Паранормальные штучки

Екатерина Савина

Череда жестоких и немотивированных убийств запускает жуткий механизм безумия, которому становятся подверженными разные жители небольшого города. Экстрасенс Ольга Калинова знает, что за этими событиями стоит ее давний враг. Но хватит ли у нее сил, чтобы одолеть его и на этот раз?

Глава 4

— Это было не так давно, — печально заговорил Васик, — как-то тоска ко мне подступила — такая, хоть в петлю лезь. Не могу я разобраться ни в своей душе, ни в наших с Ниной отношениях. Ну, пошел я и напился.

— Ты же не…

— Ну да, — кивнул Васик, — теперь не пью. Но все-таки иногда надо. Чтобы немного снять напряжение. Совсем чуть-чуть выпьешь — и уже легче…

Он замолчал и молчал все время, пока неповоротливый и молчаливый, как пингвин, официант не расставил на столе чашки с кофе, салфетки и вазу с фруктами.

— Так вот, — заново начал Васик, — я сейчас о выпивке говорил…

— Не отвлекайся, — попросила я, — ближе к делу.

— Выпил я тогда, — продолжал Васик, — немного… Тут немного, там немного, короче, нажрался, как свинья. Прихожу домой — Нина печальная сидит у окна, вроде и не замечает моего прихода. Я, конечно, к ней. Почему-то решил вдруг тогда раз и навсегда выяснить отношения… Начал вопросы ей задавать — как, да что… А она мне вдруг такое наговорила. Я утром проснулся и подумал, что это мне с пьяных глаз причудилось или вообще — приснилось. К Нине за объяснениями полез, а она пальцами у виска крутит… Но я-то опохмелился и понял, что не сон это был и не пьяное видение…

— Так что же все-таки тебе Нина сказала, — я начала уже терять терпение, — какой ты, Васик, многословный на самом деле.

— А сказала она мне вот что…

Васик оглянулся по сторонам, хотя в кафе из-за раннего времени не было никого, перегнулся ко мне через стол и тихим шепотом проговорил:

— Нина мне рассказала, что ее предки по женской линии были прокляты. Никто из женщин ее рода не мог выйти замуж.

— Но она же была замужем, — напомнила я.

— Я хотел сказать — удачно не мог выйти замуж, — поправился Васик, — а подробности брака Нины ты не хуже меня знаешь…

— Да, — качнула я головой, — приятного мало.

— Вот именно, — подтвердил Васик, — приятного мало. И теперь, как ты можешь догадаться, Нина боится выходить за меня замуж. Чтобы со мной ничего не случилось и так далее…

— Понятно, — сказала я, — то есть, ничего не понятно. Ты можешь поподробнее рассказать, в чем выражалось это родовое проклятие?

— Насколько помню, — проговорил Васик, — я ведь пьяный был… Но в общих чертах это звучало так…

Васик отпил глоток кофе и заговорил.

* * *

— Прапрабабушка Нины — Полина — была родом из глухой деревни, — рассказывал Васик, — но тем не менее с радостью и воодушевлением встретила пришедшую в их края советскую власть. Я так понял, потому, что эта власть давала своим сторонникам неограниченные полномочия. А Полина эти полномочия были ой как нужны. Дело в том, что Полина почти с детских лет была влюблена в одного деревенского парня — своего соседа… Николай, кажется, его звали. Так вот этот Николай родительского благословения на брак с Полиной не получил… То ли Полина на селе хорошей девушкой не считалась, то ли хозяйственности ей не хватало, то ли сыграло роль то, что Полина была сирота и никакого приданого за ней не полагалось, кроме низенькой хибарки на окраине села… то ли что-то еще сыграло роль — не помню точно. Короче говоря, неразделенная любовь.

— Обычная история, — поддакнула я.

