Джанан. Пленница тирана

Екатерина Орлова, 2022

Меня отдали в гарем могущественного мужчины, чтобы уберечь от еще более страшной участи. Но он слывет жестоким тираном. И теперь, чтобы выжить, мне нужно завоевать его сердце. Покорить этого устрашающего хищника, одно лишь имя которого наводит страх на всех, кто его слышит. И у меня нет другого выбора, если я не хочу оказаться в руках настоящего дьявола.

Глава 2

Через несколько минут дверь фургона снова открывается, и все мое тело превращается в камень. Я резко сажусь и подтягиваю к себе ноги, пытаясь дрожащими руками снова поправить абаю. Натянуть ее как можно ниже. А еще спрятать глаза. Отец говорит, что мои голубые глаза — мое проклятие, потому что для наших мужчин это экзотика, а в сочетании с невинным взглядом еще и вызов, желание присвоить. А мама рассказывала, что мой родной отец прятал мою мать от большинства мужчин. Что вне дома она всегда носила гишуа, чтобы ее глаз не было видно. Сейчас я понимаю зачем и тоже не отказалась бы закрыть лицо, шелы недостаточно.

— О, Аллах, что он с тобой сделал? — Лицо Инас перекосило от злости и боли.

Она кидается ко мне, но я быстро забиваюсь в самый дальний угол фургона, сжимаясь настолько сильно, насколько могу. Если бы только я могла исчезнуть…

— Тише, Амира, это я, Инас. — Она тянет ко мне руки, но теперь не резко, а потихоньку, боясь снова меня напугать. — Милая, я просто хочу помочь.

Она говорит тихо и нежно, тон ее голоса успокаивает, и я немного расслабляюсь. Позволяю обнять себя, хоть напряжение в теле все еще присутствует.

— Ну все, девочка. Все позади.

Инас гладит меня по голове, прижимая к себе, и я сосредотачиваюсь на ее сердцебиении. Считаю каждый размеренный удар, пытаясь мысленно попадать в ритм. Постепенно все вокруг обретает резкость, хотя до этого было такое ощущение, словно я погрязла в болоте по самую макушку и никак не могу вытянуть голову из грязи, чтобы сделать хотя бы один вдох. Сейчас же легкие понемногу раскрываются, позволяя мне дышать свободнее. Но внутренняя истерика снова сдавливает горло и начинает душить, отчего мои всхлипы больше похожи на икоту, а глаза покраснели от непролитых слез.

— Поплачь, Амира, легче станет.

Я бы и рада, но не могу. Что ж за напасть такая? Обычно мне достаточно увидеть, как женщина возится с маленьким ребенком, чтобы расплакаться от умиления. Я плачу над сериалами, книгами, фильмами. Если палец порежу — плачу. Каждый испуг вызывает такую же реакцию. Но вот сейчас, когда и сама понимаю, что надо бы, не могу. Мне жалко себя. Жалко так, что внутренности сжимаются и горят, но слез все так же нет. Состояние такое, будто вот-вот потеряю сознание или умру, но… Слез! Нет!

— Ох, бедная. Аллах покарает эту сволочь.

— Я сама это сделаю, — хрипло выдавливаю из себя.

— Не говори так, не бери грех на душу.

— Этот шакал сдохнет от моих рук! — категорично заявляю я.

Что ж, раз не получается плакать, буду злиться. Буду взращивать хоть какое-то чувство, которое поможет мне пережить этот ад. Инас открывает рот, но не успевает произнести ни звука, потому что рядом с фургоном раздаются голоса.

— Малих, ты с ума сошел? Эта девка принадлежит Заиду! — слышим мы раздраженный голос одного из мужчин. Когда второй отвечает ему, я вздрагиваю. Тот самый голос, который шептал гадости мне на ухо, когда… Зажмуриваюсь, но не могу закрыть уши. Почему-то мне важно услышать их разговор и запомнить это имя. Я мысленно повторяю его: «Малих. Малих. Малих».

— Пока мы не довезли их до гарема, они все мои!

