Белый Шарик – хвост колечком

Екатерина Терехина

Мой дом – моя крепость. Так гласит народная мудрость. Но, как быть, когда твоя крепость превратилась в ад, из которого не выбраться? Как ребенку найти свое место в мире, когда у мамы и папы новые семьи, в которых ему нет места? Приспосабливаться и выживать или уйти навсегда? Какой путь выберет Юра Карасев? И какие тайны хранит душа мальчика, который в один миг стал никому не нужен.

© Екатерина Терехина, 2022

ISBN 978-5-0056-6827-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Белый Шарик — хвост колечком.

Глава 1

Юркин дом был последним в деревне. Через дорогу чуть в бок, но все-таки ближе к центру, жила баба Нина. Ей было около семидесяти. Жила она уже много лет одна. Дети давно разъехались и обзавелись собственными семьями, многочисленные внуки приезжали редко, а муж, дед Николай, умер.

Юрка, хоть и смутно, но помнил его. Помнил, как дед Коля ходил по утрам на рыбалку или вечерами курил на своем резном крылечке, часто заходясь длительным приступом кашля.

Баба Нина постоянно ругала мужа за курение. Даже прятала сигареты. Тогда старичок

«стрелял"их у местных мужиков, которые из уважения, а может из чувства мужской солидарности угощали его, часто давая две-три прозапас. Делились всегда тайно, боясь гнева бабы Нины, которая если что, могла и грязной тряпкой оходить.

«За ней не заржавеет!" — говорили они, опасливо озираясь, не выглядывает ли баба Нина из окна, или не стоит ли в сторонке на крыльце.

Впрочем, вскоре она все же смирилась и перестала прятать от мужа заветные пачки.

— Да что уж там, — недовольно фырчала баба Нина, разводя руками, — Я не дам — другие помогут. Мир не без добрых людей.

Слыша эти слова, Юрка думал, что мир полностью состоит только из добрых людей. Ему казалось, что дед Коля добрый, и сама баба Нина, хоть и ворчит часто, но тоже добрая, и мама добрая и он, Юрка, очень — очень добрый, и все — все вокруг добрые. Даже Ленка Мыхина из его класса добрая. Хотя нет, Ленка была единственным исключением. Единственным в мире не добрым человеком.

Знал бы тогда Юрка, сколько еще «исключений» встретится на его пути.

С Ленкой Мыхиной Юра познакомился, когда пришел в первый класс. В конце августа мама привела его на родительское собрание, где учительница Галина Фёдоровна знакомилась с учениками и их родителями. С первой же встречи Ленка невзлюбила Юру, а после дала ему обидную кличку «карась».

— Карасев, — ехидно процедила она в школьном коридоре, когда собрание закончилось, — Рыбья фамилия… прямо как карась.

— Карась, — подхватили одноклассники.

Так Юра Карасев перестал быть человеком.

«Рыбы добрые», — думал Юрка и особо не обижался.

Он вообще всегда был необидчивым.

Ленка и другие его одноклассники жили в соседнем селе и были знакомы с детского сада. Юра же в сад не ходил, поэтому был для класса чужаком.

В Мошкино, в отличие от Ивановки, где жил Юра и еще одна девочка из его класса, была школа, две библиотеки (школьная и сельская), клуб, детский сад и церковь. Это было все, что осталось от когда-то процветающего колхоза.

Добирались из Ивановки до Мошкино или пешком через перелесок, мимо наполовину заросшего молодыми березками старого колхозного поля или на автобусе, что ходил из райцентра два раза в сутки.

За Юркиным домом как раз и начиналась дорога до Мошкино. Вернее, как сказать дорога? То, что от нее осталось. Асфальта на ней почти не было, весь он был изрыт глубокими ямами, в которых лежали крупные куски щебня. Редкие машины, что ездили из райцентра мимо Мошкино и Ивановки в сторону Лопухова старались объезжать дорогу по обочине, но и ее в период дождей размывало так, что было не проехать.

«Дорога жизни!» — смеялись мужики, осторожно выруливая на скользкую от грязи обочину.

Но, не смотря на отсутствие цивилизации и малое количество жителей, Юра любил Ивановку. Здесь было как-то по-особенному красиво… Даже сказочно.

Через дорогу от дома Юрки, прямо за огородом бабы Нины, начинался большой холм, на вершине которого красовался лиственный лес. «Поморы» так его называли местные жители. Баба Нина рассказала, что когда-то давным-давно, когда татаро-монгольское войско шло на Русь, небольшой отряд захватчиков проходил через этот лес. Здесь местные войны устроили им засаду. Они окружили лес, взяв его в плотное кольцо, но открыто в бой не вступали. Местные жители выжгли все поля рядом, лишив коней захватчиков пропитания, а ночами устраивали мелкие, но шумные вылазки, не давая врагу возможности спать. Через несколько недель голода и отсутствия сна татаро-монгольские всадники погибли.

