В тихом омуте

Екатерина Риз

Тихий, маленький городок, в котором жизнь течет неспешно и незаметно, по крайней мере, на первый взгляд. За степенным укладом жизни неугасающие людские сплетни, тайны, сотканные из чужих пороков, и легенды о семейных сокровищах, хранимых в сундуках сумасшедшей старухи. И что же будет, когда хранительница семейных тайн и достояний отойдёт в мир иной? Кто окажется наследником и станет претендовать на накопленные богатства? Ведь на наследство претендует самый настоящий Черт.

© Екатерина Риз, 2019

ISBN 978-5-4496-9411-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1

Старинный провинциальный городок. Совсем маленький, больше похожий на большую деревню. С неспешным укладом жизни, узкими улочками с деревенскими домами, двухэтажными, звавшиеся некогда особняками. В позапрошлом веке, на фоне экономического роста городка, на центральных улочках селились сплошь купцы да зажиточные торговцы. И всеми силами щеголяли друг перед другом своим достатком. Отсюда на некоторых домах лепнина, а на крышах бронзовые петухи и указатели. Правда, от прежней роскоши оставалось всё меньше напоминаний, маленький город затих на целое столетие, прежде чем интерес к нему вновь стал просыпаться. Но теперь интересовались совсем с другой целью, исключительно с туристической. Туристы приезжали походить по старым улочкам, посмотреть на эти самые дома, на памятники древнего зодчества, на золотые купола соборов и монастырей, которых в округе собралось множество, и попытаться представить — а как было раньше? И чтобы облегчить им задачу, на улицах, у избранных для этой цели домов, музеев и на главной площади были расставлены стенды с описаниями, пояснениями и фотографиями. В последние годы позабытый городок в центре Золотого кольца начал воскресать, появились новые люди, которые всеми силами старались восстановить ушедшую славу, занимались ремонтом и реставрацией домов и памятников архитектуры, но, конечно, не забывали строить гостиницы и отели, всё для привлечения туристов, в том числе и иностранных.

Иностранцев в городке с каждым годом случалось всё больше и больше. И, слыша иностранную речь, удивления в душе от услышанного рождалось всё меньше. А мэр их чудесного городка даже как-то обратился с призывом к горожанам, проявлять к чужестранным гостям повышенную заботу и чуткость. Словно от этого зависело благополучие каждого жителя города, даже того, кто к туристическому бизнесу никакого отношения не имел. Но, надо сказать, что таких людей в городе становилось всё меньше. Выходя порой на улицу, отправляясь в центр города, казалось, что все знакомые, соседи, друзья занимаются народными промыслами. Что-то шили, вязали, варили медовуху или варенье, коптили рыбу, а то и вовсе солили огурцы, любимый местный овощ. Делали рассолы на меду, на горчице, на хрене, а потом несли всё это, чтобы угостить понаехавших отовсюду гостей. Правда, не просто взять и угостить, всеобщее гостеприимство превратилось в доходный бизнес. Более удачливые и поворотливые открыли гостиницы, частные дома отдыха, и отбоя от желающих посетить их уютные заведения, не было, даже зимой. Гостей встречали хлебосольно, со счастливыми улыбками, и провожали, надеясь, что они вернутся к ним ещё не раз.

Многие так и поступали, приезжали раз за разом, полюбоваться на великолепные красоты центральной полосы России. На леса, поля, усыпанные разноцветьем, посидеть на берегу реки и очиститься душой в святых местах, под стенами старинных монастырей. О том, что на святой земле успело обосноваться несколько фешенебельных отелей, с их минеральными бассейнами и дорогущей спа-программой, думать многим не нравилось. Выходя из дома и глядя на купола церквей, вдыхая чистейший воздух и прислушиваясь к пению птиц, а не к шуму машин на дорогах, хотелось представлять себе полную гармонию жизни, а не думать снова о бизнесе и деньгах.

Все эти мысли были сродни медитации. Юля начинала так практически каждое своё утро. Последние два года, со дня замужества, с того дня, как переехала с мужем в дом его родителей в этом чудесном городке. Ей нравилось встать пораньше, выйти в сад и просто смотреть вдаль. Потому что такой красоты, что просматривалась с пригорка над рекой, на котором был построен их дом, она никогда прежде не видела. Из их сада открывался чудесный вид на реку, на берёзовую рощу за ней, а стоило повернуть голову, можно было увидеть череду колоколен и куполов древнего Кремля и окруживших его архитектурных памятников. Дважды в день слух услаждал колокольный звон, и хотелось раствориться в душевном блаженстве. Юля, выросшая в городе, в принципе не знавшая, что такое деревня и сельский образ жизни, неожиданно влюбилась в этот маленький городок. И хотя помнила все предостережения родителей и друзей, нисколько не пожалела о том, что решила оставить работу в престижном банке, и переехать жить, по сути, в деревню. Она наслаждалась каждым таким утром под колокольный звон, каждой прогулкой до центральной площади, и кого-кого, а Юлю Тетерину не нужно было просить о том, чтобы улыбнуться человеку — будь то местный житель или турист. Она улыбалась всегда и всем, от всей души и совершенно искренне.

— Доброе утро.

Юля обернулась на мужской голос за своей спиной, подняла глаза к балкону второго этажа, и увидела заселившегося вчера вечером постояльца. Интеллигентного вида мужчина лет пятидесяти, худощавый, в очках в тонкой оправе на носу. Юля ещё вчера обратила внимание на то, что мужчина очень вежлив и воспитан, с его языка без конца слетали слова «благодарю» и «будьте добры». Москвич заселился с миловидной брюнеткой, которой на вид было не больше тридцати, но она явно не являлась его супругой. Пара поселилась в одной комнате, и Юле не пришло в голову что-то спрашивать или на что-то намекать. У них гостевой дом, в котором не задают лишних вопросов. Они лишь встречают и провожают постояльцев с хлебом и солью.

Кстати, про хлеб и соль совсем не шутка. Это недавняя гениальная идея, посетившая свекра Юли: встречать приезжающих караваем, а в дорогу при отъезде давать свёрток с ещё тёплыми пирожками. Всё ради рекламы, всё ради денег. Но спорить с ним никто не стал, просто потому, что переспорить Николая Васильевича казалось невозможным и непостижимым. Поэтому с ним никто и не спорил. Даже жена и дети. А молодой невестке и вовсе не престало.

— Доброе утро, — отозвалась Юля с улыбкой. — Как вам спалось?

