Капля бога (сборник)

Маруся Светлова, 2018

Сборник эзотерических рассказов о нашей соединенности с Высшими Силами – с Богом, Космосом, Вселенной. Эта книга о возможности жить с ресурсами Высших Сил. Жить в соответствии с Планом Жизни, выстроенным для каждого из нас с любовью и заботой о нас. Жить в согласии с собой. Эта книга о возможности жить в лучшей, самой чистой и правильной версии себя – ощущая и проявляя себя каплей Бога, которой является душа каждого из нас. Жить в состоянии любви, которой мы и были созданы – по образу и подобию Божьему.

Яблоко раздора…

Он появился перед ней неожиданно, просто стек с толстой ветки дерева Эдемского сада, и сам был похож на крепкую толстую ветку, с такими же разводами узора на чешуе, как кора дерева, на котором он жил.

Он был Змей. Он был Искуситель.

И Ева — чистая и наивная Ева, сидевшая в наивной своей чистоте и наготе под прекрасным этим живым и ярким деревом, — не отстранилась от него: был он как часть этого дерева, как продолжение этой ветки, часть этой Райской жизни.

И когда голова его, маленькая, плотная, с жесткими темными глазами появилась перед ее лицом, она не испугалась. Она была в Раю: ничего плохого не могло произойти здесь с нею. Она была защищена самим Раем, самим Богом. И были она и Адам, муж ее — любимыми детищами Бога, Божьими творениями, полноправными членами Рая.

И когда Змей, все так же глубоко и пристально глядя в ее глаза темными своими глазами, плавно и мягко вынес перед ней в кольцах своего гибкого тела тугое краснобокое яблоко — она не переменила положения тела, не проявила к происходящему никакого интереса.

— Возьми, — даже не услышала, почувствовала она внутри себя его голос. — Возьми… Откуси это яблоко… Попробуй это яблоко…

Но она — не протянула руки, даже не пошевелилась, только мягко улыбнулась в ответ, и даже плечиком как-то по-женски повела — не надо было ей этого яблока. Нельзя было им с Адамом брать это яблоко. Как и другие яблоки с этого дерева.

И она ответила так же мягко, глубоким мелодичным женским голосом, потому что была истинной женщиной, гибкой, плавной, мягкой и в то же время тугой, налитой соками и силами. И голос ее, звучавший сочно, — просто выражал всю ее природную женскую суть:

— Нам — не нужно. У нас все есть…

Сказала и отвернулась, показывая, что разговор закончен.

Но голова Змея опять плавно и неожиданно появилась перед ее лицом, и темные глаза его опять сверлили ее своим взглядом. И как будто бы глаза эти одним только взглядом своим сказали ей:

— Откуси, попробуй… Такого ты еще не пробовала. Этого ты еще не знаешь… Это надо узнать…

И она снова улыбнулась, потом — рассмеялась, рассмеялась весело и звонко, как может смеяться настоящая, живая, наполненная силой и страстью женщина. Она рассмеялась, и откинулась в зеленую траву, положив руки под голову, прекрасная и чистая в своей наготе. И увидела все это дерево познания с запрещенными плодами, и синее небо над ним, и стаи птиц, и все проникнутое светом пространство.

Им действительно ничего не было нужно. Все нужное им, было у них. Все нужное приходило им, давалось им, как и всем обитателям Рая: птицам и зверям, каждой твари, созданной Творцом. Они были. Они жили. И были счастливы от самого осознания того, что они живые, полные сил и радости, которая вырывалась из них. Они были красивы и свободны. Они были естественны и полноценны, такие, как есть.

Змей опять возник рядом, близко, головой почти касаясь ее уха, почти обвивая ее кольцами своего длинного и гибкого тела. И яблоко это — тугое, крепкое, оказалось лежащим между двух холмов ее грудей с яркими налитыми розовыми сосками, создав тем самым какой-то диковинный, невиданный пейзаж.

— Это надо узнать… Ты многого еще не знаешь… Это — яблоко с древа познания. Откуси, попробуй — ты узнаешь такое, чего не знала.