— Она — та, которая гарантированно попадет в гарем. Без отбора, Малих! Под личным контролем Шуджи.

— До него она тоже еще не доехала, — хмыкает подонок. — Может потеряться или умереть в дороге.

— За сутки? Приди в себя, Малих! Это не обычная девочка, которых мы возим! Заид знает о ней!

— Да ладно! Попросим Хаю, она подлатает девчонку, и та будет как новенькая.

— Если что, я ничего не знаю и не видел, — после непродолжительной паузы добавляет первый мужчина, и мы слышим удаляющиеся шаги.

— Что значит «подлатает»? — спрашиваю дрожащим голосом.

— Откровенно говоря, я и сама не понимаю. Но ты не бери в голову его слова. Все будет хорошо. Пойдем. Надо привести себя в порядок, поесть и постараться отдохнуть. Ночью еще трястись в этой машине смерти.

Инас выводит меня из фургона и ведет в небольшой дом, где проводит мимо каких-то комнат. Опускаю голову и не смотрю по сторонам, чтобы не столкнуться взглядами еще с каким-нибудь мужчиной, который тоже решит, что я его собственность и со мной можно делать все что угодно.

Мы входим в большую комнату, где по углам жмутся испуганные девочки, которые ехали с нами в фургоне, но кроме них тут еще примерно двадцать таких же.

— Так! Все мыться! — раздается с другой стороны крик дородной женщины. — По пять человек. Кто первый?

Голос у нее такой грубый, словно прокуренный. Да и внешность устрашающая. Бросаю на нее взгляд из-под ресниц и снова опускаю его в пол. Слышу, как эта женщина приближается, шурша одеждой, и останавливается прямо перед нами с Инас.

— А с этой что? — понизив голос, спрашивает она. И интонации уже не такие резкие.

— Над ней надругались, — тихо отвечает моя новая подруга.

— Ц-ц-ц. Порченный товар? И куда ее теперь? Ни один гарем такую не возьмет.

— Господин Заид возьмет. Он ждет ее.

— Да конечно, — язвительным тоном отвечает она. — Господин Заид берет только чистых девочек. А эта уже никуда не годится.

— Возьмет! — воинственно заявляет Инас.

— Я поговорю с Малихом, — рявкает она. — Идите мойтесь и переодевайтесь. Через час обед принесут.

Она машет на нас рукой и уходит, а мы с Инас быстро пересекаем комнату под взглядами девушек. Мне, наверное, кажется, но в каждом из них я чувствую осуждение. Или, может, так ощущается грязь, которую на моем теле оставил этот подонок. К счастью, в душ отправляют только меня, остальные быстро моются под краном у входа в ванную, переодеваются и выходят. Я торопливо раздеваюсь и ступаю под теплые струи, которые совсем не приносят облегчения. Кручу кран, чтобы смыть под горячей водой все мерзкие прикосновения, но самое большее, что я получаю, — это усилившийся напор. Мою волосы, а потом начинаю с остервенением тереть свое тело жесткой мочалкой, пока не замечаю на коже красные полосы с проступившими капельками крови. И в этот момент меня прорывает. Я начинаю захлебываться слезами и тру, тру, тру кожу, которая все еще кажется липкой и грязной. Ко мне как будто только сейчас приходит осознание того, что произошло, и на меня разом наваливается весь груз испытанного ужаса.

Я не слышу, как открывается дверца душа, только чувствую на себе руки Инас, которая вырывает у меня из пальцев мочалку и отбрасывает ее в сторону. А потом обнимает меня и ждет, пока истерика не закончится.

— Так, а это у нас тут что такое? Вода вам, что ли, бесплатная? — громыхает злобная женщина. — Ну-ка вышли отсюда!

Инас выводит меня из кабинки, а женщина переключается на девочек, которые задерживаются с мытьем ног. Мы идем в нишу, чтобы вытереться и одеться, и, как только я берусь за полотенце, мои слезы резко высыхают. Кажется, прояви я хоть малейшую слабость, мне будет не доехать к Заиду в гарем. Почему-то сейчас человек, встречи с которым я так боялась, кажется мне спасением.