— Спасибо, замечательно. Здесь необыкновенная тишина.

— Это правда. Но вскоре колокола начнут бить. Это очень красиво.

— Жду не дождусь.

Юля ещё раз улыбнулась мужчине, после чего напомнила:

— Завтрак в девять в столовой. Приходите, пожалуйста.

Мужчина кивнул и присел в плетёное кресло на балконе, смотрел вдаль, а Юля поспешила в дом. Ей перво-наперво надлежало приготовиться к подаче завтрака. Свекровь вчера уехала в город, навестить младшую дочь и её мужа, и все обязанности по дому сегодня лягут на плечи Юли. Но ничего особо страшного Юля в этом не видела, к тому же, постояльцев всего трое, лишь после обеда приедет семья с ребёнком, и с ужином управиться будет сложнее. Нужно быть к этому готовой. Потому что от мужчин в этом доме, в плане обслуживания гостей, помощи немного. Николай Васильевич занимался больше насущными проблемами, ремонтом, починкой и генерировал новые идеи для развития бизнеса, а Сеня, муж Юли, семейным бизнесом не особо интересовался, хотя родители всеми силами его к процессу привлекали. Предполагалось, что вскоре в их распоряжении окажется ещё один дом, в самом центре городка, в котором можно будет открыть полноценную гостиницу, не домашнего типа, и управление на себя возьмёт Арсений. По крайней мере, Николай Васильевич планировал именно так, и не принимал во внимание вялые отбрыкивания сына от отцовских затей. Родители считали Сеню молодым и неопытным, но верили, что в один прекрасный день любимый сынок повзрослеет, и возьмёт на себя весь бизнес вместе с ответственностью. Юля, кстати, тоже в это верила, и даже говорила свекрови раз за разом, что видит, видит в муже изменения и проявляемый интерес.

Дом, в котором проживала семья Тетериных был меньше, чем отстроенный гостевой дом, в подвальном помещении которого была оборудована настоящая сауна с небольшим бассейном. Гостевой дом был двухэтажным, с шестью просторными комнатами для гостей, с гостиной и небольшой, но уютной столовой на первом этаже. Из гостиной через стеклянные двери можно было выйти в сад и по тропинке спуститься прямо на живописный берег местной речки. Дом, в котором жила семья, был куда скромнее, переделан из некогда стоящего на участке деревенского сруба. Три небольших спальни, гостиная и большая кухня. Украшением служила веранда, огибающая весь дом, резная и увитая плющом. Поблизости несколько построек хозяйственного назначения, включая вместительный курятник и загон для милых козочек и овечек. Вся живность обязательно должна была быть чистой и милой, вызывать у гостей, в большинстве своём городских жителей, чувство умиления. Поэтому ухаживали за козами и овцами со всей тщательностью, для этого был нанят специальный человек, а, точнее, местная жительница Люба, женщина среднего возраста и неясного образования. Она занималась черновой работой в доме, ухаживала за животными и помогала с уборкой.

По дороге к дому, Юля заглянула в курятник, похвалила кур за дисциплинированность и щедрость, и забрала из гнёзд несколько свежих яиц.

— Юль, ты где ходишь? Тесто из кастрюли на стол лезет.

Голос свекра всегда звучал недовольно, Юля успела к этому привыкнуть. Улыбнулась, показала свою добычу, что несла в руках. И бодро отрапортовала:

— Утренний обход территории, Николай Васильевич. Докладываю, что всё в порядке.

— У тебя всегда всё в порядке, — вздохнул свёкор, присел за кухонный стол. А Юля кинула на него оценивающий взгляд. Николай Васильевич был человеком не старым, даже шестидесятилетие своё ещё не отметил. Мужчина невысокий, но крепкого телосложения, с сильными руками и цепким, порой неприятным взглядом. Юле всегда казалось, что силы в этом человеке с избытком, и характер он имел несгибаемый, но в последнее время Николай Васильевич всё больше вздыхал и о чём-то невесело задумывался. Вот и свекровь, Алевтина Ивановна, вдруг обеспокоилась здоровьем мужа, и даже в больницу его на обследование недавно пыталась отправить. Но убедить Николая Васильевича в чём-то, чего он делать не желает, невозможно, и поэтому все тревоги жены он проигнорировал, и продолжил вздыхать. Он вздыхал, а домочадцы за ним украдкой наблюдали, не зная, чего ожидать в дальнейшем.

Юля налила для свёкра чай в его любимый огромный бокал в виде бочонка, поставила перед ним, а сама занялась тестом. Как-то так вышло после её замужества, что она не на шутку увлеклась готовкой. Раньше особой любви к кухне не испытывала, но, возможно, потому, что в их доме у плиты царила мама. Особой кулинаркой Светлана Александровна не слыла, но о пропитании семьи всегда заботилась исправно. И необходимости готовить у Юли не возникало, вплоть до самого замужества. А в доме родителей мужа, оказавшись поставленной перед фактом, что нужно помогать всем, чем можешь, хоть как-то участвовать в семейном бизнесе и вместе преодолевать различные трудности, раз это всё на общее благо семьи, Юля как-то ненароком нашла своё призвание. Оказалось, что готовка — это весьма увлекательное занятие. И именно после замужества она по-настоящему научилась жарить котлеты, варить щи и борщи, да ещё и печь пироги. Гостевой дом без постояльцев почти никогда не стоял, заезжих, частенько столичных гостей, надлежало кормить, желательно вкусно и сытно, и Юле пришлось постараться и многому научиться. Особенно, в первое время, оно оказалось самым трудным для неё. Мало того, что с её личной жизнью произошли серьёзные изменения, у неё появился муж, так выяснилось, что Сеня с родителями — это одно целое. И Юля не просто вышла замуж, а пришла в чужую семью, и приспосабливаться и привыкать к непонятным порой для неё правилам и устоям, надлежало ей, как жене. Научиться молчать, находить компромиссы, определить для себя место в семейном бизнесе и помогать, помогать. Поначалу испугалась, вспомнила все предостережения семьи и друзей перед замужеством, но затем огляделась, успокоилась, ей понравилось общаться с приезжающими людьми, понравилось готовить, и жизнь наладилась. По крайней мере, она не уставала себя в этом убеждать. Каждый раз, как становилось не по себе или случались какие-то размолвки между ней и мужем.

