Рядом-2022. Стихи и рассказы о животных

Екатерина Хозяинова

Заботьтесь о кошках и собаках – любите, стерилизуйте, помогайте приютам. Не поддерживайте зоопарки, цирки с животными, дельфинарии и зоопарки. И помните: биоразнообразие бесценно!

Собаки. Рассказы

Дом с резными воротами

Елена Борисова

Вот они, до боли родные резные ворота…

Наконец-то я нашел свой дом! Осталось пройти всего несколько метров, но лапы совсем не слушаются: замерзли. Сегодня зима совсем озверела, а ветер подыгрывает ей. Спелись и сживают со свету таких бродяг, как я…

Хотя… Я не всегда был бродягой: когда-то и у меня был свой дом. До него сейчас осталось всего-ничего…

***

Опять суп! Надоело! Сколько можно? Каждый день одно и то же… Ошейник жмет. Сколько раз выныривал из него, освобождался от цепи. Носился по двору, радуясь, что больше ничто не сковывает движения. Но хозяин опять ловит и сажает на цепь… И будка так надоела, что слов нет!

Правда, хозяин у меня все же хороший: то одеяло принесет, то куртку свою старую бросит вместо подстилки. Вот только не понять ему, что мне скучно на цепи и хочется чем-то себя занять. Потому вытаскиваю из будки и рву в клочья все, что мне досталось с барского плеча. Ничего: еще принесут!

А сколько раз хозяин выгонял меня из будки и сам залезал внутрь! Сначала я думал, что он собирается там жить. Однако тот кряхтел, ерзал и ругался, оббивая мою конуру изнутри чем-то мохнатым. Потом вылезал и уходил. И зачем мне этот подарок, который хранит чужой запах? В общем, я каждый раз отдирал эту пеструю штуку и выбрасывал из моего домика.

А жизнь моя потихоньку проходила. Сколько помню себя, всегда мечтал вырваться на волю!

Воля… Она мне снится с самого детства. Никакой цепи: можно бегать и прыгать, сколько захочется, представляя себя порхающей бабочкой, прыгающим кузнечиком или оторвавшимся от ветки листочком. Вот их никто не сажает на цепь: они свободны, как ветер, как облака в небе. Мне бы так! Неужели суждено всю жизнь прожить на цепи и никогда не узнать, какая же она, свобода?..

***

Лапы оледенели, совсем чужие… Уши, наверное, скоро отвалятся. Звенят на ветру. Еще чуть-чуть. Ну, последние шаги…

Неужели дошел?.. Калитка заперта. Толкать бесполезно. С той стороны — щеколда. Попробую позвать хозяина. Что-то совсем тихо лаю… Сил нет: давно не ел. Очень давно…

Эх! А в такой лютый мороз мне обычно давали горячий суп с куриными лапками три раза в день. А на ночь на веранду запускали. Там вообще тепло, хорошо… И ошейник снимали… Эх, сейчас бы согласился даже на суп два раза в день. Да что там — два, и на один бы раз согласился… И не на суп, а на кусок хлеба…

Никто не выходит. Не слышат? Попробую поднапрячься…

Странно… С той стороны ответили на моем, собачьем, языке. Ничего не понимаю. Откуда там другая собака? Она что, живет теперь в моей будке, которую хозяин оббивал для меня… И из моей миски ест?..

Ну, это уже не в какие ворота не лезет! Сейчас я ей задам! Только с силами соберусь…

***

Да! Чтобы сбежать, нужны не только силы, но и сноровка и изобретательность. Сил у меня полно! Кормят-то хорошо, а энергию расходовать некуда. Ну, на почтальона пару раз гавкнуть, на дядьку с большой сумкой, что приносит хозяевам пенсию. Это сущие пустяки. Несколько раз ругнуться — это не занятие. А потом опять тоска, уныние, ничегонеделание…

Новый ошейник расстегнулся легче прежнего… Нет! Больше я по двору не буду носиться. Знаю, поймают и опять на цепь посадят. Я не дурак. Надо сразу на волю выбираться: на будку, с нее — на сарай, а с сарая через забор — и на улицу. И вот она — СВОБОДА!!!

Неужели получилось? Просто не верится! И почему я давно не догадался, что можно так просто сбежать? Молодой был, глупый, бежал в огород. А надо было в противоположную сторону.

Сколько здесь всего интересного! Вот это жизнь! Можно за кошками погоняться. Вот я им покажу! Как они мне все надоели! Пока сидел на цепи, они знали, что я не смогу их догнать, и потому издевались надо мной, как хотели. Надоедали… А теперь! Вот теперь они узнают, что такое Полкан! Я их научу себя уважать!

***

У того, кто за забором, получается громче… Я не могу его перелаять. Понятно, его кормят, как меня когда-то, трижды в день. Сил много. А я… В последнее время только снегом питался. Людей-то на улице в такой мороз нет: не у кого еды попросить. И на помойках все замерзшее — попробуй отдери…

Свобода моя оказалась с подвохом. Не знал я, что летом у воли одно лицо, красивое, милое, улыбчивое, а зимой — и не лицо вовсе, а морда со звериным оскалом…

Летом детвора по улицам бегает, есть с кем поиграть, чем-нибудь да и угостят. Помойки полны еды. А вот зимой — другое дело: улицы безлюдные, обескровленные, словно вены умершего существа. Ни детей, ни кошек, прохожие — редкость, да и те спешат.

Наступает момент: не можешь вспомнить, когда последний раз ел. Потом внутри все как будто срастается, брюхо уменьшается. Радуешься даже найденным крохам. Постепенно все вокруг становится несъедобным и одинаковым на вкус. Это вкус снега…

Все чаще и чаще вспоминается миска с супом. Потом она начинает сниться и однажды становится мечтой всей жизни. Кажется, что все бы отдал сейчас за тарелку горяченького… И если не жизнь, то свою свободу точно…

А холод! Он пробирается внутрь тебя: селится без разрешения, становится полноправным хозяином, диктуя свои условия. И ты больше не принадлежишь себе: подчиняешься ему, выполняешь его капризы. Ты — больше не ты…

***

Калитка заскрипела. Ура! Это хозяин вышел на мой лай.

Но нет! Это какой-то чужой человек. От него и пахнет совсем не так, и выглядит он по-другому… А где же мой хозяин?

Что он говорит? Спрашивает, кто я такой и что мне здесь надо? Прогоняет меня? Говорит, чтобы я шел домой. Но я же уже пришел! Вот мой дом! Он что, не знает, что этот дом — мой? Куда делся мой хозяин? Продал дом и уехал? И теперь он здесь не живет? И теперь этот дом сторожит другой пес? Пес этого человека?

А как же я? Как ему объяснить, кто я? Он не понимает, что его собака заняла МОЮ будку и ест из МОЕЙ миски?

Я устал, выбился из сил. Мой лай похож на тихий скрип. Неужели я научился скулить? Я — гордый свободный пес.

Что это? Он вынес мне кусок хлеба и захлопнул перед моим носом калитку?

Вот и все. Выходит, нет мне пути назад, в свою конуру, теплую и родную.

Если бы я знал, что все так будет! Если бы я знал…

***

И Полкан, подобрав теплый кусок хлеба, пахнущий родным домом и этим чужим человеком, поплелся, куда глаза глядят…

Свобода… Он уже давно не был рад ей… Наверное, потому, что она лилась через край, заполняла собой все вокруг, как мертвый снег, и от нее нигде не было спасения…

Родной дом — дом с резными воротами остался позади. Полкан не оборачивался… Зачем? Его там больше никто не ждал. Там осталось его прошлое. Прошлое, от которого он сам когда-то сбежал, а теперь не смог в него вернуться. Зато он обрел свободу, о которой всегда так мечтал…

Боцман

Виктория Васильева

(основано на реальных событиях)

Посвящается моему безвременно ушедшему из жизни Папе, Александру.

В глухом таёжном поселке Воломе стояла на редкость суровая карельская зима. Холодный, пронизывающе иглистый, ветер, кажется, ежесекундно испытывал на прочность тех, кто решил выйти в этот вечер из своего натопленного дома. Алексей шел по еле виднеющейся и предательски виляющей тропинке, изрядно скрытой вновь выпавшим в этот день пушистым снегом, скрывавшим под собой опасный лед. Изморозь по — матерински щедро укутала ветви деревьев и, еле виднеющиеся в лунном свете, нити проводов. Его так же, как и всех, терзал и испытывал на прочность, пронизывающий северный ветер. В голове была лишь одна мысль: квартира, у него и его семьи есть свой дом! И в этот морозный вечер лишь это согревало его душу. Он тщетно кутался в свою куртку, купленную прошлым сезоном на далекой Украине, в одном из карманов которой были ключи от квартиры, полученные им в поселковой администрации и надежно спрятанные сейчас в кармане. И в этот момент не было для него на всем белом света ни места лучше этого, ни дома прекрасней.

Вдруг из-за темной тени старого, полуразвалившегося сарая вышли две тени, от неожиданности Алексей вздрогнул и невольно попятился назад, но разглядев в темноте лица мужчин — расслабился и пошёл к ним навстречу. Подойдя к нему вплотную, один из мужчин вынул из-за пазухи рыжий, весь дрожащий и жалобно попискивающий комочек.

— Бери, хорошая собака будет, — сказал он, — родословная!

