаза подымает. Точно зовет кто… А народ из домов вышел, глядит ей вслед и головами качает. Народ на этом берегу не такой, как в деревне. В бывшем колхозе и жителей-то осталось семь дворов, да все больше старики. Они тоже в ведьму и Хожего верят, только не боятся их, стараются в мире жить. И в рощу за грибами и ягодами ходят. Да только мост все одно не переходят. Знать, им тоже ведьма запретила.

— Далеко отправилась, синеглазочка? — окликнул ее дед Евграф.

— Утро доброе, Евграф Пантелеевич! — Глаша улыбнулась старику и махнула корзинкой. — В рощу, за грибами.

— Сама али Агафья отправила? — выглядывая из-за забора, пропищала старуха Евдокия.

— Отправила али сама пошла — забота не твоя! — распахивая калитку, осадила соседку бабка Агафья. — Идет — значит, надо так. А ты на пути у ней не стой!

Евдокия замахала руками:

— Чур меня, чур, Агафьюшка! Я ж из доброго умысла, думаю, вдруг не знает девчоночка, куда идет.

Агафья погрозила соседке тяпкой, а Глаше махнула, мол, иди, не обращай внимания, да ушла в огород. Больше Глашу никто не окликал, только вслед посматривали да крестили из-под полы.

В роще было мокро от ночного дождя, на свежих, умытых березовых ветках сверкали сырые алмазики. На опушке жужжали по мокрым цветам пушистые пчелки, чуть подальше, у самой реки, заливались птицы. Иногда пробегал легкий ветерок или птичка вспархивала, и березы роняли Глаше на голову сверкающие капли. Глаша смеялась, подставляя им лицо, и сама дергала за свисающие ветки. И так весело, так радостно было в омытой дождем роще, так приветливо перешептывались листья, что на душе у Глаши все расцвело. Она бросила корзинку, обхватила руками молодую березку, прижалась к ней, точно к сестре родной, и долго стояла, слушая голоса леса и жмурясь на солнце.

«Ну какая же это ведьмина роща?! Такая светлая да радостная! И какого счастья люди себя лишают из-за старых сказок и суеверий!»

Глаша открыла глаза и чуть не вскрикнула: перед ней, улыбаясь ее счастливому виду, стоял Глеб.

— Что, опять напугал? — Он подобрал ее корзинку и сделал шаг навстречу. — А мне бабка Евдокия сказала, что тебя Агафья в рощу отправила.

Глаша попятились, прячась за березку, но зацепилась за сучок.

— За грибами отправила.

— Ну не бойся ты меня, Глаша. Не обижу. — Глеб осторожно отцепил ее рукав от дерева и взял за руку. — Страшно мне за тебя: ходишь всюду одна, а народ посматривает да через плечо поплевывать начинает.

— Ну так и что в этом страшного? — Глаша отняла у него руку и снова отступила. А у самой сердечко так и подскакивало от его прикосновений. Но Глаша была девушка строгая и сердцу глупому воли не давала.

— Да уж все на деревне тебя ведьмой молодой зовут. А как уехали вы вчера, заговорили, что ведьма к Хожему на поклон пошла. — Глеб больше тронуть ее не пытался, только стоял и смотрел с какой-то тоской. — Уезжать тебе надо, Глаша. Народ здесь не-добрый.

Глаша мотнула головой:

— Ты же сам вчера говорил, что ведьма с Хожим как опора для местных, что они эту сказку будут холить и лелеять. Так и пусть зовут как вздумается, я им подыграю как сумею. — Но на душе вдруг стало неспокойно. — А ты сам уезжать собрался?

Глеб усмехнулся и подошел ближе:

— А что, не хочешь, чтобы я уезжал?

Глаша выставила перед собой корзину и сердито нахмурилась:

— Да мне-то какая забота! Уезжай, если невмоготу. Жили тут до тебя и сейчас переживут.

— А ты как же? — Глеб перестал улыбаться. — Как одна эту сказку на себе понесешь?

Глаша фыркнула и отвернулась:

— Чай, не вязанка дров, не раздавит! А невмоготу будет — сюда уйду, к бабке Агафье.

— Ведьме без Хожего на деревне жизни не будет, Глаша. — Глеб серьезно покачал головой.

— Еще ты меня донимать этой сказкой будешь! — рассердилась Глаша. — Ладно местные, сочинили себе страшилку и ходят боятся, так неужто и тебя глупостью заразили? Тоже теперь в Хожего веришь?

— Заразиться от местных с моей работой действительно немудрено, — усмехнулся Глеб и в один шаг очутился рядом. — Не сердись, Глаша. Добра я тебе хочу. Нравишься ты мне.

Сердечко так и зачастило, в лицо ударил румянец. Глаша снова отвернулась, сжимая корзину и сердясь на себя. Уж больно скор на признания показался ей Глеб, да и сон про Хожего из головы не шел.

— А если и правда добра хочешь, отчего уезжать собрался? — обиженно вздохнула Глаша.

— Никуда я от тебя не уеду. — Глеб осторожно, точно крыла бабочки, коснулся ее волос. — Только не беги от меня. Позволь рядом быть.

— Будь где хочешь, кто тебе запретит. — Глаша снова рассердилась на себя, что тает от слов его, точно снег на поляне, перекинула косу через плечо и с вызовом развернулась к парню. — Да только черту не переступай! Я не кошка, чтоб меня без нужды трогать!

Глеб убрал протянутую к ней руку, а глаза антрацитовые точно темнее, глубже стали.

— Мы с тобой, Глаша, люди цивилизованные, в сказки не верим, законы знаем. Не попрекай ты меня без причины.

Глаша смутилась и опустила глаза:

— Я не попрекаю, а ты, раз просишь, чтоб не бежала, должен знать, как не спугнуть.

— Ну что ж, твоя правда. Лучшее лечение — это профилактика. — Глеб снова повеселел. — Ты грибы-то собирать будешь или скажешь бабке, что не нашла?

Глаша подняла палку и принялась разгребать палую листву.

— Не за грибами она меня сюда послала, а с Хожим знакомиться. Здесь народ хоть и поумнее, а все в эту сказку верит.

— Ну, считай, познакомилась! — рассмеялся Глеб. — Пойдем, грибов вон под теми березами много.

Но Глаше вдруг опять стало страшно, как тогда, во сне, и она с подозрением посмотрела на парня.

— А ты, я гляжу, уже сама готова в сказку-то поверить. — Глеб с улыбкой посмотрел в испуганные синие глаза. — Ну прости, не буду больше так шутить. А ты все равно привыкай: не я, так люди нас вместе поминать станут.

— Мне от этих сказок уже кошмары снятся, — вздохнула Глаша, направляясь, куда указал Глеб. — Не знаешь, где тут валериана растет?

— Валериана у меня есть, принесу, если нужно будет, — отозвался тот. — А ты по свежему воздуху больше гуляй, тогда и сон крепче будет.

Когда солнце перевалило за середину, грибов у Глаши была полная корзина. Глеб проводил ее до опушки и улыбнулся:

— Сама донесешь? А то в деревне если узнают, что мы вдвоем в лесу гуляли, так совсем поженят.

Глаша забрала у него грибы и лукаво подмигнула:

— А что, не хочешь?

— Отчего ж не хочу? — усмехнулся Глеб. — Да только ведьму с нечистым огнем или водой венчают, а я пока ни тонуть, ни гореть не хочу и тебя не пущу. Если будете в бору останавливаться, дай знать. Я сейчас по деревне пройдусь и туда за земляничником.

Глаша улыбнулась ему на прощание и пошла в колхоз, но на душе от слов Глеба было неспокойно.