Конечно, без ссор не обходились. Они с Сеней были молодой семьёй, иногда даже самой Юле казалось, что непросто молодой, а в некоторых вопросах совершенно не зрелой. И, наверное, её личное понимание этого факта, помогало ей смиряться с некоторыми ситуациями, идти на компромисс и прощать мужу ошибки. Только после замужества, когда голова перестала кружиться от счастья и влюблённости, и у Юли, волей-неволей, появилась возможность сесть и подумать, она осознала, что они с Сеней, возможно, поторопились. Не стоило им жениться так скоро, так поспешно, окрылёнными чувством влюблённости, которое в какой-то момент попросту ослепило обоих. И, надо сказать, что родители, и с её, и с его стороны, непрозрачно молодым людям на это намекали. Но кто в такой момент слушает родителей? Молодым, влюблённым людям кажется, что никто и никогда до них подобного не переживал, так сильно и самозабвенно не любил. И поэтому они, и только они знают, что поступают правильно. Любят друг друга и готовы прожить вместе всю оставшуюся жизнь, потому что не представляют, как по-другому. Вот так у Юли с мужем и получилось. Их роман развивался бурно и стремительно. Арсений красиво ухаживал, дарил цветы и осыпал Юлю комплиментами. А та, в свою очередь, совершенно потеряла голову, на самом деле влюбившись с такой силой, будто в юности, совершенно позабыв о разуме и всякой рассудительности. Через три месяца после знакомства Арсений сделал предложение, словно дорогого вина на огонь, полыхающий в душе Юли плеснул, любовь вспыхнула с неистовой силой, едва не сожгла весь окружающий мир вокруг неё, а ещё через три месяца сыграли свадьбу. Шумную, красивую, под сенью огромных лип в центре маленького, старинного городка. О свадьбе Юле вспоминать нравилось. Всё было мило, красиво, уютно, но в то же время помпезно, с лошадьми и каретами. Они катались в карете по старинным улочкам городка, держались за руки, целовались, а Юля безумно нравилась сама себе в белоснежном свадебном платье. Всё происходящее напоминало сказку, которая неожиданно сбылась. И Юля готова была самой себе признаться, что всегда о такой свадьбе мечтала.

Реальность её настигла довольно скоро. Причём, настигла именно её, потому что в жизни Арсения мало что изменилось. Он продолжал жить в своём доме, рядом с родителями, его образ жизни никак не поменялся, а вот Юля оказалась в чужой семье, к правилам и привычкам которой надлежало приспособиться, и сделать это нужно было как можно быстрее. Если она хотела избежать ссор и обоюдных претензий, которые неминуемо бы возникли. Родители Арсения были достаточно строгими и требовательными людьми, их строгость разве что на любимого сына не распространялась, а к молодой невестке они сильных чувств и привязанности не испытывали, и подстраиваться под неё не собирались. Вот и пришлось это делать Юле, в какой-то момент переступив через себя и собственные желания. Например, уйти с работы, которой дорожила, планировала сделать карьеру, и даже первые шаги к этому успела совершить, совсем недавно получив пусть незначительное, но повышение. Но работа в банке забирала много времени и внимания, да и ездить в большой город пришлось бы каждый день, тратя на дорогу больше двух часов, порой задерживаться и брать отчёты домой, корпеть над цифрами до утра. До замужества Юля об этом не задумывалась, должность банковского сотрудника и то, чего она достигла за два года работы, было поводом для гордости, и вдруг стало проблемой. Пришлось выбирать, и любимый муж и семья оказались важнее. Юля осела дома, точнее, занялась семейным бизнесом, и пожаловаться на свой выбор никому не могла, она ведь сама его сделала. В первое время было тяжело, родители мужа контролировали каждый её шаг, поучали, наставляли, и было несколько моментов, когда Юле казалось, что она вот-вот не выдержит, развернётся и уйдёт, обратно в свою, такую понятную ей жизнь. Где была работа, стильный офис и большой коллектив, общение, к которому она так привыкла, её родители и друзья, вечерние посиделки с подругой и путешествия. А теперь не осталось ничего, кроме мужа и четырёх стен его, пусть и огромного, дома. Двух домов. Но, наверное, Юля на самом деле очень любила Сеню, потому что только чувства к нему помогли ей примириться с потерей независимости и твёрдой почвы под ногами. Каждый раз в момент сомнений, она смотрела на мужа, брала его за руку и приходила к выводу, что ей есть за что бороться и ради чего стараться. Сейчас, спустя два года, их жизнь вошла в своё русло, Юля привыкла к новому образу жизни, все недоразумения отступили, появились новые стремления и мечты, и Юля, как и раньше, каждое утро просыпалась с чётким планом действий в голове. Знала, что она нужна, что её труды ценят и без неё не могут обойтись. И это было приятно. Конечно, изменилось и ещё кое-что, безумная влюблённость у них с Арсением прошла, они перестали видеть лишь друг друга, оглянулись по сторонам, но в этом тоже было что-то положительное. Они взрослели, и Юле хотелось думать, что посетившая их некогда сильная влюблённость переросла в любовь, более спокойное, но в то же время стабильное чувство, которое поможет им с Сеней прожить вместе много-много лет, построить настоящий дом, семью, родить и воспитать детей. Это ведь самое главное — знать, что ты можешь всецело положиться на человека, с которым идёшь по жизни рука об руку. Что ты не ошибся с выбором.

Юля занималась тестом для пирогов и раздумывала обо всём этом. О своей жизни. Такие мысли порой накрывали в самый неожиданный момент. Казалось, что мир вокруг останавливался, и Юля вновь и вновь принималась раскладывать всё происходящее в её жизни по полочкам, стараясь в этом найти для себя успокоение, разложить всё в своей голове по местам и в очередной раз прийти к выводу, что она всё делает правильно. Что у неё замечательная, по своей сути, жизнь. Всё именно так, как она и хотела. Муж, семья, дом. Полная чаша. Вот и сейчас, сосредоточившись на пышном тесте, унеслась в своих мыслях далеко, и не сразу вспомнила о том, что она на кухне не одна. Что свёкор всё ещё сидит в своём кресле у окна, пьёт чай, и тоже молчит. Тоже о чём-то сосредоточенно думает. Юля обернулась на Николая Васильевича, невольно нахмурилась, приглядываясь к нему. Всё же поинтересовалась:

— Всё в порядке?

Свёкор повернул голову и посмотрел на неё, в первый момент совершенно пустым взглядом. Затем вздохнул. Вздохнул и вдруг признался в том, что, по всей видимости, его и беспокоило последние дни.

— Завтра нотариус приедет.

