Тебе назло. Серия «Город». Книга 3

Екатерина Риз

Он много лет говорил ей, что их отношения невозможны, что у них нет будущего. А она всё равно любила. Даже когда сама этого уже не хотела, идя на поводу у своих обид. Было столько причин разлюбить, больше того – возненавидеть, но никакие обиды не могут заставить забыть человека, который понимает тебя, как никто. И которого ты понимаешь, и поэтому прощаешь его и продолжаешь ждать. Чуда…

4

Через неделю после возвращения из Нижнего Новгорода, я улетела с Фаей на Кипр. Не собиралась, да и я ей там не нужна была, Ника для Фаи наняла компаньонку, опытную медсестру, чтобы та и скучать ей не давала и за здоровьем следила, а я напросилась с ними, в нагрузку, так сказать. Не выдержала напряжения, так как выяснилось, что стены родного дома избавиться от ненужных воспоминаний совсем не помогают. Захотелось отвлечься, а главное, что родители против моего отдыха совсем не возражали. И я уехала, ни с кем кроме родных, не попрощавшись. Завьялов не в счёт. Он сопровождал нас до московского аэропорта, но я с ним не разговаривала, вообще делала вид, что его не замечаю. Молчала и в окно смотрела, а он, время от времени, кидал на меня тревожные взгляды через плечо.

Я же сама никак не могла разобраться в том, что со мной происходит. Я не была особо расстроена из-за случившегося, не пребывала в ужасе и тревоге, даже Генку не ненавидела. Я ведь никогда не строила особых надежд на то, что дождусь своего принца, себя ни для кого не хранила, просто боялась, и этот непонятный для меня, сковывающий изнутри, страх, не единожды заставлял меня останавливаться на самой грани и сбегать. Я даже начала склоняться к мысли, что со мной что-то не так, раз то, что у меня внутри, мои потаённые мысли и страхи, так не соответствуют тому, что видят во мне окружающие. А тут Генка Завьялов, человек, о котором я и не думала никогда всерьёз, но что-то вдруг случилось между нами, и рядом с ним я забыла испугаться. Что-то в нём есть такое, для меня, видимо, понятное, что придаёт мне сил и храбрости. Вроде, с одной стороны это хорошо, какие-то перемены во мне, что-то новое открывается, а меня это больше всего и беспокоит. Я этого с ним не хотела! Я не раскаиваюсь в содеянном, но не хочу больше думать и вспоминать. Это была ошибка. И находясь рядом с Завьяловым, я теперь понимала, что задыхаюсь, грудь распирало и внутри начиналось нестерпимое жжение.

— Веди себя там хорошо, — посоветовал мне Генка вполголоса, уже перед самым отлётом. Я глянула на него исподлобья, расслышав в его голосе насмешку.

— Иди к чёрту, — посоветовала я ему.

Генка в ответ усмехнулся, но уверенность подрастерял, и говорить больше ничего не стал, а я к стойке регистрации направилась с тяжёлым сердцем. Мне очень хотелось оглянуться и посмотреть на него.

Я постоянно о нём думала. Постоянно! И чем старательнее пыталась от этих мыслей отделаться, тем навязчивее и неприличнее они становились. Мне не хотелось ни с кем говорить, не хотелось веселиться и отдыхать, я утром уходила на пляж и проводила там почти весь день. Лежала на тёплом песке, прикрыв лицо шляпой, слушала шум волн и вспоминала раз за разом ту ночь, уже не понимая, что было на самом деле, а что я себе придумала. Ругала себя за то, что веду себя настолько глупо, но отделаться от этих мыслей никак не могла. Иногда казалось, что всё настолько чётко помню, что вновь ощущаю Генкины прикосновения и ту самую боль, нестерпимую и в то же время удивительную, которую ни с чем не спутаешь. В такие моменты мне уже не лежалось спокойно, я начинала ёрзать, переворачивалась на живот и шляпой снова голову прикрывала, прячась от чужих взглядов. Вот как меня угораздило так вляпаться? И почему я думаю о Завьялове без конца? Почему не о Лёшке, в которого я была влюблена почти целый год, и с которым потерпела такую сокрушительную неудачу? Вот из-за чего страдать надо, а я Генкины поцелуи вспоминаю.

— Как тебе отдыхается? — поинтересовалась Ника, когда мы разговаривали по телефону, спустя неделю моего пребывания на Кипре.

— Хорошо, — соврала я.

Она, кажется, уловила напряжённость в моём голосе, и переспросила с сомнением:

— Да?