И слова его текли в нее, текли, как тяжелые капли, просачиваясь сквозь ее уши, сквозь поры ее тела. И усыпляли ее, делая тело тяжелым, наполняя его какой-то непонятной истомой.

— Откуси, попробуй… Все знания мира откроются тебе…

— Откуси, попробуй… Эти знания дадут тебе такую власть над миром, какой ты еще не знала…

— Откуси, попробуй, и будешь ты — как Бог. И Адам станет — как Бог. И будете вы — как Бог во власти своей над миром…

И уже во сне ее все повторялось и повторялось:

— И будете вы — как Бог…

— И будете вы — как Бог…

И проснувшись, пробудившись, как от толчка, Ева сразу увидела это яблоко — крепкое, налитое соками, лежащее на ее груди, скрывавшее в себе это: «И будете вы — как Бог». Она взяла его в руки, поднесла к лицу, ощутив сладкий, притягательный аромат.

И спустя мгновение, найдя Адама спящим на траве в тени кипарисового дерева, — Ева приникла к нему, обвив его тело своим телом, почувствовав в себе силу и пластику змеи, и прошептала в его ухо:

— Посмотри, что я тебе принесла…

И шептала и шептала…

И слышно было в ее шепоте:

— И будем мы — как Бог…

Ощущение было необыкновенное.

Как будто глаза его открылись и все вокруг стало ярким, другим, как будто уши его стали слышать лучше в то мгновение, когда откусил он кусочек от краснобокого этого яблока и первые соки его попали в тело.

И Ева, откусившая вслед за Адамом от этого яблока с дерева познания, тоже удивленно озиралась, как будто бы впервые увидев это место.

И в ту же секунду проснувшийся в них ум, который спал все годы их жизни — потому что зачем был он нужен в Раю, где все и так случалось и получалось, — стал буравить вопросами: «Где мы? Почему мы здесь? Что это? Почему это так? Как это сделано? Из чего состоит?»

И жажда знания обрушилась на них, как поток, как лавина, и с той секунды закончились их покой и безмятежность, расслабленность и защищенность: одни вопросы, вопросы, желание узнать руководило отныне их действиями.

И рука Адама потянулась к ветке дерева познания, и отломила ее, чтобы рассмотреть, как она сделана, что у нее там, внутри.

И рука Евы потянулась к зеленому живому листу, тугому и сочному, чтобы сорвать и оторвать кусочек, чтобы понять, как он сделан, что там, внутри.

И отбросив на пол узнанное, они посмотрели друг на друга и узнали вдруг, что они разные. Узнали то, чего раньше не знали, потому что зачем им было что-то знать, когда они просто любили друг друга и свою райскую жизнь, и ни о чем не думали — просто жили и радовались жизни?

И опять вопросы, вопросы зазвучали в них: «Почему мы такие разные? Почему у Адама есть то, чего нет у Евы? Зачем Еве то, чего нет у Адама? Как жить вместе таким разным людям?»

И Бог, подошедший тихо, в каких-то мудрых своих раздумьях, увидел беспокойство на их лицах, такое непривычное для Рая, в котором все были покойны и счастливы, потому что были бездумны.

И Адам, увидев тело Бога, по образу и подобию которого и был создан, проснувшимся умом своим сравнив тело Бога со своим, прикрыл руками то, что было меньше, чем у Бога, узнав сразу свое несовершенство.

И Ева, увидев мужчину, которого раньше не знала, не видела в Боге, потому что ум ее спал до той минуты и ничего не анализировал, не сравнивал, не придумывал никаких условностей, — прикрыла наготу свою, озадачившись вопросами: «Хорошо ли я выгляжу? Что он подумает обо мне, увидев меня обнаженной? Прилично ли это?»

И Бог Всевидящий и Мудрый понял все в это же мгновение.

