Изгоняющая тьму

Екатерина Савина

Экстрасенсорные способности, оказывается, могут очень осложнить жизнь. В этом убеждается Ольга Калинова. Поединок с опасным колдуном, древнее божество, вдруг вырвавшееся наружу после многовекового сна, ежесекундный смертельный кошмар – все это придется пережить героине, чтобы уберечь себя и своих близких.

Глава 3

Эта жара сводила его с ума. Гонконг просто пылал от зноя. Казалось, еще немного и обезумевшие от зноя приземистые домишки расплавятся, стекут вниз к тротуарам, и весь город превратится в пузырящееся болото.

Впрочем, видимо, так серьезно жару воспринимал он один. Толстяк был очень грузен и всякое, совсем незначительное повышение температуры воспринимал как настоящую катастрофу. Толстяк с самого детства страдал неправильным обменом веществ — и все доктора, как один, советовали ему жить в условиях умеренного или холодного климата. Он очень не хотел ехать в знойный Гонконг, но выбора у него не было.

Толстяк жестом подозвал официанта и на корявом английском языке заказал еще бутылку минеральной воды. Китаец-официант покосился на внушительную прозрачную батарею пустых пластиковых бутылок из-под воды, громоздящуюся на столике перед Толстяком, но лишь удивленно сморгнув, кивнул и убежал, балансируя подносом.

Толстяк в ожидании заказа минуту сидел в молчании и полной неподвижности, пока в его кармане не запиликал сотовый телефон.

Не смотря на то, что он ожидал этого звонка, Толстяк вздрогнул. Он медленно включил телефон, словно действуя против своей воли, поднес телефон к уху и совсем негромко проговорил:

— Алло…

— Это я, — квакнула трубка, — узнал?

Толстяк поежился.

— Да, — сказал он, — узнал.

— Как продвигаются дела?

— Нормально, — неохотно ответил Толстяк.

— Ты все сделал, как я тебя просил?

— Все, — сказал Толстяк и снова поежился так, словно совсем перестал замечать льющийся с неба изнуряющий зной, а почувствовал вдруг смертельный леденящий изнутри холод.

— Замечательно, — ровно проговорил его собеседник, — теперь слушай внимательно. Сделаешь все, как я говорю и, если результат твоих действий меня удовлетворит, можешь возвращаться обратно в свой Питер. Понял?

— Понял, — помедлив, ответил Толстяк, — но ведь я уже выполнил две твои просьбы, и ты… и вы мне два раза уже говорили, что я смогу вернуться домой, как только… Но за каждой просьбой следует очередная. Я ведь… Мы ведь договорились, что…

Толстяк замолчал и минуту слушал тишину в трубке. Потом вздохнул и проговорил:

— Что мне нужно сделать на этот раз?

Трубка ожила мгновенно.

— В камере хранения Северного вокзала, — услышал Толстяк голос в трубке, — ты найдешь…

Толстяк, кивая, слушал, а когда объяснения закончились, облизал пересохшие губы и внезапно севшим голосом спросил:

— Я хотел у вас узнать, как там насчет моего…

Почему-то он не договорил.

— Хорошо, — прозвучал в трубке холодный голос, — я же говорил тебе — будешь выполнять мои поручения и будет… и все будет в порядке.

— Понятно, — хрипло сказал Толстяк и закашлялся. Когда он перестал кашлять, в трубке уже пульсировали короткие гудки.

* * *

От здания Северного вокзала такси доставило Толстяка к парадному входу лучшей гонконгской гостиницы. Расплатившись, Толстяк вышел на тротуар, но не направился, как того следовало было ожидать, к большой стеклянной двери с нарисованными на ней драконами, а, подождав, пока желтая приземистая машина такси отчалит от обочины и скроется в гудящем автопотоке, двинулся с места и медленно пошел по направлению к ближайшему переулку.

