Коло Жизни. Зачин. Том первый

Елена Александровна Асеева, 2015

Альтернативная история развития не только человечества, планеты Земля, Солнечной системы, но и обобщенно галактики «Млечный Путь» представлена в тетралогии «Коло Жизни». Книга первая произведения «Коло Жизни. Зачин» описывает возникновение людей на Земле и является прологом к последующему развитию самой планеты, человеческого общества на ней при непосредственном участии высших сил.

Глава третья

Вскоре суда, зависнув достаточно высоко над сушей, в небесах, как позднее молвит человек, выстроились в единый ряд. Они совсем малеша парили недвижно, ожидая какого-то общего указания, а засим часть кораблей направилась вправо, другая резко взяла влево, а третья, самая весомая, неспешно выпустила из своих сопл прозрачные лучи света. Еще немного и яркое свечение, сопровождающее суда, поблекло.

Некоторое время спустя один из особо мощных кораблей, схожий своими восемью концами со звездой, отделился от ряда себе подобных и стремительно направился к центру поселения, да так ретиво, будто желал вдариться об его поверхность. Вскоре он также резво застыл почти подле самой землицы. А несколько минут погодя, синхронно раздались вправо-влево стенки его корпуса, с обеих сторон, и вниз упали два махонистых рукава пепельно-голубого света.

И тотчас по ним вниз поспешили, суетливо переставляя свои маленькие ножки, дети иноредь в сопровождении духов. Мальчиков духи не только придерживали за ручки, но и несли, прижимая к своим прозрачным телам. Некие дети шаловливо или обиженно плакали, другие более серьезные и не по-детски молчаливые, спускаясь, озирались. Может, припоминая то место, где родились, а может просто, будучи от рождения боязливыми… опасливыми.

Духи, ожидающие прибытия детей на планету, не менее торопко двинулись им навстречу, с любопытством, интересом осматривая эту разноволосую ребятню, где виделись не только белокурые, но и русые, и рыжие мальчонки, все как один со светлой кожей. Дети, по большей частью, спустившись с корабля на землю, бестолково останавливались обок прозрачного луча, днесь служившего взанамест лестницы.

Один из ребятишек, светло-русый, сойдя с того мостка и вовсе прибольно шибанул по макушке русоволосого мальца, неудачно и как-то дюже туповато остановившегося на краю луча и земли и тем застопорив общее движение.

Сие был весьма высокий ребенок, худоватого сложения, в свои два с половиной года с тонкими, жилистыми ручонками. Этот мальчик сразу обратил на себя внимание младшего из Расов, Бога Дажбу, потому как спервоначалу громко призывал свою мать, вроде чувствуя… ощущая вечную разлуку, не только с той каковая его родила, но и с тем миром в оном впервые вздохнул. А после удивляя Зиждителя Дажбу своей неуемной любознательностью. Малец на удивление, ибо отбирали с Зекрой наиболее крепких, был слаб здоровьем, тем не менее, как и все потомки Расов, весьма красив лицом. Его нежные, миловидные черты с детской припухлостью щек и губ, зеленые глаза и небольшой носик живописали чудность от рождения. Только цветом кожи он едва разнился с прочей ребятней, потому как был не белокожим, а слегка смуглым… слегка… совсем немного. Словом он казался иным… Любопытным, пытливым, сильным, не столько физически, сколько духовно так, что младший сын Небо, Дажба, оглядев его еще в космическом хуруле, проникся к нему особой теплотой, предположив, что это и есть будущий правитель одного из новых поселений на Земле. А так как Дажба обладал способностями заглядывать вглубь времен, он решил даровать этому мальчику имя — Владелин, что означало властитель. Боги, конечно не давали имен детям, это делали духи, которые должны были научить детвору особым традициям, верованиям, языку… Всему тому, что хотел им явить Дажба — младший, любимый всеми Расами Бог… Зиждитель в чьем непосредственном управлении и находилась Галактика Млечный Путь… Впрочем, маленький мальчик, Владелин, точно обладающий какими-то особыми качествами, признаки, выделяясь меж иными детьми, днесь был на особом счету у Дажбы… и не только у Дажбы, но и тех существ, что находились дотоль в хуруле подле него.

А маленький Владелин, ступив на планету Земля, уже начал борьбу за справедливость, к коей верно имел тягу. Понеже не только огрел кулаком того, которого кто-то из духов назвал Миронегом, спокойного и тихого мальчика, и каковой неразумно сбил ход прочей ребятни, но и подтолкнул вперед меньшого по годкам Златовласа, величаемого так за цвет желтых кудрей, несуразно остановившегося обок первого.

— Не смей! — незримо вымолвил один из духов подходя к Владелину и его лазоревые очи яро блеснули светом.

— Оставь его! — не менее громко плеснул звуком другой дух с голубоватыми глазами и мотнул головой в сторону раздавшихся створок на судне. Его голова нежданно свершила полное обращение вкруг тела, указав на выходящего последним из корабля младшего из Расов. — Этот ребенок на особом счету у Зиждителя Дажбы. И Небожителю не понравиться, коли ты к нему будешь придираться. Мальчика отдали на вскормление мне, — дополнил дюже звонко дух, — так, что подыщи себе кого другого.

— Он дрался, — уже не столь сердито заметил лазоревоокий и голова его неожиданно лучисто вспыхнула зеленым светом, стоило лишь ему узреть спускающегося с корабля Бога. — Но ежели он на особом счету у Зиждителя Дажбы, стоит, наверно, за ним лучше приглядывать, Выхованок, — обращаясь по величанию молвил дух.