— Да, — кивнул Васик и продолжал:

— Николай, конечно, никаких чувств к Полине не испытывал, несмотря на то, что ее любовь к нему стала для односельчан излюбленной темой для шуток. Но шутили они недолго — когда Полина исчезла из села и через год вернулась к кожанке, с маузером и мандатом комиссара, многим стало не до шуток. Потому что все село целиком оказалось во власти Полины — той самой девчонки-сироты, над которой все потешались. А особенно кисло пришлось Николаю, успевшему за этот год жениться и зачать ребенка. Полина установила в селе совершенно драконовские порядки — больше всех, конечно, доставалось Николаю и его беременной жене, которые просто возненавидели Полину-комиссара. Да у нее самой чувства изменились — любовь, как это довольно часто бывает — переросла в ненависть. И самое страшное, что все это разворачивалось на виду у всех сельчан и никто ничего не мог сделать. Все молчали. Молчали тогда, когда у Николая и его жены увели последнюю корову и лошадь. Молчали, когда родителей Николая и родителей жены под видом раскулаченных угнали в Сибирь (самого Николая и его только что разрешившуюся от бремени семью Полина никуда угнать не могла — в таком случае она лишилась бы объекта своей ненависти, которой жила все эти годы). Молчали сельчане и тогда, когда жену Николая нашли как-то поутру с перерезанным горлом и выпотрошенным, точно у рыбы, животом. Николай остался один с ребенком и ребенку отдавал всю ту любовь и нежность, которая должна была предназначаться жене. И только когда младенца нашли мертвым, а рядом с ним в люльке ядовитую змею, обвившую холодное тельце, а в сарае обнаружили труп Николая, с нечеловеческой силой пригвожденный вилами к стене, Полину сожгли на костре, как ведьму. Конечно, вдохновителей казни после этого случая репрессировали, но… это, как говорится, частности…

— Погоди, — вставила я слово, — а как же проклятие? И что-то из твоего рассказа не ясно, как Полина могла родить ребенка для продолжения проклятого рода?

— Тот самый год, который она провела в городе, — напомнил Васик, — Полина уехала уже беременная, причем от Николая, которого она все-таки соблазнила, но знала, что он на ней ни при каких условиях не женится. Да и шантажировать она не собиралась и просить — девушка была гордая. Ребенка своего Полина оставила в городе — в детдоме — оставила на время, поэтому подробно указала свои имя, фамилию и адрес села. А когда подросший ребенок Полины — это была девочка, ее тоже Полиной назвали — начала искать родителей — история и всплыла… Там еще что-то дальше было, но я уже не помню. Помню очень хорошо, что когда Полина-младшая явилась в село своей матери, чтобы мстить, по всему селу прокатилась паника — Полина-младшая была как две капли воды похожа на Полину-старшую, да еще и одевалась — так, как было принято по роду службы — кожанка, галифе, наган… Красная тряпица на груди. Вот тогда-то старухи и прокляли род Полины. А суть проклятия, как я помню, заключалась в том, что ни один мужчина не будет счастлив с женщиной, в жилах которой течет кровь той Полины, ради своей любви-ненависти убившей жену Николая и его сына и той Полины, которая пытаясь отомстить за мать, собственноручно прикончила из своего нагана половину села…

— Да, — сказала я, когда Васик замолчал, — страшная история. В общем, все умерли…

— Ничего тут смешного нет! — вспылил Васик. — Все это чистая правда и… к тому же нить от этой истории тянется ко мне…

Он ткнул себя пальцем в грудь.

— Мне угрожает реальная опасность, — сказал он, — и это не самое главное… Самое главное — то, что Нина пропала… Хоть бы написала, куда ушла. А куда ей идти? Родных у нее нет. Друзей, кажется, тоже… По крайней мере, таких, о которых я бы знал… Любовник? Даже думать смешно…

— Да, — задумчиво проговорила я, рассматривая в своей чашечке остатки остывшего кофе, — родовое проклятие — вещь очень серьезная. Насыщенные энергией психоимпульсы вызывают мутацию в генных клетках объекта, на который направлено проклятие… И это самое просто объяснение… которое не охватывает всего масштаба такого сложного явления, как родовое проклятие.

— Значит, — прокашлявшись, осторожно проговорил Васик, — родовое проклятие все-таки существует?

— Конечно, — кивнула я, — я, как специалист в области паранормальных явлений, могу это с уверенностью подтвердить. И не ты ли мне сейчас целый час про родовое проклятие рассказывал?

