Марсельская сказка

Елена Букреева, 2023

«Жизнь, расписанная по минутам, скучна и однообразна. Но одна ночь маскарада может решительно изменить её плавное и безопасное течение».Став пленницей французских мафиози, своенравная и острая на язык Эйла Маклауд намерена как можно скорее сбежать из своего персонального Ада. И ей это удается! Не без помощи местного рыбака – Реми Атталя, заключившего с беглянкой самую выгодную сделку в своей жизни. Теперь им обоим предстоит преодолеть долгий и непредсказуемый путь от захолустной марсельской деревни до Парижа, чтобы затем расстаться навсегда. Но стоит ли так слепо вверять свою жизнь первому встречному? И чем закончится поистине сказочное путешествие этого склочного союза?

Глава 6. Бороться

Это была дуэль: в ожесточённой битве схлестнулись вооружённое брезгливостью упрямство и обезоруживающий голод.

Дуэль без победителей. Без права на жизнь. Просто маленькая бесполезная схватка. Но отрезвляющая, дарящая призрачную надежду на спасение. Как я могла не воспользоваться ею? В запасе у меня не было ни минуты — обдумать происходящее, составить план побега и оставить это чёртово место… только мысли мои затуманились голодом. Бессилие растекалось по моим венам, как яд. А несчастный ломоть хлеба, кажется, плесневел прямо у меня на глазах. И жажда… прошло, кажется, несколько часов с момента этой бесчеловечной пытки, и теперь все внутри меня жалостно молит о спасительном глотке воды из ржавой кружки на полу.

Это было невообразимым абсурдом. Пока кто-то сверху решал, жить мне или умереть, я пыталась перебороть брезгливость. Драгоценное время утекало сквозь пальцы, холодное дыхание смерти уже обжигало мой затылок. Сколько суток я провела здесь? Двое, трое? Пришло время спасать себя всеми возможными способами, начав с попытки восстановить свои силы хотя бы до возвращения способности стоять на своих двоих.

— Давай же, — пробормотала я, поднимая с пола кусок хлеба и слегка сжимая его. — Пересиль себя. Всё не так ужасно, как выглядит.

Удивительно, но он все ещё был мягким. Возможно, всё дело во влажности — здесь она просто катастрофическая. Благодаря ей и спёртому воздуху дышать здесь было просто невозможно. Стоит ли упоминать невесть откуда взявшиеся сквозняки? Не будь у меня такого завидного иммунитета, мой хладный труп давно кормил бы местную живность.

Вздохнув, я сосредоточилась на своей скудной пище и, сморщив нос, принюхалась к кусочку хлеба. Ах, это однозначно не аромат из булочной мистера Грини, однако ничем отвратительным он не пах. Тогда всё, что мне оставалось — откусить немного с краю, поморщиться в отвращении, а спустя секунду жадно наброситься на весь кусок, жуя, но не чувствуя вкуса. Разочарование захлестнуло меня и тугим узлом стянулось в животе, когда я поняла, что поглотила всё до последней крошки, но у меня по-прежнему была моя кружка с водой. Руки тряслись, когда я поднесла её к губам и, зажмурившись, сделала глоток. Всю ротовую полость тотчас заполнил вкус ржавого металла, и я выплюнула всё без остатка, вытирая губы тыльной стороной ладони.

Определённо, та вода, в которой я едва не захлебнулась, была куда более приемлемой, чем это безобразие.

— Что ж, — с трудом отдышавшись, пробормотала я. — Ты все еще можешь быть полезной.

Вылив немного воды на свободную ладонь, я умылась, отчего мимолётное облегчение всего на секунду настигло меня. Остатком вымыла руки и встала с колен, чтобы подойти к калитке. Кружка по-прежнему была в моих руках, и когда разум оказался обманчиво чист от мыслей о еде, я вернулась к обдумыванию плана. Будь всё это не по-настоящему, а лишь частью моего сюжета, в какую сторону я бы его повернула? Как бы я спасла свою героиню? Взгляд тотчас нашёл заржавевший замок, висящий на двери. Присев на корточки, я оценила, как сильно придётся ударить по нему кружкой, чтобы он слетел, выпустив меня наружу.

