Возвращение в будущее

Елена Владимировна Кардель, 2021

Живём ли мы в настоящей реальности или существуем в матрице, как некоторые считают? Чего не понял старик Дарвин, но что хорошо знали наши далёкие предки? Можно ли путешествовать в будущее или прошлое? Что собой представляет Душа, которую никто не видел, но все чувствуют, когда она болит? Почему мы такие разные, если созданы по единому образу и подобию? И каков он, таинственный Бог? Эта странная книга адресована тем, в ком живёт любопытный ребёнок.

Кровавый рассвет

«Жизнь людей, преданных только наслаждению без рассудка и без нравственности, не имеет никакой цены».

Иммануил Кант

Видимо, чтобы я не сошла с ума от боли и ужаса, моя психика отключилась, словно сработал предохранитель. То ли уснула, то ли потеряла сознание. Очнулась от громкого и настойчивого стука в дверь. Не сразу поняв, что происходит, лишь постепенно приходя в чувства, я с трудом поднялась и отодвинула шпингалет на двери. Дверь широко распахнулась, и в дверном проёме я увидела голое тело отца, а прямо перед своим лицом — стоячий большой член с остатками засохшей крови на коже. Моей крови. Он с нескрываемым удивлением посмотрел на меня, немного шатаясь, прошагал к унитазу, а я, от внезапного испуга почти не чувствуя боли, путаясь в полотенцах, устремилась в комнату, в свою постель.

Кровать, на которой спала я, стояла в углу возле окна, а кровать родителей находилась напротив, в небольшой нише. Усевшись в самый угол кровати, прижавшись к спинке и завернувшись в одеяло поверх полотенец, я со страхом ждала возвращения отца в комнату. Было слышно, как он спустил воду из сливного бочка, потом по дну ванны застучала вода из открытого крана, через несколько секунд переключился душ, и звук текущей воды немного затих. Прошло какое-то время, вода перестала течь, и наступила пугающая тишина. Я вся напряглась и вжалась в угол кровати, устремив взгляд на входную дверь комнаты.

Он вошёл, одетый в домашний халат. Уже с более осознанным удивлением вновь посмотрел на меня. Потом, слегка улыбнувшись, спросил, что случилось, почему я сижу на кровати с таким испуганным видом. Стал объяснять, что пришёл очень поздно, засиделся у каких-то своих новых знакомых, наверное, много выпил и с трудом добрался до дома.

Я вытянула вперёд руку, указав на его постель. Он не понял, что я пыталась этим ему сказать, и растерянно пожал плечами. Я молчала и продолжала тыкать в место страшного преступления.

Неторопливо он подошёл к своей кровати. Видимо, начав догадываться о чём-то недобром, стал медленно тянуть одеяло. Словно зияющая дыра, ведущая в преисподнюю, на простыне алело огромное кровяное пятно.

Он замер, словно окаменев, какое-то время так и стоял неподвижно, потом ноги его подкосились. Повернувшись в мою сторону, он рухнул на край постели, и я увидела, как лицо его исказилось от ужаса. То ли пытаясь вспомнить, что же произошло этой ночью, то ли думая о том, как теперь с этим жить, он долго сидел, опустив голову и закрыв руками своё лицо.

Нам обоим было понятно только одно: жизнь разделилась на «до» и «после», и того, что здесь ночью произошло, уже не исправить.

Потом он всё же поднялся и подошёл ко мне, встал на колени и, уткнувшись в моё одеяло, заплакал. Что его больше тревожило: стыд за гнусное преступление или страх возможного наказания, если кто-то об этом узнает? Кого в этот миг он жалел больше: меня — изнасилованную родную шестилетнюю дочь или себя, представив расплату за это в тюрьме?

О чём думала я в этот момент? Мне было жаль его, вернее, он выглядел жалким, испуганным, словно нашкодивший кот. Он молил о прощении, говорил, что этого не хотел, что всё произошло случайно, просто он много выпил, накурился какой-то «дури», и был не в себе, не соображал, что он делает, и совершенно ничего об этом не помнит.