Свернув в переулок, Толстяк перешел на бег. Его торопливые шаги гулко стучали в темном и узком переулке. Толстяк остановился у небольшой металлической двери в кирпичной стене.

— Черный ход, — прошептал он, — все точно так, как он мне и говорил.

Металлическая дверь оказалась не заперта. Толстяка это явно не удивило — видимо, он заранее об этом знал. Еще раз оглянувшись по сторонам и не увидев никого, Толстяк открыл двери и быстро зашагал по длинному и темному коридору, сплошь заставленному большими деревянными ящиками.

Три раза китайцы в нечистых белых халатах показывались в темном зеве коридора и трижды Толстяк прятался за ящиками и, закрыв глаза, тихо сидел на корточках, стараясь унять бешено бьющееся сердце.

Наконец коридор привел Толстяка к грязной лестнице, по которой вверх-вниз сновали китайцы с озабоченными лицами. Теперь — здесь — на Толстяка никто не обращал никакого внимания, но тем не менее, он постарался быстрее подняться по лестнице и на площадке нужного ему этажа, остановился, с трудом переводя дыхание.

Пот градом катился по его лицу, застывая серыми кляксами на белоснежном воротнике его рубашки.

Перед дверью, ведущей с черной лестницы в коридор, Толстяк немного замешкался — дверь была заперта. Порывшись в карманах, Толстяк извлек на свет тонкое металлическое кольцо, на котором болтались десятка два отмычек, выбрал нужную и, через минуту, дверь тихонько заскрипев, отворилась. Толстяк шагнул в коридор, прикрыл за собой дверь, оглянулся и вздрогнул — к нему, смешно семеня по пушистой красной ковровой дорожке, спешил китаец-коридорный.

Толстяк выкрикнул первую пришедшую ему на ум китайскую фразу, а когда тот остановился в недоумении — на расстоянии нескольких метров от Толстяка — последний быстро достал из кармана просторных белых брюк маленькую баночку, сыпанул из баночку себе на ладонь белый порошок, шагнул к коридорному и сдул порошок ему в лицо.

Китаец поспешно отпрыгнул, но несколько мельчайших крупинок все же попало ему на кожу лица. Он чихнул и, вдруг перекосив рот, уставился в глаза Толстяку.

Толстяк мучительно нахмурился и медленно проговорил длинную фразу на китайском языке — которую вызубрил два дня назад.

Коридорный повернулся и медленно проследовал к своему месту. Толстяк облегченно выдохнул.

— Подействовало, — прошептал он, обращаясь к самому себе, — теперь косоглазый часа два сидеть будет за своим стульчиком… в полном анабиозе. Да, убойное зелье я получил от своего… хозяина.

Толстяк оглянулся по сторонам. Дверь в номер, который был ему нужен, находилась всего в двух шагах от того места, где он стоял.

— Заперто, — бормотал себе под нос Толстяк, легонько толкая дверь, — но это не беда, конечно…

В ход снова пошла отмычка, и через минуту дверь открылась. Толстяк прошел в гостиную. Шторы были опущены и в комнате замерли густые сумерки. Толстяк щурил глаза, стараясь в полумраке рассмотреть интерьер комнаты, но света почему-то не зажигал.

* * *

Плавая неясным серым пятном по темной гостиной, Толстяк едва ли не на ощупь что-то искал. Наткнувшись наконец на настольный светильник, Толстяк невнятно вскрикнул — очевидно, он искал именно этот предмет.

Он достал из кармана зажигалку, щелкнул колесиком, и когда ровное бензиновое пламя рванулось вверх, осторожно поставил зажигалку на стол и при неясном трепещущем свете, вынул из кармана баночку с тем самым белым порошком. Из внутреннего кармана легкого летнего пиджака появился блокнот.

Толстяк оторвал листочек и, примерившись, поместил его внутрь округлого корпуса светильника так, чтобы электрическая лампочки находилась непосредственно под листочком бумаги.

