Коло Жизни. Средина. Том первый

Елена Александровна Асеева

Третья книга тетралогии произведения «Коло Жизни. Средина» расскажет о дальнейшем пути и взрослении юного божества, Крушеца. И вновь сменились времена, прошли тысячелетия. Человечество окончательно извратило знания о создании планеты, изменило имена богов, утратило дарованные белоглазыми альвами и гипоцентаврами традиции, учения и верования. Впрочем, сама Земля продолжает оставаться под пристальным вниманием богов и их созданий.

Глава восьмая

Раскатистый крик Крушеца не просто прокатился по Галактикам, он переполнил всю маковку так, что на ней на миг притухло сияние, и точно резонировал от Родителя да возвернувшись на четвертую планету с особой мощью прошелся по замершим в зале Богам. Очевидно, Родитель негодовал и данное негодование выплеснул на Вежды и Седми, отчего оба Зиждителя тягостно закачавшись взад… вперед, будто подрубленные дерева повалились в кресла, с которых дотоль поднялись.

— Что случилось? — болезненно морщась, протянул Вежды, и, притулив левые перста ко лбу, вдавил голову в ослон кресла.

— Не ведаю, — еще тише отозвался Седми и его высокий, звонкий тенор тягостно сотрясся в такт колыханию всей плоти и даже серебристого сакхи. — Не ведаю, — добавил он погодя и качнул головой, где ноне обод в виде тонкой, красной бечевки огибающей ее по коло зримо полыхнул рдяными переливами света. — Лег-хранитель не выходит на связь, что-то произошло.

Густые полотнища облаков, дотоль скрывающие свод, нежданно, точно прохудившаяся материя громко хрястнув, разорвали свои стыки, и легкими пуховыми комками посыпались вниз. Роняя свои перьевитости на кресла, пол, на тела Зиждителей. Особой плотностью окутывая голову Вежды, ноне на которой также находился малый венец, в виде тончайшего обода окутанного багряными нитевидными сосудами и белыми жилками, без положенного глаза в навершие.

Прошло, вероятно, несколько мгновений, движение века Вежды и дуновение, посланное Родителем, окутало облаками всю голову Господа, и разком на ободе его густо замерцали багряные сосуды, оплетающие саму поверхность. Димург, вдруг надрывно вздрогнул и с тем облачные куски, отпав от головы, каплями воды осели на материю его серебристого сакхи, а после он торопливо молвил:

— Мальчик в беде. Крушец напуган, паникует и с тем негодует, как передал Родитель. Нужно срочно оказать помощь, не унося плоть с Земли. Я возьму Трясцу-не-всипуху и отправлюсь. — Вежды не мешкая поднялся с кресла и днесь напряженно замер, понеже в его ободе запульсировали нежданно и белые жилки. — Блага передает, что мальчик подле них, и судя по всему в беспамятстве. — Димург беспокойно оглядел все еще сидящего в кресле Раса, и мягко добавил, с особой авторитарностью своего баритона, — Седми немедля сними с себя обод. И жди… Я буду скоро.

Димург на этот раз не стал выходить из залы как положено, ибо торопился. Он внезапно ядрено вспыхнул весь золотистым светом, обратился в горящую искру и пропал.

— Что? Что сказал Господь Вежды? — испуганно зыркая на королеву поспрашала маги Лет-Сорока-Змея-Морокунья-Ведомая.

Стрел-Сорока-Ящерица-Морокунья-Благовидная неспешно качнула головой, а в очах ее с тем движением блеснули слезы огорчения… ощущения того, что она не справилась с порученным ей. Подвела Господа Вежды, всегда столь мягко и трепетно относящегося к ее племени, и к ней в частности. Она подвела не только благодушного Господа Вежды, но и своего Творца, Господа Мора, подвергнув опасности столь дорогую всем божеским созданиям лучицу… лучицу обожаемого ею Господа Першего.