«Чёрт, чёрт, чёрт!»

Он держался достаточно крепко, а у меня и вовсе не было сил, чтобы его сломать. Дыхание сбилось. Взгляд в панике заметался по небольшому пространству, в котором я оказалась заточена, но не нашёл никаких подсказок. Я опустилась на колени и припала к решётке, вглядываясь в детали за ней. Керосиновая лампа поменяла своё положение — вероятно, эти аборигены переставили её подальше от меня. Но когда они успели? Неужели я снова была без сознания? Когда? Взгляд уловил разбросанные по полу карты — они лежали у самой решётки, я вполне смогла бы их достать. Но зачем они мне? Я присмотрелась: картон выглядел достаточно плотным, а углы были острыми. Сомнительное оружие — ими едва можно порезаться. И все же лучше иметь при себе хоть что-то, даже несчастную колоду карт — не спасусь, так хоть сыграю в пасьянс перед смертью.

Но где-то наверху, в том мире, от которого меня так нагло и бесчеловечно отрезали, прогремело несколько низких мужских голосов. Злость вспыхнула во мне, она же стала катализатором моей удачи, и, просунув пальцы через решётку, я без труда подтащила к себе тонкую стопку карт. Дверь над лестницей скрипнула. Я сжала зубы, кляня несправедливость и этих бастардов, и дотянулась до последних, забирая их и пряча в ворохе одежды, что принёс мне главный мерзавец.

Одежда!

Ступени закряхтели под весом того, кто спускался ко мне, когда я вспомнила о словах, сказанных мне накануне их главным. Эти озабоченные свиньи точно не упустят возможности насладиться моим невезением в виде изодранного платья! Глаза налились кровью, а сердце бешено загрохотало в груди, когда я потянулась руками к куче тряпья, но опоздала: довольное лицо мерзавца уже мелькнуло в отблеске керосиновой лампы.

— Нет, — я замотала головой, отползая всё дальше от мужчины, пытающегося открыть дверь. Руки нащупали на земле железную кружку. — Нет, не смей приближаться ко мне!

— Не смей приближаться ко мне! — поддразнил меня негодяй.

Калитка скрипнула, и он вошёл в мою камеру, скользко ухмыляясь и оглядывая моё трясущееся от страха и ненависти тело. Это был он. Левша. Ублюдок, беспощадно выливающий на меня десятки литров воды, смеющийся над моей беспомощностью, жалкий и безмозглый подонок, который должен сидеть здесь вместо меня, есть заплесневелый хлеб и воровать игральные карты. Он надвигался прямо на меня, и я швырнула в него кружку, конечно же, промахнувшись.

— Красавица решила поиграть? Сейчас поиграем наверху, капо приготовил тебе сюрприз! Сюрпри-и-из, понимаешь меня? — ухмылялся подлец, пока я шарила рукой по земле, пытаясь нащупать хоть что-то, что сможет меня спасти.

Испуганный взгляд остановился на паре его грязных ботинок. Он наклонился, чтобы схватить меня за руку и поднять с земли, но я отстранилась, вытянула ногу и с силой ударила его в голень. Стены содрогнулись от глухого крика. Всё произошло мгновенно: Левша схватился за ушибленное место и пошатнулся, готовый в любой момент упасть, а я, слыша лишь шум крови в ушах, оттолкнулась от земли и, спотыкаясь, рванула к калитке. Я была всего в нескольких дюймах от побега из подвала, и что бы ни ждало меня наверху, моя решимость, приправленная адреналином, делала меня почти непобедимой. И только голос на задворках разума истошным воплем кричал: «Очнись, ты обрекаешь себя на верную гибель!»

Но лестница ещё никогда не была так близко. Я почти выбралась из подвала, почти шагнула на сырые ступени, когда прямо над моим ухом раздался щелчок.