По возвращении в комнату служанки показывают нам наши места для сна, и мы с Инас опускаемся на матрасы, после чего смотрим друг на друга.

— Знаешь, когда я была ребенком, то мечтала, что в один день превращусь в мужчину и накажу всех, кто обижает женщин, — говорит Инас, промокая волосы полотенцем. — К сожалению, я так и осталась девочкой, но желание наказывать никуда не делось.

— У меня никогда не было такого желания, — отвечаю я, водя ладонью по бедру. Болезненные ощущения от соприкосновения ткани со свежими ранками не дают мне снова задуматься о случившемся. И у меня такое чувство, что, потеряй я этот раздражитель, тут же упаду в обморок от переизбытка негативных эмоций. — А теперь вот появилось.

— Это понятно. Ты сегодня пережила самый большой ужас каждой женщины. Надо сказать, ты еще прекрасно держишься. Расскажи о себе.

— Не люблю говорить о себе. Да и нечего рассказывать. Все как у всех.

— Не хочешь рассказывать — не надо. Не буду тебя пытать. Захочешь — поделишься.

— Мхм, — отвечаю негромко, а потом и сама начинаю заниматься волосами, иначе к вечеру они превратятся в гнездо.

Позже нам приносят довольно скромный обед. Девушки едят под пристальными взглядами служанок и той злобной женщины, а я не могу заставить себя проглотить ни рисинки. Еда встает поперек горла и дальше не движется. В какой-то момент в дверном проеме встает Малих, и я давлюсь воздухом. Резко поворачиваюсь к нему спиной, пока он своим сальным взглядом обводит комнату. Не знаю, ищет ли он меня, но все равно пытаюсь превратиться в пыль под ковриком, на котором сижу. Чувствую, как по всему телу разбегаются колючие мурашки, и меня передергивает. К горлу подкатывает тошнота, и меня бросает в холодный пот от одной мысли, что этот страшный человек сейчас может смотреть прямо на меня.

— О, уже спелись, — ворчит Инас.

— В каком смысле? — выдыхаю дрожащим голосом.

Она кивает в сторону входа.

— Этот проводник, который… — она запинается. — И хозяйка этого дома. Они были бы хорошей парой. Перегрызли бы друг другу глотки, и всему миру стало бы легче.

Инас заставляет меня улыбнуться, и на сердце становится немного легче. Кажется, я смогу пережить еще одну ночь. Бояться буду завтра. Несмотря на мое внешнее спокойствие, внутри все бурлит и содрогается от мыслей о Заиде.

— Обсуждают что-то. А может, кого-то. Мне кажется, тебя, потому что мужчина этот взгляды на тебя бросает.

Я слегка краснею от болтливости Инас, потому что меня учили скромности и послушанию.

— Идет сюда.

— Он? — задыхаясь, спрашиваю я.

— Нет, женщина эта.

Замираю, спина каменеет. Я кожей чувствую его взгляд, от которого кровь стынет в жилах.

— Эй, ты, — зовет женщина, и мы с Инас поднимаем головы. — Да, ты, — кивает она мне. — Пойдем со мной.

Я бросаю встревоженный взгляд на свою новую подругу, и она хватает меня за запястье.

— Я с ней.

Женщина неприятно улыбается.

— Да ничего я ей не сделаю. Синяки замажу.

Я встаю и, низко опустив голову, на негнущихся ногах прохожу мимо мужчины, который обесчестил меня. Пальцы моих рук так крепко сцеплены, что побелели костяшки, а нос улавливает неприятный запах его тела, отчего к горлу снова подкатывает ком и начинается паника. Делаю несколько глубоких вдохов, как только оказываюсь на приличном расстоянии от него, и только потом меня немного отпускает. Женщина заводит меня в другую комнату и закрывает за нами дверь, после чего упирается в нее ладонью, угрожающе нависая надо мной. Я втягиваю голову в плечи и зажмуриваюсь в ожидании удара. Не знаю, откуда у меня такой инстинкт, но я и правда жду, что она сейчас, как минимум, даст мне пощечину.