Золотое сияние озарило не только всю ложбинку, но и раскиданные справа… слева брега, поросшие могучими деревами, да отразилось радужной игрой в воде. И в шаге от королевы появился Вежды, крепко держащий за руку, словно повисшую в воздухе и покачивающуюся туды… сюды Трясцу-не-всипуху. Бесица-трясавица походила на тощую, иссохшую женщину, с точно сразу натянутой на кости серой кожей. Потому и сами чагравого цвета кости явственно сквозь ту тонкость проступали, и коли на груди вырисовывались округло-выпирающими рядьями ребер, вспять угловато топорщились в суставах на локтях, коленях, плечах и запястьях. Трясца-не-всипуха не имела одежды, будучи голой, на ней отсутствовали какие-либо признаки пола, волос. Туловище по форме схожее с человеческим, впрочем, имело несколько угловатый скат, из которого, словно из единой макушки, выходили ноги, также весьма худые и завершающиеся здоровущими стопами, лишенными пальцев, вместо каковых там находилась покатая впадина. На голове, чем-то напоминающей сычиную, крупной, широкой с ярко выраженным лицевым диском и маленькими, торчащими кверху из навершия ушками, слегка увитыми черными курчавыми волосками, присоседились короткие, серо-дымчатые лохмотчатые волосы, вроде даже несколько их клоков. Само же лицо и вовсе казалось дивным, поелику не имело как такового носа, в том месте у бесицы-трясавицы просматривалась полусферическая выпуклость, с выступающими, слегка даже вывернутыми устами, да большим единственным глазом. Одначе, око, было значимым во всем лице Трясцы-не-всипухи, так как не только казалось огромным в размере, но и помещалось в центре лба. Глаз не имел, как таковой радужной оболочки в нем находилась лишь ярко-желтая склера и крупный, квадратный, черный зрачок.

— Ретиво! Ретиво! — повелел Вежды, пред тем как выпустил руку бесицы-трясавицы из своей, и бережливо опустил ее на оземь. — Что? Что с нашей драгоценностью?

Трясце-не-всипухе не пришлось указывать дважды, ибо не успели ее стопы коснуться земли, как она торопливо дернувшись, вмиг подскочила к лежащему отроку, и опустилась пред ним на колени, положив обок себя небольшой сине-зеленый, переливающийся коробочек. Вельми шибутно она мотнула головой, тем самым повелевая убираться прочь, все еще сидевшей подле мальца маги марухи. Тотчас сама принявшись ощупывать голову, и грудь Яробора, подсвечивая все это время себе выпорхнувшим из единственного глаза едва зримым дымчато-серым столбом.

— Глубокий обморок, небольшой сбой в работе сердца возникший вследствие однократного нарушения сердечного ритма, — молвила, наконец, скрипуче-писклявым голосом, точно собираясь разреветься, Трясца-не-всипуха.

Бесица-трясавица приглушила сияние собственного глаза и дымок словно рассеялся по лицу мальчика. Тем временем она взяла с оземи принесенный коробок и надавила перстом на его гладкую крышечку. Резко щелкнув, крышечка самую малость сдвинулась в бок, показав серебристое округлое дно и лежащую в нем прозрачно-стекляную с полпальца капсулу. Трясца-не-всипуха медлительно вынула капсулу из коробка, а та в свою очередь мгновенно растянулась, став схожей с упругой, узкой спиралевидной пружинкой, да заходила ходором туды… сюды. Поднеся, эту растянувшуюся не меньше чем в перст, пружинку к губам мальчика, бесица-трясавица осторожно приоткрыла его сведенные корчей губы. Бережно она возложила растянувшуюся капсулу на плотно сжатые зубы мальца, расположив ее горизонтально, и будто материей, обеими устами прикрыла сверху.

— Блага, что здесь произошло? — голос Вежды прозвучал достаточно ровно, понеже Господь не просто увидел огорчение в лице королевы, но и почувствовал его своей божественной силой.

Хотя с этим, Димург сейчас не смотрел на маруху, он неотступно следил за действиями бесицы-трясавицы да изменяющимися, степенно смягчающими чертами лица Яробора. Королева достаточно четко и быстро пояснила Богу о случившемся с мальчиком, добавив, что он просто запаниковал, поелику тот, кто должен был его выследить, как и намечалось, находится далеко. И идет он по следу нарочно оставленному для него марухами.

— Плохо, плохо, что наш малецык так кричал, — недовольно заметил Вежды, и, переведя взор с лица мальчугана, по теплому взглянул на королеву, успокаивая ее той мягкость. — Очевидно, теперь Родитель мне не раз выскажет. Да, и, похоже, зов малецыка сбил настройки в Лег-хранителе. Ноне будет работать с шумом и беспокоить моего милого Седми. Но хуже всего, что в Млечный Путь Родитель может прислать кого из Отцов, а это нам днесь совсем… совсем сейчас не надобно.