Я вздохнула.

— Правда, хорошо. Погода отличная, я целыми днями на пляже.

— Кирилл с Генкой просили передать, чтобы ты одна не плавала. Мало ли…

Я тут же внутренне вскипела.

— А Генка здесь при чём? Он что, мой воспитатель?

— Не злись. Но мы же все знаем, как ты плаваешь.

— Я нормально плаваю, — возразила я, — но я боюсь глубины и не лезу туда. Я же не дурочка.

Но вот эти слова: «Генка просил передать», в моей душе всё вверх дном перевернули, честное слово. Я телефон выключила и лбом к прохладной столешнице приложилась. Такое чувство, что мне сердце в спираль закручивают. И тут же в испуге спросила саму себя: я же не собираюсь в него влюбиться? Я только подумала об этом, но уже одно предположение заставило меня похолодеть. Вот Завьялов посмеётся, если узнает!

Назло ему и самой себе, уже на следующий день я познакомилась на пляже с ребятами из Польши. Точнее, это они со мной познакомились, подошли, заговорили, а я не стала отнекиваться и сбегать от них. На английском с сильным польским акцентом, поинтересовались, почему я такая грустная, и сообщили, что уже несколько дней за мной наблюдают. Они смешно разговаривали, особенно, когда переходили на родной язык, были милы, симпатичны, и я решила, что отвлечься мне просто необходимо. Несколько дней мы провели вместе, в их компании была ещё одна девушка, сестра одного из ребят, и я даже с ней поладила, чем, если честно, была удивлена. С девчонками мне, обычно, сойтись гораздо труднее. Мы всей компанией съездили в Никосию, на экскурсию, и я при этом чувствовала себя вполне привычно и спокойно среди них. По крайней мере, эти ребята избавили меня от тоски, и заставили отвлечься от душевного самокопания, к которому я в последнее время пристрастилась. А один из польских мальчиков даже ухаживать за мной начал. Его звали Марик, у него были лучистые карие глаза и приятная улыбка. И нрав добродушный, рядом с ним я не напрягалась, даже призналась, что боюсь глубины и поэтому никогда не заплываю далеко. У меня сразу паника начинается, как только подумаю о том, что дна под ногами нет, начинаю захлёбываться и тонуть. Но промолчала про то, что обычно в воду захожу со спокойной душой, только если рядом отец… или Генка. Они всегда следят за мной взглядом и в любой момент готовы прийти на помощь.

От этих мыслей, в которых снова промелькнуло Генкино имя, я поспешила отмахнуться, Марику улыбнулась и согласилась прогуляться с ним вечером по пляжу. Согласилась специально, прекрасно понимая, что за этим последует, но мне необходимо было проверить… Вдруг случится чудо, и после этого вечера я перестану без конца думать о Завьялове? Как говорится, клин клином вышибают.

Но лекарство не подействовало. Поздно вечером я вернулась домой разочарованная, и о Марике, с его юношеской пылкостью, мне вспоминать совершенно не хотелось. Хоть, и целовал он меня с большой страстью, и я даже позволила ему уложить себя на мягкий песок и некоторое время терпеливо сносила его прикосновения, но ничего похожего на пожар в крови, который я однажды пережила, не ощутила. Было откровенно скучно и даже не особо приятно. Мне не хватило в нём уверенности, присущей взрослому мужчине, знания, мне не нравилось, что у него дрожат руки, и он сопит мне в ухо. Мне не хватило откровенного взгляда в упор, после которого становится неважно что и для чего, ты просто таешь от осознания того, что тебя так сильно хотят. И в итоге я от Марика сбежала, оставив ошарашенного парня в темноте и, можно сказать, что ни с чем. Но вины я за собой, из-за своего бегства, не чувствовала, я вообще не собиралась с ним больше встречаться.

На Кипре мы провели три недели, и что бы я ни говорила, но они мне помогли. Если не успокоиться, то смириться. Исправить я уже ничего не могла, и в будущем устроить всё по своему желанию тоже, и поэтому решила не нервничать и просто жить дальше. Поклялась, что Завьялов никогда не узнает, как я мучилась из-за него эти недели, просто изнывала. И была уверена, что он-то точно особо не напрягается из-за случившегося. Это я с ума схожу, потому что у меня всё было впервые, впечатлений море, поэтому и переживаю так сильно. Но пора с этим заканчивать.