После этого Толстяк сделал небольшую паузу, всплеснул руками, как бы готовясь к чему-то важному и, затаив дыхание, осторожно высыпал на листок весь белый порошок из баночки. Затем он сунул пустую баночку, предварительно тщательно закрыв ее крышкой, в карман, а из складки манжеты пиджака извлек маленький бумажный пакетик.

Перед тем, как вскрыть пакетик, Толстяк плотно обмотал лицо случившимся на спинке стула полотенцем. В пакетике оказался угольно-черный порошок, совершенно сливающийся с комнатной темнотой.

Тщательно следя за тем, чтобы ни одна крупинка не попала ему на руки, Толстяк высыпал черный порошок на листок бумаги — прямо поверх белого порошка.

— Готово, — глухо прозвучало из-за полотенца, — теперь когда она включит светильник, лампочка быстро прогреет бумагу, белый порошок начнет испаряться и, попав в ее легкие, лишит его возможности двигаться. И тогда дело дойдет до черного…

Толстяк вытер вспотевшие руки о штаны и, пятясь, стал отходить к двери. Шум, раздавшийся из коридора, заставил его крупное тело вздрогнуть. Толстяк взмахнул руками, словно обо что-то споткнулся и едва не упал на самом деле — и сбил со стоящего у стены гостиной столика — стакан.

Стакан грохнулся об пол и разлетелся сотнями осколков. Толстяк прошипел невнятное ругательство. Он наклонился было, чтобы собрать осколки, но приближающийся шум мгновенно выпрямил его.

— А… А-ат… А-атвали! — на чистейшем русском прогремело из коридора.

Толстяк явно узнал этот голос. Он моментально изменился в лице, сорвал с себя полотенце и, судорожно скомкав, швырнул в угол. Сотрясаясь от охватившей его тело дрожи, он рванулся к двери, тихонько приоткрыл ее — и не смог удержаться от облегченного выдоха.

На цыпочках Толстяк выкатился в коридор, подбежал к двери, ведущей на черный ход и исчез.

Одурманенный белым порошком коридорный неподвижно сидел за своим столиком, уставив совершенно пустые глаза в какое-то одному ему известное измерение.

Истошные вопли:

— А-а-а-атвали! А-а-а-атвали! — гремели по коридору.

* * *

— Ну вот, — вздохнула Даша и попыталась бледными губами улыбнуться, — нас и отпустили. Когда следователь начал через переводчика объяснять нам, в чем нас обвиняют, я едва удержалась от того, чтобы не грохнуться в обморок. Подумать только — умышленное убийство с целью ограбления. Какие-то неясные намеки на шпионаж. Просто жуть. Но я же говорила, что нас отпустят, когда разберутся.

— Это я говорила, — поправила я Дашу, — забыла? Ты еще вспомни, как ты в полицейской машине рыдала. Как ты кричала, что все пропало, что мы погибли…

— Было дело, — виновато призналась Даша, — сорвалась я, извини. Первый раз в жизни меня арестовали. Да еще в чужой стране, да еще по такому серьезному обвинению.

Такси подкатило к парадному входу в нашу гостиницу. Мы расплатились и направились в холл. За стойкой портье сидел незнакомый китаец в форменной одежде. Увидев нас, он так выпучил свои узкие, что на мгновение стал похож на европейца.

Даша снова нервно вздрогнула.

Я спокойно поздоровалась с портье. Не ответив на приветствие, он схватился за телефонную трубку, как за пистолет. Быстро-быстро набрал номер и что-то залопотал на своем тарабарском языке.

Мне даже не пришлось применять свои экстрасенсорные способности, чтобы понять, куда он звонил — пока мы находились в полицейском участке, пока через переводчика разговаривали со следователем, у меня было достаточно времени и возможности выучить, как по-китайски будет «полиция», «следователь», «подозреваемый».

Очевидно, портье решил, что нас с Дашей уже оформили, как убийц-маньяков и предали скорой, но мучительной смерти; вот он и звонил в полицию узнать, почему это мы вновь оказались на свободе, да еще имели наглость вернуться на место ужасного преступления.

