Ведьмина роща

Елена Евгеньевна Абрамкина, 2023

«Не ходи мимо ведьминой мазанки, – говорили Глаше. – Не гляди на рощу, что за рекой шумит. Бродит нынче по деревне сам Хожий, Хозяин Лесной, невесту себе приглядывает. Ты синеглазая, чернокосая да нелюдимая, на ведьму нашу в молодости похожая. Уведет тебя Хожий в рощу колдовскую, поминай как звали». Да только пристало ли девушке городской, разумной байкам этим верить? Здесь, как послушаешь, что ни старуха – то ведьма, что ни сарай заброшенный – то чертова изба. Смеется Глаша над словами теткиными, косу тяжелую за спину закидывает, фыркает, точно кошка, да все удивляется: взрослые люди, умные с виду, а каждый второй ведьму с Хожим поминает. Глупость, да и только! Вот и Глеб, врач молодой, что на практику в деревню приехал, единственный разумный человек на всю округу, тоже над сказками деревенскими смеется. Правда, тетка водиться с ним не велит, Хожим за глаза называет да крестится украдкой. А Глеб и рад подыгрывать, лишь бы его да Глашу не трогали, уж больно приглянулась она ему. Только отчего он в рощу колдовскую ходить не боится? Почему его звери и птицы слушаются? Почему на его руках узоры светятся? Стоит Глаша на той черте, где быль сказкой становится, куда шагнуть – не знает.

Глава 3

Голубые ленты обнимают косы,

И лазорев яхонт под крылом ресниц.

Ты теперь желанней, чем рассвету росы,

За тобой приду я до семи зарниц.

— Ай да Глафира! — Дядька Трофим запустил их в дом и, погасив фонарь, зашел следом. — Первый раз на костровку сходила и сразу жениха привела. Да какого!

— Никого я не приводила, дядь Трофим. — Глаша аж обиделась.

— Э не, меня не проведешь. — Дядька сел к столу и ехидно подмигнул ей. — Что ж ты думаешь, раз дядька пьян, так он и не видит ничего? Кабы не так! Не один Санек тебя за руку держал у ворот. Так что не отнекивайся, привела жениха.

Глаша нахмурилась и отвернулась к печи. Дядька Трофим уже принял на грудь, и Глаша знала: если ухватил какую тему, так не отпустит, покуда по пять раз все не проговорит. Ей опять сделалось до слез тоскливо. Вот что он к ней привязался? Ничего ведь зазорного с парнем за руку пройти, он врач, а у врачей другой подход к человеческому телу. Менее щепетильный, что ли (отец Глаши тоже был врачом). Да и какое им всем дело до того, с кем она за руку ходит, в конце-то концов! Она девушка взрослая, сама себе хозяйка!

— Да ладно, не дуйся, Батьковна, — добродушно усмехнулся дядька и плеснул себе самогона. — Я ж не ругаю. Парень он хороший, к тому же городской. С кем, как не с ним, женихаться здесь? Правда, Варюш?

Но тетка Варвара его добродушного отношения к врачу явно не разделяла. Она уперла руки в бока и, сдвинув брови, посмотрела на Глашу.

— Это с кем это ты за руку ходить вздумала, а? С этим нечистым, что ли? — Она наставила на Глашу вымазанный в муке палец и сердито затрясла им в воздухе. — Чтобы я его больше рядом с тобой не видела! Не то обоих выпорю!

Глаша удивленно вытаращилась на тетку. Варвара Дмитриевна всегда отличалась суровым нравом, но указывать Глаше и Аксютке, с кем им водиться, она никогда себе не позволяла. Глаша и в прошлый свой приезд гуляла с мальчиками, так тетка только посмеивалась, а тут вдруг с такой злобой накинулась на нее, точно та кур у нее подавила.

— Брось, Варюша. — Дядька Трофим опрокинул стакан мутного вонючего самогона и поморщился. — Глебка — нормальный парень, как раз барышне нашей по мерке. С кем ей еще водиться, как не с ним? Ну, сама подумай. У нас-то читать не каждый складно может, а Глафира — девка ученая, вон книг больше, чем платьев, привезла. Ей парень грамотный нужен. А Глеба и отец ее знает, учил он его, что ли. Говорит, хороший парень, умный и небрезгливый. А уж если Елисей говорит, так оно и есть. Правда, Глафира?

Но тетка Варвара не унималась:

— Да у тебя все хорошие: и пропойца Митрофан, и ведьма из мазанки. Всех он защищает! Милиционер, ядрена мать! Лучше б нас защищал, чем нехристей этих!