— Сдвинешься с места, и твои роскошные мозги украсят стену напротив.

Вся жизнь стремглав пронеслась перед глазами. Я слышала этот щелчок лишь однажды, и когда холодное дуло коснулось моего виска, всё внутри заледенело от первородного страха. Я часто думала о том, что почувствовал мой отец, когда смерть нагрянула к нему в гости, и успел ли почувствовать что-то вообще. Сейчас мне представился замечательный шанс побывать в его шкуре, но едва я успела сосредоточиться на ощущениях, как что-то с силой ударило меня по виску. Мир замерцал яркими белыми вспышками, а после неожиданно погас. Наверное, я рухнула в чьи-то руки.

Наверное, это была не смерть.

***

Меня лишь однажды жалила пчела. Это было в глубоком детстве: я бежала по саду, прячась от Шарлотт, когда случайно угодила в полыхающий алым заревом розовый куст. Руки и ноги мои оказались нещадно изодраны шипами, но я не почувствовала боли, ведь всё рассеянное детское внимание вдруг приковалось к пышному бутону, возвышающемуся среди всех прочих в потревоженных мною зарослях. Боже, как он был красив! Мисс Синклер настрого запрещала мне прикасаться к розам, и, видит бог, в моих действиях не было злого умысла — я хотела лишь ощутить кончиками пальцев священный бархат, таинственную нежность лепестков… Но все произошло так быстро, что я не заметила, как, распростертая, лежу на земле, а надо мной суетятся мисс Синклер и мама. Это было ожидаемо: недовольная излишним вниманием, пчела вылетела из бутона и ужалила меня прямо в мой любопытный нос. Боль — острая и жалящая — ослепила меня огненной вспышкой, а после исчезла, будто её никогда и не было. Я провалилась в темноту.

Это мимолётное ощущение вновь посетило меня сегодня. На секунду мне почудилось, будто я снова угодила в наш выгоревший сад, мне едва исполнилось четыре года, и пышный розовый бутон — всё, о чем только можно мечтать. Но вместо жала мне в нос вцепилась мокрая тряпка, запах которой был резким и удушающим — он долго не отпускал меня, заставляя шатко балансировать между двумя мирами. В какой-то момент, когда дышать стало совсем нечем, и это вырвало меня, наконец, из вынужденной дремоты, жало исчезло. Я услышала собственное дыхание, а мир замерцал неясными вспышками — снова выводить себя из небытия в этот раз оказалось сложнее. Боль трудно было игнорировать, как и ломоту во всех, казалось бы, одеревеневших мышцах, но когда последние тенёты сна оставили меня, я медленно открыла глаза и тут же столкнулась с преградой — густой темнотой, обволакивающей пространство вокруг. Паника сдавила горло, боль привычно запульсировала в висках, а ледяная волна страха омыла внутренние органы. Поморгав несколько раз и почувствовав давление на веки, я с ужасом поняла, что на глазах моих сейчас находится повязка. Но зачем? Что эти психи задумали? В панике я задёргала руками и ногами, наивно пытаясь вырваться, и лишь спустя несколько бесполезных телодвижений поняла, что снова привязана к чёртову стулу. Первый порыв закричать прервался неожиданным эхом шагов сразу нескольких человек. Я замерла. Будет лучше в этот раз прислушаться к их разговорам, а не разбрасываться лживыми угрозами. Это будет разумно, учитывая, что у одного из них есть пистолет. Я уверена, что то, что щёлкнуло у меня прямо над ухом, было спущенным курком, следовательно, по голове меня огрели прикладом.

Проглотив страх, как ком в горле, я безжизненно замерла на стуле и лишь слегка опустила подбородок. Оставалось лишь надеяться, что никто не услышит моего бешено грохочущего сердца.

— Я-я не совсем понимаю, что от меня требуется… Концентрация в растворе и без того достаточно велика! Вы точно всё расслышали правильно?