— Эх вы, неслухи, — только и сказал Бог и головой покачал огорченно. И посмотрел на них, склонивших перед ним головы с руками, прикрывавшими наготу их, печальным и глубоким взглядом. — Неслухи вы неслухи… Сами не знаете, что натворили…

— Мы просто хотим понять… — начал несмело Адам, и Ева поддержала его:

— Мы хотим узнать…

И Адам перебил ее:

— Мы хотим узнать, как все сделано, из чего все сделано, зачем сделано…

— Почему все так, а не иначе? Зачем это все? Почему? Для чего? — подхватила Ева. И добавила: — Нам нужно знать…

— Вам нужно знать? — задумчиво и грустно повторил Бог. И добавил уже возмущенно: — Что нужно вам знать из того, что вы не знали, когда просто жили и были счастливы? Зачем вам знать то, что вам не дано знать, иначе бы вы это знали?..

И понимая, что разговор этот бессмыслен, замолчал. В них проснулась жажда знания — знания ненужного, неважного… Но разве объяснишь это их проснувшемуся уму, жаждавшему знаний, как пищи?

— Нам нужно знать, как все сделано, чтобы понять как все сделано… — робко начал Адам.

И Ева опять поддержала его:

— Мы же ничего не знаем…

— Вы думаете, если вы будете знать то, что вам не надо знать, — вы станете счастливее? — печально спросил их Бог, не ожидая ответа. Ибо разве понимали они, что натворили…

И Адам, недовольный непониманием Бога, попытался объяснить Богу проснувшееся в нем желание все узнать:

— Может, надо что-то переделать… Может, что-то надо изменить… — напористо сказал он.

— Может, что-то надо усовершенствовать, — горячо поддержала его Ева.

И посмотрел Бог на сломанную ветку, валяющуюся под ногами Адама, на растерзанный лист, оторванный от целого и одиноко лежащий на земле, и сказал уже не печально, а угрожающе:

— Переделать вы хотите? Усовершенствовать? Что усовершенствовать? Совершенное творение мое?..

И, не ожидая ответа от них, склонивших головы, сказал уже просто, смиренно, как бы приняв свершившийся факт:

— Ну что ж, переделывайте. Совершенствуйте. — В глазах Бога зажглись озорные огоньки. — И сами в своем совершенстве поживите… Только тут — нечего вам делать, тут и без вас хорошо. Совершенно, — сказал Бог с каким-то скрытым смыслом. — Идите на Землю, там и совершенствуйте творение мое, как хотите…

И добавил, уходя:

— Нечего Рай портить…

И произнес совсем уже тихо, ни к кому не обращаясь:

— Землю уродуйте…

…Земля была пустынна. Повсюду, куда простирался взор, — пустота, безлюдье. Только два человека на всей планете были в это мгновение — Адам и Ева. И осознание этого одиночества вошло в их кровь. Одиночества на планете, огромной и бесконечной…

И это одиночество не покидало их уже никогда. Ни их. Ни детей их. Ни детей их детей. Как будто через кровь, с молоком матери будет передаваться оно от человека к человеку, от поколения к поколению. Одиночество — среди людей. Одиночество — наедине с собой. Одиночество во Вселенной. Оторванность от целого. Потому что они и были оторваны от целого. От творца, создавшего их по образу и подобию своему. От природы, как единого и прекрасного целого…

И много лет спустя умирающая Ева, лежа на смертном одре, окруженная детьми и внуками, в очередной раз поразится этому непроходящему ощущению своего одиночества и вспомнит почему-то сорванный ею с дерева лист, оторванный от целого, изуродованный ее проснувшимся любопытством… И посмотрит на детей и внуков своих, в каждом увидев этот лист… Но — поздно уже будет что-то менять. И только вспомнит она: «И будете вы — как Бог» и заплачет тихо последними своими слезами над ошибкой своей и над Божьим проникновенным: «Неслухи вы, неслухи…»

Но сейчас, в одиночестве этом, как будто бы испугавшись глобального какого-то ощущения малости своей, уязвимости своей в масштабах этой планеты, Адам, бодрым голосом, каким и будут потом во все века говорить мужчины со своими женщинами, пытаясь скрыть страх и неуверенность, сказал:

— И правильно сделали, что из Рая ушли…

И сам смутился от этого «ушли», потому что — разве уходили они? Разве был у них выбор — быть там или уйти? Их выставили из Рая, как нашкодивших детей, какими они и были. Но только разве нашкодившие дети хотят признаваться в том, что были неправы?..

