Компромат на кардинала

Елена Арсеньева, 2001

Более двухсот лет назад Федор, незаконный сын графа Ромадина, приехав в Рим учиться живописи, стал свидетелем страшной и постыдной тайны. Она касалась его итальянского друга Серджио и его покровителя кардинала Фарнезе. После ужасной смерти Серджио Федор уезжает в Россию с возлюбленной друга Антонеллой, выдав батюшке ее за свою жену. Желая отомстить за смерть друга, Федор написал картину, бичующую грехи кардинала Фарнезе и прочих святош. И тут случилось несчастье… убит граф Ромадин, имение продано… Федор с Антонеллой вынуждены скрываться. Им суждено расстаться навеки. И вот спустя двести лет люди очередного кардинала преследуют потомков Федора и Антонеллы, пытаясь найти и уничтожить картину…

Глава 8

КЛЮЧ

Франция, Париж, ноябрь 2000 года

— Слушаю вас?..

— Отец мой, добрый день. Я все еще в аэропорту. Пока ничего нового, вылета не дают, ничего не известно.

— Утешься, сын мой. Пути господни неисповедимы.

— В том смысле, что ураган — тоже промысел божий? Но тогда что же это значит? Указание вернуться и оставить все, не прикасаясь более к этому мраку, или всего лишь новое испытание на крестном пути моем?

— А как тебе самому кажется?

— Я… не знаю. Я теперь не уверен… Ведь она ушла от нас дважды — может быть, это некий знак?

— Воля твоя, сын мой, вернуться или продолжить путь. Но первый раз я бы не стал принимать всерьез. Твои люди не могли знать, что она пожелает встретиться с тем человеком. Перед ними стояла совершенно определенная задача: уничтожить этого господина. Они свое дело сделали. Девушка была бы в этом случае всего лишь невинной жертвой, а такого греха на душу они взять не могли. Кто же мог знать, что с нее следовало начинать! Тут винить некого. Гораздо более прискорбно все, что случилось, вернее, все, что не случилось в соборе, а потом в музее.

— Я не мог убить ее в соборе! Не мог.

— Джироламо, сын мой…

— Не мог, говорю я вам! Если бы она шаталась с праздным видом туристки, если бы взирала со скучающим выражением, с иронией на великолепие чуждой ей веры, я бы не усомнился. Но она знаете что сделала? Она опустила пять франков в ящичек для монет, взяла с подноса свечу и поставила ее перед образом Пресвятой Девы. Она молилась нашей мадонне! Я видел, как шевелились ее губы. Она смотрела на мадонну, как на подругу, которой она рассказывала о своих горестях. И вдруг заиграл орган. Не знаю, почему именно это мгновение выбрал органист для репетиции перед вечерним концертом, однако музыка сломила меня. Мне почудилось, будто мадонна взяла ее под свое покровительство. А она пошла к алтарю и стала перед ним на колени. Я не мог, я не хотел! Мы не должны были делать это в соборе.

— Сын мой… но ведь все ее действия можно рассматривать и как святотатство, как насмешку над нашей верою — подобную той, которая положила начало всей этой вековой трагедии. И высший символ завершения в том и состоит, чтобы все свершилось именно в кафедральном соборе Петра и Павла, напоминающем тот, который послужил декорацией для…

— Нет, мы не должны были. В том, в чем вы видели высший символ, я увидел тоже символ… но другой. И еще. На пюпитре лежала Библия. Открытая Библия на французском языке. Ее оставил кто-то из молящихся. Она подошла, заглянула в текст — и всплеснула руками. Потом достала из сумки ручку, книжку и начала что-то быстро переписывать. Я не мог удержаться, чтобы не пройти за ее спиной. Знаете, что она писала? «A vous qui cherchez Dieu: vie et bonheur!»²⁵ — Ты прошел за ее спиной и заглянул в ее книжку? Ты был так близко… близко, и не… Джироламо!

— Я не мог. Говорю вам, я не смог. Господь и Пресвятая Дева охраняли ее в то мгновение.

— Зато от тебя они отступились! От тебя и от этого недоумка Лео, пусть сгноит ад его душу.

— Он умер за вас.

— Не за меня, а…

— Отец мой, простите. Я забылся. Устал, не спал две ночи. Если бы видели, что произошло в музее! Я хочу отомстить ей, я хочу…

— Успокойся. Прошу тебя ничего не делать. Дай ей вернуться домой.

— Опять в Россию?! Мне опять лететь в Россию?

— Ты стал бояться этой страны? А между тем вся твоя жизнь связана с нею.

— Да. Недавно я прочел в каком-то журнале, что у европейцев, которые слишком рьяно изучают русский язык, меняется психика. Йотированные гласные звуки, которыми изобилует этот язык, якобы ломают исподволь человека, провоцируя мощный удар по гипофизу, надпочечникам. Самое страшное выражение этого языка, которое вызывает мощнейший выброс адреналина: «Я тебя люблю». Иначе говоря, «ти амо». Как спокойно это звучит на нашем языке и как коварно, тревожно, мучительно по-русски… Простите, отец мой, кажется, передают какую-то новую информацию о рейсе. О нет, вылет опять отложен!

— Сожалею. А она? Ты видишь ее?

— Конечно. Но тут столько народу, я не могу…

— Очень хорошо. Как говорится, все, что ни делается, делается к лучшему. Ты устроишь два дела сразу. Мы нашли еще одного человека.

— Еще одного?! И где?

— Это очень забавно, но там же, в том же городе. Задача облегчается, не так ли?

— И кто он?

— Пока почти ничего не знаю точно, кажется, какой-то юнец, мальчишка. Тебе сообщат на месте.

— Еще один! А вы уверены, что нет никакой ошибки?

— Все бывает. Это и предстоит тебе выяснить. Прощай, Джироламо. Позвони, как только что-то прояснится насчет вашего вылета.

— Прощайте, отец мой. Конечно, я позвоню.

Примечания

25

Вам, кто ищет бога: жизнь и счастье! (фр.).