— Этим я и собираюсь заняться, — откликнулся Выхованок, и, подхватив на руки Владелина, едва зримо заколыхал своим полупрозрачным телом.

И немедля не только Миронег и Златовлас, но еще четверо ребятишек протянули вперед руки и ухватились за патлатые волоски, резво вытянувшиеся из ног духа. Выхованок более ничего не выдохнув, последовал куда-то вправо, похоже избрав для своих вскормленников избу, широко переставляя долгие ноги и словно собственное дитя слегка покачивая на руках Владелина. Неся мальчика не прижимая к себе, а вроде вжав в свое прозрачное комовидное тело так, что часть его чуть видимо рассеяв свет, образовало над ребенком навес. Дух так скоро тронулся с места, что еще с десяток ребятишек не успев ухватить его за волоски, торопливо засеменили своими маханькими ножками и разком заголосив, дернулись вслед за ним, оно как Выхованок все то время был ихним пестуном.

Лазоревоокий дух, чье величание звучало как Батанушко, удивленно воззрился в след удаляющегося собрата то ли от испуга, то ли еще отчего иного, позабывшего прибрать своих остальных вскормленников. Батанушко, дотоль главенствующий в поселение будущих землян, где возводились четырехстенные срубы, всего-навсе ему доступными и дарованными силами, каковые люди бы назвали чудом, магией, волошбой, был старшим и в самом племени духов. Он еще малеша глазел на Выхованка придержавшего поступь, лишь значимо удалившись от судна, чтобы воссоединиться со своими питомцами, а после перевел взор на того, чье величание Дажба — значило дарующий. На того кто был особо любимым и младшим членом в печищи Расов.

Дажба смотрелся весьма рослым Богом. Нельзя было молвить, что он кряжист и мощен в кости… Нет, Расы не обладали таковой крепостью кости как их создания, твореные по их подобию. Впрочем, они были вельми высокими, и люди никогда не достигали такого роста ни там, на планете Зекрая в далекой Золотой Галактике в Созвездие напоминающем разъяренного Льва, ни здесь на планете Земля. Возможно, рост Бога достигал два с половиной метра, три аршина десять вершков, или восемь футов четыре дюйма, посему и смотрелся он могутным. Его тело не отличимое от людского напоминало мужчину, а может и было таковым. Кожа молочно-белого цвета слегка светилась золотыми переливами так, будто ее подсвечивали изнутри. И сквозь тот тонкий-претонкий наружный покров проглядывали заметно проступающие оранжевые паутинные кровеносные сосуды и, кажется, вовсе ажурные нити кумачовых мышц и жилок. Идеально правильной формы было у Дажбы туловище, руки, ноги и голова, хотя в сравнении с ростом он выглядел худощавым, будучи узок в плечах и талии. А короткие русые с золотистым отливом, кудрявые волосы, такой же длины и цвета борода и волнистые густоватые, долгие усы, кончики коих были заплетены в миниатюрные косички, придавали Зиждителю особую юность и приветливость.

Нежные, миловидные черты лица, усиливали в Дажбе признаки не столько мужского, сколько женского начала. Само лицо Бога имело мягкую форму, будучи скорее длинным, чем широким, напоминающим по форме яйцо, где, однако участок подбородка был уже лба. Без единой морщинки, али ее подобия большой лоб слегка светился, высокие дугообразные брови и чуть-чуть выступающие вперед миндалевидные ярко-голубые очи, всем своим образом глаголящие, что представитель оных знает чего хочет и лидер по своему естеству. Красивым был также нос младшего Раса с изящно очерченными ноздрями, конец какового словно прямым углом нависал над широкими плотными вишнево-красными губами.

Дажба был одет в ярко-красную рубаху, тесно прилегающую к телу и доходящую до лодыжек, с клиновидным вырезом впереди, без ворота и рукавов. Сверху на оную был накинут кипельно-белый плиссированный плащ. Он будто проходил подмышками рук одним своим краем и схватывался на груди крупным, с кулак, самоцветным рубином, переливающимся красным с фиолетовым отливом светом. Стопы Бога были обуты в сандалии с загнутыми кверху носками, к подошвам которых крепились белые ремешки. Один, из каковых, начинался подле большого пальца и единился со вторым, охватывающим по кругу на три раза голень. На Дажбе находилось много различных украшений. Стан его стягивал пластинчатый пояс, собранный из круглых искусно вырезанных блях, сверху на оных возлежали лучисто-красные, небольшие алмазы. Воротник-ожерелье из того же белого золота и красных рубинов да светло-коричневых, дюже крупных алмазов, огибал шею. Множество тончайших, златых, серебряных браслетов выше локтя на запястьях и лодыжках убирали руки и ноги Раса. На голове же и вовсе восседал необычный высокий венец, вобравший в себя зараз белый и кумачный цвета. Это был усеченный конус с плоским днищем, коим он помещался на голове, и приподнятым не менее плоским навершием. По краю оттороченный златой полосой да увенчанный, из того же материала, круглой маковкой. Сам венец весьма часто менял цвет, он то вдруг весь пыхал ярой краснотой, то степенно бледнея, делался почти белоснежным.

Дажба неспешно спустился с пепельно-голубого рукава лестницы, и, ступив на мощеный деревянный мосток, улыбнулся, мгновенно, склонившему пред ним голову Батанушке. Вельми по теплому приветствуя духа, мягким и точно лирическим баритоном, открывая рот и явственно издавая звуки, Бог молвил:

— Здравствуй, Батанушко!

— Наше вам Зиждитель Дажба! — дух, кажется, и совсем скрючился пред Богом, свернув куда-то в сторону свою каплевидную голову.