Но Ева помогла ему, помогла, охотно поддакнув ему, поддержав его мысль, чтобы скрыть от самой себя ощущение своей вины, ошибки своей, когда взяла она в руки яблоко и Адаму его предложила. И теперь по глупости своей, сидит тут в одиночестве на огромной этой и такой страшной этой огромностью планете.

— Мы здесь будем как Боги, Адамчик, как Боги, — заговорила она быстро, как бы уговаривая себя и его. Как с малым дитем разговаривала, успокаивая его, поглаживая. Как и будут потом все женщины на этой планете разговаривать со своими мужчинами, делая вид, что не замечают их слабости и сомнений.

— И правильно, что ушли. Правильно, — продолжила она все так же успокаивающе. — Зачем нам этот Рай… Нам и тут будет хорошо…

Но слова ее не успокоили Адама.

То, что он чувствовал сейчас — было страшно и огромно. После Рая, где он был частью прекрасной и совершенной картинки, частью прекрасного пейзажа, частью целой и законченной системы, элементом ее, гармонично вплетенным во все сотворенное Богом, — защищенным и любимым, — пустота, оторванность и беззащитность были так огромны, что хотелось свернуться комочком и заскулить, как скулят брошенные щенки, призывая мать. Но только разве мог он, мужчина, показать настоящие свои чувства перед женщиной?

— Ну и пожалуйста, — тихо произнес он, отходя от Евы, — не очень-то и нужно… — Сказал с упрямством, как говорят малые дети, чтобы не признаться в своей ошибке. — Ну и без Бога обойдемся… И без Рая Его… Мы тоже… Мы — не то, что другие! Мы — люди! А человек — это… — И слов он не мог подобрать, чтобы объяснить, что такое человек…

— Человек — венец природы! — вдруг нашел он нужные слова. И даже приободрился, когда произнес их. — Сам Бог так сказал: «Человек — венец природы!» — уже уверенно произнес Адам. — А значит, и место наше не там, потому что мы — особенные…

— Мы и сами будем как Бог… Будем — как Бог! — произнес он уже громко и вверх посмотрел: мол, слышал?..

…Он — слышал. И услышав в очередной раз глупое это и напыщенное «венец природы», только головой помотал да рукой взмахнул: мол, вот уж глупость несусветная! Вот куда человека гордыня доводит.

И подумал удивленно: не успели из Рая уйти, не успели начать жить умом, как уже в глупости и гордыне погрязли.

«Человек — венец природы!» — с иронией подумал Он.

Да, Он сам так сказал, сотворив человека последним, замыкая им череду своих творений. И смысл этого «венец» и был именно такой — последний, замыкающий.

Как последний элемент целого здания. Как часть его. Одна из деталей. Всего лишь часть, всего лишь деталь — не важнее других. Просто — замыкающая целое. А он — вот как повернул…

— Да… — подумал Бог печально. — Вот он как повернул… Ну, что ж, посмотрим, посмотрим.

Хотя что тут было смотреть, когда и так уже было ясно, к чему это приведет. Понятно Ему было, что бывает, когда малое несмышленое дитя начинает считать себя венцом природы и вести себя как Бог…

…Он, человек, все перекопал, все переломал на этой планете в детском своем любопытстве.

Он все перерыл, ища ответы на вопросы, которые не давали ему покоя: «Из чего все сделано? Что можно из этого сделать? Что можно еще придумать? А что можно усовершенствовать?»

И он придумывал и придумывал своей неуемной головой, придумывал то, что придумывать было не надо, — иначе бы все это уже придумал Творец.

И спустя века — жил в своем придуманном мире, с придуманными условностями, сидел и жирел от того, что мало двигался, в придуманном им автомобиле в пробках, задыхался в парах придуманного им бензина, жил в придуманных им жилищах, сделанных из придуманного им бетона и химикатов, ел придуманную им искусственную еду. И считал себя венцом природы, совершенствующим мир.