— Не смей жаловаться господину Заиду или Валиду. Даже Шудже и Хае ни слова, поняла?

— Кому? — дрожащим голосом спрашиваю я, испуганно уставившись в ее мутно-карие глаза.

— Никому, в общем. Закрой свой рот на замок и забудь то, что сегодня произошло, поняла меня? Иначе я тебя уничтожу.

Я быстро киваю.

— Поняла.

— Скажешь, что родители били.

— Хорошо, — соглашаюсь я, а про себя мысленно повторяю: «Малих. Малих. Малих». Хоть бы не забыть его имя с перепугу.

— И о нашем разговоре никому ни слова. Подруге тоже.

— Я поняла.

— Возвращайся назад.

Как только ее ладонь соскальзывает с двери, я дергаю ручку и вылетаю из комнаты с удушливыми запахами пряностей, чтобы вернуться к Инас, но замираю посередине пути, потому что в коридоре, привалившись к стене, стоит Малих. Его бесстыжий взгляд бродит по черной абае, в которую я одета. Опускаю голову и несусь мимо него, стараясь прошмыгнуть как можно незаметнее.

— Малих! — Вздрагиваю от крика женщины за спиной и ускоряю шаг. Теперь я, кажется, бегу быстрее, чем колотится мое сердце. Пытаюсь унять дрожь в пальцах, но мне это не удается, поэтому просто сжимаю ладони в кулаки.

— Что там такое? — спрашивает Инас, как только я занимаю свое место.

— Сказали держать рот на замке.

Она фыркает.

— Сволочи, — шипит недовольно. — Но мы что-нибудь придумаем.

Бросаю на нее взгляд. Да, мы точно подружимся.

— Ты не встревай, я сама найду способ отомстить. — Ужас, который охватывал меня еще минуту назад, начинает медленно трансформироваться в решимость, благодаря которой я смогу пройти через все и исцелиться. Смогу. Сцепив зубы, я все обязательно преодолею. Может быть, не сейчас, но позже обязательно.

— У тебя только внешность невинная, да? — спрашивает Инас, внимательно разглядывая мое лицо. — А внутри коварная женщина.

— Не болтаем! — выкрикивает одна из надзирательниц. — Заканчивайте с обедом и спать! Подъем через четыре часа!

Мы снова принимаемся за еду, которую я просто ковыряю ложкой, а потом располагаемся на отдых. Я устраиваюсь на матрасе, содрогаясь от каждого шороха. Даже несмотря на знание, что Малиха здесь нет, он все равно мерещится мне в каждом углу. Его шаги чудятся мне в шорохе матрасов, даже голоса лежащих на своих местах девушек похожи на его мерзкий шепот, которым он произносил скабрезности прямо мне в ухо.

Я переворачиваюсь набок и, закусив подушку, тихонько скулю. Этот звук тонет в негромкой беседе девушек, но отдается внутри меня, разрывая грудную клетку. Мне снова хочется умереть, потому что с клеймом позора, которое мне поставил этот шакал, нормальная жизнь невозможна. Что делать дальше? Как принять то, что сотворили с моим телом?! Как можно смириться с тем, что я перестала быть чистой? Меня опорочили, унизили, растоптали. Ни о какой девичьей гордости больше не идет речи. Теперь я даже не знаю, смогу ли когда-нибудь поднять взгляд и открыто посмотреть кому-нибудь в глаза.

Недостойная. Опустившаяся. Растерзанная.

Я тихонько вою в подушку, в полной мере осознавая, что теперь я — падшая. Неважно, что это случилось не по моей воле. Факт моей порочности теперь никуда не денется. В груди такое ощущение, что кто-то страшный ковыряет там раскаленным ножом, царапая мышцы и распарывая лезвием органы. Хочу провалиться в темноту и никогда не просыпаться, но жестокая судьба держит меня живой. Не знаю, за какие грехи расплачиваюсь этой агонией, но, должно быть, я действительно сильно грешила, раз чувствую такое.