Щенок тщетно пытался укрыться в руках мужчины от холодных порывов ветра, которые в очередной раз совершали попытку то ли вздернуть, то ли вовсе оторвать его умилительно свисающие уши.

— Сколько хотите за него? — спросил Алексей.

— А сколько дашь?

Дрожащими от холода пальцами Алексей достал из кармана свой кошелек, в нем оставались последние его деньги, а зарплата была еще нескоро.

— Давай что есть! — отрезал один из «продавцов». Алексей, ни минуты не сомневаясь, вывернул в распахнутые руки, одного из торговцев, содержимое своего кошелька, затем бережно спрятал свое приобретение за пазуху, которое совсем ошалев от страха и холода, совершенно смирилось со своей участью и не искало спасения. Больше ни разу и нигде в своей жизни Алексей не встречал этих мужчин.

Придя домой, Алексей «по-братски» поделил с новым другом, которого назвал Боцманом, свой хлеб и молоко и спокойно лег спать. Он знал, что вскоре к нему должны приехать жена и четырехлетняя дочь и предвкушал радость, а главное, восторг дочери от такого для нее «сюрприза» в виде Боцмана.

Вскоре семья воссоединилась, а Боцман, Боня, как его стали называть дома, стал ее не только членом, но и любимцем.

Боня рос на редкость умным и физическим крепким псом так, что соседским собакам от него изрядно доставалось, в собачьих «базарах» он участия не принимал и держался как-то особняком. Семью Алексея он признал своей семьей. Нике, дочери Алексея, Боцман позволял делать с ним все, что только ей не приходило в голову, ползать по нему, трепать и завязывать у него на голове, его роскошно свивающие уши, «на бантик». Единственное, что он мог сделать, когда все это ему надоедало, так важно класть свою лапу на Нику, после чего она понимала, что обездвижена и ей непременно нужна помощь кого-то, чтобы освободиться. Вся эта счастливая процедура «освобождения» сопровождалась звонким и оглушительным смехом.

Алексей работал в глухом, таежном лесу и, по роду деятельности, часто вынужден был оставлять свою семью в поселке одну, уезжая в тайгу. Однажды его жена Лада тяжело заболела, остается совершеннейшей загадкой: как Боцман понял, что семье тяжело?! Ко всеобщему семейному удивлению вечером, совершенно неизвестно откуда, он приволок тушку баранины. Долго Лада, тяжело встав со своей постели, смотрела на это «чудо», решая: что же с этим делать. Но для них обеих он стал настоящим спасителем.

Так вскоре семья переехала к Алексею в тайгу, где он построил для них домик и обустроил там все необходимое для семейного проживания. Боцман стал их надежным другом и защитой: на охоте он был «глаза и уши» Алексея, дома — неусыпный страж и веселый друг. Он был самим олицетворением любви, верности и преданности. Алексей, в разговорах, радостно делился со всеми своим счастьем иметь такого надежного друга, так слава о Боцмане разнеслась далеко за пределы поселка. Алексею стали предлагать большие деньги за продажу собаки, но он и слышать не хотел ничего об этом…

И вот Боцмана однажды не стало, он просто не вернулся вечером домой. Вся семья тщетно бегала по всему поселку, разыскивая его. Алексеем было обещано вознаграждение, за любую информацию о пропавшей собаке. Дом наполнился тяжелой атмосферой разлуки и неизвестности. Ника, каждый день после школы, вновь и вновь ходила по поселку искала и звала Друга, а по ночам ее сердце разрывалось от тоски, она чувствовала, что он страдает, и что его страдания были нечеловечески велики, но где он? Как его найти? Как и чем можно помочь? Вновь и вновь в слезах она просыпалась по утрам. Так прошло около полугода и в поселок стали доноситься слухи о том, что Боцман жив и что его держат привязанным, бьют, смиряя его неукротимый нрав, и что он отказывается есть у своих тюремщиков, однако ни адреса, ни места где его держат выяснить не удавалось.

Наступило долгожданное лето, семья смирилась с потерей Друга, но не готова была взять домой щенка, в сердцах всех жил Боцман и надежда на то, что они его еще увидят. Однажды вечером, со стороны ельника, в сторону домика, Ника увидела медленно приближающуюся тень, присмотревшись, она признала в этой тени своего Боцмана. Но это был другой Боцман, он был жутко худым, плелся на полусогнутых лапах, а на его морде был оскал и слышался свирепый рык, при этом, хвост он сжал между лапами и практически свисающим до земли, животом.

— Боцман, Боцман, Боничка! — радостно закричала Ника и бросилась к нему навстречу, однако Боцман предостережено рыкнул на нее, по спине у Ники побежали холодные мурашки. Отец, схватив ее сзади, удержал на месте. Боцман медленно подошел к своей семье, на шее у него был затянут канат, который еще около двух метров тянулся вслед за ним. Это был тот самый канат, который столько времени удерживал его в тюрьме, канат, который безжалостно разрезал ножницами его собачью жизнь на «до» и «после», видно было, что канат был перегрызенным. Вот так, с удавкой на шее, Боцман проделал свой путь и неизвестно откуда и с чем он шел, но это путь был более пятидесяти километров, поскольку от поселка до домика в тайге было именно такое расстояние!

— Боцман, мы так давно искали тебя, как ты нас нашел?! — скороговоркой спрашивала Ника. На неуверенных, дрожащих лапах, перестав рычать, Боцман подошел к Алексею и дал ему снять с себя удавку, под ней оказался ошейник, который сам Алексей когда-то выбирал своему другу и он снял и его, поскольку под ним были множественные раны. Все его тело было покрыто наскоро зажившими ранами, от безжалостно нанесенных ударов. Боцман вошел в домик и Лада поставила перед ним его миску с горячим супом. Отвыкнув брать от людей еду, Боцман все же нехотя немного поел, а Ника продолжала рассказывать ему, как они его искали, как ждали, как она плакала, и ей казалось, что вот сейчас, с его приходом, все наладится, и они снова будут вместе. Боцман лег под стулом, устало положив свою голову на лапы и слушал что она говорила, Нике хотелось броситься к нему, обнять и гладить, гладить его, но что-то удерживало ее, а предательский холод, поселившийся на спине, так и не хотел от туда уходить, за этот холод ей было мучительно стыдно. Так они легли спать.

Утром, проснувшаяся Ника, не нашла своего Друга на его месте. В ужасе она выскочила из домика, стала бегать по лесу и звать Боцмана, но нигде его не было.

— Как он мог уйти и не попрощаться? — со слезами она спрашивала у отца.

— Он простился с нами, — ответил папа. На душе у Ники поселилась зима. Она напряженно и призывно смотрела в глубь тайги — где-то там был Он. Подумав о Боцмане, она ощутила в своем сердце, что на том месте, где уже долгое время жили боль и страдание, сейчас поселился холод и ветер, это было послание от Боцмана: он хотел сказать ей, что он-свободен… Ника больше не плакала о нем, она выходила в тайгу и, как бы прикасавшись к нему сердцем, ощущала этот мощный и холодный ветер. Ее Боцман был свободен.

Позже она случайно услышала, как отец говорил ее маме, что метров в ста от домика он видел свежие следы собак, одичавших собак, самых

страшных зверей в тайге! Тайга живет по своим неписанным законам, и лишь одичавшие собаки, которые раньше были домашними Тузиками и Шариками, не признавали их. Те, чью любовь и верность предал человек, слепо мстили за их попрание, за предательство, слепая месть двигала ими и мстили они всем и вся. Месть стала смыслом их жизни! Так Алексей понял, что Боцман приходил не один… С чем шел он к ним, что нес в своей измученной, истерзанной и израненной людьми душе и как он встретил на своем пути собак, почему они все это время терпеливо ждали его недалеко от домика, пока он к ним не вернулся, — уже никто и никогда не узнает.

Шло время и до семьи стали долетать весточки из жизни их Боцмана: люди говорили, что он возглавил стаю диких собак и что они стали грозой поселковых кур, гусей и уток. Позже говорили, что к его стаи стали примыкать волки-одиночки и что они также промышляли, разоряя домашние угодья.

Однажды стало известно, что в соседнем поселке у домашней собаки родились трое очаровательных рыжих щенят, с забавно свисающими ушами, которые очень были похожи на Боцмана, и жители несколько раз стали наблюдать его и его стаю около этого поселка. Так Алексей окончательно удостоверился в своей догадке о «родословной» своего Боцмана — он был волк полукровка. Он шел и шел к своим щенкам. Шел по зову своей крови, как шел его отец, дед, прадед к своим детям. Но как, почему и в чем причина того, что он решил создать семью не с дикой собакой, а с домашней?! Может причина в том, что те, чью любовь единожды попрали уже не способны любить, а может он хотел, чтобы у его детей, как и у него когда-то, была своя, счастливая семья?! Но тайна сия велика есть.

Несколько раз жители поселка организовывали на Боцмана и на его стаю засаду, а потом он больше не приходил, наверное, потому что понял, что уже идти не к кому.

Набеги его стаи стали более хладнокровными и отчаянными. Ника в сердце больше не чувствовала своего Друга, наверное, он вычеркнул всех людей из своего сердца, включая и ее. И вот пришла страшная новость: в лесу его стаей был зверски растерзан мужчина. Алексей понял, что это был один из его похитителей и возможных тюремщиков, чья дорога пересеклась с дорогой Того, кого он убил еще очень-очень давно, безжалостно отрезав путь к его прежней жизни своей удавкой.