Присмотревшись к портье, я вдруг поняла, что это тот самый китаец, который и вызвал полицию, тот самый китаец, который и вызвал полицию, тот самый китаец, из-за которого мы и попали сначала в полицейскую машину, а потом в участок. Да это он. Только волосы его теперь не встрепаны, а причесаны аккуратно. Но выражение лица снова — тревожное, взволнованное. Поэтому-то я его и узнала.

Судя по всему, по телефону портье сообщили что-то, ни в какие разумные рамки не укладывающееся — потому что он медленно, как бы с сожалением положил трубку и с вымученной улыбкой обратился к нам с приветствием.

Я невольно поморщилась.

— Пойдем в бар, — шепнула мне Даша, — мне просто необходимо немного выпить, а то я с ума сойду от всего этого…

Я кивнула. Даше, да и мне тоже на самом деле необходимо было прежде всего — прийти в себя. С нами и вокруг нас творилось что-то непонятное и притом очень пугающее.

— Пойдем, — сказала я Даше.

Мы направились по коридору, вход в который был украшен гирляндами искусственных цветов, куклами переплетающихся с друг другом драконов, иероглифами и соответствующими надписями на английском языке, которыми мы с Дашей в своих поисках какого-нибудь злачного заведения и руководствовались.

Даже не оборачиваясь, я чувствовала на своей спине недоумевающий взгляд портье. Да, ему, конечно, есть чему удивляться — чтобы обвиняемые в тяжком преступлении вернулись обратно в гостиницу, где произошла трагедия — спустя всего два часа.

Да и Даша была этому обстоятельству немало удивлена. И обрадована. Пожалуй, больше обрадована, чем удивлена, потому что особого удивления пока не выказывала — было не до того.

Конечно, я знала в чем тут дело. Просто в процессе допроса я использовала свои экстрасенсорные способности.

Довольно трудно было — потому что я общалась не непосредственно с допрашивающим меня полицейским, а с переводчиком; но мне удалось сконцентрироваться (что было очень сложно в данной ситуации) и, проникнув в сознание переводчика, установить виртуальный канал обмена мыслительной энергии с полицейским. Сознание того, кто переводил с русского языка на китайский и наоборот — сыграло роль своего рода передатчика энергии.

И мне все удалось. Я сумела убедить следователя, что мы с Дашей ни в чем не виноваты, и нас нужно немедленно отпустить — чтобы не было потом никаких проблем с российским консульством.

Результат, как говорится, на лицо.

А угрызений совести я не испытывала вовсе. А почему это я должна испытывать угрызения совести? Мы с Дашей ведь на самом деле не убивали портье, и не имеем ни малейшего понятия о том, кто это сделал. Просто я ускорила процесс раскручивания уголовного дела. Сбила полицию с изначально неверного следа.

Пусть оставят нас в покое и ищут настоящего убийцу. — Хорошо, что все обошлось, — снова сказала Даша, — только вот…

— Что?

— Только неизвестно, что с Васиком, — вздохнула она, — что-то нехорошие у меня предчувствия…

Договаривать она не стала, да и нужно ли было договаривать?

* * *

Мы вошли в бар. Накурено было так, что казалось, будто мы вдруг попали в огромных размеров аквариум, в котором давно не меняли воду. С виду вполне респектабельные китайцы в дорогих костюмах беспрерывно дымили какими-то особенно вонючими папиросками — от дыма у меня немедленно перехватило дыхание. Несколько европейцев — судя по внешнему виду — англичан — неторопливо посасывали сигары.

— Жуть! — закашлялась и Даша. — Как здесь можно больше пяти минут находиться? Кажется, я и минуты не выдержу. Слушай, Оль, давай выпьем по стаканчику и пойдем, а? Или лучше — взять в номер бутылку чего-нибудь… легонького. Оль! Ольга, ты меня слышишь?