— А Глаша у нас в ведьмы собралась, — злобно фыркнул из угла Сашка. — Ей этот нечистый точно по мерке будет!

Глаша вскочила, задыхаясь от обиды. Мало того, что не в свое дело так настырно лезут, еще и ведьмой окрестили.

— Что вылупилась? — Сашка яростно сверкнул глазами. — Думаешь, не видел, как глазенки-то у тебя засверкали, когда Кондрат сказал, что Хожий невесту себе искать будет? Чуть не прыгала от радости.

Глаша опустила голову, собрала со стола посуду и молча ушла к себе. С Сашкой она в тот вечер больше не разговаривала, и тот, послав всех к чертям, ушел с парнями на рыбалку на дальнее озеро, а Яхонтовы с Егором и «подкидышами» на следующий день отправились в соседний колхоз к Варвариной матери — Агафье Степановне. Тетка она была еще более суровая, чем сама Варвара, и Глаша заранее загрустила, ожидая продолжения вечерних разговоров. Она бы и рада не поехать, да одну ее оставлять тетка наотрез отказалась, а Егор и Аксютка давно ждали, когда поедут к бабушке, и Глаша не хотела лишать их этой радости. Смешливую и легкую, точно одуванчик, Аксютку любили все, даже бабка Агафья, и, глядя на счастливое лицо сестры, Глаша решила, что вечно обсуждать ее женихов ни у кого терпения не будет, потреплются недельку да отстанут. Так пусть лучше сейчас подонимают: поймут, что толку с этого никакого, и все лето можно будет об этом больше не вспоминать. Тем более что обсуждать на самом деле нечего: женихов у нее не было, а Глеба видела она всего два раза, какой уж тут жених. Да и взрослый он, студент, станет с ней возиться…

Колхоз располагался на другом берегу реки, прямо за рощей, но ехать туда надо через соседнее село, Огневку, за пятнадцать километров: там старый автомобильный мост. В Ведьминой роще мост тоже был, как раз к колхозу, да только им никто не ходил и не ездил, и Глаша решила, что, видимо, он аварийный или вовсе сломанный. Но Аксютка как увидела, что машина сворачивает прочь от моста, тут же пристала к дядьке Трофиму с расспросами — зачем ехать в какую-то Огневку, если вот он мост.

— Тьфу ты, пристала! — буркнул тот. — Видишь, не ездит никто. Так чего ж мы поедем, самые умные, что ли?

У дядьки с похмелья болела голова, он крепко держался за руль, периодически прикладывался к бадье с квасом и был совершенно не в настроении кому-то что-то объяснять. Но Аксютка не унималась, голосок ее так и звенел в машине.

— Вот к бабке приедем, у нее и спросишь. Уж она-то тебе расскажет, — отмахнулся дядька Трофим, и Аксютка наконец замолчала и принялась разглядывать в окно пыльные окрестности.

Глаша тоже смотрела в окно. Ее пока никто не трогал, и она молчала от греха подальше. Они проехали обитаемую часть деревни, миновали две полностью заброшенные и заросшие бурьяном улицы и выкатились в поле. Стояла сушь и жара, и молодая еще пшеница понуро опустила головы. Поле тянулось до самого горизонта, и у Глаши скоро зарябило в глазах. Она зажмурилась и прислонилась щекой к стеклу. Машина подпрыгивала на каждой кочке, сильно пахло бензином и перегаром, и к горлу подкатывала горячая тошнота.

— Теть Варь, давай остановимся, Глашу укачало, — с беспокойством глядя на сестру, шепнула Аксюша.

— Сейчас в лесок заедем, там и остановимся, машина тоже перегрелась, — с участием отозвался дядька Трофим и добавил ласково: — Потерпи, Глашутка.

Глаша зажмурилась крепче и старалась дышать часто и неглубоко. Машина подскочила еще на нескольких кочках и остановилась. Дверь открылась, и Глаша едва не вывалилась на дорогу.

— Тошно? — помогая ей выбраться из машины, сочувственно спросил дядька. — Сядь вон под деревце, водички попей.

Глаша доплелась до пенька, служившего, очевидно, местом привала всех проезжающих, и тяжело опустилась на него.

— Глаш, умойся. — Тетка Варвара налила на ладонь воды и принялась отирать ей лицо и шею. — Полегчало?

Глаша благодарно улыбнулась и с наслаждением глотнула из фляги.

— Спасибо, теть Варь. Жарко сегодня очень.