Трясца-не-всипуха промеж того надавила на крышечку коробка с другой стороны, и та сдвинувшись самую толику, вползла в уже приоткрытую ее часть, живописав внутри себя вязко-трепещущее белое вещество. Надавив сверху на которое бесица-трясивица словно выудила из ее полотна сразу на все три перста тонкую, длинную струю мази. Поднеся те пальцы к лицу Яробора, она легкими взмахами стала наносить мазь ему на лоб, очи, губы, каждый раз оставляя там мелкие крупинки, оные немедля растекаясь, впитывались в поверхность кожи и придавали ей живости. Трясца-не-всипуха нанесла мазь также на виски, шею, запястья обеих рук мальца, и, развязав покромку, покрыла ею область груди, при том оттянув материю краски.

— Что?.. Трясца-не-всипуха не молчи, говори, что с мальчиком, — взволнованно произнес Вежды, дотоль обговорив все с королевой марух и повелев ей поколь выставить дополнительные охранные посты. Посему маги марух уже обернулась сорокой, порывисто взметнула своими крылами, и, поднявшись в воздух, громко затрещав, полетела выполнять указанное.

— Господин очнется, немного погодя, — как-то вяло протянула бесица-трясавица, и, закрыв коробок, оправила на мальчике краску.

— Ты говоришь неуверенно. Мне, что донести до Родителя, эту твою невнятность? — достаточно гневно вопросил Вежды, и данное негодование отразилось в металлических нотках его голоса съевшего всю бархатистость, да в золотом сияние кожи на миг поглотившем всю черноту.

— Господина надо осмотреть на маковке, Господь Вежды, — все с той же вялостью молвила Трясца-не всипуха. — На маковке, где есть Огнеястра, Грудница, Коркуша, Гнетуха, Дутиха, Лидиха, а так, — бесица-трясавица прервалась, сызнова ощупала лицо отрока, приподняв веки, заглянула в правый, левый глаз. — А так уж, простите Господь Вежды, одна неопределенность в том, что с господином все будет в порядке.

— Хороший ответ. Просто замечательный ответ, — глас Димурга накрыл своей мощью всю ложбинку, осыпав не только поверхность земли с берегов, вырвав травы, но и усеяв приникшие ветви деревов выдохнутой всей плотью розоватой изморозью. — Именно такой ответ я должен донести до Родителя. А после, Трясца-не-всипуха, как мне обещал Родитель и ведаешь ты, быть высланным из Млечного Пути. Молодец! Ты, молодец, Трясца-не-всипуха, ценю твою преданность и любовь.

Бесица-трясавица зажав в правой рук коробок, медленно поднялась на свои худобитные ноги. Она слегка развернула вправо сычиную голову и с нежностью, в которую явно вложила беспокойство, оглядев Бога с головы до ног, туго выдохнула через рот. Еще совсем немного Трясца-не-всипуха зарилась на серебристые сандалии своего Творца, а посем тоном в коем, обаче, не ощущалось положенного иным созданиям благоговения, вспять дюже строго (словно говаривала с подчиненным) сказала:

— Зачем же Господь Вежды всяк раз на молвь откликаться таким волнением, сие вельми не благостно сказывается на вашем здоровье. А по поводу господина, можно Родителю доложить следующее… Здоровье мальчика очень слабое. Необходимо в ближайшее веремя произвести пересадку определенных внутренних органов, хотя, как вы и сами понимаете, наилучший вариант новая плоть. А поколь господину надо беречься, как можно больше находиться в тепле, пить вытяжки оные по нашему поручению ему дает его мать, и не в коем случае не шастать по этим лесам в поисках неизвестно кого. Надо было, как предлагали мы, воздействовать на его родителя и запретить это ужасное испытание. А днесь, мне и вообще, кажется, господин сместил в сторону хрящевую часть перегородки, посмотрите, как у него припух нос.

И без задержу не только бесица-трясавица, но и Бог, и королева воззрились на припухший нос мальчика, выделяющийся красноватой отечностью на смуглой коже.

— Я не могу ничего утверждать по поводу носа, господина, — глубокомысленно дополнила Трясца-не-всипуха и качнула повисшими повдоль тела руками. — Ибо не являюсь в этой области мастером. Здесь нужна помощь Гнетухи.

— Ладно… ладно, — сварливо перебил свое создание Вежды и по лицу его пробежала рябь болезненного недовольства, так как он тоже желал отнести мальчика на маковку, сейчас покуда тут никого нет из старших Богов.