Этот высокий, слегка дрожащий мужской голос я не узнала. Как не смогла определить и возраст человека, которому он принадлежал. Они подошли ближе, и я не шелохнулась, пытаясь выровнять дыхание. Ах, как хотелось плюнуть в наглую французскую морду каждого! Но о какой концентрации они говорят?

Прямо над моей головой прогремел второй голос:

— Ты хочешь сказать, что я тупой? Или глухой? Все я правильно расслышал! Или это ты ей что-то не то подсунул? Почему она до сих пор не орёт и не брыкается? — я узнала голос Левши, будь он трижды проклят. — Может, тебе еще разок хорошенько вмазать, а?

Мои плечи дёрнулись, и я могла лишь молиться о том, чтобы эти двое не заметили этого. Пусть думают, что я по-прежнему сплю. Так будет спокойнее. Безопаснее.

— Нет же, нет! Но, в самом деле, раствор и без того достаточно токсичен. Чтобы вызвать у девушки дереализацию, нужно уменьшить концентрацию как минимум втрое. Но, возможно, она все ещё не пришла в себя по ряду других причин… след от удара на виске — ваших рук дело? — уточнил первый голос.

Всё внутри меня похолодело от страха. Кем был этот человек? Что за эксперименты, черт возьми, они вздумали надо мной ставить? Я едва сдерживала себя, чтобы не начать проклинать их вслух в эту же секунду. Сердце ни на секунду не замедляло свой темп.

— Тебе-то что? У тебя другая работа! Осёл! — после громкого недовольного рыка послышался звук, похожий на удар чьего-то затылка о стену, а следом глухой сдавленный крик. — Ты хоть понимаешь, кому подчиняешься, идиот? Или тебе напомнить?

— Что здесь происходит? — вдруг из ниоткуда возник ещё один знакомый голос, и я съёжилась, вспоминая последние слова, озвученные им.

«Вонжонс».

И вена на шее запульсировала предчувствием беды.

— Босс, этот таракан винит меня в том, что я…

— Мне плевать. Вы сделали всё, о чем я просил?

— Да, но… — пропищал незнакомец. — Но, послушайте, концентрация слишком…

— Можете проваливать. Оба, — снова глухой удар, а следом прерывистые шаги, будто кто-то не просто уходил, а убегал. Моё дыхание не сбилось ни на миг, и всё же я чувствовала, что он внимательно разглядывает меня… наблюдает… ищет подвох. В нос ударил призрачный запах табака — он остановился совсем рядом, я почти ощущала его дыхание на своей коже. — Если ты притворяешься спящей, полагаю, действие раствора ещё не вступило в силу. Только не говори, что ты и не дышать пытаешься. Это было бы слишком глупо для такой умницы, как ты.

Меня будто снова облили ледяной водой. Слишком внезапно. И точно в цель. Втянув носом спёртый воздух и решив, что дальнейшее участие в этом цирке только усугубит ситуацию, я стиснула зубы, а после рявкнула:

— Хотите накачать меня какой-то дрянью так, чтобы я была в сознании и отвечала на ваши вопросы?

Размеренный звук хлопков отскочил от стен и резанул мой слух. Мужчина стоял совсем близко, но я не могла его видеть. Ублюдок. Трусливый ублюдок. Любопытно, его ли эти шакалы назвали «капо»? Что бы это могло значить.

— Браво, просто браво! Похвальная логика. И верная. Неужели не чувствуешь, как блаженство медленно туманит твой разум?

— Зачем повязка? — я напрочь отказывалась его слушать. — Ты всё-таки допускаешь, что я могу выбраться отсюда и сдать тебя полиции? Будь уверен, ты будешь первым в очереди к гильотине.

Его смех — поразительно бархатный и раздражающий — заставил меня в презрении изогнуть верхнюю губу. В какой-то момент мне показалось, что эту мимику я изобразила только в своей голове, а потому пришлось повторить её, отмечая про себя удивительную заторможенность действий. Что за чёрт?