— Ох, не говори, Глашут. — Дядька Трофим растянулся прямо на траве и зевнул. — Меня тоже совсем разморило. Давай в себя пока приходи, да дальше поедем, у Агафьи Степановны в сенцах всегда прохладно. И есть чем похмелиться. — Трофим улыбнулся сам себе и, надвинув кепку на лицо, захрапел.

Дурнота отступила, и Глаша принялась оглядывать окрестности. Они остановились прямо посреди леса, только немного съехав с дороги. По обе стороны создавали приятную тень высокие сосны — остатки старого ленточного бора. Они с родителями проезжали его, и мать рассказывала, что это последний кусочек бора на несколько сотен километров. Глаша любила лес, а сейчас, когда за его пределами дышать было совершенно нечем, он стал настоящим спасением. Тихонько, чтобы не разбудить прикорнувшего дядьку, Глаша встала и направилась искать тропинку.

— Ожила — и в лес бежать! — всплеснула руками тетка Варвара. — Далеко собралась?

— Надо мне, — шепотом откликнулась Глаша.

— Глаш, давай я с тобой пойду? — подскочила Аксютка. — Вдруг опять плохо станет?

— Да я в порядке уже, просто в машине душно было. Я тут, недалеко.

Аксютка постояла немного, поглядела на сестру, потом махнула рукой и плюхнулась обратно на кучу хвои, где Егор чертил палочкой какие-то знаки.

Глаша улыбнулась сестре и углубилась в прохладную тень. Аксюша была права, голова действительно еще кружилась, но делиться лесом она сейчас не хотела даже с сестрой.

Лес она могла делить только с отцом. Иногда на выходных они выезжали на природу, мама с Аксюткой предпочитали держаться у воды, а их с отцом неодолимо тянуло в лес, точно звал кто. Грибы, ягоды, лекарственные травы — все это отец знал и умел собирать, и Глаша жадно впитывала его знания.

Скинув надоевшие босоножки, она осторожно ступала по земляничнику, стараясь не раздавить цветы и крохотные зеленые ягодки.

— Рано еще для земляники, — окликнул ее знакомый голос.

Глаша вздрогнула и оглянулась. Позади нее на тропинке стоял Глеб и внимательно смотрел, как она крадется между резными листочками.

— Листья собирать самое время, — возразила Глаша, настороженно глядя на незваного гостя.

— Верно, для листьев самая пора. Ты почему одна бродишь? Тем более в лесу. — Парень ласково улыбнулся и, осторожно раздвигая ногами листья, направился к ней.

Рыжий «запорожец» Яхонтовых едва виднелся сквозь деревья, но голоса должно было быть хорошо слышно.

— Я не одна, вон машина. — Глаша чуть попятилась, осматривая поляну.

Глеб оглянулся и покачал головой:

— Да понял я, что ты не пешком сюда пришла. Только зря так далеко отходишь. Пойдем-ка обратно.

Но Глаше не хотелось возвращаться, к тому же неожиданное появление Глеба ее смутило. Нет, вряд ли он станет ее трогать — отец бы ему потом голову открутил. Елисей преподавал в медицинском и был у Глеба руководителем практики, Глаша наконец вспомнила, что видела парня пару раз, когда заходила к отцу на работу. Но все равно было что-то неловкое и пугающее в их встрече.

— Ты меня, что ли, испугалась? — Глеб поднял руки ладонями вверх и снова улыбнулся. — Напрасно, я ж не дикарь какой. — Он остановился, ласково глядя на нее. — Ей-богу, Глафира Елисеевна! Аж обидно как-то.

«Узнал, — с облегчением подумала Глаша. — Значит, и правда не тронет».

— Я не слышала, как ты шел, — останавливаясь, шепотом произнесла Глаша. — Что ты здесь делаешь?

Ей вдруг мучительно захотелось, чтобы их встреча осталась тайной для тетки Варвары. И без того будут сейчас с бабкой Агафьей кости ей мыть — так уж лучше не давать им свежую пищу.

— Лист земляничный собираю, — Глеб тоже понизил голос. — А чего шепчешь? Не хочешь, чтоб услы-шали?

Глаша кивнула. Парень грустно улыбнулся:

— Уже успели запретить со мной разговаривать? Хоть не побили? Некоторых мамки бьют за то, что со мной разговаривают.

— Глупости какие! — Глаша нахмурилась. На дворе начало двадцать первого века. Каким бы захолустьем ни была Ведьмина роща, но должна же и сюда цивилизация добраться!

— Глупости, — согласился Глеб. — Да только понимаем это ты, да я, да дядька Трофим.