— Боцман переступил черту, — сказал Алексей.

Жителями окрестных поселков была организована облава на стаю, собак выследили и расстреляли. Так Боцмана не стало. Ника вновь и вновь вглядывалась в свое любящее сердце: жив ли он, страдал ли, но ничего ей не отвечало, его сердце ей не отвечало.

А потом пришла весна, в своем ежегодном великолепии и многообразии и в ней, как обычно, было все, но не было и никогда не будет Его. Он как будто растворился в ней, став ветерком, шелестом листвы и запахом вновь рождающейся листвы, он стал самой Любовью.

Приручение

Вероника Воронина

Любе было жизненно необходимо, чтобы ее приручили. Или самой кого-нибудь приручить. Она нуждалась в этом страстно, всей душой. Саму идею приручения Люба узнала из «Маленького принца» Сент-Экзюпери: ощутила голод Лиса, просящего о нем, как свой собственный. «Если ты приручишь меня, мы будем нужны друг другу. Для меня ты станешь единственным во всем мире. И для тебя я стану единственным во всем мире», — сказал Лис Маленькому принцу.

Однажды ей показалось: нашла! Он был прекрасен, как Маленький принц, имя его так нежно таяло на языке — Алеша! Это было как солнечный удар — ясный июньский день, поцелуй в подъезде на лестнице. Лучи проникали сквозь пыльные окна и золотили Алешины волосы цвета пшеницы. Сам воздух — каждая пылинка! — казался золотисто-медовым и пах счастьем… Но ничего не вышло.

Зимой в метро на эскалаторе Люба увидела человека, нежно держащего под курткой лису! Как ей хотелось, чтобы это была лиса! Но, конечно, скорее всего, на руках держали просто похожую на нее рыжую собаку. Зверька укрывали курткой от холода. Люба страшно завидовала им обоим — и собаке-лисе, и тому, кто держал ее на руках.

Люба рисовала сюжеты с золотоволосым мальчиком и лисом, одержимо собирала игрушечных лисиц. Игрушки продавались в ларьках едва ли не на каждой станции метро. Вместе с газетами, цветами, сувенирами и открытками, прямо посреди потоков людей, спешащих на работу или с работы. Никак нельзя было пройти мимо! И каждый раз вид очередного рыжего зверька вызывал у Любы ломку и тоску. Ей не хватало именно этого! Так появились пластмассовый лис-летчик в самолете (привет, Сент-Экс!), кокетливая лиска в соломенной шляпке и с корзиночкой клубники, почти натуральной величины лиса Ягга (именно так и было написано на ее этикетке — Jagga!). В каком-то продуктовом магазине попались даже пельмени с изображением рыжей красавицы на упаковке!

Как-то на детской площадке Люба увидела забытую игрушку — бархатистое сердце, говорящее почти настоящим голосом: «Я тебя люблю!». К горлу подкатил ком. Девушка так и не смогла выпустить игрушку из рук и, пряча глаза, тайком унесла ее домой. Она снова и снова слушала кукольный голосок.

* * *

Неизвестно когда именно во дворе появилась Любина тезка Любушка — ласковая черно-рыжая дворняжка, метис лайки, живущая при автостоянке. Сначала Люба, проходя мимо, заметила, как собака простодушно радуется ей и бежит на встречу. Увидев, что сторожа и жильцы подкармливают Любушку, девушка тоже стала приносить то кости, то собачий корм. А потом впервые решилась погладить длинную жесткую шерсть загривка, почесать нежные мягкие волосики за ушами.

Любушку нельзя было не любить. Она доверчиво ластилась, поскуливала и заглядывала в глаза, тыкалась носом в ноги, лизала пальцы шершавым языком. У нее был невероятный диапазон просящих и благодарных урчаний, поскуливаний и повизгиваний! Такому обаянию невозможно было противиться.

Однажды, когда Люба принесла ей кости, Любушка вместо того, чтобы сразу за них приняться, встала перед девушкой и подставила голову под ее руку. Почесав собаке загривок, Люба отодвинулась, но Любушка села рядом, показывая, что никуда не торопится. Она потянулось за Любой, прикоснулась носом к ноге и коротко полувопросительно проурчала. Люба продолжила ее гладить. Когда девушка попыталась убрать руку, Любушка снова коротко проскулила и подвинулась следом. Лишь пару минут спустя она вернулась к миске и стала есть.

Однажды Люба упомянула Любушку в разговоре с кем-то из знакомых:

— Так приятно, когда кто-то тебе радуется. Кто-то, кого можно гладить, кормить, с кем можно разговаривать.

— Эта твоя собака…

— И вовсе она не моя!

— Твоя-твоя. Она у тебя в голове. Ты все время о ней рассказываешь.

И в следующий раз с нежностью наблюдая, как Любушка хрумкает гостинцами — с неизменно хорошим аппетитом! — Люба поймала себя на мысли: «А ведь и правда, моя. Так вот оно, приручение!»

Год собак

Наталья Воронина

Не написать о ней не могу, просто не имею права, наверное, ищу какое-то себе оправдание… Возможно, но ее уже не вернешь.

Итак, звали ее Найда. Мы так звали, а она с радостью отзывалась. Обычная приблудная собака, коих и в городах, и тем более в селах-деревнях превеликое множество. Даже не помню момент, откуда и при каких обстоятельствах она взялась. Просто в один прекрасный день возникла из ниоткуда, достаточно взрослая, чем-то на волка похожа.

Найда так Найда, пускай будет так. Она всегда была где-то рядом, как тень. Дети бегают-прыгают-играют — она рядом. Мы вышли прогуляться по деревне — Найда с нами рядышком бредет. Так вроде сама по себе, и в тоже время при людях. В какой-то момент она решила, что мы ее хозяева, и жила просто под забором. Добрая умная собака, временами даже пыталась нести охрану, если кто с соседней улицы мимо по проулку шел, со своей улицы Найда всех знала, впрочем, как знали и ее саму.

Забрать собаку к себе в город в квартиру никак не могли. Огромный взрослый пес, к тому же привыкший к вольной жизни, ко всему прочему мы на тот момент завели себе уже породистую псятину, лабрадора. Но о Найде мы не забывали, собирали остатки еды, везли в деревню ей, иной раз косточек побаловать припасем. Даже ближе к зиме конуру ей соорудили из подручных досок и какого-то старого стола. У Найды претензий не было, она была счастлива просто от нашего присутствия. Много ли надо собаке, если кто согрел добрым словом, принес еды, да еще и в своем обществе не отказывает?

Так бы и продолжалась непритязательная собачья жизнь, если бы не…

В один из очередных приездов наших в деревню не увидели мы встречающего нас собакена, отчего охватило беспокойство, какое-то нехорошее предчувствие подкралось. К вечеру она сама еле прибрела. От вида собачьего сердце у меня сжалось в ком: еле на лапах держится, кровища капает с шерсти, что стряслось, Найда? Но разве она скажет… Смотрю на нее, слезы градом, отчаянье вперемешку с негодованием. Как? Почему? За что? Версии трагедии вихрем в голове: под машину попала, избил кто, может сама с кем повздорила, хоть и не задира, но мало ли…

Расспрашивая всех и вся, с трудом, всеми правдами и неправдами, но я выяснила обстоятельства собачьего несчастья. Найда, как оказалось, угодила в капкан, «заботливо» поставленный соседом в его огороде, застряла в нем. На дворе стоял морозный январь, сколько времени она там проторчала, бедолажная, одному богу известно… Жажда жизни была сильнее, видимо.

Увидев соседа, я на него напала, стала обвинять, что чуть не угробил собаку. Он, взрослый детина, побоялся признаться, бубнил какую-то чушь в свое оправдание, дескать, не при чем… За сгубленную душу ему отвечать там наверху, бог ему судья, малодушному.

Найда очень сильно пострадала, так она и не смогла оправиться. Еще месяца три, может чуть больше, в ней велась борьба между жизнью и смертью, бродячий иммунитет, привыкший к невзгодам и катаклизмам, давал некую фору.

Несмотря на то, что Найда с каждым днем слабела, жизнь из нее утекала тонким ручейком, она, как преданный пес, продолжала ходить за нами и за ребятней всюду, еле передвигая лапы, есть уж не могла вовсе…

В мае, когда вокруг все так и дышит жизнью и предстоящим летом, отовсюду слышаться пробудившиеся после долгой зимы людские голоса, работа в садах-огородах уже вовсю кипит, зелени почти нет, зато буйство белых шапок деревьев от зацветших бутонов просто зашкаливает, Найда тихо ушла от нас в свой собачий рай. Мы ее не видели, она уже не показывалась, но, как всегда, была где-то рядом. Ее прощальный то ли стон, то ли рев, то ли мольба, так и звучит в моей памяти, по сей день…

Прости меня Найда, прости нас всех… Прости за чужую жестокость, бессердечие, за наше равнодушие. Надеюсь, тебе там хорошо и спокойно, и главное, раны твои больше не кровоточат.

Ждать

Евгений Зиберт

«Как же болит глаз, боже мой… И помолиться-то не знаю, кому, и не перекреститься толком!»