— Брехня, — говорили многие, посмеиваясь, — Доказательств — то нет.

Но отец Юрки рассказывал, что когда он был маленьким, в Ивановку приезжала группа студентов — археологов из Москвы и проводили раскопки. Говорят, что даже нашли что-то.

— Клочок кольчуги и наконечники стрел, — таинственным голосом говорил папа Юрки.

И Юрка думал, что это немыслимые сокровища. В те моменты он закрывал глаза и представлял себе татаро-монгольских захватчиков на черных конях (почему-то обязательно черных) и наших витязей в белых рубахах с дубинами на плечах, бесстрашно защищавших свою родину.

За домом Юрки тоже был лес. Он был намного больше, чем Поморы. Настолько больше, что если Поморы Юра один мог пройти от начала до конца за пару часов, что в темный лес его даже не пускали. Папа Юры говорил, что он тянется далеко — далеко, прямо до города, и если в него зайти, то можно никогда не выйти. Или утонуть в болоте, что начиналось в конце поляны, которая шла от Юркиного огорода. Юра всегда очень боялся этого леса. И болота, ведущего к нему.

«Лес дремучий," — думал он вечерами, глядя на чернеющие вдали верхушки елей, над которыми медленно понималась ярко-оранжевая луна.

— Там, наверное, вся нечисть живет, — шептал Юрка, доедая уже остывший суп.

— Нужно не нечисть бояться, — ворчала мама, гремя ложками на кухне, — А людей.

Люди страшнее всяких домовых и леших. От них — то все зло в мире, а не от рогатых чертиков. Люди сами портят все, к чему прикасаются. И нечего лишний раз на черта пенять, если у самого рыльце в пуху. Он тут не виноват.

От этих слов Юрка ежился, но каким-то глубинным чувством понимал, что мама была права. Нужно уметь самому отвечать за свои поступки, а не перекладывать вину на бабайку или злой рок. Так его с ранних лет учили родители. Так всегда говорила мама.

Мама часто ворчала. Почти всегда. Сколько Юра себя помнил, она никогда не была с ним ласковой.

Ну, разве, что на людях. Была у Надежды Петровны или Надюхи, как все в деревне ее называли, особенная, непонятная для Юрки черта характера — уж очень она старалась быть хорошей для других. Очень переживала за общественное мнение и всячески старалась всем угодить. То соседке поможет, то подарит кому-нибудь что-нибудь, то похвалит кого-то. Словно от чужого мнения зависла ее жизнь.

На домашних, как ни странно, ее любовь и ласка не распространялась.

Папа же был полной противоположностью матери. Добрый, отзывчивый, мягкий, он никогда не старался произвести на кого-то приятное впечатление. Все происходило как-то само собой. Он просто жил и был настоящим. Каким, какой он есть. В то время, как мать всю жизнь лезла из кожи вон, пытаясь кому-то что-то доказать. Юрка был очень похож на него и даже гордился этим

.

— Вылитый отец, — не скрывая раздражения в голосе говорила мать, в очередной раз ругая сына за какую-нибудь проделку, — Даже повадки все его. Ничего от меня не досталось…

У Юрки и Сергея Геннадьевича были черные непослушные волосы и большие серые глаза на смуглом, слегка вытянутом лице. Взгляд этих глаз был настолько глубоким, и неподвижным что, немногие могли его вынести. Казалось, что глаза смотрят прямо в душу, пытаясь прочесть в ней все правду, что тщательно скрывалась от посторонних глаз. В целом отец и сын были красивы, но какой-то особенной, таинственной красотой, совершенно не подходившей для деревенского колорита.

Мать же напротив, была невысокой голубоглазой блондинкой. Слегка полноватой, но это ее нисколько не портило, а наоборот придавало ее фигуре особого шарма, свойственного настоящим русским женщинам, способным и коня на скаку и в избу дымящуюся. Такой и была Надя. Выходец из очень бедной и пьющей семьи, изо всех сил мечтающая вырваться из этого порочного круга нищеты и дурной славы. Доказать людям, что она «не такая».

Бабушка Зоя, папина мама, не любила Надежду. Да и Юрку никогда не привечала.

— Разлучница!

Так говорила она при виде невестки. Мать часто менялась в лице, но дерзить и перечить свекрови не решалась. Сказывалось хорошее воспитание.

— О чем она? — спрашивал Юрка у матери, когда баба Зоя уходила по узкой тропинке к своей калитке.

— Подрастешь — узнаешь, — коротко отвечала мать, и было видно, как неприятны были ей эти слова.

И Юрка узнал. Только не когда подрос, а чуть раньше.