— Я, — кивнул Васик, — но я ведь это… честно говоря, считал, что ты скажешь мне… как специалист в области паранормальных явлений, что никакого проклятия нет, что все это дедовские сказки…

— К сожалению, это не так, — сказала я.

То, что рассказал мне Васик, глубоко захватило меня. Особенно та часть истории, когда Полина-младшая приезжала мстить за смерть Полины-старшей. Абсолютное внешнее сходство двух Полин… Как это похоже на меня, когда я приезжала расследовать смерть моей сестры-близняшки! Расхождение только в деталях.

Да, черт возьми, у Васика действительно серьезная проблема. Это не студенческие галлюциногенные грибочки. Надо как-то помочь моему другу.

Но как?

— И вот еще что… — проговорил Васик, как мне показалось, с неохотой, — не особенно хотелось тебе это говорить, но… надо. Потому что важно.

— Говори, — попросила я, — если важно.

— В общем, так… — Васик замялся, — короче говоря… Нина хочет снять это свое проклятие, ну и она… Она прямо мне ничего не говорила и в записке не писала… Но я так понял… Это не от того, что она тебе не доверяет! — воскликнул вдруг Васик, будто я хотела ему возразить.

— Говори яснее, пожалуйста, — сказала я, — при чем здесь доверие ко мне?

Васик вздохнул.

— А при том, — проговорил он, — что Нина решила снять с себя родовое проклятье. То самое, про которое я тебе рассказывал. Ты удивлена, почему она к тебе не обратилась за помощью?

— Н-ну… — в общем-то — да, — сказала я, — все-таки, когда под боком квалифицированный специалист, искать кого-то еще… Кстати, она нашла кого-нибудь, кто бы обещал ей справиться с ее проблемой?

— Нет, — качнул головой Васик, — но она говорила, что у нее кто-то на примете есть. Так вот я подумал, что она к этому кому-то и отправилась… А почему она не обратилась к тебе… Понимаешь, тут сложно все. Но лично я думаю, что Нина просто не хочет тесно с тобой общаться, потому что ты… как бы это… напоминаешь ей о тех страшных временах, когда… ты вытащила ее из сетей того старика-колдуна дяди Мони, который высасывал из людей жизненные силы, словно паук высасывает мух.

— Я помню, — сказала я, — да… Честно говоря мне и самой эту историю вспоминать не хочется. Я ведь и сама попалась на удочку дяди Мони и едва не пропала… И теперь понимаю, почему Нина никогда не вспоминает о той страшной истории и… все-таки мало со мной и с Дашей общается. Конечно, Нина некоторое время назад обратилась за помощью ко мне — просила проследить за тобой, но ты помнишь, что из этого получилось?

— Кошмар получился, — вспомнил Васик, — меня использовали как приманку — а тебя хотели убить. Я, между прочим, чуть дуба не врезал из-за тебя.

— Я же не виновата, — сказала я, — и тем более — все закончилось хорошо.

— Ты, конечно, не виновата, — пожав плечами, проговорил Васик, — но Нина почему-то думает, что ты подвергаешь смертельной опасности каждого человека, который с тобой рядом находится. Нет, она тебя любит! То есть — уважает… Но — опасается.

— Ладно, — сказала я, — с этим вопросом разобрались. Осталось выяснить — куда могла уйти Нина.

Васик снова пожал плечами.

— Понятия не имею, — произнес он, — может быть, ее уход связан с желанием снять проклятие, а может быть, она уверена, что из-за проклятия не может быть со мной и… не хочет меня мучить, так сказать… Если бы она в записке написала толком… А то одно только слово — «прости»… И все.

Я задумалась. Зацепочки в этом деле все-таки кое-какие есть, но… как будто их нет. Слишком уж все… На уровне догадок. А что там подсказывает мне моя интуиция?

Я замерла, прислушиваясь к своему внутреннему голосу — и… ничего не услышала.

* * *

— Долго он там будет торчать? Спать хочется, сил нет… — пожаловался грузный мужчина в длинной кожаной куртке, накинутой, но не вдетой в рукава — поверх длинного и плотного свитера.

— Спать хочется — иди в машину и спи, — предложил ему меланхоличный детина в зимнем спортивном костюме. Он что-то жевал — с хрустом перемалывал массивными челюстями, словно каменными жерновами.