Глаша опустила голову. Слова резанули по больному, снова до слез захотелось домой.

— Тяжко тебе здесь? — Глеб подошел совсем близко и осторожно протянул руку к ее волосам. — И мне тяжко. Но это ничего. Знаешь, кому на самом деле тяжелее всего, Глаша?

Та пожала плечами, мол, да многим нынче плохо, это понятно. Глеб качнул головой в сторону деревни:

— Местным хуже всего. Это для нас с тобой Хожий с ведьмой сказки, а для них нет ничего реальнее. Они живут в вечном страхе, который сами же создали, транслируют его из поколения в поколение. А мы с тобой просто на одно лето приехали, хоть и не на самое удачное, но все же на одно.

Слова Глеба для Глаши вдруг точно окошко приоткрыли из ее каморки, и она увидела, что вокруг тоже люди живут, что им тоже бывает обидно и тоскливо, но чаще страшно. Потому что они действительно верят в то, что рассказывают, и бьют дочерей из жгучего, первобытного страха перед необъяснимым. Глаша невольно вздрогнула.

— А чем это лето не самое удачное?

Глеб убрал руку, так и не коснувшись ее волос, и вздохнул:

— Ефросинья Ильинична умирает, рак у нее. И правду Кондрат вчера сказал, до Купалы она не дотянет. А как не станет ее, народ неизбежно будет новую ведьму высматривать. И Хожего с ней заодно.

— Зачем? Они с радостью и от этой избавились бы давно, если бы не выдумали себе страх. Не станет ведьмы — не станет и повода бояться.

За деревьями послышались голоса и замелькали фигуры. Тетка Варвара будила дядьку Трофима.

— Нет, Глаша, не так все просто. — Глеб тоже оглянулся и заговорил совсем тихо: — Деревня эта, ты видела, когда проезжала, больше чем наполовину брошенная. Кто в райцентр уехал, кто в город. У тех, кто уехать не смог, осталась только их изба, пара-тройка собутыльников да страшная сказка. Сказка, которую они превратили практически в религию. Она росла и пускала корни вместе с самой деревней, вместе с рощей, что они ведьминой прозвали, вместе с Ефросиньей Ильиничной, которая сама под конец жизни поверила в собственное ведовство. Люди опираются на эту сказку и чувствуют землю под ногами, только пока эта сказка для них реальна: пока ведьма у всех на виду в огороде своем копается да в лес за травами таскается и пока засылают к ним изредка самых отчаянных или бестолковых из города. В этом их жизнь, их мироустройство. И за эту сказку, за эту опору они будут цепляться до последнего и биться насмерть с каждым, кто попытается выбить ее у них из-под ног.

Глаша молчала, забыв дышать. Вот у кого-кого, а у нее опора под ногами сейчас действительно пошатнулась и пошла трещинами. Вчера, посмеиваясь над рассказом Витька, она искренне полагала, что ребята на самом деле не верят ни в какого Хожего, а серьезные такие, потому что хотят попугать городскую. Но то, что сказал сейчас Глеб, распахнуло под ногами пропасть, в которую она даже заглянуть боялась.

— Сядь, Глаша, сядь. — Глеб поддержал ее под локоть, усадил прямо на тропинку и принялся копаться в небольшой поясной сумке. — Ну-ка, вдохни хорошенько.

Глаша вдохнула и закашлялась от резкого противного запаха. Голова быстро прояснялась.

— Лучше? — Глеб убрал ватку и протянул флягу с холодной родниковой водой. — Прости, не хотел я тебя пугать. Только предостеречь, чтоб ты местных сильно не высмеивала, не любят они этого. Понимаешь?

Глаша плеснула на руку воды и протерла лицо.

— Понимаю. Все в порядке. Просто жарко нынче, еще дорогой укачало.

Парень кивнул и снова полез в сумочку.

— Держи, хорошо от укачивания помогают. — Он протянул ей горсть мятных леденцов.

Глаша с благодарностью приняла их и спрятала в карман платья. Она привезла с собой пакетик таких, но Егор обнаружил их в первые же дни и, как Глаша ни просила, не оставил даже одного.

Глеб встал и с беспокойством посмотрел на нее:

— Идти можешь?

Глаша улыбнулась ему, оперлась о землю и легко поднялась:

— Да, спасибо.

— Да не за что. — Глеб со вздохом развел руками. — Иди. Тебя зовут. Увидимся в деревне.

Глаша снова улыбнулась, потрепала босой ногой земляничник и направилась к машине.