Тайная жена

Елена Арсеньева, 2018

Русская кузина Марина Бахметева, появившаяся вдруг в замке английского лорда Десмонда Маккола, мало кому пришлась по душе. И пуще всех сторонится ее сам хозяин. И никто не догадывается, что Марина – не кузина ему, а венчанная жена, но брак их свершился при таких странных обстоятельствах, что молодые люди его тщательно скрывают. Интриги, колдовство и роковые тайны опутывают Марину и Десмонда, события то разносят их в разные стороны, то бросают в объятия друг друга. И постепенно Марина начинает понимать: есть на земле сила, которая превозмогает все беды. Имя ей – любовь. Ранее книга выходила под названием «Страшное гадание».

Глава VIII

Родственники и родственницы

Они двигались на запад, и дыхание моря становилось все ощутимее.

Январь, январь на дворе, приходилось постоянно напоминать Марине, когда она глядела на свежую зеленую траву, в которой там и сям вспыхивали под солнцем журчащие ручейки: в них превратился мимолетно выпавший снежок. Деревья, кроме сосен, стояли голые, однако же среди них виднелся кустарник с жесткими темно-зелеными листьями, много было можжевельника, усыпанного лиловыми шишечками-ягодками, и все это придавало округе вид праздничный и нарядный.

Дороги были необыкновенно хороши: или мощенные камнем, или так плотно катанные, что не страшна им была никакая грязь и ростепель. Марина вспомнила, каково будет в марте-апреле в России, где дорог не существовало и малейший дождь делал пути непроезжими. Бахметево превращалось в такую пору в островок, отрезанный от всего мира, и жизнь казалась вовсе безысходной… нет, не стоит даже думать об этом!

Близ дороги виднелись сады, огороды, жилища. Марина смотрела во все глаза. Ее очаровали сельские домики с соломенными крышами, оплетенные розами и плющом до самой кровли и густо осененные деревами. Конечно, розы еще не цвели, а все же зрелище было очаровательное!

Постепенно дома делались внушительнее. У них были красные черепичные крыши, и люди, стоявшие на крылечках, казались одетыми лучше, чем простые селяне. Они приветливо махали проезжающей карете, и Марина заметила, что Десмонд иногда машет в ответ.

«Какие приветливые здесь люди, — подумала она, не удержавшись, чтобы, в свою очередь, не помахать очаровательной девчушке с волосами, как белейший лен, которая припустила к карете, что-то весело крича. — А этот-то… кузен… небось возомнил, что они в его честь здесь повыстроились. Ну в точности тот немецкий принц, который вообразил, что фонари в его честь горят!»

— Мы уже близко, — вдруг обратился к ней кузен, и Марина вздрогнула от неожиданности: тот заговорил по-русски. Очевидно, чтобы не понял Саймонс, скромно притулившийся на боковом сиденье. — Просить вас хорошо себя вести с мой дядючка, тетучка и мой слуги. Понимайте?

— Понимайте, — обреченно кивнула Марина. — Значит, и у вас тоже имеется «дядючка» и «тетучка»? Никакого от них спасения! О господи, ну не могла я, что ли, попасть к другому лорду, сироте круглому?!

Десмонд воззрился вопросительно, и Марина поняла, что сказанное ею — за пределами его понимания.

— Так и быть, — отмахнулась она. — Назвался груздем — полезай в кузов. Стерплю и тетучка, и дядючка твои… но ты ужо попомнишь все это!

— О, yes, — пробормотал Десмонд, и Саймонс, напряженно вслушивавшийся в непонятную речь, облегченно вздохнул, услышав знакомое слово.

— Арендаторы все с нетерпением ждут приезда вашей светлости! — Он сделал широкий жест к окнам, и Марина воззрилась на машущих людей с изумлением: никак они и вправду приветствуют фальшивого лорда? Неужто он не врал, и это все — его земля? И эти леса, и чудное озеро, блеснувшее за частоколом елей, словно загадочный взор из-под ресниц, и эта звенящая тишина, и пенье птиц, и высоченные кованые ворота, и тенистая дубовая аллея, за которой красовалось великолепное строение, окруженное зеленым ковром изящного газона?!