— Ага — в машину… — проворчал грузный, — шеф выйдет — даст мне прикурить… Один раз уже так было — ждал его с презентации да прикорнул в вестибюле на кресле. А меня какой-то мудак из газеты сфотографировал. Так шеф меня чуть не убил… Сказал — еще раз такое повторится — вылетишь на хрен из охраны. А того мудака с фотоаппаратом из редакции на следующий день поперли. Молодой еще был… корреспондент, блин. Не показали ему своевременно — чьих охранников можно фотографировать, чьих нельзя… И статьи, конечно, никакой не было.

— А в какую газету твою фотку хотели поместить? — поинтересовался детина и сплюнул себе под ноги черную тягучую слюну.

— В какую… Неважно в какую… Я слышал — статью хотели назвать — «Что видел во сне охранник депутата госдумы?» — и фамилию шефа вклепать хотели…

— Хреновое название, — заметил детина.

— И я говорю…

Они еще немного помялись на пятачке перед подъездом. Грузный мужчина снова зевнул.

— Нет, спать-то как хочется… Три часа ночи уже.

— Иди и поспи! — разозлился детина и снова сплюнул черную слюну, — я тебя разбужу.

— Меня не добудишься, — вздохнул грузный, — я как усну, так все… Хоть из пушки стреляй. Мне жена иной раз говорит с утра…

— Тихо! — скомандовал детина и выплюнул изо рта большой черный комок с хлюпаньем шлепнувшийся на асфальт, — свет включился. Через полчаса уже и появится… Наш родной и любимый депутат государственной думы… Домой его отвезем, борова жирного и все. Можно отдыхать.

— Два часа пластался, — заметил грузный, — что-то он Светку не балует. Я его к Наташке возил, он ее всю ночь дрючил. А я всю ночь в машине просидел, боялся заснуть. Чуть с ума не сошел к утру…

— Да… — протянул детина, разворачивая бумажный пакет, — собачья наша работа… Возить шефа по бабам. И не дай бог кому слово ляпнешь… Тут же на улицу вылетишь. Да он еще и посадить может.

Детина тремя пальцами достал из пакета темный резко пахнущий комочек и отправил его в рот. И тут же звучно зачавкал.

— Как ты это дерьмо жевать можешь? — неприязненно поинтересовался грузный.

— А что? Жевательный табак. Я в детстве куриной слепотой болел — у меня глаза слабые. А табак, говорят, помогает.

Грузный неопределенно хмыкнул и задрал голову к единственному в во всем пятиэтажном доме светящемуся окну — там маячили размытые силуэты.

— Одевается… — пробормотал грузный, — к жене поедет. Эх, а еще — депутат…

— Да название одно — что депутат, — проговорил детина, — раньше был — барыга барыгой, а теперь на виду у всех… Так барыгой и остался, только скрываться стал. А заметил, как он в последнее время начал байду толкать про необходимость правового государства? И прическу сменил, и костюмчик носит только серенький. Мне Манька-повариха говорила, что он себе хотел даже искусственную лысинку на затылке забабахать… Парикмахер отговорил.

Они надолго замолчали.

— Сейчас домой приеду, — заговорил грузный, — завалюсь на целые сутки. Хорошо, что завтра выходной.

— А я посплю немного и к вечеру в баню пойду, — заявил детина, — потом чекушку-другую раздавим с пацанами. Посиди-им… Ты чего?

Грузный, резко отвернувшийся от него, напряженно всматривался во тьму.

— Чего ты? — повторил детина.

— Да мне показалось… кто-то шмыгнул в подъезд…

— Да? Я ничего не видел.

— Да и я-то… краем глаза успел заметить, — признался грузный.

— Может, показалось спросонья?

— Может… — неуверенно проговорил грузный, — а может, и не показалось… Вроде бы… вроде бы человек прошмыгнул. Маленький такой… юркий.

— Надо пойти проверить, — высказался детина, — шеф уже сейчас выйдет, а там бомж какой-нибудь… Если он есть там… напугает шефа до смерти, он нас тогда вообще прибьет… Надо проверить.

— Надо, — вздохнув, согласился грузный, но с места не двинулся.