Домой я вернулась именно с таким настроем: не строить из себя впечатлительную дурочку и жить дальше. С восторгом рассказывала Нике о каникулах, улыбаться старалась непринуждённо, и даже съязвила в ответ на какое-то замечание Завьялова. Помню, что он тогда едва слышно хмыкнул, не собираясь ввязываться в спор. А мне дышать легче стало, когда это поняла. Именно это было нужно мне, чтобы понять — моя жизнь из-за одной случайной ночи измениться не может. И теперь лишь изредка я позволяла себе задержать на Генке свой взгляд, и старалась не брать в голову тот факт, что сердце подозрительно сладко сжимается в такие моменты. Я всё помнила…

Учебный год я начала безо всякого энтузиазма. Отсидела первые пары со скучающим видом, в перерыве сходила в кафе, чаю выпила, причём в одиночестве, общаться ни с кем не хотелось. Даже когда Верка ко мне за стол подсела, я наотрез отказалась с ней сплетничать. Ей очень хотелось узнать, что же произошло тогда в Нижнем Новгороде между мной и Лёшкой Прохоровым, а я настойчиво перевела разговор на другую тему и принялась ей про Кипр рассказывать, и даже Марика приплела, чтобы подругу отвлечь. Но не тут-то было. Мариком она хоть и заинтересовалась, но потом всё же спросила:

— А как же Лёшка?

— Да никак, — в раздражении отозвалась я. — Он герой не моего романа!

— Ну вот, — расстроилась она. — А это Марк…

— Марик.

— Ну да. Ты с ним переписываешь или что?

— Не переписываюсь я с ним! Зачем?

Верка осторожно пожала плечами.

— Я просто спросила.

— Вер, это был курортный роман, — важно проговорила я, и поняла, что, видимо, наговорила подруге лишнего, немного приукрасив события.

Позже, в коридоре института, встретилась с Прохоровым. Он куда-то торопился, в руках несколько толстых книг, но меня увидел и направился за мной. Чему я, признаться, совсем не обрадовалась. Но когда он подошёл, приветливо улыбнулась, и отметила про себя, что дыхание не сбилось, как раньше бывало, и сердце бег не замедлило.

— Привет, — сказал он и улыбнулся несколько смущённо. — Ты уже уходишь?

— Да, на сегодня всё. — И запоздало произнесла: — Привет.

Прохоров рассмеялся.

— Привет.

Мы дошли вместе до выхода, и вышли на крыльцо.

— Василис, ты прости, что всё тогда так получилось. Я на самом деле дурак. И увалень.

— Вот это явно не твои слова.

— Ну… Мне объяснили, что я был не прав.

Я решила его успокоить.

— Лёша, всё в порядке, я не злюсь.

— Правда?

— Да.

Он окинул меня внимательным взглядом.

— Здорово выглядишь, загорела. Отдыхать ездила?

— На Кипре была, у папы там дом. Вот, ездим иногда…

Прохоров кивнул, не зная, что сказать. А потом подумал и предложил:

— Хочешь, вечером сходим куда-нибудь.

Я улыбнулась, правда, в сторону. Сколько месяцев я ждала, что он первый шаг сделает? А когда он решился, мне это уже не нужно.

— Не стоит, Лёш.

— Ты так считаешь?

— Да.

— Значит, я на самом деле дурак.

На это мне сказать было нечего. Я смотрела в сторону и думала, как бы мне поскорее уйти, но при этом Лёшку не обидеть. А вместо этого он сказал:

— За тобой приехали, — и я нервно дёрнулась. Обернулась в плохом предчувствии, и увидела, как на стоянку перед институтом въезжает машина Завьялова. Только этого не хватало. И тут же, как по заказу, и дыхание сбилось, и сердце сжалось, и я даже покраснела. А Лёшка за мной наблюдал.

— Что-то не так?

Я только головой качнула, торопливо с ним попрощалась, и направилась к Генкиной машине. Хотя, ноги в эту сторону меня никак не несли. Перспектива остаться с Завьяловым наедине, меня совсем не радовала. После моего возвращения такого ещё не случалось, мы всегда встречались в присутствии третьих лиц, и это было куда проще, чем смотреть друг другу в глаза и стараться не выдать своих чувств. Хотя, про чувства, это скорее ко мне. Завьялов, как мне кажется, уже давно успокоился.

Я открыла заднюю дверь и села в машину.

— Ты чего это приехал? Я не просила меня забирать.

— Кирилл просил тебя забрать и отвезти в Яблоневку. Они подбирают место для дома.

— А я им зачем?

— Вот уж не знаю. Наверное, для того, чтобы общий восторг поддержать.