Запыленная карета, влекомая разгоряченными лошадьми, описав круг, остановилась у высокого крыльца. Вышел Саймонс, затем Десмонд подал руку Марине. Она сошла, как во сне, не видя куда ступает, видя лишь купол, венчающий фасад, а за ним — башни, поднимающиеся до высоты огромных деревьев, освещенных заходящим солнцем.

На крыльцо высыпали люди.

Мелькали алые с позолотою ливреи — это кланялись бесчисленные лакеи, причем голову каждого венчал белый паричок. Затем заколыхались, ныряя в реверансах, черные платья горничных.

Десмонд улыбался, смеялся, пожимая руки, что-то быстро говорил, щипал за тугие щечки девушек… Марина глядела разиня рот. Да ведь она никогда не предполагала, что он умеет улыбаться! А они все воспринимают это как должное, и девицы не смущаются, когда он с ними поигрывает взорами. Она-то полагала англичан людьми сдержанными! Впрочем, это представление ее уже не раз рушилось — верно, будет рушиться и впредь.

— О, Агнесс! — воскликнул вдруг Десмонд, оборачиваясь к девушке, стоящей поодаль. Это была красивая, яркая брюнетка. — И ты здесь! Я-то думал, что застану тебя уже замужем!

— Как милорд мог подумать такое, — не поднимая глаз, прошептала Агнесс, и каждое слово ее сделалось слышно благодаря полной тишине, внезапно установившейся вокруг. Все взоры были устремлены на них двоих, и Марина вдруг поняла, что присутствующим до смерти любопытно услышать каждое слово из этого разговора.

— Ну, не прибедняйся, Агнесс! — Десмонд приподнял за подбородок опущенное личико. — Я-то помню, скольким парням ты вскружила головы!

— Быть может, милорд помнит, что мне никто не был по сердцу… — Агнесс приоткрыла губы, переведя дыхание, — кроме… — Она больше ничего не сказала, только вскинула свои яркие глаза, но по толпе слуг пронесся вздох, словно все услышали невысказанное.

«Она хотела сказать: «Кроме вас!» — вдруг поняла Марина. — Да она же влюблена в него! Она от него без ума!»

Грудь Агнесс вздымалась так часто, что Десмонд не мог не обратить на это внимания. Глаза его сползли от влажных, манящих глаз к пухлым приоткрытым губкам, потом к свежей шее, потом с видимым интересом уперлись в эту неистово колышущуюся грудь, словно Десмонд всерьез задумался: выдержит черное платье этот напор или порвется?

А Марина вдруг почувствовала, что задыхается от возмущения. Пусть Маккол и не солгал, что владеет замком, но все-таки он никакой не лорд, ибо настоящий лорд никогда не позволит себе так заглядеться на горничную. Надо это прекратить. Он выставляет себя посмешищем, и если ему на это наплевать, то его «кузина» не желает выглядеть дура дурой!

Она уже двинулась вперед, чтобы приблизиться к Десмонду и тычком поувесистее неприметно привести его в чувство, как вдруг на крыльце показалась какая-то белая фигура, и Марина замерла на полушаге, с воздетой рукой, ибо перед нею было самое странное существо на свете.

Серебристое парчовое платье так сверкало под солнцем, что слепило глаза, однако все же нельзя было не заметить, что кое-где оно протерлось, и прорехи не зашиты, и оборвалась отделка, и обтрепалось жесткое кружево, и вообще — платье кое-как напялено и даже не застегнуто на спине, прикрытой длинными лохмами полуседых волос и рваной, замусоленной фатой. Придерживая сухой, как бы цыплячьей лапкою те жалкие остатки, в которые время превратило веночек из флердоранжа, едва сидевший на ее растрепанной гриве, эта жуткая невеста простерла дрожащую ручонку и пропищала дребезжащим, но довольно пронзительным голоском:

— Брайан! О мой ненаглядный Брайан! Наконец-то ты вернулся ко мне!