Детина посмотрел на него, тот пожал плечами и снова проговорил:

— Может, и не было никого. Скорее всего — не было. Мне показалось.

Видно было, что очень ему не хотелось слоняться по темному подъезду и искать… неизвестно что.

— У тебя фонарик есть?

— Нет. Зажигалка…

— Давай!

Грузный поискал в карманах, достал дорогую «Zippo» и передал детине.

— Не очень-то бензин там трать, — предупредил он, — заправлять загребешься — фирменный бензин дорого стоит… И смотри не потеряй. Она подарочная — мне жена на юбилей подарила…

— Сейчас вообще сам пойдешь, толстая сволочь! — снова рассердился на него детина. — Зануда чертов. Что мне — в темноте теперь шарить там? И так ни хрена не вижу… Почти во всех домах какие-то сволочи лампочки повыкручивали — с патронами вместе… Хоть бы уж наш шеф облагораживал немного дома, куда по бабам ходит, а то…

Грузный хотел было обидеться, но передумал.

— Ладно, Санек, — сказал он, — чего там…

* * *

Санек сплюнул табачную жвачку и вошел в подъезд. Тихо было так, что он слышал, как скрипит пыль под его ногами. Он щелкнул зажигалкой, поднял ее над головой и, щуря глаза, при колеблющемся свете осмотрелся.

Узкая лестница уходила вниз — в подвал. Широкая вела вверх — на второй этаж.

Не опуская зажигалку, Санек прошел на несколько пролетов вверх и остановился.

Прислушался — ничего не было слышно.

«Да нет тут никого, — подумал он, — если бы кто-то был, то слышно было бы… А может быть, это вообще пес какой-нибудь прошмыгнул? Бездомный…»

Санек беззвучно усмехнулся.

Зажигалка в его руках нагрелась так сильно, что он был вынужден потушить ее и положить в карман, пока натянет на ладонь рукав рубашки.

Сверху послышался какой-то шорох. Санек задрал голову и ему показалось, что на следующей лестничной площадке мелькнул какой-то огонек.

«Что за черт?..» — подумал он и, на вынимая зажигалку из кармана двинулся вперед, осторожно ступая.

На лестничной площадке никого не было.

Санек снова чиркнул зажигалку, она осветила голые обшарпанные стены. «Четвертый этаж», — было размашисто намалевано на одной из стен.

«Лахудра шефа на пятом живет…» — успел подумать Санек прежде чем щелкнул замок и со скрипом отворилась дверь на пятом этаже.

— Пока, дорогой мой, — тоненький женский голосок, — ты уж не забывай меня…

— Не забуду, — пообещали ей.

Санек вздрогнул. Это был голос его шефа — известного в столице бизнесмена и общественного деятеля, депутата государственной думы.

«Вниз бежать? — лихорадочно соображал Санек. — Он еще услышит. Скажет — следит за мной, чтобы потом слухи по городу пускать… Фотографировать…»

Шеф настрого запретил подниматься за ним в подъезд — стерегся, хотя вся его челядь прекрасно знала, куда он ездит ночами.

«Посветить зажигалкой? — подумал Санек, облизав пересохшие губы, — разорется, с работы выгонит. Скажу — услышал шум в подъезде, решил проверить… Ч-черт, что же делать?»

Дверь закрылась, снова щелкнул замок. На лестничной площадке появился и заерзал по стенам луч желтого света — шеф включил карманный фонарик.

«Покажусь ему, — решился Санек, — объясню все… В конце концов — о нем же беспокоился. Только бы не напугать…»

Он шагнул было на ступеньку выше, но тут желтый луч карманного фонарика взмыл к потолку и исчез, что-то глухо стукнуло об пол — послышался тихий шелест разбивающегося пластикового стекла.

Потом остолбеневший от неожиданности Санек услышал сдавленный крик, тотчас перешедший в страшный хрип и — скоро смолкший.

— Валерий Владимирович! — хотел крикнуть Санек, но сдавленное спазмом страха его горло не произнесло ни малейшего звука.

По полу лестничной площадки пятого этажа что-то прошуршало, как будто тащили волоком тяжелое тело. Потом все смолкло.