Юля, признаться, об этом совершенно позабыла. Перевела взгляд на навесной календарь на стене. Совершенно верно, завтра двадцатое число. Ровно полгода со дня смерти прабабушки Арсения, то есть, родной бабки Николая Ивановича. Клавдия Поликарповна Тетерина умерла в преклонном возрасте, девяноста восьми лет, но, несмотря на её года, смерть её вызвала у многих сильное удивление. Старушкой она была крепкой, бодрой и, надо сказать, характер имела железный, и на язык была остра. И самых близких родственников не особо жаловала, даже родную дочь, которая упорно, не обращая внимания на неуживчивый характер матери, за ней ухаживала. До самой смерти Клавдия Поликарповна проживала одна, отсылая прочь всех помощников, неизменно называя всех в глаза самозванцами и аферистами, и утверждала, что все вокруг только и ждут её смерти. По рассказам Арсения, прабабка собиралась умирать с тех самых пор, как он мог себя вспомнить. Она не плакала, не жаловалась на здоровье, не изображала приступы болезни, наоборот всегда была энергичной, сильной, со всеми житейскими и бытовыми трудностями предпочитала справляться сама, но без конца говорила о смерти, наследстве, создавая на этом интригу и сталкивая лбами родственников. Некоторые из этих родственников сами ушли в мир иной, так и не дождавшись никакого наследства от коварной богатой старушки.

А наследовать, признаться, было что. Клавдия Поликарповна всю свою жизнь прожила в старинном особняке в центре их городка. Этот дом, двухэтажный, с лепниной и резными фронтонами, выделялся даже на фоне других особнячков девятнадцатого века, выстроившихся в ряд на центральной, самой знаменитой улице города. Казался выше, больше и загадочнее других. Приковывал взгляд, стоило лишь свернуть на эту улицу. Построил этот дом прямой предок Тетериных, отставной военный полковник Степан Тихонович Булганов в середине девятнадцатого века, и полковник этот, по рассказам Клавдии Поликарповны, приходился ей родным прадедом. В молодые года Степан Тихонович служил в столице, имел весомый военный чин и награды. А выйдя на пенсию, решил остепениться в милой сердцу и взгляду провинции, и выбрал для этого их городок, построил дом, как и положено настоящему мужчине, вот только сына у них с супругой родить не получилось, обзавелись лишь единственной дочерью, а та, выйдя замуж, и стала Тетериной. Юля не раз слышала историю семьи из уст самой прабабки мужа, та очень любила углубиться в прошлое, со всеми подробностями, немыслимыми деталями, с демонстрацией старых, пожелтевших за прошедший век, фотографий и каких-то выписок из домовых книг, также старинных и не слишком приятно пахнувших от долгого лежания в сундуке. Все свои самые главные и дорогие сердцу вещи, Клавдия Поликарповна, по старой русской привычке хранила в сундуках, дубовых, тяжёлых, с коваными углами, их невозможно было сдвинуть с места в одиночку, как ни старайся. Они закрывались на навесные замки, а ключи хозяйка сокровищ неизменно носила с собой, даже спала с ними. И никто не знал, что же внутри этих сундуков. Родственники шептались об иконах, старинных фолиантах и даже драгоценностях. Юля не слишком верила в несметные богатства прабабки мужа, считала, что та из вредности к любимым родственникам, знатно привирает, но никогда не спорила, и лишь прятала улыбку, слыша, как Клавдия Поликарповна начинает рассуждать о накопленном семьёй Тетериных с издавна состоянии. И вот зимой Клавдии Поликарповны не стало. Причём, умерла она при довольно странных обстоятельствах, не своей смертью. Если бы не несчастный случай, Клавдия Поликарповна, как считала Юля, с лёгкостью преодолела бы столетний рубеж и жила бы себе дальше, одна, охраняя свои сокровища. Конечно, человеком прабабушка мужа была непростым, в общении достаточно тяжёлым, неуживчивым, с ней трудно было разговаривать и уж точно невозможно спорить. Но при всём при этом Юля испытывала к Клавдии Поликарповне явную симпатию, с ней было интересно, забавно, к тому же старушка всегда говорила правду, не имела привычки улыбаться в глаза, а за спиной обсуждать, что Юля в начале семейной жизни наблюдала по отношению к себе со стороны других родственников мужа. Бабушка Клава всегда говорила правду. При их знакомстве, когда Сеня привёл Юлю в дом прабабки, представил той свою молодую жену, Юлю просверлили цепким взглядом, будто рентгеном. Она до сих пор помнила то ощущение, неловкость вперемешку с испугом от ожидания вердикта. Понравилась или не понравилась, подходит она или не подходит в жёны самому младшему представителю семьи Тетериных. Но Клавдия Поликарповна ничего не сказала, хотя довольной не выглядела. Но недовольство с её лица уже давно не сходило, по любому поводу, поэтому Арсений шёпотом посоветовал Юле не обращать на сумасшедшую бабку внимания. Все в семье, дети и внуки Клавдии Поликарповны были уверены, что она давно не в себе. И Юле попытались объяснить этот факт с самого начала, но, признаться, Юля так не считала. Наблюдала за Клавдией Поликарповной украдкой, слушала её, и понимала, что с разумом у пожилой женщины всё отлично. Просто она не любила людей. Уж когда это пришло к ней — в старости испортился характер или она всегда такой была, Юле выяснить так и не удалось. Потому что стоило ей поднять эту тему, все принимались отмахиваться, не желая говорить о коварной, язвительной старухе, которая, словно Кощей Бессмертный сидит одна в своём огромном доме и над златом своим чахнет. Особенно Николай Васильевич злился на бабку, потому что та его откровенно изводила и иначе, как бесстыдником, не звала. Причину этого Юля не знала, а спрашивать казалось неприличным. Хотя, что бесстыдного мог совершить в своей жизни Николай Васильевич с его любовью к домострою, с его правилами и моралью, было непонятно. Юля за два года брака уверилась, что семья её мужа самая правильная, правильнее уже просто некуда. Но Клавдия Поликарповна старшего внука не уважала, и скрывать этого никогда не пыталась. А вот Николай Васильевич все её придирки и едкие замечания стойко терпел, и пар выпускал только выйдя за порог бабкиного дома.