И чучело в фате прямиком кинулось на шею Десмонду, который, против Марининого ожидания, не грянулся оземь, где стоял, не кинулся прочь, вопя от ужаса, а весьма нежно сжал сухие лапки, цеплявшиеся за него, и сказал так ласково и тихо, словно утешал плачущее дитя:

— Нет, нет, дорогая Урсула, я не Брайан, увы. Посмотри на меня — и ты увидишь, что я не Брайан.

— Не Брайан? Нет? — пролепетало странное существо.

Залитые слезами глаза в набухших морщинистых веках трогательно уставились на молодого человека — и вдруг улыбка взошла на сухие, дрожащие уста:

— Нет, ты… Десмонд! Ты в самом деле мой маленький Десмонд! И ты вернулся!

— Ну конечно, я вернулся, Урсула. Как же я мог не вернуться к лучшей тетушке на свете! — И он так звучно расцеловал сухие, пергаментные щечки, покрытые толстым слоем румян, что старая дама засмеялась от радости. Смех ее напомнил звон колокольчиков, и Марина вдруг с ужасом поняла, что и у нее глаза наполняются слезами. Впрочем, они всегда были на мокром месте, а где уж удержаться при такой чувствительной сцене!

«Это и есть «тетучка», — поняла Марина. — Ну что ж, она хоть и спятила, но довольно мила. Немудрено, впрочем, спятить при таком племяннике! А «дядючка», надо думать, тоже не в себе?»

Вышеназванный не заставил себя ждать. С возгласом:

— Погоди, Урсула, погоди! — на крыльцо выскочил высокий сухощавый джентльмен и замер, увидев улыбку Десмонда и услышав смех старой дамы.

— Так ты приехал! — всплеснул он руками.

— Разумеется, — пожал плечами Десмонд, и нежная улыбка, с какой он смотрел на тетушку, уступила место довольно-таки ехидной. — Очень рад видеть тебя, Джаспер.

«Не похоже», — подумала Марина.

Впрочем, не похоже было, что и «дядючка» рад племяннику…

Джасперу Макколу было на вид около пятидесяти лет. Сухой, как жердь, лицо какое-то желтое, отсутствующий, плывущий взор очень светлых глаз, небрежно уложенные полуседые волосы, но все еще довольно красив. Портит его только подбородок — мягкий, слабый, почти срезанный. У Десмонда вон какой воинственный подбородок! И на нем ямочка…

— Десмонд! — новое восклицание заставило Марину вздрогнуть и разогнало напряжение, воцарившееся, пока дядюшка и племянник молча мерили друг друга неприязненными взглядами.

Девушка с темно-каштановыми волосами сбежала с крыльца. Она была необыкновенно изящна и миниатюрна вся, от тщательно уложенных локонов до кончиков пальцев прелестных рук, протянутых к Десмонду. На одном из пальцев сверкал изумительный бриллиант. У нее были огромные голубые глаза, точеные черты, зовущий рот; пурпурная шаль, красиво задрапированная вокруг стана, бросала теплый розовый отсвет на ее лилейные щеки. Она была красива… очень красива, безусловно красива, и при взгляде на черное кружево и черный атлас ее платья, которые потрясающе контрастировали с яркостью лица, Марина ощутила себя простушкой в своем новеньком муаровом платьице соломенного цвета, покрытом испанским кружевом, с гирляндою фиалок на подоле. Как это его угораздило так измяться? Просто тряпка… бесцветная тряпка! А ведь это платье еще утром казалось ей восхитительным, и Марина вполне вошла в образ красивой, кокетливой, богатой кузины, увенчанной молодостью и нарядами! Теперь она обнаружила, что смотрит на незнакомку с тем же испуганно-завистливым выражением, с каким смотрели все остальные женщины, от старушки Урсулы до горничных. В том числе Агнесс, которая так теребила свой наглаженный и накрахмаленный передник, что совершенно измяла его. И глаза смуглой горничной наполнились слезами, когда незнакомка вдруг оказалась в объятиях Десмонда.

Девушка едва доставала ему до середины груди, и Марина ощутила себя не только невзрачной, плохо одетой простушкой с тусклыми русыми волосами, но и верстой коломенской к тому же. Ей почему-то захотелось плакать…

Кстати сказать, красавица уже плакала!