— Гильотину? — кажется, мерзавец наконец отстранился. Ах, а я как раз собиралась плюнуть ему в лицо! — В каком веке ты живешь?

— В том же веке, в котором кучка неудачников похищает девушку, чтобы вытрясти из её семьи какие-то жалкие гроши. К тому же, думаю, мне не откажут в моей маленькой прихоти, — растягивая каждое слово, ответила я. — Как и в просьбе четвертовать всех твоих недалёких дружков. Или пусть гниют на пожизненном? Знаешь, здесь есть пара симпатичных тюрем…

Он ответил, как мне показалось, спустя целую вечность:

— Здесь? Где, по-твоему, ты находишься?

Его голос звучал насмешливо, и мне почему-то легко представилось его лицо: высокий, с каштановыми, а может быть, чёрными волосами, шрамом где-нибудь в области густой брови, неаккуратная щетина и рубашка с коротким рукавом и расстегнутыми верхними пуговицами. В руках у него наверняка оружие, и едва ли я могу рассчитывать на его пренебрежение им в случае недовольства моими ответами, а ещё ему явно не больше тридцати пяти. Хватит ли этих данных, чтобы предоставить их полиции? И насколько они правдивы?

Я вздохнула, собираясь с мыслями. Желудок известил меня о голоде, заставив сглотнуть и стиснуть зубы.

И мыслить логически, разумеется:

— Великобритания, конечно, — и уверенность в собственных словах тотчас же растаяла. Я озвучивала каждую мысль, лениво пробирающуюся в мою голову: — Такие бестолочи, как вы, едва ли могли вывезти меня за пределы острова… и я нахожусь здесь не больше двух дней, так что…

Он вдруг наклонился ко мне так резко, что я практически увидела сквозь непроглядную ткань огромную чёрную тень перед глазами. Стул пошатнулся, будто преступник облокотился двумя руками о подлокотники. Отпрянув с таким рвением, что лопатки мои больно врезались в спинку стула, я услышала то, о чём даже не могла вообразить:

— Что там говорят о последней воле покойного? Тебе же в любом случае не выбраться живой… ты на родине великого и прекрасного Жака Ибера, милая. А большего тебе знать необязательно.

Это было даже хуже, чем пропитанная какой-то дрянью тряпка, хуже удара приклада и хуже, да простит меня Всевышний, самого выстрела. Но сердце не заколотилось бешено, испугавшись этой новости, во рту не пересохло, и какая-то неведомая сила вдруг стала будто укачивать меня на волнах невероятного и совершенно необоснованного спокойствия. Во Франции… они похитили и увезли меня во Францию… значит ли это то, что мне и вправду отсюда не выбраться? Кто-то словно растянул мои губы в улыбке, хотя я не чувствовала прикосновения к своей коже. Так странно… я была во Франции совсем недавно… моя тетушка Меррон…

— Вижу, мы можем начать беседу, — голос, казалось, звучал в моей голове, а не где-то снаружи. — Тебе хорошо, верно?

О, мне действительно было хорошо… но тревога, как моль в банке, билась и молила об освобождении. Я знала, что раствор начал дурманить мой разум, но какая-то внутренняя сила не позволяла ему овладеть мной окончательно. Помню, что кивнула этому недоумку, а он что-то сказал в ответ. С губ слетел смешок. Я во Франции. Поразительно. Моя тётушка Меррон уже наверняка собирает слуг к обеду!

— Ты помнишь, как папочка Том брал тебя за руку? Как говорил, что любит свою маленькую дочурку? А помнишь, как вечерами он заплетал тебе косы?..

Он снова был близко, этот чарующий голос, и я тонула в нём, тонула в своём бессилии, тонула в воспоминаниях… там были руки моего отца… его улыбка… весёлый смех. Он заплетал мне косы…

В этот миг внутренняя тревога так сильно царапнула мою душу, что я до крови закусила губу и едва ли не ахнула от осознания. Отец никогда не заплетал мне косы. Никто их не заплетал. Мои волосы всегда были короткими и непослушными, а всякий раз, когда очередная моя «гениальная» гувернантка пыталась расправиться с ними, я убегала с криками и угрозами.