Из-за больной лапы подняться рывком с первого раза не получилось. Вторая попытка оказалась более удачной, и я, хромая, подошел к миске с водой.

«Почему я не родился таксой? Или, хотя бы чихуахуа? Да любой гладкошерстной! Было бы не так жарко…»

Воды было немного, и я вылакал ее до конца. Тщательно облизал всю миску, но утолить изнурительную жажду мне, конечно, не удалось.

«Что-то нету этой девочки… Настя? Или как ее? Обычно с утра приносит и еду, и миску до краев наливает… Забыла, что ли? Вон и шпиц в клетке напротив страдает. Он еще вчера всю свою воду выпил».

Я проковылял к углу и, вытянув лапы, улегся на бок. Закрыл глаза…

— А ну, Рагдай! За мной! — подняв кучу ослепительных брызг, хозяин вбежал в воду и тут же нырнул.

Я зачем-то гавкнул и радостно бросился следом. Когда дно под ногами исчезло, я поплыл. Так было каждое утро. В этот раз хозяин не выплыл.

Я еще долго кружил в том месте, где он исчез под водой, пока у меня не начало сводить лапы. Помню, как окончательно обессилев, выбрался на берег и долго-долго смотрел на реку, из которой почему-то так не хотел возвращаться хозяин. Скоро от солнечных бликов у меня заболели глаза. Особенно один. В нем словно что-то порвалось…

Когда начало темнеть, я забеспокоился.

«Чего же это он? Еще и всю ночь решил плавать?…А покормить меня? Да и сам-то он не ел целый день!»

Ночью мне стало как-то особенно тоскливо, и я даже немного повыл.

Не помню, как меня сморило, но проснулся я от чьих-то голосов.

— Да вон, и собака его тут! И одежда брошена! Рагдай!

Я вскочил.

«Это же они меня зовут!»

— Где хозяин?

«Как это где? Да вот он там, где-то плавает! — я почти по брюхо забежал в воду и стал обыскивать глазами речную гладь и противоположный берег. — Тебя уже ищут, хозяин! Возвращайся уже! — я оглянулся. — Только не уходите! Сейчас он вернется!»

А людей вдруг стал очень много. Откуда-то появились две лодки…

— Да унесло его! Течение-то тут какое, гляди!

Кто-то закинул палку на середину реки, и ее довольно быстро унесло вниз по течению.

«Кого унесло? Куда? О чем это они?»

— Надо внизу искать! По берегам смотреть, может, прибило где-то!

«Искать!…Ну, конечно! Чего же это я?! Искать надо!» — я закружился юлой, собирая вокруг себя все запахи и, в конце концов, доверившись какому-то шестому чувству, бросился вслед за отчалившими лодками.

Полдня я метался по берегу, то отставая от людей в лодках, то забегая далеко вперед. В какой-то момент я вдруг отчетливо почувствовал родной запах и попытался резко остановиться. Лапа заскользила по глине и угодила в какую-то яму. Я дернулся, боль молнией прошла по телу и вспыхнула где-то в глазу.

Осторожно, пытаясь остаться в сознании, я вытащил лапу. Запах на секунду исчез, но легкое дуновение ветра тут же вернуло его.

Наступать на раненую ногу я уже не мог. Но этого и не требовалось. Запах явно шел с реки, и я, не раздумывая, бросился в воду.

Проплыв несколько метров, я уцепился за корягу, торчащую из воды. С трудом вскарабкался на нее и отчаянно залаял, призывая людей.

Одна лодка подплыла ближе.

— Чего это он?

— Чего, чего… Хозяина учуял! Его, видать, зацепило здесь. Потом течением снесло.

— Смотри-ка на его лапу. Сломал, похоже… Ах ты, бедолага!

— Давай-ка его сюда!

Чьи-то сильные руки ухватили меня и уложили на дно лодки.

И тут я, наконец, почувствовал, как же я устал…

Вновь разболелся глаз, и тупой болью заныла лапа. Силы меня покинули, и под мерное качание лодки я провалился в глубокий сон.

— Пса жалко… Куда его теперь?

— К Настьке надо везти, в приют.

— Точно!

«Как же хочется пить!..»

Я повернул голову и взглянул на шпица. Бедняга лизал кафель на стенах. Я сел и последовал его примеру. Кафель приятно холодил язык, но толку от этого было мало. Я оставил это занятие.

Хозяин не умер. Я точно знал это. Сердце мое знало. И поэтому я ждал. Так, как ждал его всегда. Всю свою собачью жизнь. Он всегда куда-то уходил и всегда возвращался. Возвращался туда, где его ждали. Я ждал. И на этот раз дождусь…

Лязгнул засов. Настя принесла еду и налила полную миску воды.

«Ну вот, — я жадно выпил половину. — Теперь ждать станет намного легче…»

Улегшись перед дверцей, я закрыл глаза.

Джек

Андрей Карюк

Окно машины — экран кинопроектора, и на кадрах мелькали дома, деревья, прохожие. Джек ехал на заднем сиденье и улыбался. Давно они никуда не выезжали, да еще и всей семьей. Приятно выбраться наконец из дома.

Там, дома, уже который день была гнетущая атмосфера. Хозяин был молчалив и раздражен, Хозяйка бродила вся в слезах. Джек ловил настроения чутко, как флюгер ветра. Он обычно сидел в углу комнаты в позе сфинкса, положив морду на лапы и поскуливая. Глаза блестели, как агаты, но хорошие мальчики не плачут.

Не плачут.

Что же случилось? Он не забирался на диван, святая святых, и дела свои справлял на улице. Неужели припоминают ту вазу, которую он случайно смахнул месяц назад? Ох уж эти люди. Загадывают ему загадки — самих себя. Например, Джек часто видел, как Хозяева ссорятся, бьют друг друга словами, а затем, как ни в чем не бывало, ложатся на кожаный алтарь. У собак все проще: черное и белое, любовь и ненависть, друг и враг.

И способны ли они вообще на настоящую ненависть? Это ненависть человека, который бросает ее псу, как палку.

А хорошие мальчики всегда бегут за палкой.

Джек был хорошим. Послушным — так определяется хорошесть в глазах людей. Еще щенком его забрали от матери и воспитали в новой семье. Упитанный, мускулистый, резвый пес, как подобает немецкой овчарке. Он любил играть, громко лаял и часто показывал зубы. Джек не знал о своей силе и грозном облике; в каком-то смысле он не знал и о себе. Отражение в зеркале пес принимал за конкурента и скалился на него. Cogito ergo sum². Джек существовал через Хозяев, как тень, видимая лишь на свету.

Хозяйка была заботливой и потакала его дурашливости: теплый южный ветер, забавник. Хозяин же — твердый северный, который закаляет и устремляет в четком направлении. В нем чувствовалась голая животная натура. Пес любил Хозяина, как своего бога, а тот его — как свою лучшую вещь. Как дорогую фаянсовую статуэтку из-за границы или бутылку хорошего виски. К бутылкам мужчина был неравнодушен: он дарил им поцелуи едва ли не чаще, чем супруге.

Хозяин выводил Джека на прогулки во двор, где тот оставлял мокрые письма соседским псам и гонял кошек. Кошки! Блаженные мистики, наглые морды. Вот кто доводит полутона до абсолюта. То они чинно дремлют на капотах машин, то орут по полночи как одержимые. И, конечно, никакой верности другому, лишь собственная атараксия³. Люди поклоняются им, будто юродивым, а вот для Джека они — лишь дешевые фигляры⁴. Он никогда не отказывал себе в удовольствии пугануть какого-нибудь кота.

Постой-ка. Прогулка во дворе… Кажется, после одной такой, пару недель назад, все и разладилось.

Тогда Хозяин вывел Джека под горькой слюной, как случалось часто. Был теплый вечер, и солнечные крошки блестели на траве. Пес веселился, бегая за мячом; Хозяин трепал его за уши и называл здоровяком. Потом он отошел и начал говорить с кем-то, с какими-то парнями, сидевшими на скамейке. Джек прибежал к вожаку, заинтересованный. Хозяин и те ребята повздорили. Затем Джек услышал команду «Взять!» и, конечно, кинулся в атаку.

В этом все дело? Странно. Да, раньше Джек не пускал в ход зубы, хотя иногда и не терпелось: для чего они тогда вообще нужны? На следующий день после той прогулки к ним домой пришли другие люди, в синей форме. Они говорили с Хозяевами непозволительно грубо и оскорбительно, и пес предупреждающе рычал, но на этот раз мужчина удержал его. Что ж, ему виднее. Джек не мог понять, что произошло. Разве его бог мог сделать что-то не так? Конечно, нет. Вот такая простая теодицея⁵.

«Приехали», — вздохнул Хозяин, останавливая машину. Джек гавкнул. Наверно, это парк развлечений или зоомагазин, где пса ждет новая игрушка. Было бы здорово!

Хозяйка открыла дверь и вывела Джека на поводке. Погладила ласково, чересчур ласково. Они обогнули машину. Серое многоэтажное здание уходило вверх, как скала, и в нем было множество гротов с дверьми и цветастыми вывесками. Джек был далеко не Шариков, но он узнал одну из дверей, к которой вело белое крыльцо. Там несколько лет назад ему сделали постыдную операцию, которую он, впрочем, быстро простил Хозяевам.

Ветеринария. Его привезли к ветеринару.