Они все терпели. В надежде на наследство. Трое детей, пятеро внуков и восемь правнуков. Все мысленно делили нажитое имущество и представляли себе сундуки, полные золотых монет и драгоценных камней. Конечно, всё это глупости, Арсений, временами принимаясь перечислять вслух возможные бабкины сокровища, в какой-то момент начинал смеяться, но затем замолкал, задумывался и, в конце концов, пожимал плечами. Добавлял негромко:

— Чем чёрт не шутит.

Главную долю в наследстве должен был получить Николай Васильевич, это давно было всем известно. Он и его семья всю жизнь прожили в этом городе, рядом с бабушкой, и, не обращая внимания на все её издёвки и вечное недовольство, за престарелой женщиной ухаживали. И Клавдия Поликарповна в какой-то момент, видимо, ощутив всю тяжесть подступившей старости и болезней, громогласно пообещала, что дом оставит семье внука Коли. А уж остальное накопленное имущество будет делиться без неё.

— Хоть перегрызитесь все, — добавила она весомо и раздвинула тонкие губы, что должно было означать довольную улыбку. — Я оттуда посмотрю на вас, повеселюсь. — И ткнула тонким, костлявым пальцем куда-то в потолок, а затем обвела всех присутствующих весёлым, чрезвычайно довольным взглядом.

Юля отлично помнила тот вечер, канун Рождества, единственный праздник, который Клавдия Поликарповна признавала. Она даже свой день рождения давным-давно не праздновала. А в канун Рождества дети, внуки и правнуки неизменно собирались в её доме, приносили с собой приготовленную еду для праздничного стола, и все дружно делали вид, что наслаждаются обществом любимой бабушки, да и друг друга. Особо близкой связи между родственниками не было.

А в тот вечер, полтора года назад, после слов и обещаний Клавдии Поликарповны понаблюдать за семейными разборками, сидя на облачке и свесив ножки вниз, многие за столом от злости позеленели, а мать Николая Васильевича, Мария Степановна, не выдержала и попыталась мать вразумить:

— Мама, да что же ты делаешь? Папа был бы недоволен.

— Вот и получишь после моей смерти то, что мне от твоего отца досталось. Шиш, да не шиша. Что он со своей солдатней заработал? Ничего. Одни погоны до сих пор в газетку завёрнутые лежат. У Генки отец хотя бы заведующим гастронома был. — Клавдия Поликарповна головой качнула в такт своим воспоминаниям, на её тонких губах появилось нечто сродни усмешки, редкое явление. — Тот ещё мерзавец. Недаром и помер в тюрьме. Тогда всех за растраты сажали.

Младший сын Клавдии Поликарповны, Геннадий Робертович, представительного вида мужчина с седыми усами, вздохнул, затем негромко попросил мать:

— Мама, давай не будем вспоминать всех твоих мужей. Здесь дети.

— А что их не вспоминать? — подивилась Клавдия Поликарповна, повела в воздухе сухонькой ручонкой, на безымянном пальце которого красовался массивный перстень с камнем непонятного оттенка. С первого взгляда становилось ясно, что перстню этому куда больше ста лет, но в то, что он имеет большую ценность, как-то не верилось. Сам перстень выглядел грубым и неказистым. Но Клавдия Поликарповна им сильно дорожила, говорила, что он достался ей от бабки, а той от её бабки. А та самая бабушка её бабушки красавицей слыла немыслимой, и влюблён в неё был столичный князь, не раз приезжал и просил её руки, так что неизвестно, кто у Тетериных в родне, возможно, кто-то из царской семьи. Не зря же прапрабабка её закончила свою жизнь за стенами местного монастыря, постригли ту в монахини, скорее всего против воли её, чтобы скрыть позор… В общем, все речи Клавдии Поликарповны сводились к подобным рассуждениям и воспоминаниям. Наверное, в какой-то момент жизни ей стало скучно жить настоящим, и она с головой ушла в прошлое своей семьи. Как мужья закончились, так и решила больше интересоваться историей, а не реальной жизнью. — Всех вспоминать надо. И что такого, что у меня было четыре мужа? Времена такие были. Все безвременно покинули этот мир. Кто на войне сгинул, кто в тюрьме помер, кто просто мерзавцем оказался и сбежал. Хорошо, что не спёр ничего ценного, прохвост.

Арсений рядом с Юлей, не скрываясь, усмехнулся.

— Бабуль, так может ты его запилила? Вот он и сбежал.

Мария Степановна кинула на любимого внука испепеляющий взгляд и негромко цыкнула. Но было поздно, все его замечание отлично услышали, включая прабабку. Но та не рассердилась, не возмутилась, лишь сухонькими плечиками равнодушно пожала.

— Мужик на то и есть, чтоб баба его пилила. Не выдерживает, значит не мужик. Зато я фамилию нашу сохранила, ни разу не предала семью, все мои сыновья — Тетерины. Продолжатели рода. — Клавдия Поликарповна помолчала, заглянула в свою чашку с любимым вишнёвым компотом, после чего подняла глаза и обвела всех своих родственников, родных, близких, кровиночек, цепким взглядом. Взгляд этот, в итоге, остановился на лице Николая Васильевича, и тогда она добавила: — Вот мужику дом и оставлю. Никому больше не доверю.

Тогда Николай Васильевич приосанился, почувствовал свою важность, а вот после смерти бабки вдруг как-то приуныл. И никто не мог понять из-за чего.

Умерла Клавдия Поликарповна нелепо, как-то неподобающе для её бойкого, энергичного характера, как считала Юля. Ночью споткнулась наверху лестницы и упала вниз, ударилась головой. Нашла её Мария Степановна, когда утром пришла навестить мать. Клавдия Поликарповна была уже мертва, лежала у подножия старой лестницы в длинном парчовом халате, с распущенными жиденькими волосами и смотрела в потолок мёртвым взглядом. Юля отлично всё это запомнила, потому что примчалась вместе со свекровью и свёкром после звонка Марии Степановны, и ещё до приезда милиции успела всё это увидеть. И отлично помнила, какую острую жалость почувствовала, не только к умершему человеку, этой совсем худенькой, почти невесомой старушке, лежавшей на полу, а из-за того, что не стало такого интересного, ни на кого не похожего человека. Клавдия Поликарповна на самом деле Юле нравилась, хотя общались они совсем немного. Ей, как молодой жене самого младшего правнука было вроде как не по рангу общаться с самым старшим и важным представителем семейства Тетериных. На Клавдии Поликарповне, если честно, вся семья и значимость Тетериных и держалась. Она поддерживала и подпитывала самоуважение внутри семьи. И вот ее не стало.