Всё, что я этой ночью пережила — боль, стыд, страх и ужас — не позволяли прощать его и, тем более, забывать. Но я была беззащитным ребёнком, зависимым от родителей, в огромном чужом городе, без всякой надежды на чью-либо помощь.

Он умолял меня о произошедшем не говорить никому, никогда и нигде. А он сделает всё возможное и невозможное, чтобы я была счастлива.

Кому я могла о таком рассказать? Это — стыд, позор, унижение. Чужим людям — никогда в жизни, а маме — я бы и не осмелилась. С ним она провела больше времени, чем со мной, да и считала она меня, скорее, обузой, нежели близким и родным человеком, плоть от плоти своей. Так что выбирать было не из чего, пришлось смириться со своей незавидной долей, притвориться простившей и всё забывшей.

После того, как ему удалось немного меня успокоить, он решил посмотреть, что натворил, какую можно оказать помощь и что сделать, чтобы облегчить мои страданья. Развернув окровавленные полотенца и раздвинув мне ноги, он увидел большой ком засохшей крови, запечатавший место насилия, и розоватые полосы на внутренней стороне ног. От прикосновения его руки я вновь ощутила резкую боль и невольно вздрогнула. Он сразу нахмурился, поняв, что всё очень серьёзно.

Снова накрыв меня полотенцами, отец вышел из комнаты. Было слышно, как набирается вода в ванне, а из кухни тянуло табачным дымом. Потом он вернулся, раздел меня догола, отнёс в ванную и положил в тёплую воду. Вода окутала моё тело, нежно его лаская и согревая. Я немного расслабилась, стало легче и даже спокойнее.

Когда я уже начала отходить от пережитого стресса, он принёс рюмку с разбавленным коньяком и велел мне это выпить, чтобы ослабить боль и потом быстро уснуть. Я, морщась, выпила, ощутила внутри тепло, а затем — лёгкую слабость и полное безразличие. Он сидел на корточках возле ванны, ласкал в воде моё тело, поглаживая его и немного сжимая. Что он испытывал при этом — желание или стыд — я не знаю, мне просто было уже всё равно. Сознание затуманилось, тело расслабилось и только слегка подёргивалось, когда он касался рукой промежности и вводил палец внутрь моего тела.

Смыв все следы ночного безумия, укутав в чистое полотенце, он отнёс меня на мою кровать, уложил и стал осторожно вытирать полотенцем. Успокаивая и говоря ласковые слова, он легонько касался своими губами сначала лица, а затем — тела, спускаясь всё ниже и ниже. И когда его губы коснулись моего самого интимного места, я испытала лёгкую боль, смешанную с необъяснимым чувственным удовольствием. Я лежала расслабленная и обессиленная, а он усердно «зализывал мои раны».

Чем это было на самом деле: искренним раскаянием, возможностью пожалеть меня или же так неожиданно и очень удобно подвернувшимся случаем испытать извращённое изысканное удовольствие?..

Вскоре я всё же уснула. Во сне я увидела себя плывущей в бескрайнем море. Вода нежно ласкала и обволакивала моё тело, но внутри ощущался ужас того, что в этой бездонной пучине живут чудовища и подводные монстры, которые в любой момент могут всплыть, проглотить меня и утянуть на самое дно.

Последующие дни прошли спокойно и мирно. Отец был добр и внимателен, баловал меня сладостями, покупал игрушки, чтобы задобрить, и всячески мне угождал. После возвращения мамы, он старался поменьше времени проводить дома и чаще сам уезжал за товаром, видимо, чтобы не будить ни во мне, ни в себе воспоминания о той роковой ночи.

Я думаю, что он изначально не успел почувствовать себя настоящим отцом, так как видел в детстве меня очень редко, не участвовал в моём воспитании, и в результате не смог понять, что я не просто его дочь, я — его кровь, и эта кровь ему ещё воздаст с торицей.