Перед тем, как Юра должен был пойти в первый класс, в начале лета, прямо перед его днем рождения, баба Зоя умерла.

На похороны приехали все родственники. И среди этой многочисленной и малознакомой толпы была одна девочка, очень похожая на Юру.

Ее звали Варя.

Как позже сказала ему одна из папиных родственниц, Варя была дочерью отца от первого брака.

— Серёга — то, как с Надькой связался, так Вера его и выгнала, — говорила папина двоюродная сестра тетя Таня, — Вареньке тогда два годика было. Но теть Зоя Варю очень любила. Даже дом на нее подписала перед самой смертью.

— Ну а что, — продолжала тетя Таня, вытирая аккуратно свернутым бумажным платочком мокрый от пота лоб, — Отец твой не помогал им никогда. Жили первое время впроголодь. А она наша, родная кровиночка.

Юрка украдкой смотрел на сестру и не мог разобрать своих чувств.

С одной стороны у него была обида. Обида за то, что родственники так и не полюбили его так же, как любили Варю. Для них он всегда был второсортным. Не внуком, а сыном разлучницы. С другой стороны он жалел Варю. Ведь у него был папа, которого Юра очень любил, а сестра росла без отца. Мальчик гордился этим своим превосходством над сестрой, и в то же время чувствовал себя виноватым. Будто бы он своим рождением отобрал у Вари папу.

Юрка хотел подружиться с Варей и даже заговорил с ней, когда детей усадили за отдельный поминальный стол, но девочка резко встала, бросив ложку в тарелку со щами, и ушла к взрослому столу. Тётя Таня с укором посмотрела на Юрку и что-то прошептала на ухо отцу. Сергей Геннадьевич взглянул на расстроенного сына. В его глазах читалось смятение.

Мальчик не знал, куда деться от стыда. Ему казалось, что все смотрят на него и все его ненавидят. Он уже сто раз пожалел о своей попытке познакомиться с сестрой, но было уже поздно.

Варя всю трапезу просидела среди папиных родственников. Она с удовольствием уплетала конфеты и изредка посматривала в сторону Юры. Юра чувствовал на себе ее взгляд. Но, когда мальчик имел неосторожность посмотреть на нее, она тут же отводила глаза.

«Как это странно, — думал Юра, — Иметь сестру и не иметь возможности с нею познакомиться».

Мальчик страшно ревновал отца к сестре. Он боялся, что папа так же, как и другие родственники, будет любить Варю, а о нем забудет.

Но, к счастью для Юры, Сергей Геннадьевич за весь день так и не подошел к дочери. Он общался с родственниками, не отходил от жены, но к первой жене и ребенку так и не приблизился. Бывшие супруги делали вид, что их друг для друга не существует.

Юра выдохнул с облегчением. Его папа так и остался только его.

Всю дорогу с поминок родители ссорились. Мать закатывала отцу сцены ревности, отец лениво отбивался от несправедливых нападок жены, Юрка же медленно плелся позади, изредка вслушиваясь в разговор. Он не любил эти ссоры, но все чаще и чаще становился их свидетелем. Впрочем, как и другие жители Ивановки. Мать постоянно старалась ужалить отца публично, чтобы было больнее, поэтому и сейчас шла по дороге, громко причитая о несчастной судьбе и, не стесняясь в выражениях, ругала мужа.

— Да что я в тебе нашла? — удивлялась она, — Я думала, завидный жених, из богатой семьи, а что в итоге? Гол, как сокол. Пришел от жены с двумя парами носков.

— Ты знала за кого выходила.

— Да, кто знал, что твоя мать лишит тебя всего? Вот, и даже дом Верке отписала. Лишь бы нам ничего не досталось!

— Варе, — поправил отец.

Видно было, что ему тоже была неприятна эта новость и он, как единственный сын бабы Зои, надеялся получить наследство матери, и был удивлен, что остался ни с чем.

— Какая разница! — рявкнула Надежда.

Отец ничего не ответил. Юра не знал, что баба Зоя, узнав о романе сына и о том, что первая жена выгнала его из дома, выставила вещи Сергея за калитку.

— Любишь — люби! — грозно сказала она тогда, — Но ничего из этого дома твоя вертихвостка не получит. Костьми лягу, но, ни гвоздя ей не достанется. Посмотрим, надолго ли хватит ее любви.

До самой смерти баба Зоя так и не простила сына. И не полюбила внука. Со стороны она часто видела Юру, но ничего в её сердце не екало. Впрочем, как и в Юркином сердце. Мальчик был больше привязан к бабе Нине, чем к родной бабушке. Да и соседка отвечала ему взаимностью.

Семья Юры жила небогато, даже бедно, Юру не баловали, а баба Нина нет — нет, да и угостит чем-нибудь вкусненьким или вещи после внуков передаст.

Так и жили. Вернее сказать, выживали.