— Слышу, — ответила я, — и вижу…

Я рассмеялась.

— Ты чего? — удивленно спросила Даша. — Что ты видишь-то?

— Посмотри сама!

Даша обернулась туда, куда я показала ей и от неожиданности открыла рот.

— Вот сволочь! — с чувством проговорила она. — Просто сволочь. Гад!

Возле стойки бара стоял Васик. Впрочем, слово «стоял» в данной ситуации не совсем подходило — Васик цеплялся за стойку, пытаясь утвердить свое длинное костистое тело в вертикальном положении, но неведомая сила неудержимо бросала его из стороны в сторону. Его длинные, почему-то мокрые волосы налипли на бледное лицо, ноги его то и дело подгибались — и Васик был вынужден ежеминутно наваливаться грудью на поверхность стойки бара, чтобы не грохнуться навзничь. Время от времени он что-то выкрикивал — бармен, как я вдруг заметила, на крики Васика не обращал никакого внимания.

Перед Васиком красовалась полупустая бутылка виски и пустой стакан. Васик хватался за горлышко бутылки, судя по всему, чтобы налить себе выпивку в стакан, но его бледную физиономию каждый раз так перекашивало, что смотреть на него было положительно страшно.

— Напился, — удивленно констатировала Даша, — вот что значит — русский характер! Вопреки всяким там иноземным штучкам вроде гипноза и всего такого… Ты посмотри на него, Ольга, он же просто на ногах не стоит.

Я молчала. Что-то меня очень беспокоило. Конечно, я не раз и не два видела своего друга пьяного, наблюдала его выпивши, общалась с ним, когда он был с похмелья или с многодневного перепоя, транспортировала его, насосавшегося до бесчувствия, но сейчас внешний вид Васика не подходил ни под одно из этих определений.

Даша усмехнулась.

— Вот теперь все, как обычно, — сказала она, — как хорошо, что он нашелся. Знаешь, я даже почему-то рада тому, что Васик опять надрался до чертиков. Честно говоря, мне немного не по себе было наблюдать за тем, как он мучился без своей бутылочки. Хватит с меня колдовских штучек. Вот он — такой родной и обычный Васик — пьяный.

— Непредсказуем русский характер, — продолжала разглагольствовать Даша, — у меня был знакомый художник, который мог месяцами не употреблять спиртного, но как только у него появлялся заказ, суливший баснословные барыши, уходил в продолжительный запой. Объяснял это тем, что — волновался. Так-то…

— Пойдем, — сказала я, — заберем его отсюда. Не хватало еще, чтобы и Васик в полицию загремел.

Мы подошли к стойки бара и с двух сторон взяли Васика под руки. Он что-то замычал и снова ухватился за бутылку. На этот раз она выскользнула у него из рук и, упав на пол, разбилась.

Васик вскрикнул и, увлекая нас с Дашей за собой, опустился на колени.

— Ра… разбилась, — горько выговорил он и с силой ударил ладонью по опасно поблескивающим осколкам.

Брызнула кровь. Даша взвизгнула. Я вскочила на ноги. К нам уже бежал, угодливо изгибаясь, лакей с полотенцем. Общими усилиями мы подняли Васика усадили его за ближайший столик и перебинтовали руку. Он уже не сопротивлялся, только постоянно оглядывался на рассыпанные в луже осколки и морщил лицо.

Даше уже было не до смеха.

— Васик! — она осторожно дотронулась пальцем до его лица. — Где ты был? Мы тебя искали, искали…

Васик не обращал на нее никакого внимания. Я вдруг поняла, что вовсе он не пьяный, он просто… просто… Я заглянула в глаза Васику. В его взгляде ясно читалось безумие.

Даша тоже начала понимать. Вскрикнув, и зажав ладошкой рот, она затеребила Васика за рукав. Тот мотнул головой и закрыл глаза.

— Как же это… — прошептала Даша, — знаешь, Оля, мне кажется, что он не напился. Он… Что с ним?