— Джессика, — пробормотал Десмонд, обнимая хрупкие плечи, обтянутые сверкающим шелком. — Я не ждал увидеть тебя здесь…

Она рыдала, ничего не говоря, и деликатный Саймонс, словно заботливый пастух, погнал в дом прислугу, вовсю глазевшую на господ.

— Ты приехала встретить меня, Джессика? Как мило, — продолжал бормотать Десмонд, и Марина подумала, что никогда еще не видела его столь озадаченным.

— Джессика теперь живет у нас, — пояснил Джаспер. — Дом ее сгорел, миссис и мистер Ричардсон погибли при пожаре, ну и…

— Бог ты мой! — перебил Десмонд. — Какое несчастье! И какое счастье, что ты осталась жива! Тебя в это время не было дома?

Джессика кивнула, и это движение заставило ее прижаться к Десмонду еще крепче.

— Джессика в это время была у нас, — возвестил Джаспер, очевидно, взявший на себя роль истолкователя и переводчика невысказанного. — Они с Алистером в этот день намеревались объявить о помолвке, но примчался верховой и сообщил, что Ричардсон-холл сгорел… А назавтра погиб Алис-тер.

— Алистер… о мой Алистер! — глухо выкрикнула Джессика, с такой силой цепляясь за плечи Десмонда, что ее тонкие пальцы побелели.

— Какой кошмар! — выдохнул Десмонд. — Да, я вижу… кольцо у тебя на пальце. Фамильное кольцо леди Маккол…

Он побледнел, и в глазах его появилось такое растерянное выражение, что Марина пожалела бы его, если бы могла пожалеть этакого злодея.

— Так ты была невестой Алистера?! Я не знал. Мы всегда любили тебя как сестру… Алистер — как младшую, я — как старшую.

«Ему двадцать пять, а брату, он, помнится, обмолвился, было тридцать. Значит, ей не меньше двадцати шести — двадцати восьми. А то и больше! — с острым чувством превосходства подумала Марина, которой в сентябре должно было исполниться двадцать. — Старая дева, бедняжка. Безнадежная старая дева! И теперь ясно, почему на ней черное платье: траур».

Теперь она могла с искренним сочувствием смотреть на узкие плечики, дрожащие от рыданий под ладонями Десмонда.

— Мы любили друг друга, а потом он покинул меня! Он умер! — вдруг вскричала Джессика, отстраняясь и заламывая руки. Лицо ее было сплошь залито слезами, и все равно, даже сейчас она была такая красавица, что у Марины, знавшей, как безобразно у нее опухают веки и краснеет нос от малейшей слезинки, снова защемило сердце. На сей раз от чувства, вполне объяснимого: от зависти.

— Алистер! Мой ненаглядный Алистер! — рыдая, Джессика бросилась в дом — верно, в полном отчаянии.

И вдруг Урсула, доселе стоящая недвижимо, как статуя, заломила руки — в точности как Джессика! — и, воскликнув с тем же отчаянием:

— Брайан! Мой ненаглядный Брайан! — тоже кинулась во всю прыть в замок, но остановилась на крыльце, согнувшись, закрыв лицо руками.

Некоторое мгновение Десмонд и Джаспер тупо смотрели вслед, потом переглянулись. Десмонд шагнул было к Урсуле, но дядюшка махнул рукой, и племянник послушно остался на месте.

— Она сейчас успокоится, — шепнул Джаспер. — К этому надо привыкнуть. Утешать ее бесполезно, все проходит само.

— Она очень постарела, — едва шевеля губами, стараясь, чтобы не слышала Урсула, сказал Десмонд.

— Еще бы! — пожал плечами Джаспер. — Неудивительно! Она не может забыть Брайана, а тут смерть Алистера — и хоть не в день свадьбы, но все же накануне помолвки. Это всех потрясло.

— Да, — устало сказал Десмонд. — Теперь мне понятен несколько… э-э… взвинченный тон твоего письма. Иметь дело с двумя покинутыми невестами — представляю!