«Что это было? — вяло шевельнулось в голове у Санька, — как же мне быть теперь?»

Снова щелкнул замок и коротко проскрипела нешироко приоткрывающаяся дверь.

— Валерий Владимирович! — позвал тоненький женский голос, — что случилось?

— А что могло случиться? — Санек слабо улыбнулся, узнав глуховатый голос своего шефа, — фонарик я разбил, блин…

— А-а… А то я какой-то шум слышала… Думала, что-то случилось. У нас совсем недавно жилец пропал с лестничной клетки — таксистом работал. Вызвали его за город — в какой-то дом отдыха. Он поехал, забрал оттуда кого-то — поехали в аэропорт. Но в аэропорт не доехали — машину на дороге нашли с проколотыми колесами — вокруг кровь и никого нет. Даже трупов нет… Мне так страшно. Я теперь в этом подъезде боюсь одна ходить…

— Ничего. Спи.

— Тебе дать фонарик? У меня есть.

— Да не надо мне. И так нормально. Спущусь, меня внизу машина ждет…

Дверь закрылась.

Санек вытер со лба холодный пот. Предстоящее объяснение с шефом его теперь не пугало.

«Самое главное, — подумал он, — что ничего страшного не случилось. Он просто фонарик уронил и разбил. Всего-навсего. А уж мне почудилось…»

Санек начал подниматься по лестнице.

— Валерий Владимирович, это я! — начал заранее он, чтобы не напугать своего шефа внезапным появлением, — Валерий Владимирович!

Темный силуэт, качнувшийся на верху лестницы вдруг исчез. Санек остановился, удивленно раскрыв рот. На лестничной площадке вспыхнул огонек. Санек вспомнил, что уже видел такой огонек не так давно в этом подъезде. Присмотревшись, Санек понял, что огоньков — два. Как будто чьи-то горящие глаза. Красные, словно раскаленные угли.

Санек даже не успел поднять руки, когда кто-то невидимый в темноте прыгнул ему на грудь и вцепился клыками в горло. Под тяжестью неизвестного, напавшего на него, Санек сполз по стене вниз. Он схватился за одежду незнакомца, пытаясь оторвать его от себя, но не смог — быстро ослабли руки.

Терзавший горло Санька, последний раз сомкнул клыки — и какой-то темный круглый предмет покатился вниз по лестнице и остановился ткнувшись в противоположную лестнице стену.

Убийца мгновенно склонился на еще теплым телом и, безошибочно действуя в темноте, нащупал пальцами прерванную сонную артерию, из которой фонтаном хлестала кровь — и тут же припал к ней губами. Покончив со своим делом, убийца сыто заурчал и ни секунды больше не стоял над обезглавленным телом. Он прыгнул в сторону и бесшумно исчез в кромешной темноте, как только закончил дело.

* * *

Грузный мужчина в длинной кожаной куртке вышагивал рядом с машиной.

Потом он подошел к подъезду и остановился неподвижно, прислушиваясь.

Очевидно, он услышал что-то подозрительное, потому что нахмурился. Простояв, не шелохнувшись, несколько минут, он ничего больше не услышал, и лоб его постепенно разгладился, а сведенные брови разошлись.

— Санек! — тихо-тихо позвал он, но никакого ответа не получил.

Тогда грузный мужчина вздохнул и вернулся к машине. Он вынул из кармана куртки сигареты и хотел было закурить, но тут вспомнил, что отдал свою зажигалку.

Он выругался и сунул сигареты обратно в карман. Снова подошел к подъезду и прислушался. Потом отпрыгнул и лицо у него вытянулось — из подъезда вышел шеф грузного собственной персоной. Как он мог двигаться в кромешной темноте абсолютно неслышно — для грузного понятно не было. Ему вообще многое было непонятно — куда подевался Санек, что за странный шум был в подъезде несколько минут назад и отчего это губы и подбородок шефа испачканы чем-то… темным и густым, точно вареньем. Но, подчиняясь властному взгляду, грузный прикусил язык и ничего спрашивать не стал — только поспешил к машине, чувствуя странную дрожь в ногах и не догадываясь о том, что такую дрожь обычно испытывает человек за несколько минут перед особенно страшной и мучительной смертью.