Когтистые лапы царапнули по гладким ступеням. Пес с готовностью забрался наверх. Оглянулся: Хозяин остался стоять у автомобиля, прикурив сигарету. Он и в прошлый раз не пошел, сослав питомца на боль и последующее унижение. Ничего. Джек не обижался. Кстати, а зачем его вообще привезли к звериному доктору? В этот раз удалят зубы, чтобы не кусался? Пес тявкнул с испугом, но Хозяйка положила ладонь ему на морду: «Ш-ш-ш, все в порядке».

И они продолжили путь на Голгофу⁶.

Вот и ветеринар, улыбчивый ангел. Он точно не от мира сего, не от природы: та равнодушна к болезням и ранам своих детей и обрекает их на одинокую самостоятельность. Доктор сочувственно кивнул Хозяйке и пригласил Джека на кушетку. Пес замялся: прежние страдания загорелись в памяти, как сигнальный костер. И почему Хозяина нет рядом? Что-то не так! Но женщина вновь успокоила Джека, и тот смиренно и доверчиво запрыгнул на лежанку и устроился на ней.

Он почувствовал укол… А затем мир поплыл и засеребрился. Неужели слезы? Нет! Хорошие мальчики не плачут. Это разбилось пресловутое зеркало. Не видевший там своей жизни, Джек не увидел и не почувствовал ее конца. Все осталось земным и узким: легкий зуд, странная сонливость и уносящий вдаль густой темный поток. И, конечно, покорность. Согласного судьба ведет⁷…

Агаты помутнели. Дыхание стало прерывистым, едва слышимым. Пес лизнул напоследок руку Хозяйки и затих. Тень, теплее и ярче настоящего огня, погасла.

Пес по прозвищу Шарик Сукачев

Светлана Костенко

Соседский пацан Димка притащил домой маленького щенка. Сказал, что нашел в кустах за сараями, и стал канючить:

— Мам, ну, давай оставим, я его дрессировать буду, ну нам же нужна собака. В частном доме живем, вдруг залезет кто, а он гавкнет.

— Да пока вырастет и научится гавкать, он нам здесь все сгрызет, — мать пыталась разговаривать строго и изобразить недовольство, но мысленно уже приняла это рыжее лохматое чудо в семью.

Щенок был неказистым, нескладным, кривоногим. Никаких намеков, что его мама, бабушка или прабабушка согрешили с породистым псом, во внешности щенка не прослеживалось. Однако было в нем что-то располагающее.

— Он на этого похож, на артиста, как его… Забыл… Сукачев, вроде, фамилия! — сказал Димкин отец.

— Точно! Давайте его назовем Шарик Сукачев! — предложила бабушка, которой собака не понравилась, но внука порадовать хотелось.

Бабушкино прозвище прижилось, пес на него охотно откликался. Хотя сама бабуся втайне называла его «мордой протокольной». На это прозвище он тоже откликался, живо приподнимал уши и даже делал стойку. В конце концов, бабушка к нему привязалась и даже втихаря подкармливала всякими вкусняшками.

Попытки выдрессировать собаку члены семьи предпринимали неоднократно. Но от любых команд Шарику Сукачеву сносило крышу, он начинал подскакивать на ровном месте. При этом радостно повизгивал и норовил лизнуть дрессировщику лицо. Гавкать на непрошеных посетителей двора собака тоже не хотела. Пес со всех ног бежал навстречу любому входящему и совершал свой ритуал с подпрыгиванием и лобызаниями.

За несколько месяцев Шарик окреп, округлился, но особо не вырос. Он напоминал коротконогую таксу, только очень лохматую. Бабушка высказала подозрение, что кто-то из его родственников все-таки смог втереться в доверие к породистой собаке с целью улучшить генофонд. Со временем пес остепенился, стал меньше прыгать, но оставался все таким же балбесом, категорически отказывающимся выполнять функции охранника.

Соседи звали Шарика Кузьмичом, потому что им он больше напоминал персонажа из фильма «Особенности национальной охоты». Шарик прозвище игнорировал, но за сахарную косточку или мясные обрезки с удовольствием реагировал и на эту кличку тоже: бежал со всех ног и даже подавал голос.

Как-то ночью Шарик Сукачев пропал. Утром все семейство начало его искать. Димка был уверен, что слышит, как пес где-то поскуливает, но почему-то не прибегает. Вечером бабушка нашла собаку в тех же кустах за сараями, где его маленьким подобрал Димка. То, что она увидела, повергло ее в ступор. Она долго молчала, а потом стала причитать на всю улицу:

— Ах ты, морда ты, протокольная. Это что же такое творится, люди добрые! Ты что наделал? То есть, получается, наделала?

Шарик Сукачев лежал в окружении трех таких же рыжих щенков. Видимо, роды были трудными. Собака поскуливала, пыталась встать на ноги, но тут же падала. Бабушка позвала подмогу, щенков и Шарика перетащили во двор, осмотрели, устроили им теплую лежанку.

Семейство сидело на крыльце и рассуждало о происшествии и о том, как они умудрились, во-первых, неправильно определить пол, во-вторых, проглядеть, когда это рыжее чудо сходило на свидание, в-третьих, не заметить беременность. Собака лежала возле щенков, стараясь прикрыть их побольше своим телом, и у нее уже хватало сил на виляние хвостом.

— Ну, и как мы теперь будем ее звать? — спросил Димка. — Никакой это не Шарик, получается, и даже не Кузьмич.

— Пусть будет Кузьмовна, — сказал отец. — Шарик Сукачев, будешь Кузьмовной?

Собака тихо, но очень недовольно зарычала. Для нее такое поведение было нехарактерно. Видимо, имя совсем не понравилось, хотелось чего-то более звучного.

— А от кого щенки-то, интересно? — спросила мама. — Кто отец?

— Я видел, что кобелек с соседней улицы тут бегал, тоже рыжий, только покрупнее. Но у них во дворе несколько собак, своих невест что ли не хватало ему? — рассуждал глава семейства.

— Ну значит, будет Бабаян! — придумала бабушка. — Эй, Бабаян, есть хочешь?

Собака еще радостнее завиляла хвостом и застучала по земле передней лапой. Встать и облобызать хозяев сил еще не хватало.

— А почему Бабаян? — удивился папа.

— Песня такая была раньше популярная: «А в голове звенит и кружит: нельзя любить чужого мужа! Старо как мир, как мир не ново, не тронь его, не тронь чужого»! Роксана Бабаян пела. Наша морда протокольная с чужим собачьим мужем, получается, снюхалась. Вот пусть теперь будет Бабаян.

Семейство подивилось на бабушкину логику, но возразить было нечего. И собака согласилась, и прозвище, если принять во внимание содержание песни, было вполне заслуженное.

Напрасные ожидания Блэка

Елизавета Майер

Солнце, вынырнув из моря, как Афродита, раскидывало лучики по волнам. Медленно раздвинуло горы, распустило солнечные косы, которые коснулись верхушек гор, деревьев, домов, щекоча все живое вокруг. Коснулись они и собаки, лежащей на пирсе.

Собака открыла глаза. Щурясь от солнечных зайчиков, с тоской посмотрела на море. Но холоден, светел, пуст горизонт. Медленно, прихрамывая на левую заднюю лапу, она побрела от моря, хрустя галькой.

Вот уже пять лет у нее был один маршрут: пирс — магазин. Возле магазина толпа отдыхающих. Летом всегда их много. Кто-то ждет открытия, чтобы купить свежую выпечку к завтраку, кто-то после вчерашнего праздника хочет холодного пива и нервно смотрит на часы.

Собака тихо легла возле крыльца. Тарелка возле ее лап всегда полна всякой еды, включая ее любимые косточки. Уже в который раз, едва открылась дверь, собака поднялась, взмахивая хвостом. Вышли люди. Взгляд собаки потух. Она опустила голову на лапы и уже безучастно глядела куда-то вдаль.

Иногда она переходила через мост, перекинутый через небольшую речку. Всматривалась в Кавказские горы, в пахнущую полынью и чабрецом степь.

К горлу подступил комок, собака закашляла, воспоминания кололи сердце. Там, в горах, когда-то был ее дом, добрые хозяева. Она сторожила отару. С веселым лаем бегала за овцами. Повторить бы давний путь с сыном хозяина по ромашкам да по росам, когда они без спроса убегали вместе к речке.

А потом махнуть с пригорка

Прямиком через кусты,

И нырнуть, как красноперка,

В омут света и мечты.

Собака закрыла глаза и громко завыла.

Хозяева уехали. Хозяйский сын говорил: «Жди меня, Блэк. Приеду, пойдем с тобой в горы, будем купаться». И Блэк ждал. Отдыхающие уезжали, миска пустела. Пес шел на пирс, громко лаял на гудок теплохода. Иногда играл с морем, море накатывало волну с белой пеной, было весело. А когда становилось холодно, пес шел на рынок, укладывался на брошенное кем-то среди ящиков пальто. Съежится от ветра, тяжело вздохнет, положит голову на лапы, и снова оживают воспоминания, оставляя привкус горечи.