— Пока не представляешь, — покачал головой Джаспер. — Зато теперь представишь, потому что это отныне — твои заботы. Хоть за это я благодарю Бога!

Нотка с трудом сдерживаемой ярости прозвенела в его голосе, и Десмонд бросил на дядюшку острый взгляд.

— Вот даже как? Значит, все по-прежнему? — спросил он с расстановкой. — Ты ненавидел Алистера, теперь ненавидишь меня? Но ведь ни он, ни я не повинны в том, что дед завещал, чтобы после смерти моего отца Маккол-кастл перешел к его сыновьям, минуя тебя?

— Это против всех правил, — глухо пробормотал Джаспер, понурясь. — Против закона, чести, совести! Старик ненавидел меня за то, что я один осмеливался с ним спорить! Твой отец слова поперек не решался сказать, хоть и ненавидел его так же, как и я. Но он был хитер, оттого и слыл любимчиком, в то время как я…

— Ты уехал, — мягко проговорил Десмонд. — Я знаю, что ты уехал, ты путешествовал, они считали тебя погибшим. А когда ты вернулся…

— Можешь не рассказывать мне о том, что я сделал! — взвизгнул Джаспер, вскинув голову, и Марину поразила неподвижность его черт и опустошенность взора, хотя в этой тщедушной груди, чудилось, бушевали неистовые страсти. — И вообще — хватит обо мне!

— Прости, — пробормотал Десмонд. — Прости меня, я не хотел…

— Ничего, — тяжело дыша, молвил Джаспер. — Ничего, я сам виноват. А письмо мое… да, я был болен, когда писал его.

— Малярия снова? — сочувственно спросил Десмонд, и Марине показалось, что он очень жалеет этого своего странного дядюшку.

— Малярия всегда, — усмехнулся Джаспер. — Но я привык, хотя в последнее время приступ следовал за приступом. Джессика ухаживала за мной. Вообще, надо сказать, что весь дом держался на Джессике. Ну и Саймонс, конечно, стоял, как скала.

— Саймонс, о да! — вздохнул Десмонд. — Он все такой же! По-прежнему вынюхивает ведьм?

Марина, услышав такое, от неожиданности даже выронила ридикюль.

На ее невольное движение обернулись и дядя, и племянник и уставились на нее с выражением одинаковой озадаченности: будто на незваную гостью.

— Простите, сударыня, не имею чести… — нетвердо начал Джаспер.

— Боже праведный! — Десмонд звонко хлопнул себя по лбу. — Да ведь я совсем забыл! Это же моя… — Его заминка была почти неощутима, но у Марины вдруг неистово забилось сердце: сейчас он скажет: «Моя жена, леди Маккол!» Что будет?! — Моя русская кузина, племянница покойной матушки. Ее зовут мисс Бахметефф, мисс Марион Бахметефф!

Светлые брови Джаспера так и взлетели.

— Племянница Елены?! — нетвердо повторил он. — Но…

Истошный вопль перебил его — такой вопль, что все вздрогнули, будто пронзенные молнией, и резко обернулись к крыльцу.

— Элинор! О боже! Леди Элинор! — кричала Урсула, которую с трудом удерживала перепуганная Джессика. — Она явилась! Это она — во плоти!

И, оттолкнув Джессику, старая дама кинулась к Марине и рухнула перед ней на колени с тем же усердием, с каким «Марьяшка» некогда кланялась своему «доброму барину»:

— Проклятие Макколов будет снято! Она спасет нас! Леди Элинор… о, наконец-то!

Урсула закрыла лицо руками, смеясь и плача.

Джессика и Джаспер подхватили ее с двух сторон и повлекли в дом. Урсула не противилась: внезапный взрыв эмоций лишил ее сил.

Десмонд подобрал свалившееся с ее головы жалкое подобие фаты и заспешил следом.

Марина опять оставалась одна и опять — дура дурой.

— Я ничего не понимаю! — воззвала она жалобно. — Кто такая леди Элинор?!

— Фамильное привидение! — буркнул Десмонд, оглянувшись. — Вернее, одно из них! Так что добро пожаловать в Маккол-кастл!