Я так тебя ждала

Елена Безрукова

— Ты беременна, — сказал он, держа в руках результаты моих анализов. — Что? — обалдела я. Откуда он узнал? — Не знала? В ответ я молчала. Знала, но говорить не собиралась. Такой отец моему ребёнку не нужен. — От кого ты беременна? — Острый взгляд замер на моем лице. Ревность? С чего бы? Ведь у него есть своя семья. — Как мои результаты попали к тебе? — Ты думала, что от меня реально что-то скрыть? Так кто отец ребёнка? «Ты!» — хотелось крикнуть мне, но делать этого нельзя… *** Этой беременности не должно было случиться… Но с судьбой не поспорить, и теперь я ношу его ребёнка.

3.

— Доктор Старков, — кивнул он мне. — Константин. Я буду вас курировать.

— Здравствуйте, — выдавила я из себя.

Старков прошёл к окну и раскрыл перед собой папку с моим именем.

— Воронцова Лада Михайловна, — прочёл он. Потом хмыкнул, полистал ещё карту, затем поднял на меня свои светло-карие глаза. — Двадцать три года.

Я молчала. Свои данные я и так знаю. Для чего он их проговаривает вслух? Так все врачи делают?

— Открывайте живот, — сказал он, когда я так ничего и не ответила. — Я осмотрю шов.

С его помощью я легла на подушку удобнее. Чуть приподняла подол сорочки, которую мне надели после операции, и застыла на месте. Мне придётся задирать ее почти до груди, открывая ноги и бельё, чтобы врач смог посмотреть шов на животе. Искоса глянула на доктора — молодой ещё мужчина, пусть и старше меня, он будет смотреть на меня, почти голую, и касаться? Да я и поднять сорочку не смогу одной рукой… Ему придётся мне помогать. Боже, это ужасно! Но я же не могу не давать осмотреть себя…

— В чём дело? — изогнул он одну бровь.

— А нельзя назначить мне доктора-женщину? — спросила я.

— Нельзя, вас уже курирую я, — ответил невозмутимо врач. — Я вас оперировал и хочу знать, как себя ведёт шов. Чего вы стесняетесь?

— Вы — мужчина… — смущённо ответила я.

— Я — врач, — отметил он. — И вы мне интересны исключительно как пациент. Для вас лучше, если я проконтролирую ваше выздоровление. Так что — будем лечиться или капризничать?

А нужна ли мне эта жизнь? Меня спросили, хочу ли я быть здоровой? Мне совершенно всё равно, что с моим швом… Болит только очень, хотя за душевной болью я почти не замечала физической.

Но, наверное, будет плохо, если шов как-то не так станет заживать, воспалится или что ещё… Этот врач проводил операцию, пусть сам и оценивает свою работу. Чего я действительно испугалась? Врач — существо бесполое.

Я подняла сорочку как смогла, и всё же ощутила не самые приятные эмоции, когда моё бельё, которое надевают всем после таких операций, открылось взору доктора. Константин подошёл ближе и подцепил другой край сорочки. Потянул её вверх, обнажив и ноги, и живот выше пупка. Всё это меня смущало и заставляло сердце прыгать в груди. В моей жизни был только один мужчина, который касался меня и видел без одежды — Рома… И теперь мне тяжело, что меня видит такой и касается кто-то другой, пусть это и мой доктор. Я уже жалела, что не настояла на смене врача…

Но он в самом деле не собирался смотреть никуда ниже живота. Сосредоточился только на шве внизу живота. Этот шов закрывал выход, по которому вчера ушёл мой малыш…

Мужчина максимально осторожно, длинными пальцами осматривал его и ткани вокруг.

Глаза снова наполнились слезами, которые закапали на подушку.

— Что? — нахмурился доктор и глянул в моё лицо. — Болит так сильно? Сейчас поставят ещё укол обезболивающего.

— Нет… — покачала я головой.

— Не болит? — спросил он. — Так не бывает, шов свежий совсем… Не стоит передо мной изображать храбрость. Если болит — нужно говорить. Болеть должно, но если очень сильно — мы можем помочь.

— Болит, — сказала я. — Очень даже.

— Где? Здесь?

— Нет.

— А где?

— Здесь, — указала я на сердце.

— Сердце? — поднял брови Константин. — Ну-ка…

Теперь он отодвинул мою сорочку на груди, словно мы делали это с ним постоянно, и приложил к коже холодный стетоскоп. Одновременно с этим его горячие пальцы нащупали на моём уцелевшем запястье пульс.

Доктор послушал удары сердца и повесил за провода обратно на шею прибор, а мою сорочку вернул на место.

— Хм… Ничего необычного нет. Но наркоз мог повлиять на сердце, конечно… Дадим вам что-нибудь и для него.

— Нет таких таблеток, доктор, — грустно улыбнулась я как-то даже вымученно и страдальчески.

Даже смешно, насколько мужчины не понимают женщин. Я же не о физической боли говорила, а он начал с упоением искать шумы в сердце…

— Почему?

— Потому что я не про физическую боль говорю, — вздохнула и отвернулась к окну. — На неё мне плевать.

Старков опустил на место мою сорочку, спустив её обратно по бёдрам, и я вздохнула свободнее. В одежде с чужим мужчиной, пусть он и твой лечащий врач, говорить всё-таки проще. Хотя, если честно, я уже хотела, чтобы он ушёл. Хочется увидеть маму и папу, а чужие меня сейчас лишь раздражают…

— Прислушиваться к организму всё равно надо, — сказал он. — Мы ориентируемся не только на результаты исследований, но и на ваши ответы.

— Вы врач, — равнодушно ответила я. — Вы и ищите эти ответы.

Старков снова окинул меня не самым добрым взглядом.

И нечего так смотреть на меня… Я к нему в подопечные не набивалась.

— Как сейчас чувствуете себя?

— Дерьмово! — заявила я. — Как я могу себя, по-вашему, чувствовать?

— Лада, — вздохнул он. Мои глаза снова встретились с его карими. — Я понимаю, что вы переживаете не самый лучший период в своей жизни, но не стоит из-за этого срываться на других. Такие слова… Для молодой девочки очень некрасиво.

Я поджала губы. Моралист ещё… Совсем как папа.

Впрочем, немного стыдно мне стало, хотя я думала, что в моей груди может теперь жить только боль.

— Вы не понимаете, что я пережила, — ответила я, стараясь не смотреть в его сторону и снова глотая слёзы, которые уже не могла сдерживать.

— Ошибаешься, — вдруг ответил совсем другим тоном врач. Словно перешёл на более личное общение… — Не ты одна такое испытала. Нас много.

Я осторожно глянула на него.

Неужели этот большой, уверенный в себе и, что там скрывать, красивый мужчина терял ребёнка? Но спрашивать о таком не принято. Да и не факт, что если он всё же мне расскажет, то мне станет легче…

Я мало что замечала в последние дни, но этот человек каким-то волшебным образом обратил на себя моё внимание. Я даже невольно отметила про себя, что внешность у него довольно интересная. Во мне будто боролись равнодушие и боль с жаждой жизни.

— Где мой телефон? — спросила я. — Хочу позвонить папе…

Старков молча протянул мне его, взяв с тумбочки. Во время осмотра он убрал его в сторону, и теперь, в гипсе, мне было не дотянуться самой.

— Лечитесь, — сказал он мне. — Я зайду завтра снова. И пожалуйста, пейте больше бульона… Вы таете на глазах…