Я пожала плечами.

* * *

— Привет, девчонки! — вдруг грянул у меня над ухом густейший бас.

От неожиданности я даже вздрогнула. Липкая паутина тоненькой китайской речи, опутавшая серый от табачного дыма воздух бара, разлетелась на куски от сочной фразы, произнесенной на чистом русском языке.

— Соотечественники! — снова пробасил подошедший к нам человек, без приглашения плюхаясь за наш столик. — А я смотрю на вашего товарища и все думаю — нет, не может быть он иностранцем — свойская у него морда — русская.

— Здравствуйте, — запоздало поздоровалась я, а Даша кивнула.

— Меня Михаилом зовут, — широко улыбнувшись, представился наш новый знакомый.

Мы с Дашей назвали свои имена, Даша, легонько коснувшись лица Васика, проговорила:

— А это наш друг Василий. Извините, он немного того…

— Да нет базара!

Проговорив эту фразу, наш новый знакомый Михаил так энергично всплеснул руками, что едва не опрокинул столик. Васик вздохнул и опустился лицом на стол. Через минуту он задышал ровно, и я поняла, что Васик уснул.

«Ну и слава богу», — подумала я и перевела взгляд на подсевшего к нам человека, который, между прочим, приобняв за плечи немного прибалдевшую от неожиданности Дашу, что-то увлеченно ей рассказывал.

Вроде бы, этот человек представлялся Михаилом. Кстати, имя ему очень подходило — густейшая курчавая шевелюра на его голове сливалась с пышной бородой, отчего лицо Михаила очень напоминало добрую звериную морду. И невероятных размеров коричневый спортивный костюм с начесом, наверное, в два раза зрительно увеличивающий размеры самого Михаила, отлично дополнял его сходство с млекопитающим из семейства медвежьих — и рыкающий голос тоже.

— Я здесь на втором этаже живу, — гудел Михаил в ухо Даше, — уже третий год в этой гостинице, ни одного нормального русского лица не вижу, кроме этих идиотских дипломатов и этих… политиков…

— А вы, простите… — перебила его Даша, подаваясь в сторону от назойливых объятий Михаила, — а вы, простите… чем занимаетесь?

Михаил недоуменно сморгнул и почесал толстыми короткими пальчиками шею под бородой.

— Как это — чем занимаюсь? — переспросил он. — Сижу в баре. Пил водку. Рисовую. Кстати, нужно еще заказать — а то вы какие-то… заторможенные.

— Моя подруга хотела спросить, — встряла я в разговор, — кто вы по профессии?

Этот вопрос также поставил Михаила в тупик. Он выпустил из своих рук Дашу и глубоко задумался. Мы с Дашей переглянулись.

— Снова начинается, — ясно читалось в тоскливых глазах Даши, — Господи, как я устала от всего этого… Неужели хотя бы несколько минут с нами не может ничего не происходить? Нас выпустили из полиции, нашелся потерянный Васик, все бы прекрасно, но вот еще объявляется этот непонятный Михаил.

Даша вздохнула.

Михаил пожал плечами и растеряно взглянул на меня.

— Вы безработный? — предположила я.

— Ага! — обрадовался он. — Я нигде не работаю уже три года! Значит, безработный. Точно…

— Безработному точно не по карману будет жить в этой гостинице, — негромко проговорила Даша, вроде бы ни к кому специально не обращаясь, — тем более — целых три года жить…

— Пойду принесу водки, — поднялся со стула Михаил, — или, может быть, вам чего-нибудь другого?

— Нам ничего не надо, — сказала Даша, — мы с подругой уже уходим…

— Уже уходите? — огорчился Михаил. — Ну, хотя пять минут посидите? Ну, пожалуйста… Я вас буду угощать, чем захотите! Хотите рисовую водку?