Возразить мне было нечего, оставалось только покориться, а плохое настроение спрятать под маской равнодушия.

— Вась, у тебя всё в порядке?

Я отвлеклась от своих мыслей, на Завьялова посмотрела и в первый момент непонимающе моргнула.

— Да.

Генка странно помялся, смотрел на дорогу и хмурился.

— Точно?

Вот только тогда, по его напряжённому тону, я поняла, что он имеет в виду. И покраснела, что со мной случается не часто, а вот за последние полчаса уже дважды, и всё по Генкиной вине. Краснота просто затопила, даже уши защипало, и меня в жар бросило. От этого всего я разозлилась и довольно резко ответила:

— Я не беременна, можешь успокоиться.

Он промолчал, а я снова в окно уставилась, изо всех сил стараясь справиться с эмоциями. Этим вопросом Генка просто вывел меня из себя. Оказывается, все эти недели его этот вопрос мучил. Хотя, конечно, чего можно ждать от малявки, которую по дурости совратил? Только то, что она непременно забеременеет, и её отец тебя либо кастрирует, либо жениться заставит. И ещё неизвестно, что хуже.

Тем вечером я долго не могла заснуть, наконец дала волю своему отчаянию, и с чувством ревела, уткнувшись лицом в подушку. И раз за разом повторяла про себя или злым шёпотом, что я ненавижу Генку Завьялова.

Ненавижу!

Сентябрь прошёл, оставив в памяти последние тёплые деньки, а в начале октября уже зарядили холодные, противные дожди, окончательно испортившие моё настроение. Меня ничего не радовало. Учиться скучно, поговорить не с кем, даже Верка меня бросила, собравшись вдруг замуж за своего бывшего одноклассника. Зачем ей это было нужно — я не понимала, а она, как заведённая твердила о любви и хотела замуж. Ну, раз хочет, кто ей запретит? Но на меня у неё времени не стало, а ходить с ней по магазинам и свадебным салонам у меня не было ни настроения, ни желания. Папка же с Никой, пережив основной наплыв туристов в лучшие месяцы, теперь сами отправились отдыхать, забрав с собой маленького Ваньку. А я осталась, как неприкаянная, никому не нужная, только к Фае иногда в гости заходила, да гранит науки грызла, не получая от этого никакого морального удовлетворения. В один из вечеров, правда, приехала в «Три пескаря», от скуки, хоть и знала, что в отсутствие папки там всем Генка заправляет. Из-за этого сомневалась, стоит ли ехать, а потом решила, что я не ради него туда еду, а чтобы отвлечься, имею право. А если кого-то не устраивает, то пусть он отправляется ко всем чертям. Эти мысли и моё мнимое превосходство над Завьяловым меня бодрили, и в ресторан я приехала, преисполненная важности и уверенности в себе, но быстро сдулась, как воздушный шарик, как только поняла, что Генка, в отличие от меня, времени даром не терял, и связался с новой ресторанной певичкой. Мне про неё Ника рассказывала, говорила, что девушка выглядит неплохо и поёт прилично. А теперь мне выпал шанс самой в этом удостовериться. Правда, на голос её мне было абсолютно наплевать, я присматривалась к ней, и взгляд мой был придирчивым, если не сказать больше. И внутри всё похолодело, когда увидела, как она к Генке льнёт, а его рука уверенно лежит на её талии. А девушка ведёт себя так, словно уже войну выиграла и главный приз получила. Завьялову, наверное, как раз это и нравится, главным призом себя чувствовать. Я отвернулась от них и заказала себе ещё коктейль.

— Уезжаешь?

Он догнал меня в холле, мне пришлось остановиться и повернуться к нему. Кивнула. В глаза Генке старалась не смотреть и держаться спокойно. Взгляд с его лица опустила и несколько долгих секунд разглядывала мощную шею в вырезе светло-голубой рубашки, которая ему очень шла. И, кажется, он это прекрасно знал, и глаза по-особому мерцали.

Завьялов отошёл, чтобы вызвать мне машину, а когда вернулся, спросил:

— Как дела? Что-то давно не виделись.

— Никак у меня дела, — порадовала я его.

— В смысле?

— Мне скучно.

— О-о.

— Вот только не делай такое лицо, — попросила я. — Все разъехались, и мне скучно.