Она внезапно крутнулась, свершив оборот на сто восемьдесят градусов, и дух устремил свои лазоревые очи на Раса, воззрившись на него снизу вверх. Дажба слышимо засмеялся, отчего затрепетало на коже его лица золотое сияние, иноредь и вовсе полностью поглощающее бело-молочный цвет и качнул головой в направлении судна. В раззявленные недра, которого уже втягивались рукава-мостки да медленно затворялись створки. Корабль неторопко взмыл ввысь, уступая место для приземления новым судам и прибывшим на них поселенцам.

— Батанушко, — все также мягко произнес Бог. — Подыми голову, а то она вот… вот… от столь стремительного вращения отвернется. Да по скорее уберите с духами деток с посадочной полосы, ибо путь наш был сравнительно долог и притомились не только наши мальчики, но и я.

Дух понятливо испрямился и голова его, сызнова повертавшись, приняла исходное положение.

— Все готово к приезду детей Зиждитель Дажба! — издал Батанушко, будто отвечая на немой вопрос Бога.

— Я вижу, — изрек младший Рас и мало заметно кивнул.

А посем легкой, невесомой походкой, вроде не касаясь подошвами сандалий деревянных мостков дороги, направился вперед. Он вошел во двор одного из домов и остановился недалече от него, подле невысокого, колыхающего зеленой листвой молодого дуба.

Батанушко подал знак своим собратьям сам, при том, полыхнув зеленым светом собственной головы, и духи суматошливо похватав оставшихся без присмотра и догляду мальчишечек увели их с полосы, на которую уже стремился опуститься новый корабль с детьми и пребывающим в нем средним сыном Небо, Воителем.

Этот Рас, также как и Дажба, сошел с судна последним, а вслед за ним из чередом зависающих кораблей спустились и все прочие Боги, старший сын Небо, Седми, отец и сын, Дивный и Словута. Дивный с такого же цвета кожей, как у Дажбы и темно-русой бородой, достигающей груди да столь густой, что на концах она закручивалась по спирали в отдельные хвосты, был средним братом Небо и являлся также старшим Зиждителем в печище Расов. И Огнь, занимающий по статусу в печище роль брата, как и иные младшие Боги, был… считался только сыном Небо и Дивного. Сам точно соответствующий своему имени имея огненно-рыжие, длинные волосы, схваченные позадь головы в конский хвост.

У Огня в отличие от старших Богов и их сынов, оные по сути были ему братьями, на лице не имелось волосяного покрова. Молочного цвета кожа с густо выступающим золотым сиянием временами будто вспламенялась огненно-красными искорками, которые зримо струились по тончайшим кровеносным сосудам. Еще миг и сияние на ней также стремительно тухло так, что наружный покров приобретал почти белесый цвет. Лицо Огня имело четкие линии, с точно квадратным подбородком, где в целом высота лика превосходила его ширину. Тем не менее, лоб этого Раса значился более широким чем подбородок, с такими же как и у Дажба мягкими чертами. Ажурные, дугообразные брови, кажется, были нанесены ловким взмахом утонченной кисточки. Под теми рдяно-рыжими волосками располагались крупные с приподнятыми вверх уголками удивительные по цвету и форме радужной оболочки, глаза. Занимающие почти полностью все око, ромбические по виду радужки имели радужнозеленый цвет, в коем переливались, переплетаясь с зеленым, красный, оранжевый, желтый, голубой, синий и фиолетовые оттенки, полностью утаивая внутри той мешанины сам зрачок. Слегка впалые щеки придавали Огню какую-то болезненную худобу, а тонкие огненно-красные уста попеременно пламенеющие будто указывали, что он лишь давеча оправился от хвори. Поелику в сравнении с иными Зиждителями он и смотрелся таким исхудавшим… немощным, так-таки при том все же будучи самым высоким. Тонкие златые сандалии и всего-навсе золотая рубаха без ворота и рукавов распашная книзу, и это все во, что он был облачен. Никаких браслетов, ожерелья, венца и даже пояса, будто любое украшение стало чуждым Огню.

Расы, покинув свои корабли, сошлись все вместе на округлом пятачке, весьма огромном в диаметре, что подобно стартовой площадке венчал длинную полосу-улицу и молча наблюдали за тем, как приземляющиеся корабли выпускают из себя новых детей и духов. Прошло совсем незначительное время и последний из прибывших судов опустошив свои отсеки, взлетев в поднебесье, вроде по мановению руки замер в ряду таких же как и он. Еще миг бреющего полета и все корабли, не считая одного, того самого схожего с восьмиконечной звездой, мощно выпустив из сопл густовато-рдяной пар единожды взвились ввысь и вмале исчезли горящими точками в голубой дали.

— Ну, что… что ты видел, мой милый? — негромко вопросил Дивный, обращая свое поспрашание к Дажбе, и взглянул на него бирюзовыми очами.

Его выпуклые, нижние веки незначительно затрепетали, а вместе с ними заходили ходуном и длинные, густо закрученные, темно-русые ресницы и проходящие по одной линии прямые, короткие брови. Еще морг и продолговатые глаза Дивного заполнились насыщенной бирюзовостью радужки, поглотив всю белизну склеры, сие был первый признак, что Рас тревожится. Это выглядел не менее высокий, чем Дажба, Бог с такого же цвета и сиянием кожи. Лицо старшего Раса несло в себе больше признаков мужского начало, чем женского и по форме напоминало сердечко, где высокий лоб был значимо шире угловатого подбородка. Изумительными по цвету были губы Дивного, чермные с глянцевым проблеском, коротким с вогнутой спинкой и при том вздернутой верхушкой нос. Этот Зиждитель смотрелся вельми каким-то суровым, точно все время испытывал недовольство.