Мне очень не хотелось подниматься в свой уже успевший порядком надоесть номер. Тем более — Васик, которого нужно, конечно, оттранспортировать…

— А потом я вашего друга отволоку наверх, — словно прочитав мои мысли, предложил Васик, — а то он совсем плохой. Я тут со вчерашнего вечера сижу, так он часов в семь утра пришел — уже едва на ногах стоял — такого пьяного редко увидишь в России-то, а не то что в Китае.

— Пьяный в семь часов утра? — Даша посмотрела на меня. — Ночью Васик был трезв и напиться за те несколько часов он просто не мог. Тем более, что он вообще не мог пить. И не то у не было состояние, чтобы…

— Не может пить? — вдруг рассмеялся Михаил. — Тогда все понятно! А я-то думал! Он что — закодировался? Я же смотрю, он пьяный, но какой-то не такой пьяный… И пока он здесь валандался у стойки, он веди ни глотка не выпил — я за ним наблюдал. Он стакан в глотку опрокинут, а бухло обратно из него лезет. Бармен замудохался с тряпочкой за ним бегать… Понятно — ваш друг не пьяный, а просто дурью закинулся какой-нибудь. Я тоже так делал, когда мне пить нельзя было… Ну, когда трипаком болел. Обкуривался и долбался каждый день. Очень меня мучило то, что пить нельзя.

Михаил вздохнул и покачал головой.

— А теперь до такого состояния дошел, — снова замолотил он языком, — что сколько не пью, никак не могу допьяна напиться. Верите, почти вторые сутки пью — и все еще трезвый. Как стеклышко.

— Значит, Васик ничего не пил, — задумчиво проговорила Даша, — почему же он так…

Васик, лежащий на столе, пошевелился и что-то промычал, не открывая глаз.

— А как здесь с наркотиками дело обстоит? — поинтересовалась я у Михаила, который все еще переминался с ноги на ногу у нашего столика, видимо, не решаясь отойти за водкой, чтобы — не дай бог — не упустить нас.

— С наркотой?! — воскликнул он, — да прекрасно дела обстоят! Хотите, через пять минут принесу? Вам чего — покурить, по ноздре?.. А может быть, что-нибудь эдакое — из национальной китайской кухни?

— То есть, — снова перебила его Даша, — достать наркотики в этой гостинице — не проблема?

— В этой гостинице — проблема. А если выйти на улицу и пройти буквально десять метров — то никаких проблем, — пояснил Михаил.

— Все понятно, — вздохнула я, хотя ничего мне все-таки понятно до конца не было, — Васик проснулся и, вспомнив, что не может выпить, решил… вспомнить свое бурное прошлое… Помнишь, Даша, сколько мы потратили сил, заставив его пройти курс лечения и таким образом отвадив от кокаина? А он решил все заново начать.

Я заметила, что Михаил смотрит на нас удивленно.

— Да чего вы так за него беспокоитесь? — спросил он. — Ну, ужабился пацан и хрен с ним. Завтра будет как новенький. Я сам его подлечу. Лично. Так я пойду за водкой?

— Конечно, — сказала Даша, — иди.

— А вы не убежите? — неожиданно проговорил Михаил, — обещаете?

— Нет, — в один голос заявили мы с Дашей, — не убежим. Обещаем.

Михаил широко улыбнулся и, переваливаясь с ноги на ногу, побежал к стойке. Через минуту его уже никак нельзя было отыскать взглядом среди толпящихся у стойки бара китайцев. Кажется, я забыла сказать о том, что Михаил был очень маленького роста — ниже меня примерно на голову.

— Пойдем быстрее отсюда, — сказала я, повернувшись к Даше.

Даша, ухватив за рукав пробегавшего мимо официанта, что-то втолковывала ему, указывая то на спящего за столом Васика, то на дверь, ведущую из бара прочь. Несмотря на то, что Даша довольно прилично изъяснялась по-английски, официант непонимающе хмурился и разводил руками — до тех пор, пока Даше не пришло в голову сунуть ему в карман пару двадцатидолларовых купюр.