Он улыбнулся, глаза сверкнули, и я поняла, что сейчас скажет что-нибудь привычно-насмешливое, про мои детские привычки и избалованность, и у меня так тепло на душе от этого стало, хотя обычно на такие замечания я обижалась и даже злилась. Но это была наша обычная манера общения, которая в последнее время сильно изменилась, и меня это тяготило. Я, правда, хотела всё вернуть. Чтобы он смотрел на меня, как раньше, и не подбирал слова. Ведь это было глупо и Генке совсем не шло.

Но сказать он так ничего и не успел, в холл вышла та самая девушка, певица новая, и раскованной походкой от бедра, направилась прямиком к нам. Подошла, и Генку под руку подхватила.

— Гена, ты ещё долго? Я тебя жду, программу не начинаю.

Я голову чуть на бок склонила и опасно прищурилась, разглядывая эту особу вблизи. Оценила смелый внешний вид, яркий сценический макияж, пышную грудь в глубоком вырезе декольте, и ещё сильнее нахмурилась, наблюдая за тем, как она грудью о руку Завьялова трётся.

— Интересно, — проговорила я тоном, который даже меня саму слегка напугал, — а с каких это пор у нас шоу-программы проходят под присмотром начальника службы безопасности? — Я на Генку посмотрела. — Ты от чего её защищаешь? От толпы поклонников или от того, чтобы её не пристрелили, потому что слушать невозможно?

Завьялов, конечно, ответить не потрудился, а вот девушке не хватило ума промолчать. Она в растерянности похлопала длинными ресницами, на меня потаращилась, потом на Генку посмотрела, и всё ещё продолжала держаться за его локоть, что меня безумно раздражало.

— А в чём дело?

Пришлось подарить ей ещё один убийственный взгляд из моей коллекции.

— На сцену иди. Тебе зарплату платят за то, чтобы ты там стояла и пела, а не за то, чтобы по ресторану носилась, — я перевела взгляд на её платье, — в ночной сорочке не первой свежести, и влезала в разговоры начальства. — Я отвернулась от неё, и уже более спокойно обратилась к Завьялову. — Ты бы с управляющим поговорил, пусть с персоналом беседу проведёт. Ты же знаешь, папа терпеть не может фамильярности.

Генка молчал, дождался пока девушка отойдёт, а после уже поинтересовался:

— Ты чего бесишься, начальство? — И смотрел с насмешкой, явно оценив мой спектакль.

Я тут же плечи расправила и мило ему улыбнулась.

— Не бешусь. Просто у меня характер плохой и мне скучно.

Он хмыкнул, а я к выходу направилась, намеренно забыв с ним попрощаться. Завьялов не ожидал, что я просто развернусь и уйду, повернулся и теперь смотрел мне вслед. Чего я, в сущности, и добивалась. Чтобы он на меня смотрел. И засмотрелся.

В тот вечер, уехав из «Трёх пескарей», я чувствовала воодушевление, даже улыбалась всю дорогу до дома, всё думала о том, как Завьялов мне вслед смотрел. И мысленно его подначивала, мол, посмотрел, а теперь иди к своей певичке и сравни. Правда, хорошего настроения надолго не хватило, уже через час, оказавшись в тишине своей комнаты, я перепугалась собственных мыслей, не понимая, почему мне вдруг так важно стало его мнение. Я не хотела о нём думать, а всё равно думала! Надо же, никогда не считала себя мнительной и чересчур чувствительной. И не догадывалась, что секс может принести в жизнь женщины такие перемены, нежелательные, я бы сказала.

В итоге, настроение у меня окончательно испортилось, и последствия не заставили себя долго ждать. Уже на следующее утро я с матерью поругалась. Во-первых, я проспала. Вскочила, поняла, что безбожно опаздываю в институт, одевалась в спешке, а на кухне совсем некстати столкнулась с мужем матери, Вадимом. Он, по всей видимости, тоже только встал и никуда не торопился. Расхаживал по кухне в халате, пил кофе, а на меня, вбежавшую, словно, фурия, посмотрел в лёгком раздражении.

— Что ты суетишься?