— Все тоже и так скоро, быстрее даже чем на Зекрой, — также тихо ответил Дажба и, чуть слышно вздохнул, сопереживая тревоге Дивного и своим словам.

— Ну, ничего, не расстраивайся, наша драгость. Не стоит, — вмешался в беседу Богов густым басом Воитель, средний сын Небо, и самый крупный из прибывших Зиждителей.

Более мощный стан и широкие плечи отличали его от прочих Богов. Конечно, неможным было говорить, что Воитель атлетического сложения, одначе его крепкотелость ощущалась, стоило токмо взглянуть на этого Раса. Светло-молочная кожа Бога также светилась золотыми переливами. Сквозь ее прозрачное полотно проступали оранжевые сосуды, кумачовые жилы, нервы и, малость, более зримые мышцы. Густые, средне-русые волосы, покоящиеся на голове Раса волнами, имели таковую же пышность, что борода и усы, скрывающие форму подбородка и губ. Тем не менее, грушевидный тип лица Воителя менее мягкий, чем у иных Расов обладал заметной мужественностью, если не сказать суровой могутностью. На лице Воителя значимо широким в сравнении с лбом были линия подбородка и челюсти. Длинный мясистый нос, с большими ноздрями, крупные чуть раскосые глаза, слегка прикрытые верхними веками с сине-голубой радужной оболочкой, да иноредь показывающиеся синевато-красные губы, с полной нижней, несомненно указывали на него, как на натуру упрямую, непреклонную.

Воитель был обряжен в красную рубаху, сверху прикрытую тончайшей синевато-красной накидкой, дюже сквозной. Накинутый на плечи плащ, покрывая их с двух сторон, стягивался на груди крупной пряжкой, в виде круглого шара схожего с планетой Земля, где живописно проступали зелеными пежинами материки и голубоватыми бликами омывающие их океаны. Стан Раса стягивал широкий пояс плетеный из множества тонких нитей, вмещающих в себя все цвета радуги от красного до синего. Нити пояса переливались этими чудными цветами и едва заметно перемещались по коло. Пояс, словно кушак с бахромой нитей на завершие, опоясывая стан на два раза, стягивались на левом боку узлом, отчего долгие его концы, свешиваясь вниз, достигали почти колен Воителя. Укороченные синие шаровары на бедрах и щиколотке Бога собранные на резинку, подобно текущей воде струились к долу. Сами сандалии Раса смотрелись сомкнутыми по всей подошве, загнутыми не только с носа, но и с иных сторон. Златыми, тонкими ремешками они крепились к ноге, огибая на семь раз голень и штанины до колена. По лбу Зиждителя пролегал толстый и широкий обод красного цвета, твореный из червонного золота, полностью скрывающий саму лобную часть и удерживающий от колыхания волосы, в центре которого переливался крупный, овальной формы, фиолетово-красный аметист.

— И чьи отпрыски в этот раз? — снова вопросил Дажбу Дивный, вроде не обращая внимания на молвь Воителя.

И тотчас поправил спадающий с плеча оранжевый плащ, накинутый сверху на белую рубаху, длиннополую, без вырезов и с одним долгим правым рукавом, завершающимся у запястья. Плащ Дивного, переброшенный одним концом через правое плечо и проходящий подмышкой, скреплялся на груди темно-синим сапфиром. Крупный, ограненный тонкими серебряными лепестками, самоцвет столь лучисто горел в солнечных лучах, что порой затмевал очи Дажбе и Воителю, стоявшим подле старшего Бога. Едва достигая бедер Дивного, шелковистый плащ струился по своему слегка округлому краю светозарной синей полосой.

— Нет… В этот раз нельзя назвать определенных виновников нравственного и физического упадка. Хотя я не могу толком понять, что произойдет… Вельми все туманно, — почти прошептал Дажба и еще горестней вздохнул.

— Ну, ничего, ничего, — вклинился в разговор Огнь, также желающий успокоить младшего из Расов. И по коже его сверху вниз пробежала мельчайшая рябь искорок так, что почудилось, еще доли секунд, и вспламенится материя тонкой, золотой рубахи самую малость прикрывающая колени Бога. — Это было уже не раз так скоро… И, очевидно, не раз повторится. Может в иной системе будет мягче… не так как на Зекрой, дорогой малецык. Ведь людям присуще привносить в мир двоякость. Ту самую, каковой нет и не может быть по своей сути. Посему, какие бы ты не даровал им знания, традиции и верования… каких бы не назначал достойных наставников. Вмале их потомки все извратят и подстроют под собственные желания и нужды.

Дивный степенно повертал голову, в направлении младшего брата и воззрившись на него, мягко просиял, отчего явственно засветились волоски его темно-русых усов прикрывающих уста. В целом Расы двигались дюже медленно, неспешно поднимая руку, поворачивая голову, стан, с тем одначе делая махонистые шаги, так вроде им было не куда торопиться или томительно спешить. И не мешкая, с тем движением Дивного, сапфир покоившейся на его груди выбросил вперед мощный луч света, будто жаждая теплотой своего сияния приголубить огненно-красные уста Огня, а может жаждая их сомкнуть. Слегка вздрогнул восседающий на главе старшего Бога высокий венец. Сотворенный из тонкого обода и исходящих из его граней, устремленных вертикально вверх, широких полос, украшенных рельефными изображениями разнообразных видов птиц. Те четыре золотые полосы незримо удерживали в навершие солнечный, плоский диск, изредка переливающийся ядренистым золотым светом и также не часто совершающим медленный поворот вкруг своей оси.