Он желал отнести и подлечить. И единожды с тем боялся, что это перемещение может закончиться гибелью столь дорогого ему Крушеца. Столь дорогого его Отцу Крушеца. И давеча в разговоре с Седми молвил:

— Будем держать в тайне состояние нашего Крушеца. Эта жизнь очень важна. Несомненно, она должна быть долгой, и коль началось построение самого естества, это значит, что следующее вселение станет последним. Если сумеем продлить существование данной плоти, сберечь, что мы знаем от Родителя. То в следующей плоти, Крушеца, Родитель не станет уничтожать. Ибо сие вельми опасно и пагубно скажется на всех Богах, кто с ним особо близко дотоль общался. И поставит под угрозу почитай всех Димургов, тебя, Дажбу, Воителя, Огня, Круча, на что, как можно догадаться, Родитель никогда не решится.

— А ежели Родитель догадается? — не менее тревожно вопросил Седми, который был также привязан к Крушецу и Першему, и не хотел гибели одного, и болезненных переживаний другого.

— Тогда я повелю умертвить плоть мальчика, — ответил Вежды, и рябью заколыхалось сияние на коже его лица, — и, выпустив Крушеца, таким образом, не дам его сгубить Родителю. А там Крушец будет в мироколице и будет время, чтобы ему помочь… спасти… Абы я знаю, Отец второй раз не переживет его потерю.

Посему сейчас воззрившись сначала на мальчика, а после на Трясцу-не-всипуху, которая была достаточно к нему близка и ведала о его замыслах в отношение Крушеца, также как Отекная и Огнеястра, Вежды туго вздохнув, ворчливо досказал:

— Знаешь ведь, не могу унести, чего о том толковать. Знаешь лучше всех, так нет! нет, начинаешь болтать пустое. Подай лучше мне сюда мальчика, я огляжу лучицу и будем уходить, доколь они не очнулись.

Трясца-не-всипуха немедля присела подле лежащего мальчика, точно ощущая, что ляпнула огорчительное для любимого Творца. Она бережно просунула одну руку (в коей все еще сжимала коробок) под колени отрока, а вторую под шею, и рывком подняв его, испрямилась, да медлительной поступью направилась к Богу.

— Блага, надобно, чтобы больше бесценный наш мальчик не пугался, и не падал. Видишь, как это худо отражается на его здоровье, и вероятно на состояние лучицы.

— Да, Господь Вежды, — торопливо пропела маруха и в той молви послышалась не только мешанина слов, но и сорочиное трещание.

Она низко преклонила пред Димургом голову, понеже не смела вести себя, так как бесица-трясавица. Впрочем, она, как и иные марухи, не смела даже подумать о том, что позволяла себе Трясца-не-всипуха, потому как основу ее племени составляло не просто почтение, а еще и трепет к Богам, в особенности к особо любимому Господом Мором старшему брату.

— Мы постараемся сберечь господина, — добавила королева, — но он слишком эмоциональный. Легко возбудимый и в физическом отношение не уверенный в себе. Он многажды слабее даже тех ребят, кто его младше возрастом. Господин это ощущает и потому страдает.

— Ну, вот и постарайтесь создать условия, абы мальчик не страдал, поколь это все, что мы можем для него сделать, — вздыхаючи отозвался Вежды, и так как бесица-трясавица подошла к нему, наклонившись, принял мальца в свои руки.

Зиждитель ласково обхватил малое тельце отрока, и, прижав к груди, полюбовно оглядел его лицо. Он переложил мальца на левую руку, и, сжав правую в кулак, слегка приподняв, провел перстами над все еще сырой одежой последнего, вроде просыпав чрез сомкнутые верхние фаланги на нее розоватую изморозь. Бусенцы купно покрыв краску, порты, каныши, покромку и даже волосы зримо дрогнули, и мгновенно впитавшись, тем самым просушили все куда вошли. Вежды теперь нежно провел перстом по поверхности носа отрока, расстроено качнул головой, а после легохонько его подушечкой надавил на правое ушко, поправляя Лег-хранителя. Еще немного полюбовавшись мальцом, Господь низко склонил голову, и, припав устами к его лбу, где после нанесенной мази бесицы-трясавицы на месте пореза осталась всего-навсе белая тонкая полосочка, чуть слышно шепнул, не очень надеясь, что услышат:

— Малецык мой, прошу тебя не сердись, не тревожься и не посылай на Родителя свою смурь и негодование. А то мне не удастся тебя уберечь. Тебя моя бесценность, драгоценность, самое милое создание моего любимого Отца.