Глава 8
Ангел
Сказанное Димой повисает в пространстве машины. Воздух как будто сгущается и давит не слабее его ауры. Теперь я понимаю, о чем говорила Агата, когда поведала, что все боятся Демона. Рядом с ним мозг будто отключается, и тело работает лишь на инстинктах. Хочется потянуться, как кошке, соблазнительно улыбнуться, облизнуть губы, привлекая к ним его внимание.
Сжимаю сумку, чувствуя, как начинаю задыхаться от звенящего в автомобиле напряжения. Что за чушь лезет мне в голову? Какая кошка? Какие губы? Ужас. Даже толком не зная этого парня, я понимаю, что он опасен. Так, как может быть опасен парень для невинной девушки. И он целиком и полностью осознает свою мощь и, уверена, использует ее в своих целях.
Дима останавливает машину и, заглушив мотор, смотрит на меня.
— Сиди, я помогу выйти.
Я наблюдаю за тем, как он покидает свое место, обходит машину спереди и наконец открывает мою дверцу. Наклоняется, помогая мне перекинуть ноги через порог. Боль в лодыжке немного отрезвляет и рассеивает энергетику этого мужчины, несмотря на его близость.
Дима помогает мне встать, а потом забирает с заднего сиденья мой букет и вкладывает его мне в руки. Я не успеваю даже и шага сделать, как он захлопывает дверцу, пикает сигнализацией, а потом подхватывает меня на руки. Я знаю, что мой вес смешной для таких крепких парней, но раньше меня никогда не носили на руках. В смысле вот так, просто потому что могут, а не потому что хореограф приказала.
До подъезда мы добираемся быстро. К счастью, входные двери открывает выходящая из подъезда соседка, коротко поздоровавшись. А потом нас ждет лифт. Пространство кабины так быстро заполняет запах туалетной воды Димы, что уже через пару этажей мне становится тяжело дышать. Только теперь я не могу различить, что мешает кислороду свободно поступать в легкие. То ли пронзительный взгляд темных глаз, то ли аромат, то ли близость мужского тела, то ли замкнутое пространство. Кажется, у меня первая стадия клаустрофобии. Только вот страха нет, и это очень странно.
А еще более странно то, что я позволяю незнакомцу узнать свой адрес. Что, если он будет настаивать на том, чтобы войти в квартиру? Щеки вспыхивают от одной мысли о том, что он мог бы сделать со мной за закрытыми дверями. Мне приходится отвести взгляд, чтобы Дима не прочитал в нем все то, о чем я думаю. Это чертовски стыдно.
Выйдя из лифта, он осматривается, а я молча киваю в сторону своей двери. Дима подносит меня к ней и бережно ставит на ноги. Я чувствую, как все мое тело вибрирует. Я не готова приглашать к себе домой парня, но почему-то даже не представляю себе, как отказать, если он попросится войти.
Дрожащими руками достаю из сумки ключи и пытаюсь вставить один в замок, но промахиваюсь. Тогда Дима мягко вынимает у меня из пальцев связку и с легкостью отпирает дверь, как будто делал это десятки раз. Слегка приоткрывает дверь и вкладывает мне в ладонь ключи. А я… стою и молча пялюсь на него, не зная, что сказать.
— Дальше справишься? — спрашивает он, наконец разрывая напряженное молчание.
— Мхм, спасибо, — отвечаю слегка хриплым голосом.
— Тогда я поехал. Выздоравливай, Ангел.
— Ангел? — переспрашиваю. Так меня еще никогда не называли. Чувствую, как расширяются глаза, когда до меня доходит, как перекликаются наши с ним прозвища.
Ангел и Демон.
Можно было бы рассмеяться над этой глупостью, но мне почему-то совсем не смешно.
Дима молча кивает и, развернувшись, сбегает по ступенькам. Проводив взглядом широкую спину, я разворачиваюсь и запрыгиваю в квартиру. Заперев дверь, ковыляю на кухню, чтобы поставить цветы и взять лед для ноги, с которым потом укладываюсь на диван и набираю Агату.
— Как тебе концерт?
— Да что концерт? — восклицает подруга. — Как тебя угораздило пересечься с Демоном?
Я коротко рассказываю подруге о своих приключениях, получая в перерывах то ли восхищенное, то ли удивленное “Ах” и “О-о-о”.
— Ну надо же, как он в тебя вцепился!
— Вцепился? Что значит “вцепился”? — удивляюсь я. Мне совсем не нравится формулировка подруги.
— Демон не бегает за девушками. Никогда. Громовы вообще пальцем о палец не ударят, чтобы заполучить очередную куколку в свою постель. Девчонки сами на них вешаются.
— Полагаю, мне выпала честь?