— Огнь прав, малецык… Если у этой будет короткий срок, попробуешь иную форму учений и принципов в соседней системе, — растягивая слова, сказал бархатистым баритоном Дивный. — В любом случае совершенства не будет, надобен лишь более долгий срок.

Резко да громко засмеялся Словута, и, уставился на Отца иссиза-голубыми очами, крупными и весьма глубокими, где верхние веки изгибались дугой, а нижние образовывали прямую линию. Верно, из-за таковой формы глаз и светло-русые, закругленные брови Бога, мгновенно вскинувшись вверх, на высоком и точно вдавленном лбу начертали неглубокую борозду. Словута укорительно покачал головой и певучим, объемным басом отметил:

— Я говорил Дажба, какие учения и принципы не попробуй все едино… придется систему уничтожать.

— Посему я и был согласен с Першим, что малецыку еще рано управлять… Юн совсем, дитя, — произнес Воитель и будто укрыл всех мощью своего густого баса.

— Однако на этот раз лучицу по Земле выпустим не мы, а Перший, — бедственным тоном молвил Дажба. — Почему Перший? Люди здесь, как и на Зекрой, вельми быстро изничтожат в себе лучедатность. Поделив мир на добро и зло, они противопоставят свет, тьме. Ограничат, заключат все свои знания жесткими рамками, кои не дают возможности дальнейшему саморазвитию их сути.

— И все же, раз мы разрешили тебе Дажба управление, попробуешь иное учение и принципы в соседних системах, — по-видимому, желая окончить этот не раз возникающий меж Расами спор, строго произнес Дивный. — Только прежде чем решать подумай хорошо, ибо детей с других Галактик: Синее Око, Блискавицы, Копейщик в ближайшие системы завезут немного погодя. И также как то содеял Огнь в своей Золотой Галактике можно поселить их обоих полов, абы не свершать лишних творений.

— Дивный, — то обратился к Зиждителю дотоль молчавший старший сын Небо, Седми, смурным взором обозревающий столь прекрасную молодую Землю. — Ты словно не слышал Дажбу. — Бог на миг смолк, и в воздухе просквозила искристая россыпь огня, точно желающего поддержать потухающую искорку, впавшую на охапку соломы. И тотчас от белой кожи Седми, подсвечиваемой изнутри золотым сиянием, во все стороны брызнули ядрено красные капли света. — А меж тем Дажба не раз говорил, что в Млечном Пути хочет иметь лишь своих отпрысков. А это значит, коли ты до сих пор не понял, наша бесценность, желает поправить генетику не только зекрийцев, чеглоковцев, шалапутов, но и даже моих мануловцев и иметь нечто иное в собственной Галактике… И то, что Земля погибнет от северги, совсем не значит, что днесь надо менять все замыслы малецыка, да еще так грубо.

Седми, старший из сыновей Расов, был верно и самым худощавым, словно почасту не доедающий иль отдающий лучший кусок своим младшим, как сказали бы люди. Впрочем, он был не менее чем иные Расы высоким. Пшеничные, прямые волосы, как и борода, и усы Бога значимо короткие, прикрывали кораллово-красные с полной верхней и тонкой нижней, губы. Вздернутым с выпяченными ноздрями, говорившими о порывистости и своеволии своего обладателя, был нос Седми и напоминающими по форме треугольник, со слегка приспущенными веками, глаза. Радужка оных меняла свой цвет с темно-мышастого почти до голубо-серого, с синими брызгами по окоему, и также походила формой на треугольник. По лбу старшего из сынов Расов пролегала тонкая, как бечевка, красного цвета цепь, а мочка левого уха была усеяна капельками бледно-синих сапфиров. Обряженный также просто, как и Огнь, всего-навсе в долгополую, распашную без рукавов рубаху, только серебристого цвета, Седми явственно смотрелся недовольным, али точнее молвить чем-то возмущенным так, что дрожал от гнева его высокий, звонкий тенор.

Венец Дажбы нежданно тягостно сотрясся на голове, и миг погодя сменил цвет с белоснежного на пурпурно-красный, и Бог едва ощутимо проронил:

— Пущенной Першим… А почему Отец уничтожит Землю?.. Может, потому как разложение достигнет ужасающих размахов.

— Возможно, мой дорогой, — стараясь сдержаться и не огорчить Дажбу своим негодованием, откликнулся Седми. А по его красивому лицу с прямыми границами и вроде квадратной линией челюстей, подобно судороге пробежала малая рябь, исказив всю присущую ему приятность. — Не стоит ноне о том думать, время покажет.

— Не зачем о том теперь горевать, — забасил Воитель, поддерживая старшего брата, и качнул головой так, что по его густым средне-русым волосам проскочила легохонькая волна тронувшая, кажется, каждую кудельку. — Это случится весьма не скоро, а покуда мы будем стремиться вложить в этих мальчиков все самое лучшее, как ты того и желал. И таким образом отсрочим гибель твоего творения, наш милый, — и Рас свершил махонистый круг правой рукой, неосязаемо описав его как по небу, так и по оземе.

— Странно, — словно не слыша Воителя и думая о чем то своем обмолвился Дажба, неотрывно смотрящий на Выхованка, оный заняв один из центральных дворов поселения главной улицы, что вела как раз к стартовой площадке, уже спустил на землю Владелину. — Порой всматриваешься в них… и видишь лишь малых детушек, так никогда и не повзрослевших, не набравшихся необходимых сил для собственного духовного преобразования. А иногда стоит бросить лишь один взгляд и почувствовать невероятную душевную мощь уже днесь и в столь слабом… хрупком тельце.