…Он, человек, все время работал. Он работал и работал, чтобы прокормить себя. Он работал, в поте лица своего добывая хлеб свой насущный, — то, что раньше, в Раю, просто давалось ему, просто приходило ему через Райское изобилие. Он работал и работал все больше и больше, чтобы иметь то, что имеют все, чтобы быть, как все, чтобы быть не хуже людей. И вся жизнь его превращалась в один бесконечный поток работы, работы, работы…

…Он, человек, все время думал. Думал и думал. Он думал и думал о том, о чем никто из живых существ не думал. И жил он в постоянных вопросах: «Зачем я живу? Ради чего? В чем смысл жизни?..»

Он жил с постоянным желанием знать: «За что? Почему? Почему так, а не иначе? Почему это происходит со мной, а не с другими? Почему у других есть, а у меня нет?»

Он жил в постоянных сомнениях: «Получится или не получится? Надо ли мне это? Может, надо искать что-то другое? Это нормально — что со мной происходит? Может, я какой-то не такой? Может, мне надо быть каким-то другим? Каким мне надо быть? А как таким стать? А получится у меня таким стать?..»

Вопросы рождали в нем постоянное беспокойство, непреходящее беспокойство.

Ум буравил его мозг вопросами. Ум не давал покоя. Ум пожирал жизнь…

…Он, человек, все время нарушал Божью волю, отменял Его правила, противоречил Его планам — потому что хотел быть как Бог.

Он вторгся во все тайны природы — куда нельзя было ему вторгаться, ибо не было на то Божьей воли.

Он нарушил закон Его — единственный непреложный закон, по которому жили все живые существа, — закон естественного отбора. Все на этой планете подчинялись этому закону, справедливому и честному для всех живущих на планете: жить должны готовые для жизни, те, кто может жить, в ком есть силы жить, кто дает сильное, здоровое потомство. Иначе — популяция изживет сама себя, истребит себя слабым, больным поколением.

Так было всегда. Так жили все. Кроме человека.

Ибо он спасал своих детенышей — квелых, уродливых, слабых и больных, не приспособленных к жизни. Он спасал тех, чей Божественный План жизни содержал всего несколько дней, или месяцев, или лет жизни, отпущенных Богом этому ребенку. Время, за которое этот человек и должен был прожить всю свою жизнь и готовиться к новому воплощению более высокого порядка.

Но разве мог человек подчиняться высшей воле? Разве не совал он свой нос везде, пытаясь все переделать и усовершенствовать? И техника, которую он выдумывал и выдумывал, спасала и возвращала к жизни — полуумерших, слабых, ущербных…

В Раю все было по-прежнему.

Все нужное обитателям Рая — птицам и зверям, каждой твари, созданной Творцом — было у них. Все нужное приходило им, давалось им.

Они — были. Они — жили. И были счастливы от одного осознания того, что они живые, полные сил и радости, которая вырывалась из них. Они были красивы и свободны. Они были естественны и полноценны. Такие, какими были созданы.

Они были защищены. Они были в безопасности. Они были в покое. Они были в Божьей любви.

В Раю все было по-прежнему.

И смотрел Бог с Райских высот на землю — на людей, какими они стали от ума своего, желания быть как Бог и стремления усовершенствовать сотворенное Им, и только головой качал печально.

Были они загнаны в усталость от постоянного стремления прокормить себя, заработать все больше и больше.

Были они суетливы и неврастеничны, в вечных метаниях и сомнениях, увязшие в собственном уме, как в страшном болоте.

Было это человеческое поколение квелое и немощное, больное, слабое, вырождающееся, потому что слабые и ущербные только таких и могли рождать на свет. А от них рождались еще более больные и слабые. А от них еще и еще.

Было это поколение людей ущербным, но все еще считавшим себя — как Бог. Считавшим себя венцами природы.

И — жалкое это было зрелище…

И смотрел Бог строго и укоризненно на дерево познания, туда, где в темноте его густых ветвей поблескивали темным светом маленькие, глубокие глаза Змея, бессмертного обитателя Эдемского сада.

И взгляд Змея отвечал на строгий, укоризненный взгляд Бога:

— А я что? Я — ничего… Ничего такого я им и не обещал. Я же сказал — будете вы как Бог… Как Бог… Разве я кого-то обманул?..