— Опаздываю, — ответила я, не желая вдаваться в подробности. С Вадимом мы, если честно не очень тесно общались, настолько не очень тесно, что даже нельзя было сказать, что мы не ладим. Вот с прошлым мужем мамы, Николаем, мы были истинными врагами, а на этого я как-то не обращала внимания, видно, ещё привыкнуть к нему не успела. Он появился в нашем доме около года назад, насколько я знала, нигде не работал, но и на глаза мне особо не лез. Мама говорила, что он поэт и ему нужны тишина и покой, чтобы вдохновение пришло. Я не спорила, хотя для себя сразу решила, что мама нашла очередного лоботряса на папкину шею. Вадим большую часть дня не показывался из спальни, они с матерью там настоящий будуар устроили, купили круглую кровать под балдахином, завалили её шёлковыми подушками, и старались надолго своё гнёздышко не покидать. Может, они вместе там стихи сочиняют? А то я, возможно, на людей зря наговариваю, а они потом — бац, и явят свету гениальную поэму. Но пока подтверждений этому у меня не было, и к Вадиму я относилась по-прежнему с лёгким пренебрежением. К тому же, мне всегда не нравилось, как он на меня смотрит. Глазки маленькие, масляные, а как рот открывает, так прохиндейкой и лентяйкой по его рассказам я выхожу. — Может, ты в сторонку отойдёшь? — попросила его я, когда он оказался прямо на моём пути. Я торопилась, и, возможно, на самом деле суетилась, но у меня причина была, а вот то, что Вадим топчется посреди кухни, меня вывело из себя. К тому же, моё плохое настроение этим утром, кажется, проснулось раньше меня, и тон у меня вышел несколько резковатым. Я сама это почувствовала, но извиняться, конечно, не стала.

— Я тебе мешаю?

— Вот именно, мешаешь! Я тоже кофе хочу выпить.

— Да? — Он брови вздёрнул, словно я сказала что-то не то. — Ну, что ж, угощайся.

— Спасибо тебе огромное, всю жизнь обязана буду, — пробормотала я. За чашкой потянулась, потом обернулась через плечо, увидела мать, появившуюся в дверях. Она же при виде меня, вроде бы удивилась.

— Ты ещё дома? Кажется, ты ещё час назад должна была уйти.

Я открыла рот, чтобы объясниться, но Вадим сделал это за меня.

— Она проспала, — сообщил он таким тоном, словно я пришла под утро и пьяная.

Я понаблюдала за тем, как моя мать с мужем своим переглянулась и трагично качнула белокурой головой. Я кофе отхлебнула, после чего сделала резкий жест рукой.

— И что всё это значит?

— Вася, ты всегда и всюду опаздываешь.

— Может быть, — согласилась я и совсем невежливо ткнула в Вадима пальцем, — только как его это касается?

Мать сдвинула красивые тонкие брови и строго взглянула на меня.

— Можно попросить тебя сменить тон?

— Нет, нельзя. Я просто хочу выпить кофе и уйти, я что, так много прошу? Я не хочу, чтобы мне читали нотации.

— Так, не кричи! — Мама сама голос повысила, хотя для неё это было в порядке вещей. В нашем доме всегда разговаривали на повышенных тонах, и это считалось проявлением чувств, а не ссорой. — Господи, Вася, что с тобой? День только начинается, а ты уже всем умудрилась испортить настроение!

Я чашку с недопитым кофе на стол поставила, Вадима нетерпимым взглядом одарила и из кухни вышла. Слышала голос матери, но это уже было больше похоже на шёпот, видимо, она любимого поторопилась успокоить. Ведь тот натура чувствительная, и я своим срывом наверняка заставила его разволноваться. И словно в подтверждение моих мыслей, уже через полминуты я услышала голос Вадима:

— Липа, это невозможно. У девчонки ужасный характер, она слишком избалована.

Я зубы сцепила, очень хотелось на кухню вернуться и высказать этому надутому павлину всё, что я о нём думаю. Но вспомнила про время и решила не тратить свои нервы на этого бездельника. Он-то сейчас в спальню отправится, на подушках возлежать и нервы успокаивать, а мне перед папкой отчитываться, когда он вдруг решит поинтересоваться моими успехами в учёбе. И что я ему тогда, про разборки с Вадимом рассказывать буду? К тому же, если мамин муж случайно «потеряется», она ещё долго будет на меня дуться и сделает мою жизнь невыносимой на много месяцев вперёд. Так что, пусть живёт поэт.

Правда, в своём миролюбивом решении я раскаялась уже этим вечером, когда из института вернулась. Как оказалось, мама нашу утреннюю размолвку не забыла и даже подпитала свою обиду на меня за прошедшие часы, и как только я переступила порог дома, вышла мне навстречу. И разгневанно поинтересовалась:

— Ты почему отключила телефон?

— Я не отключала, он разрядился. А что? Ты меня потеряла?

— Не потеряла. — Кто бы сомневался! — Я пытаюсь дозвониться до тебя уже больше двух часов, и всё бесполезно.

Я туфли сняла, сунула ноги в свои любимые пушистые тапочки, а когда на мать посмотрела, постаралась выглядеть спокойной.