Покуда Дажба озвучивал свои мысли вслух, восьмигранный корабль на каковом он прилетел, завис над стартовой, круглой площадкой, где-то в десятке метров от нее. Медлительно испуская клубы смаглого пара корабль, оный величали капище, принялся опускаться вниз, стремясь к каменному полотну пятачка. И тотчас Боги, неспешным шагом, направились прочь с площадки, высвобождая место для посадки капища. Огнь ступающий подле Дажбы, проследил за взглядом младшего из их печищи, и, уставившись на маленького Владелина улыбнулся, едва приподняв кончики своих тонких огненно-красных губ. Оно как Владелин очутившись на земле, немедля принялся разнимать толкающихся меж собой Миронега и Златовласа, и тем наводить присущий его разумению порядок.

— Ты говоришь о мальчике, к каковому так благоволишь? Что-то видел? — вопросил серебристо-нежным тенором Огнь, ощущая и сам невыразимую нежность к этому ребенку, возникшую как-то мгновенно, стоило лишь давеча увидеть его в космическом хуруле.

— Да, о нем… Я говорю о Владелине, — все тем же вроде потухшим голосом ответил Дажба и сдержал свой шаг, желая продолжить беседу с тем, кто его понимал и без слов, и был особенно ему близок. — В нем, что-то есть… Я это все время вижу, но не могу понять… Чувствую к нему такую теплоту, нежность. Эта чувственность возникла во мне сразу, как только я вошел в гнездилище хурула и увидел его там… Мне кажется мальчик так ярко засиял, что все пространство округ меня пропало и остался только я и это дитя. И немедля возникла к нему привязанность, от оной я уже не смог отвернуться. Я хотел было поговорить о том с Першим… Но он последнее время почти не выходит на связь, а Ляды мне сообщили, что в Северном Венце, где ноне находится его пагода проблемы с соединением.

— Наверно у Першего, что-то случилось, абы и со мной он прекратил как таковое общение… Что на него в общем не похоже. Но я сообщу о твоем желании встретиться с ним Вежды. Тем паче брат находится в соседней, Млечному Пути, Галактике Багряной Зимцерле. Скажу, что ты расстроен, и уверен, Отец непременно, в ближайшее время с тобой свяжется, — легкими серебристыми переливами тенора отметил Огнь. Меж тем не сводя глаз с маленького Владелина который наконец-то разнял дерущихся мальцов и сжав свой маханький кулачок ткнул его в нос Миронегу, не ударяя, а данным действом стараясь урезонить неправого. — А, что же ты видишь по мальчику? — поспрашал он немного погодя вельми заинтересованно.

— Он очень необычный ребенок. Его суть обладает удивительной мощью, и так лучисто сияет уже сейчас… Наверно он будет безраздельно благостен и справедлив. — Принялся пояснять Дажба, словно ощупывая взглядом ярко-голубых глаз Владелина, тело оного слегка зримо вздрогнуло. — Так и своеволие. Он никогда не будет подчиняться общепринятым суждения и мнению. Всегда будет ратником, борцом за все светлое, что есть в этом мире, за саму жизнь в нем. Однако…

Рас на малеша смолк и прорезал взором расстояние меж собой и маленьким мальчиком, который уже отвлекся от угомонившегося Миронега. Владелин опустился на корточки подле только, что, будто по волшебству, возникшего низкого растения сильно опушенного лопатчатыми, зелеными листами и присыпанного сверху колокольчатыми, голубыми цветками с розовым глазком внутри да принялся заворожено касаться то его глубокой чашечки, то колыхающегося венчика. Лицо мальчонки нежданно встало пред очами Бога, словно его, выхватив издалека, стремительно подтолкнули к Дажбе. Встрепенулось, пошло рябью окружающее юнца со всех сторон пространство, ярчайше проступили его крупные глаза, где верхнее веко образовывало прямую линию, слегка прикрывая радужную зеленую оболочку ока, признак клеток Небо. И перед Дажбой промелькнуло почти не осязаемое видение. Залитая солнечным светом покатая долина, поросшая высокой, такой же зеленой, как и глаза Владелина, травой покачивающейся от легкого дуновения ветра. Плотный туман поднимается из ее глубин и покрывает мельчайшими каплями росы. Еще сиг и лошадиное копыто ступает в ту траву, сбивает вниз прозрачные росинки, мнет зеленые побеги. Сверху на скачущем гнедом жеребце восседает Владелин. И то уже не младенец, а юноша, обряженный в красную рубаху да бурые шаровары, в руках которого оружие грядущего самострел. Оголенная голова Владелина блестит усыпанная капельками пота, а на макушке топорщится лежащий волнами светло-русый с золотым отливом чуб… Вроде бы то и лицо Владелина, а вроде бы и нет… Одначе, миловидные черты того каплеобразного лица дюже приятны, в них нет присущей мужчинам мужественности, лишь покатая нежность. Конь юноши, свершая махонистые шаги, идет вдоль выстроившегося войска, вооруженного также оружием грядущего: самострелами, стреляющими свинцовыми пулями и камнями, мечами, бердышами, кистинями, айбалтами. Сами ратники обряжены в тонкие кольчуги, на головах у одних из них полусферические с возвышением на макушке али куполообразные шлемы. У других шкуры волков и медведей, надвинутые таким образом, что головы зверей с оскаленной верхней челюстью и горящими каменными очами смотрят вслед Владелина.