Массаж с бульдогом. Результат гарантирован

Сергей Малашко

Зимой 2013 года у меня начались жуткие разногласия с организмом. Находясь в крайней степени возмущения по отношению ко мне, он стал очень сильно осложнять мне жизнь. Стал хандрить, наезжать на меня скачками давления, апатией, потерей концентрации, всеми видами хондроза, воспалением коленных и локтевых суставов, ухудшением памяти и прочими прелестями. Короче, жизнь заняла позу радикулитчика и совсем не хотела разгибаться. Хроническая физическая и в большей степени моральная усталость, помноженная на несколько лет, привели организм в хламообразное состояние. После очередного скачка давления, приведшего к нарушению ориентации в пространстве, дикой головной боли, передвижению в квартире в полусогнутом состоянии и выключению из рабочего графика на три дня, мне явственно послышался голос моего организма:

— Послушай, чудовище, если ты, наглая рожа, не дашь мне передышку, уйду от тебя совсем. Достал дальше некуда со своими проблемами. Даю тебе срок — не более двух месяцев. Пойми, придурок, у тебя реально больше нет времени. Все очень серьезно.

Прозвучало это в форме ультиматума, который отклонять было нельзя. Мне пришлось согласиться со всем сказанным в мой адрес. Поэтому в ответ на такой наезд пришлось в спешном порядке организовывать план реабилитационных мероприятий. Чтобы хоть как-то загладить свою вину перед организмом, было решено: предоставить организму краткосрочный отпуск из двух частей с интенсивным лечением в небольшом санатории Талая, с последующим продолжением лечения в одной из китайских здравниц в Аньшане.

Путевку удалось получить бесплатную и после предсказуемой череды предотъездного безумия. И вот в 14 часов, после шести часов пути, я оказался в 280 километрах от Магадана в санатории Талая. Можно много говорить о его преимуществах и недостатках, но для человека, который неприхотлив во многом и приехал с конкретной задачей поправить здоровье, здесь есть чем заняться. Одной из задач для оздоровления организма ставилось предоставление ему массажа для всех отделов позвоночника. Талонов на бесплатную процедуру силами специалистов санатория, как всегда, не оказалось, поэтому пришлось искать решение на рынке массажных услуг города Талая при очень большом предложении — целых два или три практикующих массажиста. Вся прелесть их заключается в том, для встречи с массажистом требуется из санатория идти в поселок.

Не очень далеко, но при утренней температуре до минус сорока градусов, а в отдельные месяцы и ниже, это нельзя отнести к удобствам. Мне порекомендовали одного из них, и вот, созвонившись буквально на следующий день после приезда, после завтрака я направился на сеанс. К низкой температуре за стенами санатория был готов — с собой предусмотрительно привезен всепогодный костюм «Колыма», позволяющий чувствовать себя комфортно даже при — 50 °С. Поднимаюсь по лестнице не самого ухоженного подъезда и стучу в дверь. В ответ на стук из-за дверей раздался хриплый, но уверенный собачий лай.

— Забавно, кто бы это мог быть? — подумалось про себя. — Уж больно лай похож на бульдожий.

Дверь открылась.

— Входите, не пугайтесь. Он у меня добрый, — пригласил меня войти хозяин. И после очень короткой паузы добавил, — иногда и не ко всем.

Интуиция меня не подвела, с ним стоял отменного вида французский бульдог.

Мы обменялись рукопожатиями, познакомились. После рукопожатия кисть заныла. Пришло понимание, что массаж будет жестким. Бегло окинув взглядом хозяина и собаку, в очередной раз поразился точности правила — собака и хозяин очень похожи друг на друга.

Невысокий, коренастый, круглолицый, немного даже сам кругленький, с отлично развитыми, как у всех профессиональных массажистов, мышцами плечевого пояса, дышащий силой хозяин по имени Евгений пригласил проходить дальше.

Дополнял картинку антрацитово-черный бульдог с огромной белой манишкой во всю широкую бульдожью молодецкую грудь. Он стоял, опустив голову вниз, внимательно наблюдая исподлобья огромными чувственными глазищами. При всем этом похрюкивал или недовольно ворчал, что по большому счету было одинаковым.

— Ну что, Хрюдельманская твоя мордуленция, давай знакомиться, — произнес я максимально приветливо, одновременно почесывая ему за ушами. — Завтра получишь пачку сосисок. Возражения не принимаются. Как зовут эту милую противозину? — спросил я Евгения.

— Этого сосисочного предателя зовут Гарри, — ответил он, предлагая мне занять место на кушетке. — Предупреждаю, массаж делаю недолго, но жестко. Если согласен потерпеть, тогда в станок.

— Женя, поверь, гладиаторский массаж, который происходит от слова «гладить» и под которым просто засыпают, мне не интересен, — в тон массажисту ответил я, занимая место на кушетке.

Гарри с одобрительным сопением и, как мне показалось, со знанием дела наблюдал за происходящим.

Евгений начал свои манипуляции. Ощущение такое, что попал под асфальтовый каток и камнедробилку, и все это одновременно. Трещало и хрустело все — все отделы позвоночника по очереди. У них просто не было выбора — не треснешь, сморщат. После десяти минут манипуляций складывалось впечатление, что хрустят и трещат даже ногти и волосы. Начинаешь понимать воющего на луну волка. Появляется желание уползти, улететь, испариться или еще как-то дематериализоваться, но прекратить эту добровольную пытку. Я кряхтел, урчал, стонал и скрипел зубами.

— Ну как? — насмешливо спросил Женя, продолжая вмазывать меня в массажную кушетку. Может быть, минутку перекура?

— Условно жив. Перекур не нужен. Терпим дальше. Только мысль одна появилась. Гарька, иди паршивец ко мне. Сейчас я тебе буду делать массаж. Нужно же мне на ком-то оторваться, — ответил я Жене, пытаясь шутить.

— Гарька, морда твоя бульдоженская, иди сюда, — подал массажист шутливую команду.

Внимательно наблюдавший за издевательски-лечебной процедурой Гарри с бульдожьим достоинством соизволил подойти к ногам массажиста. Находился он в доступности для моей левой руки, и я, воспользовавшись благосклонностью аристократа-француза, взял его за шиворот и ласково подтянул к себе. У меня под кушеткой в полной доступности для обеих рук лежал слегка удивленный столь неформальным обращением Гарька. Левой рукой я чесал ему за ушами, правой массировал копчик и позвоночник. Мгновенно раздался довольный молодецкий бульдожий храп. Я похвастаться этой возможностью не мог, поэтому получалось только скрипеть зубами и постанывать явно не от удовольствия, с трудом сдерживая желание тихо завыть.

— Ну, морда, ну, Гарька, как тебе свезло. Никто из наших гостей никогда не делал тебе массажа, — шутил Женя, продолжая выравнивать мою бедолажную спину с поверхностью кушетки.

Гарька в ответ на массаж развалился на спине, прогнулся, показывая пузо и нагло вымогая массаж этой части тела. Естественно, он его получил в виде гладиаторского поглаживания. В ответ он начинал сучить всеми четырьмя лапами одновременно, закрыв глаза от удовольствия, захлебываясь в довольном храпе.

Экзекуция, прошу прощения, сеанс массажа, продолжалась еще минут пять. С трудом собрав свои обломки по кушетке в единое целое, я попытался сползти с нее и встать на ноги, под ироничный взгляд Евгения и, как мне показалось, Гарика. Он тоже многое перевидал на этой массажной кушетке.

— Ну как ощущения? — спросил меня тяжело дышащий массажист.

— Пока описать не могу. Главное, жив, и это уже здорово, — в тон Евгению продолжал шутить я, одеваясь после процедуры.

Появилось ощущение тепла и легкости в тех частях тела, которые подверглись массажу. Понемногу появлялась способность соображать.

Я начал одеваться. В этот момент довольно урчащий Гарька подошел к креслу, где сидел, и растянулся у ног, настоятельно требуя гладиаторского массажа на пузо. Я с удовольствием почесал ему пузенцию. В ответ раздавалось довольно урчание, плавно перетекающее в похрюкивание.

— Вообще, приходилось испытать разные виды массажа. Гладиаторские — это от слова гладить, под которыми засыпаешь. Эффект от них нулевой. Формальные, когда массажист просто делает свою работу без души и удовольствия. Неплох массаж в исполнении красивой дамы с длинными ногами. Ты можешь одновременно ощутить упругость ее стройных ног, поглаживая их в ответ на ее массаж своими руками, с возможностью романтического продолжения. Было и это. Но вот массаж с бульдогом — это эксклюзив. Только здесь, в городе Т., можно получить такое гарантированное удовольствие. Женя, подумай о создании рекламного буклета. Представь себе такой слоган: «Эксклюзивный массаж с бульдогом. Эффект превосходит ожидания».

Женя улыбнулся и произнес в ответ:

— Мысль, конечно, интересная. Стоит подумать. Что ты думаешь по этому поводу, твоя бульдожья морда? — обратился он к Гарьке.

Тот многозначительно хрюкнул, словно говоря:

— Сомневающихся просто покусаю. Жестко.

Так что желающие эксклюзива, прошу в город Т.

Воспоминания о лете. Собака

Ольга Мухина

Мы познакомились на турбазе. Я спешила по делам, он дремал на солнышке. Вероятно, стремительное мелькание моих ног подействовало на него возбуждающе. Когда я приблизилась, он вскинулся, зарычал и даже пару раз гавкнул. Я сразу остановилась, посмотрела ему в глаза и строго сказала: «О! Какой ты грозный. Но лаять на меня не надо». И пошла дальше. Он молча проводил меня взглядом. Наверное, вспомнил, что живет здесь из милости, и людям, которые его кормят, не понравится, если он будет пугать отдыхающих.