Остался пустой дом, старинная мебель и посуда внутри, картины в потёртых рамах, а ещё воспоминания. Воспоминания об этом уникальном человеке, которые накрывали, стоило лишь оказаться рядом с её домом. Юля почему-то всегда, выходя, останавливалась на широком крыльце, поднимала глаза к окнам второго этажа, и так замирала ненадолго, будто прислушиваясь. Казалось, что дом вот-вот заговорит с ней, и непременно скрипучим, едким голосом Клавдии Поликарповны. Ведь этот дом — и есть она, её семья, все её воспоминания и чаяния, вся её жизнь. Выходя четыре раза замуж, Клавдия Поликарповна никогда не жила вне стен этого дома. За деревянной резной дверью вся её жизнь, длинной почти в век. Юле каждый раз становилось грустно от того, что этот величественный, пусть и обветшавший дом, лишился своей хозяйки, своего главного сокровища.

А вот Николай Васильевич, да и остальные родственники, вряд ли рассуждали, как Юля. Их волновал другой вопрос, куда более меркантильный. Дом, в исторической части старинного городка, в туристической его части, с приличным участком земли, стоил очень больших денег. Цифра обещала быть с шестью нулями в хвосте. И все понимали, какая участь ожидает бабкино наследство, стоит ей уйти из жизни, и Клавдия Поликарповна это прекрасно понимала, и именно поэтому, как предполагала Юля, решила оставить дом в наследство именно Николаю Васильевичу, несмотря на своё неуважительное отношение к нему. Знала, что он вряд ли станет продавать бабкино наследство, просто потому, что оно принесёт ему куда больше пользы, находясь в его владении. Николай Васильевич проживал в городе, никогда никуда не думал переселяться, и мечтал расширить семейный гостиничный бизнес. А большой дом в центре города — это золотая жила. Поэтому Клавдия Поликарповна и написала завещание в его пользу.

Вот только само завещание никто не видел. Оно хранилось у нотариуса, и озвучить его должны были по истечении полугода после смерти, то есть завтра. То, что главным наследником станет Николай Васильевич, было известно со слов самой бабушки свёкра, но зная её коварную натуру, ожидать можно было чего угодно. Клавдия Поликарповна напоследок могла и пошутить. Зло пошутить. И, по всей видимости, это Николая Васильевича в последнее время и беспокоило. Его можно было понять, у свёкра были грандиозные планы на это наследство.

— Всем доброе утро.

Юля обернулась на голос мужа, посмотрела на встрёпанного после сна Арсения, и улыбнулась тому. Сказала:

— Доброе утро. Завтрак скоро будет готов.

Сеня улыбнулся ей в ответ, но несколько рассеянно. Прошёл по кухне, сладко потянулся и остановился возле окна, выглянул на улицу. А Юля закружилась по кухне, торопясь подать мужу завтрак, и не забывая посматривать на того. Не смотреть на Арсения было трудно, муж у Юли был красивый, статный, буквально притягивающий женский взгляд. Высокий, широкоплечий, светлые волосы растрепались после сна, а Сеня зевал и тёр тяжёлый подбородок с милой ямочкой посередине рукой. К Арсению хотелось подойти, прижаться и ещё раз рассказать, что он самый лучший на свете. Именно такое впечатление он производил, особенно, когда улыбался, впечатление милого парня, в которого можно влюбиться с первого взгляда и навсегда. И быть счастливой только от осознания того, что он тоже тебя любит. Сеня выглядел плейбоем с обложки журнала, рядом с которым жизнь непременно превратится в чудесную мечту. Конечно, в чудесную мечту Юлина жизнь после замужества не превратилась, но она была довольна тем, как всё складывалось, и мужа любила. Заботилась, ухаживала, старалась поддерживать, каждый день, и начинала с того, что кормила любимого Сеню вкусными завтраками.

Николай Васильевич тоже за сыном наблюдал, но столь благодушным по отношению к нему не был. Даже буркнул:

— Долго спишь.

— Да где долго? Девяти нет.

— Ты обещал отогнать минивэн в сервис. У меня колено болит, не могу за руль.

— Обещал, значит, сделаю. — Арсений отодвинул стул и сел за кухонный стол, в ожидании завтрака. — А ты, бать, вместо того, чтобы ворчать, лучше бы в больницу сходил, как мать предлагает. И колено бы своё полечил.

— Поучи отца, поучи. — Николай Васильевич допил свой чай и вдруг вздохнул. — Предчувствие у меня нехорошее.

— По поводу чего? — заинтересовался Арсений.

— Завтра нотариус приедет, — напомнила мужу Юля. — Завещание оглашать будут.

— Об этом я помню. А из-за чего нервничать? — Он на отца посмотрел. — Или боишься, что бабка дом дяде Гене отписала?

Сеня насмешничал, но никто больше не улыбнулся. Юле вдруг стало немного неловко, и она украдкой бросила взгляд на свёкра, боясь вмешиваться в разговор. Считала, что чужое наследство её волновать не должно.

— Зато тебя, как посмотрю, ничего не беспокоит, — не удержался от критики Николай Васильевич. — Сидит тут, ёрничает.

Арсений получил свою тарелку с молочной кашей, бутерброды и чай. Принялся за завтрак, а, обращаясь к отцу, сказал, пожимая плечами:

— Бабка была злой, сумасшедшей старухой. Сам знаешь. И ожидать от неё можно чего угодно. Так что, предлагаю тебе расслабиться и получить удовольствие от её последнего спектакля.

— Сеня, она же твоя бабушка, — всё-таки встряла Юля. — Так нельзя.

Муж лишь отмахнулся.

— Я вот от этого наследства ничего хорошего не жду. Даже если она оставила всё нам, наверняка изобрела какой-нибудь подвох. Чтоб посмеяться над нами вдоволь. И, заметь, что она подготовилась к своей такой случайной смерти. Даже ключи от своих сундуков нотариусу передала. И мы уже полгода ходим вокруг них, как дураки. Думаем, гадаем, а там, может, ворох нижних юбок какой-нибудь прапрабабки, подвязавшейся любовницей обедневшего барона или статского советника. — Сеня замолчал, сосредоточено жевал, после чего добавил со всей серьёзностью: — Не верю я во всё это.

Николай Васильевич с явным трудом поднялся, аккуратно переступил на больную ногу, а сыну сказал:

— Вот завтра и узнаем.

Свёкор вышел из кухни, Юля посмотрела ему вслед, затем негромко проговорила, обращаясь к мужу:

— Зачем ты так? Твой папа и без того переживает. Всё-таки это его бабушка.