И сызнова заколыхалось пространство околот лица ребенка и откинуло его от Бога так, что он, не удержавшись на присядках, повалился на оземь. А Дажба, будто глотнувши воздуха, не просто ртом аль носом, а похоже всей своей плотью еще тише досказал:

— Видел… Я видел его грядущее, не в этой плоти… а в иной… Достаточно далекое, и с тем однако сберегшее и его строптивость, и ум, и любознательность. Точно он в противовес всему сумеет схоронить в себе собственную суть. Словно у него особое естество, не такое как у иных детей, людей… Человек с удивительным естеством, всегда ступающий вперед, по ему одному ведомому пути.

— Так быть может не стоит его ставить у начала раз он такой строптивец? — вмешался в разговор Расов приотставший от иных Богов Словута, только сейчас поравнявшийся с Дажбой и Огнем.

Это был высокий, менее крупный телосложением чем Воитель, Рас, если таковое сравнение можно вообще применить в отношении довольно сухощавых Богов. Его лицо словно правильный круг, где высота и ширина были практически однотипны, явственно живописало присущую мужам непреклонность и несгибаемость. Небольшой вздернутый нос, толстые, плавной формы сизовато-красные губы, которые во время улыбки (что было значительно редко) растягивались в виде дуги, опущенной вниз. Белокурые почти белесые, ближе к ковылю прямые, будто недавно остриженные, волосы и такого же цвета светлые усы были короткими, как и островатой формы борода.

Обряженный также важно, как и Дажба, в белую, долгополую, распашную рубаху да золотой плащ, Словута запястья и лодыжки свои роскошно укрыл не меньшим количеством тонких и толстых, серебряных браслетов. Оные напоминали извивающихся ящериц с удлиненными телами и четырехпалыми, короткими лапками да вздернутыми кверху долгими хвостиками, кончики которых блистали голубо-изумрудными хризобериллами. Обутый в золотые сандалии, Бог разнился с иными Расами своим и вовсе занимательным венцом. К ободу, что огибал широкой золотой полосой голову по коло, и украшенный мелкой пестроватой яшмой, крепились три более узкие планки. Одна из них пролегала позадь головы, а две другие подле ушей слегка с заостренными мочками и кончиками. Эти планки удерживали на себе бреющую в полете серебряно-золотую птицу. Птица по облику напоминала сокола, с таковой же пологой головой, с небольшим в полпальца клювом, из пурпурно-красного хризоберилла, серповидными крыльями, округлым и длинным хвостом, да мощными лапами. Сам сокол смотрелся совершенно живым, и оперение верха его спинки было серебристо-серого цвета, а макушки и затылка золото-рыжеватым. Чудилось планки незримо поддерживали птицу за края перьев, подле крыльев и хвоста, давая возможность изогнуться в полете для того, чтобы атаковать всех кто посмеет подойти ближе позволенного к Словуте. Яркие сизые очи, словно прозрачные каменья, вспыхивали огнями, а по оперению спины изредка пробегали почти голубые капли, тотчас вроде ныряющие под черные перья около клюва. И тогда птица вздрагивала всем своим телом, ее раскрытые, готовые к нападению и твореные из золотисто-желтого драгоценного камня лапы с мощными пальцами и когтьми, торопливо сжимались, а погодя уже медленнее раскрывались.

— Стоит, — молвил вельми мягко Дажба и слегка качнул головой. — Ибо он будет всегда справедлив в отношении своих товарищей. Всегда будет стараться сделать их жизнь, и их самих правильнее и светлее. Нет, этот мальчик… муж будет лучшим правителем из всех тех, которые вступят после него во власть. Он будет идеалом, ибо жизнь близких ему людей… жизнь в целом каждого человека для него бесценна.

— И что же тогда тебя тревожит? — поспрашал Огнь, чувствуя в словах Дажбы недосказанность.

Боги между тем уже дошли до полосы, на каковую дотоль выпускали из своих недр суда прибывших поселенцев и остановились. А восьмиконечное капище, негусто пыхая, теперь голубоватыми парами света виденного лишь Расами, медленно стало приближаться к площадке, стремясь опуститься точно в середину проложенных по каменной ее поверхности более светлыми тонами кругов.

— Не знаю, — произнес Дажба, похоже, и сам беспокоясь той недосказанности или не в силах передать своим братьям то, что его волнует. — Не могу понять, что с мальчиком не так… В нем есть что-то недоступное моему взгляду.

— Может он не первая искра? — снова певучим, объемным басом вклинился в толкование Словута. — И цверги, что отбирали детей на Зекрой, ошиблись… И этот мальчик, каковой так тебе, милый малецык, дорог должен был погибнуть? Хотя он так сияет, это видно сразу, стоит лишь на него воззриться.

Беседующие Дажба, Огнь и Словута стояли чуть в стороне от иных трех Расов и вели едва слышимый разговор, будучи младшими в печище, оттого и связанные меж собой молодостью или, как скажут в будущем земляне, утром жизни.

— Нет, цверги не ошиблись… Это первая искра, такая мощная, порой ослепляющая меня своим светом, — ответил Дажба и развернулся так, чтобы более не смотреть на уже поднявшегося после падения с земли и присевшего на корточки мальца, все поколь любующегося расцветшим растением. — Однако в нем все так удачно спаяно, будто кто-то особо старался придать ему ладности, и той нестерпимой лучистости.

— Отпрыск Небо, — то ли утверждая, то ли вопрошая изрек Словута, так будто на это мог ответить ему лишь Дажба.