А ведь когда-то он был обычной домашней собакой. Его хозяева приехали сюда в отпуск и взяли его, тогда еще щенка, с собой. После города, пахнущего асфальтом и бензином, жизнь в лесу показалась ему невероятно интересной. Он исследовал самые дальние уголки территории, изучал повадки ежиков, пугал лягушек, пытался поймать кружащих в хороводе бабочек. Но однажды, вернувшись к своему домику, щенок обнаружил, что мир изменился. Запах хозяев стал каким-то слабым, трудно уловимым. «Что, бросили тебя? — спросил проходивший мимо охранник. — Э-эх! Ну и люди!»

Щенок тогда ничего не понял. Он попытался найти свою семью. След обрывался на парковке для машин. Несколько дней подряд щенок ходил по территории и скулил, плакал. Работники турбазы пожалели бедолагу, оставили у себя. Нрав у него был миролюбивый, добродушный, а уж прокормить маленькую собаку при таком количестве народа — пара пустяков.

С тех пор он живет в лесу. Ему дали новое имя — Лаки, построили отличную конуру, а в холодную погоду охранники забирают его к себе в сторожку. Хотя в роли сторожевой собаки выглядит он довольно нелепо: среднего роста, с гладкой шерстью шоколадного оттенка, с длинными ушами спаниеля. Типичная городская собака, к тому же не слишком породистая.

Однажды вечером мы с мужем решили пройтись по лесу за территорией турбазы. У ворот сидел Лаки. Мы вышли за ворота и свернули на грунтовую лесную дорогу. Лаки увязался за нами. «Иди домой», — сказали мы ему, но собака упорно шла рядом.

Сначала казалось, что нам просто по пути: мы гуляем, Лаки идет куда-то по своим собственным собачьим делам. Мы с любопытством наблюдали, как он забегает вперед, обнюхивает обочины, прикусывает какие-то травинки. Пересекая поляны, заросшие цветущими люпинами, мы иногда останавливались, и собака тоже притормаживала. Со стороны могло показаться, что мы — семейная пара, которая вывела своего пса на прогулку. И чем дальше мы шли, тем более крепло во мне это ощущение. Собака бежала с независимым видом, держала дистанцию, и в то же время с огромным интересом осматривала все, что попадалось по дороге. Лаки как будто радовался, что у него появилась возможность изучить этот участок леса. И еще мне показалось, что ему нравится быть нашей собакой.

Дорога петляла, мы углубились в лес, короткие пушистые сосенки плотно обступили обочины, сходясь все ближе. Вечерело, становилось темнее. Если бы мы шли одни, мне было бы не по себе. Но наш молчаливый попутчик излучал уверенность и спокойствие. Он продолжал деловито обнюхивать высокую траву, проверял дорогу, а потом садился и ждал, когда мы подойдем поближе. Убедившись, что с нами все в порядке, что мы его видим, снова срывался с места, исчезая за поворотом.

Так мы дошли до берега реки. Постояли втроем у обрыва, наблюдая за медленным течением упругих струй, и повернули обратно. И снова наш верный сторож выдвигался вперед, а потом ждал, пока мы его догоним. Наверное, он считал, что мы, беспомощные городские жители, без него непременно пропадем в здешних лесах. Это было приятно. И я, убежденная кошатница, в первый раз подумала: «А хорошо бы завести собаку».

Когда впереди показались знакомые ворота, Лаки в последний раз оглянулся в нашу сторону и убежал. Приближалось время ужина. Пора было занимать место у двери в столовую.

Я вспоминаю нашу прогулку с Лаки с теплым чувством. Несчастный пес, преданный и брошенный самыми дорогими людьми, охраняет тех, кого он считает слабыми и уязвимыми. И если каждый получает по заслугам, однажды эта собака обязательно найдет доброго и любящего хозяина. Обязательно.

Синдром Ады

Владимир Седов

Глеб очень часто был в поездках. Но и быт семьи нужно было устраивать.

Он купил старый дом на Гребном канале, снес его и стал строить себе городскую усадьбу.

На время, пока шло строительство, Глеб поставил там сторожа и купил ему для порядка трехмесячного щенка — кавказца, сучку по кличке Ада. А так как ездил туда почти каждый день контролировать, как идет стройка, то привязался к Аде, как к человеку. Та росла быстро, и в год уже была здоровая псина. Кормили ее только свежим мясом, и со временем она превратилась в великолепного зверя, больше похожего на светло-бурого медведя, чем на собаку.

Ада была умным животным. Она сразу определилась, что живет в стае.

Все люди вокруг — это члены ее стаи, и она точно такая же, как все вокруг нее, и неважно, что некоторые ходят на двух ногах.

Есть вожак стаи, это Глеб, если он разрешает так ходить, значит, и должно быть так.

И самый главный здесь — Глеб.

Все должны его слушаться, ему подчиняться, и все должны любить его так же, как она любит его. И когда машина Глеба только поворачивала с трассы к дому, она уже встала в стойку, начинала скулить от любви и нетерпения.

Хозяин едет.

В усадьбе было много работников. Их Глеб подбирал по принципу «украсть можно все», поэтому от них ничего не пряталось и все лежало открыто, но эти люди воровать не хотели. Получали очень хорошие деньги. И угроза потерять их подавляла желание стащить то, что как бы лежало под руками. Вот за усадьбой было много людей, которым принцип воровства того, что плохо лежит, был смыслом жизни. А вот усадьбу охраняли довольно серьезно. Здесь как раз и была большая роль кавказской овчарки.

Всех остальных членов «стаи» Ада делила по ранжиру. Ида, самый близкий член стаи к хозяину, после Ады, конечно.

Дети, смешные щенки.

Работники, члены стаи.

Кто-то готовил, кто-то подметал, кто-то за цветами и садом-огородом ухаживал, кто-то охранял усадьбу, кто-то возил хозяина.

Ада же была, естественно, самая главная над всеми, вторая после вожака стаи. Когда она вставала на задние лапы и клала их на грудь хозяина, его лицо было напротив ее морды, и она видела, как они были похожи.

Она так любила хозяина, что готова была разорвать любого, кто задумал что-либо плохое против него.

Готова была умереть за него, сразиться с кем угодно, где угодно и когда угодно. Естественно, она тоже любила тех, кого любил хозяин. Особенно его детей. Дети тоже очень любили с ней играть. Она видела, что хозяин их любит, и поэтому детям позволяла все. Они катались на ней, валялись с ней, бегали, прятались.

Но однажды произошел случай, который заставил Глеба пересмотреть свое отношение к тем, кто рядом.

Самая младшая из дочерей Глеба, познавая мир, стала изучать его более тщательно. Ей в этот день попалась на глаза Ада.

Малышка, вначале поизучав хвост, лапы постепенно перешла к глазам, носу и клыкам. Увидев в пасти этого мохнатой игрушки огромное количество зубов, она моментально засунула в эту пасть свою ручонку. Ада, не ожидая такого, подавилась, закашлявшись и слегка прикусила руку малышки. Сколько было крика, слез. Даже Глеб напугался. В итоге на руке дочки оказалось маленькое пятнышко. Но это было пятнышко, и пятнышко на нежной маленькой ручке дочери. И Глеб в сердцах так сильно отругал Аду, что та, распластавшись на земле, закрыв морду передними лапами, застыла, только виновато поскуливая.

К вечеру она тихо уползла к себе в загон, а Глеб, проходя мимо, добавил к ее горю, еще раз отругал ее: «И как тебе не стыдно. Ты укусила такую маленькую девочку. Мою дочь».

Утром Ада не вышла из загона.

Отказалась от еды. Она лежала в углу, спрятав морду под лапы, и ни на что не реагировала. Вечером приехал Глеб. Ему доложили, что с собакой происходит неладное. Глеб, вместо того чтобы пожалеть Аду, еще добавил: «Ну, что, бесстыжая, стыдно?», и, не сказав больше ни слова, ушел в дом. Ада, подняв голову, растерянно смотрела вслед своему хозяину такими виноватыми глазами, что те, кто это видел, чуть не расплакались.

Утром следующего дня она опять лежала в углу и ничего не ела. Потом Глеба дня два не было дома, а когда приехал, оказалось, что Ада, как и прежде, отказывается от еды и не выходит из загона.

Тут уже Глеб сменил гнев на милость. Зашел в загон и стал гладить Аду. Она устало подняла голову, посмотрела в глаза Глебу. «Да, — говорил ее взгляд, — виновата, хозяин, прости. Хотя понимаю, что мне прощения нет, и лучше я умру, чем так жить дальше», — и она опять спрятала голову в лапах.

Глеб постоял, постоял, но решил, что ничего, пройдет. Но на всякий случай велел вызвать ветеринара.

Ветеринар приехал, осмотрел вялую Аду и сказал Глебу: «Стресс, очень сильный стресс, может умереть. Она очень сильно переживает, что вы так сильно ее отругали».

«Чушь какая-то, — подумал Глеб, — еще у собак не хватало гамлетовских страстей».

Но так это или не так, через неделю Ада уже еле дышала. Она по-прежнему ничего не ела, только пила. И реагировала только на Глеба и смотрела на него виноватыми глазами, а потом и совсем перестала смотреть. Прятала глаза.