— Слушай, Демон красивый парень и, говорят, в постели просто пушка. Только я не уверена, что он тебе подходит.
— Я тоже так думаю. Мне неуютно рядом с ним. Постоянно чувствую себя раздетой. Или даже освежеванной, — добавляю, прикрыв глаза. Пульсация в ноге понемногу стихает, и меня начинает клонить в сон. Но надо еще как-то добраться до душа, который я не приняла после выступления.
— Гельчонок, ты, конечно, смотри сама, но, если хочешь знать мое мнение, будь с ним осторожна. Громовы ничего не делают просто так. Точнее, просто так они трахают девочек, которые сами садятся к ним в машину. Но ни один из них не является сторонником серьезных отношений и не привык уважать девушек. Даже трахнув бедолажку, они потом относятся к ней как к отработанному материалу. А ты с твоей тонкой душевной организацией и полным отсутствием хитина можешь пострадать.
— Согласна с тобой, — соглашаюсь, хоть мне, как и всякой девочке, хочется верить, что мне-то уж точно удастся переделать циничного бабника. Но надо рассуждать трезво. Таких парней ничто и никто не исправит, пока они сами не решат, что уже нагулялись. Если такое вообще когда-нибудь произойдет.
— В общем, будь осторожна, — говорит Агата, — и научись уже наконец отшивать парней как взрослая, а не как смущенная школьница.
Агата права. Даже Макса, который постоянно пытается обнять меня или прижать более интимно, чем того требует танцевальная поддержка, я не могу отшить твердым голосом. Все время что-то мямлю и пытаюсь поддерживать хорошие отношения. Наверное, мою нерешительность он воспринимает как своего рода поощрение. Не запретила? Значит, разрешила. Перед зеркалом, что ли, потренироваться?
— Расскажи про концерт, — прошу я.
— Слушай, ну твое падение зрители сочли за часть номера. Вы с Максом отлично отработали. Правда, Алина злилась, что ты уехала и не вышла на сцену поклониться.
— Как я могла выйти? — возмущаюсь, хмурясь. — Мне надо было в больницу.
— Ой, ну ты же ее знаешь. Вспыхнет, а потом будет тебе апельсинки носить до выздоровления. Кстати, что врачи говорят? Когда встанешь на пуанты?
— Не спрашивай, — вздыхаю я. — До полугода.
Подруга присвистывает, и это выходит у нее так чисто, что я даже смеюсь.
Агата описывает концерт, рассказывает в подробностях, кто где лажал, кто хорошо отработал, как зал аплодировал стоя. Мое сердце обливается кровью, когда я представляю себе, как вся труппа вышла, чтобы поклониться зрителям, и напитывалась их энергией. Я в такой ситуации обычно покрываюсь крупными мурашками и борюсь с собой, чтобы сдержать слезы. Буквально давлюсь комом в горле. Это всегда так трогательно, когда зрителям нравится выступление.
Мы заканчиваем болтать минут через сорок, когда я понимаю, что мне нужно все-таки сходить в душ, покушать и выпить лекарство. А потом уже можно улечься и весь вечер смотреть сериалы и дремать. Похоже, надо соглашаться на папино предложение купить в спальню телевизор. Теперь я буду проводить там большую часть времени.
Заказав доставку еды и всяких вредностей, чтобы похвалить себя за концерт и одновременно пожалеть, я ковыляю в душ. После, надев теплую пижаму, натягиваю на ноги махровые носки, оставив распухшую лодыжку без тепла, и выхожу из ванной как раз в тот момент, когда раздается звонок в дверь.
Подхожу и заглядываю в глазок.
— Кто там?
— Доставка.
Молча возмущаюсь, что наш подъезд как проходной двор. Или, может, я не услышала звонок домофона, а курьера кто-то впустил?
Открываю дверь и застываю. Вместо пакета с едой мужчина протягивает мне планшет для росписи и одновременно с этим спрашивает:
— Ангелина Холодкова?
— Да, это я. — Перевожу взгляд на его левую руку и хмурюсь. Он держит два костыля, связанных между собой подарочной лентой с бантом наверху.
— Распишитесь и забирайте, — сухо произносит мужчина, и я выполняю его просьбу. — Хорошего вечера. Выздоравливайте, — вручив мне костыли, он стремительно шагает к лифту и через секунду скрывается за металлическими дверцами.
А я остаюсь стоять на одной ноге, тупо пялясь на костыли. Кто мог это сделать? Перебираю в голове всех, кто знает о моем падении, до последнего надеясь, что это не тот, кто первым пришел в голову. Но записка, прикрепленная скотчем к костылям, развеивает мои сомнения.
“Выздоравливай скорее, Ангел. Я все же хочу досмотреть тот номер до конца. Станцуешь его для меня? Только ловить тебя теперь буду я”