— Ну вот, я вернулась. Что случилось такого страшного, пока меня не было? У Вадима инфаркт, или просто приступом паники всё обошлось?

Мама взглянула на меня с откровенным укором.

— Прекрати, пожалуйста. Вот об этом нам с тобой тоже стоит поговорить. Ты просто убиваешь его своими язвительными замечаниями!

— Мама, да какими замечаниями? Мы с ним почти не встречаемся.

— Ему хватает.

Я усмехнулась.

— Бедный. — Прошла в гостиную и на диван села, вытянула уставшие ноги. Всё-таки зря я согласилась помочь Верке выбрать кафе, в котором свадебный банкет проходить будет. У неё оказался с собой целый список, и мы обошли почти их все. А ещё нас заставляли пробовать угощения, указанные в меню, и вот это меня больше всего расстроило, и поэтому Веркиного воодушевления я не разделяла.

— Вася, мы уезжаем, — сообщила мать, появляясь передо мной.

Я, признаться, удивилась. Немного.

— Что, так сразу? Мам, я же его не била. Правда.

Она заметила мою усмешку и презрительно скривилась.

— Когда тебе только надоедят твои шуточки. Они совсем не смешные.

Я глаза отвела, а мама продолжила:

— Мы уезжаем на два дня, к друзьям Вадима, на дачу. Очень надеюсь, что за это время ты успокоишься и прекратишь трепать всем нервы.

— А я треплю?

— Да, Вася! Ты в последнее время просто неуправляема. Сколько раз я просила Филина не потакать тебе, но нет! Он по-другому просто не умеет!

— Мама, прекрати.

— Не надо мне затыкать рот, — попросила она, и тон на самом деле был напряжённый. Кинула быстрый взгляд за мою спину, и я поняла, что Вадим из их спальни появился, и теперь наверняка будет до последнего наблюдать за тем, как меня отчитывают. — Он делает всё, что ты захочешь, и не понимает, что портит тебя этим.

— Да? А тебя он этим не портит?

Мама якобы непонимающе вздёрнула бровь, а я продолжила, невольно повысив тон.

— Была бы моя воля, я бы уже давно уехала к отцу жить!

— Да? А ты ему там нужна? У него новая жена, и ребёнок новый. Новые игрушки!

— А вот Нику с Ванькой трогать не надо, они и моя семья тоже. — Я с дивана поднялась и, наконец, оглянулась, посмотрела на Вадима. — Что ты там притаился? Собирался уезжать, вот и скатертью дорожка!

— Липа, ты слышишь?

— Липа слышит! Провожаю вас обоих!

— Вася!

Я упёрла руки в бока.

— Я не понимаю, за что ты меня отчитываешь, — решила высказать я свою обиду. — За то, что я утром помешала твоему Вадюше кофе пить и вирши сочинять? Но это и мой дом тоже! Это ты так решила, ты не отпустила меня к отцу жить!

— Он тебе не отец! С какой стати ты будешь у него жить?

— Он мой отец! Он меня воспитал! Не Плетнёв и даже не ты, а он!

— Бандит. И воспитание тебе такое же дал, никакого уважения к матери.

Это Вадим высказался, я к нему повернулась и опасно сверкнула глазами.

— Да? Бандит? Тогда что ты тут делаешь, Вадюша? Снимай штаны и вали из квартиры, которую он оплачивает! Да на тебе даже трусы на его деньги бандитские куплены! Стоит тут… — Я не успела договорить, мама мне такую пощёчину дала, что я осела в кресло и схватилась за щёку, которую будто огнём обожгло. У меня даже глаза заслезились.

— Не смей!.. — Мама смотрела на меня с такой злостью и дышала тяжело. Я её впервые такой разозлённой видела, по-настоящему разозлённой, без всякой наигранности и пафоса. Я судорожно втянула в себя воздух, пытаясь справиться с рыданиями, которые уже встали в горле болезненным комом. — Ты права не имеешь!

— Конечно, — я слёзы вытерла, понимая, что размазываю макияж, но мне было не до этого, — только ты у нас на всё права имеешь! Мужей менять, как перчатки, и строить из себя вдовствующую королеву. Которую Кирилл Филин содержать обязан! Ты вот когда придёшь в следующий раз в свой любимый косметический салон, ты не представляйся его фамилией, а назови фамилию вот этого… Вадюша, как твоя фамилия?

— Ты злая, испорченная девчонка, — проговорила мама, не спуская с меня глаз.