— Он же не из-за этого переживает, а из-за того — оставила она его с носом или нет. Всё дело в деньгах, мышка. Как всегда.

Юля решила с ним не спорить, подошла, погладила по светлым волосам, после чего наклонилась и поцеловала в макушку.

— Ешь. Я пойду гостей кормить.

Порой Арсений становился очень похож на свою прабабку, проявлял ту же язвительность и бездушность к чужим чувствам. Но ему вряд ли бы понравилось, узнай он о мыслях жены. А ведь она не называла это недостатком, давно свыклась, но семейная черта была на лицо.

На следующее утро из города вернулась Алевтина Ивановна, свекровь Алёны. Приехала рано, первым автобусом, видимо, боялась пропустить приезд нотариуса и событие в целом. Юля вышла из комнаты, чтобы свекровь поприветствовать, но с лестницы заметила, что та уединилась с мужем на кухне, и они даже дверь за собой прикрыли, чего в доме практически никогда не делали. Но, видимо, им было, что обсудить, и поэтому Юля решила им не мешать. Всё происходящее несколько беспокоило. Она не понимала, из-за чего родители Арсения так сильно переживают, ведь не рассчитывают всерьёз получить в наследство миллионы? Обидно, конечно, будет, если Клавдия Поликарповна всё-таки не сдержит своего слова, и дом достанется другим родственникам, которые захотят попросту избавиться от наследства и продадут его чужим людям. Обидно, но явно не смертельно. Но что-то Николая Васильевича беспокоило, как он говорил — предчувствие.

— Что там? — сквозь сон поинтересовался Сеня, когда Юля вернулась в постель.

— Мама твоя приехала.

Арсений зевнул и сквозь зевок проговорил:

— День икс настал. Юлька, ты будешь меня любить, если наследство мне не достанется?

Она невольно рассмеялась, погладила мужа по широкой спине. Успокоила:

— Конечно, буду. Куда я от тебя денусь?

— И правда. Куда?

Арсений вдруг потянулся к ней и стиснул крепко-крепко. Так что стало нечем дышать.

— У нас всё будет хорошо и без этих денег, — сказала ему Юля после поцелуя.

Арсений не ответил.

Нотариус приехал в полдень. Многочисленное семейство Тетериных собралось в доме Клавдии Поликарповны, даже Геннадий Робертович с супругой и детьми не поленились приехать из Подмосковья, и теперь без конца жаловались на долгую поездку и пробки. Но прибыли все вовремя, и теперь переглядывались с другими родственниками. Ситуация была откровенно неприятная. Юля сидела в сторонке, на неудобном кожаном диване с твёрдой спинкой, и за родственниками мужа наблюдала. В комнате собралось пятнадцать человек, но никто друг с другом не разговаривал, будто опасались опередить события, и, наверное, мысленно пытаясь представить размер ожидаемого наследства. Если честно, Юля с большим удовольствием осталась бы дома, пропустила бы процедуру оглашения завещания, потому что наблюдать за людьми в подобной ситуации было неприятно, по крайней мере, за людьми в этой комнате, которые ей, вроде как, приходятся роднёй, пусть и по мужу. Но Арсений настоял на её присутствии, и Юля согласилась, оставили на хозяйстве в доме Любу, и отправились крутить колесо удачи всей семьёй.

— Что ты нервничаешь, — услышала Юля голос Геннадия Робертовича, когда тот обратился к племяннику. Повернулся к Николаю Васильевичу и раздвинул губы в неприятной улыбке. — Мать оставила дом тебе, сама же говорила.

— Посмотрим, — неохотно отозвался Николай Васильевич, лишь искоса кинув взгляд на дядю.

Судя по поведению людей в комнате, которые друг друга называли родственниками, и приходились друг другу родственниками, после раздела имущества, нажитого Клавдией Поликарповной, они вряд ли продолжат общаться часто, хоть с каким-то желанием.

Появился нотариус, щуплый мужчина в дорогом костюме и с портфелем в руке. Он вошёл в комнату, которую баба Клава всегда именовала «залой», увидел, можно сказать, что толпу родственников, и в первый момент заметно удивился. Явно не ожидал подобного аншлага. А затем уже он окинул взглядом комнату, мебель, картины, старинный буфет у стены, с потемневшими от времени стёклами, но зато с сервизом «Мадонна» за ними, и в его глазах заблестел интерес и любопытство.

— Я видел дом только на фотографиях, — пояснил он свой интерес, присаживаясь за дубовый стол и раскладывая на нём документы. — Дом и обстановка впечатляет.

Люди примолкли, смотрели с ожиданием, а вот Николай Васильевич, кажется, озадачился после этих слов. Даже переспросил:

— То есть, вы раньше в доме не были?

Нотариус покачал головой.

— Нет.

— А как же бабушка завещание умудрилась написать?

— Она приезжала в город, и мы всё оформили.

— В город? — Это уже Мария Степановна. Не на шутку удивлённая. — Мама не выходила одна уже несколько лет. Я бы знала.

— Клавдия Поликарповна в последний раз приезжала ко мне год назад. Мы её встречали и провожали. Видимо, ваша мама не хотела привлекать внимания к тому, что задумала.

— И что же она задумала? — нетерпеливо и недовольно перебил его Геннадий Робертович. — Расскажите уже нам.

— Одну минуту, сейчас начнём. Для начала представлюсь, меня зову Обухов Артём Александрович. Я озвучу волю Клавдии Поликарповны Тетериной. Завещание, его окончательный вариант, был составлен и заверен год назад, пятнадцатого апреля.

— Окончательный?

— Да, Клавдия Поликарповна несколько раз его дополняла, исправляла, но, надо сказать, что все исправления касались не дома, а вещей и ценностей. Как она считала.

Арсений рядом с Юлей маетно вздохнул и проговорил так, чтобы слышала только она:

— Как она считала, — повторил он за нотариусом. — Понятно, будем делить тарелки.

Но его слова про тарелки всё равно долетели до ушей Артёма Александровича, и тот весомо заметил:

— Хочу порадовать вас, молодой человек, по документам оценщиков, в этом доме даже тарелки стоят неплохих денег. Кузнецов, Гальнбек, даже пара вещиц с клеймом Карла Фаберже. Конечно, никаких уникальных находок сделано не было, но всё, собранное вашей бабушкой, стоит неплохих денег. Целиковых сервизов того же Кузнецова у неё нет, но порой и одна, две тарелки являются приятной находкой. Приятной для родственников.