— Да, по общим чертам присущим его облику, — впрочем проронил не Дажба, а Огнь и голос его заиграл серебристыми песенными переливами. Он незначительно повел рукой в сторону мальчика, и кожа на ней приобрела молочно-белый цвет. — И, судя по всему, он именно потомок Небо… не Дивного. Ну, а искра…

— Искра его должна быть клеткой Отцов… Только клетки Отцов забирались с Зекрой, Першие отпрыски остались там, — негромко сказал Словута и почему-то мало ощутимо содрогнулся, словно испытал жуткое и с трудом выносимое физическое да единожды духовное страдание.

Бог медленно повернулся и воззрился на уже притулившийся к площадке корабль, из раскрывшихся створок коего выкатилась лестница. И это уже был не луч света, а каменная, как и полагается с вельми широкими ступенями лестница. Словно раскатывающееся полотно, неторопливо, то серое покрытие зависло в воздухе, а посем все также медленно начало раскладываться вниз, выбрасывая из себя одну за другой ступени. По первому вниз, потом вперед… вниз… вперед. И вот вже твердая его грань воткнулась в каменное полотно уложенной площадки образующей единую и ровную гладь.

— Да, ты прав, — произнес Дажба, обращаясь к Словуте. — Тут клетки наших Отцов. Цверги, как мной и намечалось, забрали только своих, о том ими мне было не раз доложено, еще на Зекрой.

Густоватый, серебристо-голубой дым выпорхнул из проема судна. Он заполнил и сам тот прямоугольный с округлым верхом промежуток и степенно спустился вниз.

Еще морг тишины и Боги, стоявшие на мостках центральной улицы нового людского поселения, повернулись к лестнице, на лицах их застыло выражение легкого напряжения. Схожего с тем, каковым смотрят на тех кого давно ждали, и чей приход по неведомой причине задержался дольше положенного… И в тот же миг из дымного марева на белую ступень шагнул Он — один из старших сынов Родителя и первый в печище Расов, Зиждитель Небо.

Бог подобно своим сынам и братьям, был высок, сухопар. Хотя про Небо можно было сказать, что он дотоль был истощен многодневной голодовкой, посему уже лишился и жира, и мышц, и точно самой плоти. Тем не менее кожа Бога имела положенный ей молочно-белый цвет, озаряемый изнутри золотым сиянием, сохраняя нитевидность оранжевых кровеносных сосудов и ажурно-паутинное переплетение кумачовых жилок. Схожее с каплей лицо, имеющее самое широкое место в районе скул и сужающееся на высоком лбу и округлом подбородке, смотрелось вельми осунувшимся, со впалыми щеками, и выпирающими скулами. Однако при всей видимой не здоровости и сухости тела небесно-голубые очи Небо, глубокие и наполненные светом, как и бледно-алые губы изогнутые в чуть зримой улыбке, поражали особой теплотой жизни. Обрамленное до плеч вьющимися, можно даже молвить плотными кучеряшками волос, лико Небо оттенялось золотыми его переливами. А такого же золотого цвета усы и борода покоящаяся завитками на груди, еще больше озаряли облик старшего Раса.

Небо, одетый в золотую распашную рубаху, достающую до колена с укороченными до локтя рукавами, небесно-голубые шаровары просторные подле щиколотки и собранные на резинку на стане, был обут в схожие с Воителем сандалии, с загнутыми по стопе краями и ремнями, огибающими поверх голени штанины. Высокий венец находилась на голове старшего Раса. Узкий обод по коло украшали восемь восьмилучевых звезд. Из углов этих звезд вверх устремлялись закрученные по спирали тонкие дуги, созданные из золота и украшенные изображениями рыб всевозможных видов. Дуги сходились в навершие, испуская из себя яркий голубой свет, в каковом словно в Солнечной системе в центре светилась светозарная, красная звезда. Она рассылала окрест себя желтоватое марево перемешивающееся с голубой пеленой, придавая местами и вовсе зеленые полутона в коем двигаясь по определенным орбитам, вращались восемь планет, третья из оных перемещала по своей глади зеленые и синие тени.

Небо неспешно спустился с лестницы, и, остановившись на ровной каменной площадке, замер. Он все также неторопко приподнял голову и посмотрел на растекшееся над ним высокое, голубое небо, подобно колыхающемуся студню, скрывающему за той зримой чертой необъятные просторы Галактики Млечный Путь и чуть ощутимо дохнул, стараясь вобрать в недра собственного естества сладко-горьковатый аромат юной Земли.

Прошли лишь доли секунд, и Зиждитель также медлительно перевел взор с лазурного небосвода и оглядел свою семью: братьев, сынов… своих сродников, подолгу задерживая взгляд на каждом из них, несомненно, впитывая в себя пережитое и оговоренное ими. Ярко-красная звезда, кружившая в середине его венца неожиданно вспыхнула насыщенней и гуще так, что почудилось еще сиг, и она возгорится, а вместе с ней увеличили свое движение и вращающиеся подле планеты с едва проглядывающими обок них спутниками, астероидными поясами, пылью и мерцающими метеоритами. И в тот же миг под ногами Богов, духов и детей сотряслась земля, закачались деревья, растущие околот нового поселения, встрепенулись на них листья и растущие травы, гикнули гулкими голосами птицы и звери… А засим и вовсе загудело, что-то то ли в высоком небосводе, то ли в глубинах земли и великий творец Солнечной системы своим бас-баритоном звучащим как бас, однако уступающим ему в глубине и мощи изрек:

— Что ж дети мои, продолжим наши деяния и труды да прибудет со всеми нами Родитель!