Глеб уже не ругал ее, а гладил и говорил: «Ну что ты? Ну, поругал маленько, что ты обиделась? Всякое бывает. Ну, извини, переборщил. Давай вставай, уже не сержусь».

Но Ада не вставала.

Глеб опять вызвал ветеринара. Поставили Аде питательную капельницу. Но ничего не помогало. Она тухла. Ветеринар сказал, что все бесполезно, она вот-вот умрет.

Глеб уже не знал, что делать, присаживался к Аде, тихим голосом заговорил, поглаживая ее: «Ну, прости меня, дурака, давай уж забудем все, хорошо?» Глеб разговаривал с собакой, как с самым близким человеком. В последний раз, когда она уже почти не дышала, Глеб подошел, Ада шевельнулась, подняла морду и опустила, не открыв глаз. И тут Глеб увидел, как из ее закрытых глаз текут слезы. Она дернулась, вытянулась и умерла.

Глеб встал, вышел из загона и бесцельно стал бродить по участку.

«Черт-те что, — думал он, — уж если у зверей творится в душах такое, на что же способен человек? А может, мы, люди, не способны на такие чувства, на которые способны они. Может, мы, оторвавшись от природы, забыли про эти чувства внутри нас. Все бежим, суетимся, чего-то ищем, что-то все надо. А настоящее вот оно, рядом, а мы и не замечаем ни любви, ни верности, ни преданности».

Аду похоронили, и вскоре привезли нового щеночка. Тоже кавказца, тоже суку. Назвали ее Тера. Но с ней Глеб уже был подальше. Слишком опасно быть совсем рядом с тем, с кем не можешь быть всегда рядом. Можешь стать причиной несчастья и душевных травм.

Но «Синдром Ады» у него остался на всю его оставшуюся жизнь.

Малыш

Д. Х. Хаджиева

Было мне наверное лет семь или шесть. Не могу сказать точно, потому что ранние годы до школы все перепутались, и сложно найти то самое начало ниточки. Это в школе приходится следить за сменой месяцев и недель.

Это был замечательный, не обремененный проблемами возраст. Жили мы в селе, и каждый день был наполнен приключениями.

Компаньоны для игр у меня были. Моя сестра — верный напарник во всем, что только придет мне в голову. Хоть она была старше, заводилой и генератором безумных идей всегда была я. Напротив нашего дома жила еще одна девочка — Зуля. Впоследствии именно она станет на долгие годы моей лучшей подругой.

Вокруг было много других детей — в каждом соседнем доме как минимум по два ребенка. Но так получалось, что чаще всего я водилась с сестрой и Зулей. Неистребимой мечтой нашей троицы было домашнее животное: кошка или собака. Мои родители и все домочадцы были решительно против, что было для нас очень обидно. Много раз мы притаскивали домой разных животных, но ни одна наша попытка не увенчалась успехом.

В какой-то из дней, когда мы отправились на машине отца в соседний поселок, мы углядели на улице дикую собаку с щенятами. Уже и не помню даже, как именно мы уговорили отца взять одного.

— Давайте так, вы поиграете с ним сегодня, и я увезу его, хорошо?

Мы закивали. На тот момент мы были согласны со всем, хоть и планировали перевести «сегодня» в «навсегда».

Щенок был прехорошенький. Совсем маленький, он неуклюже переваливался на коротких лапках и совершенно очаровал как меня, так и сестру. Еще до приезда домой мы успели дать ему имя и стать лучшими друзьями.

Скандал разразился, едва тетушки увидели Малыша у меня на руках. Пока они ругались с отцом, мы успели соорудить для щенка лежанку в навесе, притащить миску с молоком и в две руки наглаживали его грязную шерсть.

В конечном итоге, все смирились, что щенок у нас останется на какое-то время. «Сегодня», плавно переросло в «завтра». Утром я подскочила очень рано, вопреки своему желанию поспать и поспешила на улицу. Там меня перехватила мама:

— Он всю ночь громко плакал. Мы даже заснуть не могли. Твои тетушки очень ругались.

Я тогда немного расстроилась. Как так, ему с нами плохо?

— Наверное, ему просто одиноко, — сказала сестра.

— Возьмем его ночью домой, — решила я, и мы начали строить сложный план того, как отвлечь всех дома так, чтобы никто не заметил, как мы заносим Малыша к нам в комнату на второй этаж.

План оказался ненадежным, как мы вскоре обнаружили. Щенок не мог не издавать звуков, к тому же, он не мог просто неподвижно сидеть в коробке до тех пор, пока мама не уложит нас спать. Так что, нас рассекретили и наругали, а Малыша отправили под навес.

Ночью я старательно прислушивалась к звукам на улице и скоро действительно услышала жалобный скулеж. Мне стало так жалко Малыша, вынужденного спать в одиночестве, что я сама расплакалась.

На следующую ночь все повторилось.

— Папа сказал, что Малыш скучает по маме, — тихо прошептала сестра.

Утром нас принялись всей семьей уговаривать отправить Малыша назад.

— Он еще маленький, ему нужна мама, — говорили тетушки.

— Он привыкнет, — тихо возражала я, но на сердце было тяжело.

Мне пришлось впервые в жизни делать такой выбор: между правильным и желанным. Правильным было принять желание Малыша быть со своей мамой, желанным было оставить его у себя.

Всю ночь я проплакала наравне с Малышом, а утром мы с сестрой приняли правильное решение. Мы отвезли его в то же место, где взяли. К счастью, его мама и другие щенки не ушли.

На душе стало легко-легко, когда я увидела, как радостно улепетывает Малыш к маме и братьям, сестрам, что сразу же его узнали и устроили возню.

— Я боялся, что они могут не принять его, — сказал отец. — Он пропах людьми.

Мне стало страшно, что мы могли навсегда лишить его семьи, и я почувствовала гордость, что поступила правильно.

Конечно, оглядываясь сейчас, я уже не могу сказать, был ли это действительно правильный выбор. Ведь оставляя его на улице, мы, скорее всего, обрекли его на голод и холод. Но в тот момент это был важный жизненный урок.

Никогда нельзя делать благо насильно и по своему уразумению, потому что у каждого свой взгляд на счастье. Нужно держать баланс между «чего я хочу» и «чего хотят другие».

Ириска

Анастасия Царук

Появилась она в конце августа 2020 года, то есть меньше двух лет назад. Сначала мы думали, что поселившаяся рядом с автостоянкой «песя» (так я называю милых собачек) — мальчик, и говорили ласково: «Какой ты милый!», но позже выяснилось, что это — девочка.

Это большая, молодая и ленивая собака с огненно-рыжей шерстью, за что ее и прозвали Ириской.

Ириска живет в будке около дома охранника автостоянки. Мы частенько подкармливаем Ириску обрезками сырого мяса, хлебом и сыром, кефиром, остатками колбасы, сырыми рыбьими головами…

Недавно на ошейнике Ириски появилась кожаная бирка с буквами. Мы очень долго не могли понять, что же там написано. Я смогла прочитать только «Не кусается!». А через некоторое время мы узнали, что там еще и номер телефона хозяев написан.

— Потому что она в парке бегает, а люди боятся, звонят нам: «Собачка ваша бегает», а мы им: «Да пусть бегает, она не кусается», — сбивчиво объяснил нам Ирискин хозяин.

Позволю себе рассказать про один из связанных с Ириской случаев — прогулку.

Пришли мы с дедом как-то раз кормить ее зельцем. Дед болтал с ее хозяином, Ириска ела, а я на нее смотрела. Когда она закончила трапезу, хозяин снял с нее цепь и отпустил гулять. Мы с дедом тоже пошли домой. Ириска бежала за нами. Мы шли, шли и шли. Уже дошли до двора нашего многоквартирного дома и открыли калитку, а Ириска юрк — и за нами. Но дед решил, что это для Ириски опасно, ведь во дворе машины ездят. Мы пошли обратно к ее обиталищу.

По дороге люди смотрели на нас и спрашивали: «Это ваша собака?», и мне было приятно, ведь я действительно считаю Ириску своей собакой. Так мы и дошли с Ириской обратно, хозяин запустил ее в сторожку, и мы пошли назад — снова домой.

Кстати, около месяца назад я узнала, как звучит ее имя по-французски: «Бонбон»! По-моему, вполне подходит этой миляге.

Примечания

2

Cogito, ergo sum (лат.) — «Мыслю, следовательно, существую», философское утверждение Рене Декарта.

3

Атара́ксия — душевное спокойствие, невозмутимость, безмятежность, по мнению некоторых древнегреческих философов, достигаемая мудрецом.

4

Фигляр — плут, ловкий обманщик, притворный, двуличный человек

5

Теодице́я — совокупность религиозно-философских доктрин, призванных оправдать управление Вселенной добрым Божеством, несмотря на наличие зла в мире: так называемая проблема зла.

6

Путь на Голгофу, иначе Крестный путь — это путь на казнь или на тяжелейшее испытание без надежды на победу.

7

Согласного судьба ведет — фраза, впервые высказанная греческим философом-стоиком Клеанфом, впоследствии переведенная Сенекой, римским представителем стоицизма: лучше всего претерпеть то, что ты не можешь исправить, и, не ропща, сопутствовать богу, по чьей воле все происходит.