Долгожданная ясность осветила все поражённые участки моего рассудка, она их попросту уничтожила.

Я знала, что он собирался делать. Разговорить меня. Вывести на чистую воду. Или заставить сказать то, что хотел услышать. Но что я знала о своём отце? Всё тело напряглось, кулаки сжались, отчего костяшки побелели, но я не сдавалась. Разум постепенно охватывал туман — безжалостная битва.

— Нет никакой лодки… я ничего… — язык отчаянно отказывался меня слушать. — Отец не заплетал мне косы. Ни-ког-да.

— Хорошо, — он усмехнулся, как мне показалось, нервно. — Ещё не готова, да? Я подожду.

Теперь меня тошнило. Голова сделалась ватной, а слюны во рту стало в несколько раз больше. Сглотнув её, я попыталась смириться с новостью о своём нахождении во Франции. Улыбка так и рвалась наружу. Надо же! А я все никак не могла выкроить время приехать сюда…

Воображение уже пустилось в пляс, подбрасывая будто бы абсолютно живые образы: я стою на набережной Сены в своём шелковом платье, развевающемся на ветру, а птицы, какие-то неестественно-большие, летают над моей головой, и что-то кричат, кричат, а затем шепчут:

— Где наши деньги, красавица?

— Где ваши крылья? — немедленно спросила я и протянула руку, чтобы коснуться их, а затем с ужасом осознала, что и запястья крепко прикованы к стулу.

Реальность отвесила мне хлёсткую пощечину, и когда почудилось, будто я снова падаю, знакомый голос моего мучителя поминальным маршем прогремел прямо в ухо:

— Лодка «Фиона» и правда так красива вблизи?

Лодка, лодка… брови сошлись на переносице. Я покачала головой, отгоняя туман. Теперь тот нагло клубился вокруг.

— Я видела лодки в порту… маленькая… человек с бородой чистил рыбу… Фиона, — губы сжались в тонкую полоску. — Такое красивое имя. Кто она? Твоя жена? У тебя есть жена? Бедная, бедная женщина… Твой красивый голос маскирует все внутренние уродства.

Чьи-то пальцы сомкнулись на моем подбородке. Чьи-то губы едва не коснулись моих. На скулах явно останутся синяки. Но я почти не чувствовала телесного контакта. Всё плыло…

— Ты знаешь, куда твой отец переправил все свои деньги? Отвечай!

— Его деньги… он потратил последние сбережения на букет для Розалинды… хотел извиниться, — мир вокруг плыл, а хватка на подбородке становилась сильнее. Слова сами лились из моих уст, когда как мой голос будто и вовсе мне не принадлежал. — Зачем она сожгла наш сад? Ему бы не пришлось тратиться…

— Идиотка, — чужой голос пропитался ядом, а затем стал громче, ударив меня по вискам: — Левша! Убери её с глаз моих! Она бесполезна, а у меня нет времени с ней возиться!

Услышав это, я хрипло расхохоталась. Шаги прервали мой смех, и кто-то остановился неподалёку, запыхавшимся голосом уточнив:

— Мне прикончить её?

— Не сейчас. Мне нужно отъехать на пару часов, а когда вернусь, сделаю это сам. Она должна быть в сознании и в здравом уме, так что без глупостей. Отведи её в подвал и жди меня.

— Я понял. Время, потраченное на эту дуру, должно окупиться?

— С лихвой. Правша и док поедут со мной, так что ты за главного. Не подведи меня.

Мой отчего-то ставший таким идеальным мир потревожили чужие руки. Я улыбнулась блаженной улыбкой, и повисла на шее того, кто отвязал меня и поднял со стула.

— Так хорошо… — тихо пропела я. — Мне с вами так хорошо, мальчики…