— Ну и пусть. — Я снова слёзы смахнула и с дивана поднялась. — Не ты портила! — Я из комнаты хотела выйти, даже Вадима плечом толкнула, но потом вернулась. Никак не могла справиться с клокотавшим внутри негодованием. — Ты думаешь, я не знаю, почему ты не отпустила меня к нему жить? Не потому что я тебе здесь нужна, а потому что тогда он не будет давать тебе денег, по крайней мере, столько. Он не будет больше содержать твоих мужей и оплачивать свадьбы. Вот только мне уже восемнадцать, и ты не можешь заставить меня остаться. — Я развела руками и улыбнулась дрожащими губами. — Не можешь!

Я из гостиной вышла и пообещала себе, что не буду прислушиваться к тому, что мне мама в ответ скажет. А я знала, что долго молчать она не будет, так и вышло. Я только дверь спальни успела запереть, на кровать села и голову руками обхватила, а мама уже была за дверью и громко заговорила:

— А ты, значит, к нему собралась переехать? Ну, давай, обрадуй папочку такой перспективой! А я посмотрю, как он отреагирует! Или ты на самом деле думаешь, что нужна ему в его новой счастливой жизни? Или эта девка, его жена непонятно откуда взявшаяся, тебе обрадуется? Это они только пока привечают тебя, пока ты им жить не мешаешь, а вот явишься к ним с чемоданом, и я посмотрю!..

Я зажала уши руками. А когда слёзы вытирала, на руке увидела кровь. Схватила зеркало, посмотрела на себя и поняла, что мама, когда ударила меня, кольцом по моей губе задела и расцарапала. Только этого не хватало. Я салфетку к губе прижала, но кровь никак не останавливалась, как и слёзы. Мама ещё около получаса бесновалась, но я уже не слушала её. Просто пережидала бурю, и вздохнула с облегчением, когда услышала, что они с Вадимом уже в прихожей, а вскоре входная дверь хлопнула, и всё, наконец, стихло. Но только не у меня внутри. Я разрыдалась, вспоминания слова и предостережения матери, она ещё никогда не говорила так много обидных слов сразу. Всегда старалась о Филине со мной говорить осторожно, слова подбирала, потому что всерьёз опасалась влезть между нами, всё испортить и потерять такой стабильный и надёжный источник дохода.

В сердцах я вскочила с кровати, достала чемодан и начала кидать в него все свои вещи подряд. Из шкафа прямо охапками доставала и складывала в чемодан, руками приминала, чтобы больше влезло, и продолжала обливаться слезами. Прямо истерика какая-то. Потом вспомнила про ключи от папкиной квартиры, из сумочки своей всё на кровать вывалила, но ключей не нашла. Всю комнату обыскала, но ключи куда-то провалились. В отчаянии я кулаком по чемодану стукнула, стало больно, и я ещё сильнее расплакалась.

Мне понадобилось минут двадцать, чтобы сообразить, у кого могут быть ключи от папкиной квартиры. Слёзы вытерла, взяла телефон и отыскала в списке контактов Генкин номер. Буквы перед глазами сливались, приходилось часто моргать, и в итоге я окончательно расклеилась. Но нужно было взять себя в руки и постараться говорить ровно, без всякого надрыва. Нужно только взять у него ключи, вот только как это сделать, чтобы он ничего не понял и не узнал, непонятно. А пока гудки слушала, решила, что чёрт с ним, с Завьяловым, о себе думать надо. Мне нужны ключи от папкиной квартиры! Я не хочу здесь больше оставаться.

А когда услышала его голос в трубке, глубоко вдохнула.

— Мне нужны ключи, пришли их с кем-нибудь, — попросила я, крепко зажмурилась и руку в кулак сжала. Минута — и я повешу трубку.

— А твои где?

— Не знаю, забыла… или потеряла.

— Вась, ты с ума сошла? Как ты могла их потерять? Я только новые тебе сделал!

— Завьялов! — Я заорала, не сдержавшись, испугалась, и тон сбавила, но было уже поздно. Всхлипнула и губу прикусила. — Просто привези мне ключи. Немедленно, слышишь?

На другом конце провода воцарилась тишина, затем странные шорохи, и я поняла, что Генка куда-то идёт. А потом совсем другим тоном поинтересовался:

— Что случилось?

— Ничего.

— Ты плачешь, как это ничего?

Из губы, которую я так неловко прикусила, снова пошла кровь.

— Я хочу уехать к папке, вот и всё. Прямо сейчас. У тебя же есть ключи…

Конец ознакомительного фрагмента.