— Это всё можно будет продать?

— С лёгкостью. Коллекционеры в очередь встанут. Но Клавдия Поликарповна отлично знала цену своим вещам, и поэтому сделала подробную опись, и она всё разделила между вами… между родственниками, как посчитала нужным. Всё, что не поделено, останется в этом доме.

Геннадий Робертович переглянулся с женой, после чего кинул многозначительный взгляд на тяжёлые бронзовые часы, что стояли у стены, и поторопил:

— Тогда давайте начнём. Нам ещё обратно по пробкам возвращаться.

Арсений снова усмехнулся и поинтересовался:

— Что, даже чаю не попьёте, дядя Гена?

Мария Степановна вместе со свекровью Юли одновременно развернулись и просверлили любимого мальчика ещё парочкой предостерегающих взглядов. А Юля незаметно толкнула мужа локтем в бок.

Следующие минут сорок прошли в волнении родственников под заунывный аккомпанемент голоса нотариуса, который по списку оглашал, кому достаётся какая тарелка, ложка, ваза или картина. А помощник Артёма Александровича, молодой человек со скучным лицом, выдавал людям положенное. Всё происходящее выглядело до безумия странно и как-то неправильно. Родственники сидели молча, с каменными лицами и разглядывали то, что получили на память о любимой бабушке. Чей-то голос в какой-то момент довольно отчётливо произнёс:

— Сумасшедшая старуха.

И только Николай Васильевич сидел с прямой спиной и всё ещё ждал самого большого куска пирога, хотя незадолго до этого ему в дар передали коллекцию картин в потёртых рамах, и, после озвученной суммы их примерной оценки, такому подарку можно было бы всерьёз порадоваться. Юля бы на месте свекра точно бы порадовалась, а тот сидел напряжённый, с каменным лицом и заметно переживал.

Арсению тоже кое-что досталось, часть сервиза Ивана Гальнбека, датированная девятнадцатым веком, и ваза для фруктов, Юля её прекрасно помнила, с виду совершенно непримечательная, стояла в буфете на кухне, оказавшаяся детищем Карла Фаберже. Сеня наследству совершенно не впечатлился, сидел и посуду разглядывал, а вот Юля чувствовала нечто вроде благоговения. И только пробормотала:

— Откуда у неё всё это?

Арсений голову повернул и взглянул на жену скучающим взглядом.

— Не удивлюсь, если мы в подвале найдём пару скелетов, запиленных насмерть мужей.

Юля мужа одёрнула.

А Артём Александрович тем временем громко вздохнул, закрыл папочку с документами и сообщил:

— И на этом мы закончили.

На мгновение в комнате повисла тишина, но почти тут же люди заговорили, казалось, что все разом. Николаю Васильевичу пришлось подняться, чтобы его голос перекрыл все остальные. Он обратился к нотариусу.

— Что значит, закончили? А дом?

— То, что касается дома, как я уже говорил, Клавдия Поликарповна изначально своего решения не меняла. Дом и вся обстановка, оставшиеся ценности, а также… её знаменитые сундуки, — Артём Александрович поджал губы, стараясь быть очень серьёзным, — достаются одному-единственному человеку. Который сегодня здесь не присутствует, по уважительной причине, он поставил меня об этом в известность, и появится чуть позже, чтобы вступить в права наследства.

Повисла тишина, даже Юля вся превратилась в слух, и не отрывала взгляда от чрезвычайно серьёзного лица нотариуса, ожидая развязки. На всякий случай окинула взглядом собравшихся, пытаясь понять, кто же из родственников отсутствует. На первый взгляд, собрались все.

Мария Степановна, заметно переживающая за сына, всплеснула руками в сердцах, а у нотариуса поинтересовалась:

— Это что, такая тайна? Я не могу узнать, кому мама оставила свой дом? И что это, вообще, за ерунда, — не смогла она остановить поток возмущения. — Всё было давно оговорено, что мой сын получит в наследство дом, так как мы в этом городе живём, мы за мамой ухаживали, до последнего дня…

— Хорошо ухаживали, что она с лестницы упала.

— Люся, помолчи, — накинулась на жену брата Мария Степановна, — вы, вообще, раз в год появлялись и ничего не знаете! А наша семья всегда была рядом с мамой!

— Я прошу вас всех успокоиться, — попросил нотариус. Кстати, он совершенно не был смущён происходящим, видимо, привык к подобным семейным конфликтам и выяснениям отношений в его присутствии. — Есть завещание, которое Клавдия Поликарповна написала своей рукой, и, если вы желаете, я могу его прочесть вслух, хотя это не было её обязательным условием. Но она распорядилась о своей последней воле, которой оставляет свой дом, которым очень дорожит, семейное гнездо Тетериных, и оставшееся имущество, своему правнуку… тут даже отдельно прописано: сыну Николая Васильевича Тетерина…

Нотариус говорил спокойно, не делая никаких пауз, ровным голосом зачитывал завещание, но за эту долю секунды все в комнате успели обернуться на Арсения, и Юля в том числе, а тот хоть и удивлённо вздёрнул брови, но начал улыбаться, а Артём Александрович продолжил, зачитывая имя наследника:

— Игнату Николаевичу Кудепову. И вот здесь я должен зачитать со слов Клавдии Поликарповны: «Я исправляю несправедливость. Отныне всё встанет на свои места. Как должно было быть изначально».

В комнате повисла зловещая тишина, все смотрели на Николая Васильевича, а тот, кажется, сравнялся цветом лица с цветом старых обоев на стенах, стал такого же землистого, тёмного оттенка. Свекор в какой-то момент даже схватился за спинку стула, а в следующий момент рванул прочь из комнаты, и лишь дверь, закрываясь за ним, хлопнула с такой силой, что, казалось, стены вздрогнули. Все по-прежнему молчали, Мария Степановна прижала ладонь к губам и смотрела на Алевтину Ивановну, а та сидела с мрачным лицом, и казалось, вот-вот закричит. У неё даже рот кривился, чего Юля за свекровью ещё не замечала.

Юля же посмотрела на мужа. Арсений откинулся на неудобную спинку дивана, сложил руки на груди и уже не усмехался. Кажется, новость и его всерьёз расстроила.

— Кто это? — тихо спросила Юля, а Арсений недовольно выдохнул и проговорил сквозь зубы:

— Братец старший. Чтоб ему провалиться.