Вечная молодость графини

Екатерина Лесина, 2011

Обе падчерицы Алины Красникиной умерли. Она подозревала, что к смерти девушек причастен кто-то из близких родственников. И опасаясь стать следующей жертвой своих будущих наследников, Алина обратилась к частному детективу Дарье Беловой. Однако Дарья уверена – дело не только в наследстве. К случившемуся с девушками причастен старинный гребень, принадлежавший Эржбете Батори – более известной как Кровавая графиня из замка Чейте, – хрупкой, прекрасной и жестокой. Не одну юную жизнь забрал роковой гребень, сохраняя хозяйке красоту и молодость… Дарье помогает патологоанатом Адам Тынин. Ни в какие легенды он, конечно же, не верит. Но результаты вскрытия озадачивают даже его…

Оглавление

Из серии: Артефакт & Детектив

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Вечная молодость графини предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Часть 2

Свет

Дашка просыпалась долго. Сначала она ворочалась в постели, зарываясь в одеяло, но яркий свет все равно щекотал глаза, заставляя морщиться. И в конце концов, Дашка смирилась, потянулась, зевая до ломоты в челюсти, а потом смачно чихнула.

Белое перо, сорвавшись с подушки, заплясало в воздухе.

Хорошо. Просто замечательно!

За окошком солнце висит на качелях проводов. Галдящие птицы облепили кормушку, и только старая ворона наблюдает за суетой с неодобрением. Ворона Дашке симпатична. Она напоминает саму Дашку: взъерошенная, раздраженная с виду, но в душе, несомненно, прекрасная.

Быть может, вообще в каждой вороне жар-птица прячется.

Еще раз зевнув, Дашка выбралась-таки из кровати, прошлепала на кухню, стараясь ступать только по нагретым участкам пола. Приходилось прыгать, и от этого тоже становилось смешно.

Утренний кофе с утренней сигаретой и утренним творожком, который дань моде и еще привычке. Вообще-то, творог Дашка не очень любит, но если с вареньицем… Варенья оставалось на дне банки и еще на стенках, и Дашка ела пальцами. Было вкусно.

— Трям, — сказал будильник, и тут же зазвонил телефон. Брать трубку не хотелось: день был слишком хорош, чтобы портить его работой. Но вот творог закончился и кофе тоже, а телефон и не думал умолкать. Дашка смирилась.

— Да? — она прижала трубку к уху и почесала живот.

— Дарья Федоровна? — осведомился холодный женский голос.

— Дарья, — согласилась Дашка. — Федоровна.

На животе виднелась россыпь красных пятнышек. Интересненько, а это откуда?

— Мне необходимо с вами встретиться. Я хочу вас нанять.

Клопы, что ли, завелись? Или комары? Но комар был один, очень нудный и хитрый, он звенел по ночам, доводя Дашку до истерики, а днем прятался. И дихлофос его не брал. И раптор. И вообще Дашка постепенно проникалась к комару уважением.

Может, аллергия?

— Вы можете подъехать… скажем, в Бужский парк? Вы ведь живете рядом, если не ошибаюсь.

— Ага, — Дашка натянула майку, прикрывая красные пятнышки.

— Через полчаса вас устроит?

Вполне. Полчаса — это целая вечность. Правда, еще таблетки найти надо, от аллергии. Или черт с ними?

В парке свежо. Черные зеркала луж в белом кружеве раннего льда. Солнце смотрится-смотрится, но разглядеть себя не может. И Дашка не может, хотя она и не смотрится, так, краем глаза разве что.

На седых стеблях дремлют звезды поздних астр и сухие бархатцы печально шелестят корзинками, рассеивая семена. Дашка набрала полную пригоршню и вытряхнула на черное поле свежевскопанного газона. Ветер подхватил…

— Дарья Федоровна Белова? Я думала, вы несколько… старше, — женщина стояла у лавочки. Черный плащ с черным поясом, черные сапоги и черный платок, надвинутый на самые брови. И лицо в этой черноте глядится бледным, немочным.

— Здрасьте, — сказала Дашка. — Я просто вот…

Женщина вдруг улыбнулась и, протянув руку — черная перчатка с черными стразиками — представилась:

— Алина. Извините, я просто редко ошибаюсь в людях, а вы…

Очки исчезли в кармане, и взгляд Алины скользнул по васильковому Дашкиному пальтецу, задержался на широких ярко-желтых шароварах и уж точно не оставил без внимания красные казаки.

— Вы выглядите весьма экстравагантно.

— Спасибо, я старалась. Прогуляемся? Тут пруд есть. И утки. Я иногда прихожу их кормить. А вы когда-нибудь кормили уток?

— Давно.

Шли молча. Дашка думала о том, что Алине идет ее имя, но не идет чернота, И что утки, наверное, разлетелись, так как в парке пусто. И что морозы прихватили листву, и та больше не шуршит под ногами, и от этой близости зимы немного грустно.

— Вас рекомендовали как человека надежного, — Алина не дотерпела до пруда, заговорила, как только миновали карусель. — И разумного.

— Ага. Наверное.

–…мое дело достаточно специфично и… мне нужен совет. И помощь. Для начала. Я готова заплатить. Десять тысяч за согласие сотрудничать. Десять, если удастся получить информацию, которую, я знаю, вы можете получить. И сорок — по окончании дела… конечно, если дело существует.

Печальные лошадки с облезшей за лето гривой. Красные и синие лодочки, ставшие на зимний прикол. Разноцветное колесо «Ромашки»… она еще с советских времен стоит, но работает — Дашка видела.

А вот и мостик с ржавою оградкой, и пруд, который все зарастает и зарастает, но никак не зарастет.

— Так вы согласны?

Алина не терпелива. Ее пальцы постукивают по перилам, и на черной коже перчаток оседает пыльца ржавчины. А лоб прорезают три вертикальные трещины, которые уродуют лицо.

Дашка вздохнула и, вытащив из кармана пакетик с кормом, сказала:

— Ага.

— Тогда, быть может, обсудим подробности в каком-нибудь более подходящем месте? — Алина поморщилась, указав на пруд.

Ну да, воняет. Осенью всегда немного воняет, но ведь утки же ждут! И Дашка, вздохнув, вывернула пакет над водой.

Эта девица не внушала доверия, но… но какой у Алины выбор? Отступить. Обратиться к нормальным специалистам. Или рискнуть и связаться с Дарьей. Или связаться с Дарьей, а потом, когда она вытащит из Тынина нужную информацию, передать дело спецам. Пожалуй, так будет лучше всего.

Алина еще раз оглядела свою визави.

Высокая. Тонкая, но худоба эта отнюдь не модельная, скорее уж истощенно-болезненная. Кожа смуглая, с пурпурными пятнами румянца на щеках. Глаза серые и волосы тоже. Странный оттенок, как и сама Дарья.

И эта ее страсть к ярким цветам… несерьезно.

Вывернув пакетик наизнанку, Дарья тщательно стряхнула все крошки и, сложив, сунула в карман. Пальто на ней кошмарнейшее, чересчур короткое и широкое, пелериной. И брюки пузырями. Девица Алине совсем не нравилась.

— Знаете, — сказала девица, заглянув в глаза. — Вы ведь можете нанять кого-нибудь другого.

Ах, если бы так…

Наконец убрались из парка. Местное кафе было грязным, но Дарья, казалось, не замечала его убогости. Заняв столик у окна — виден кусок парка с рыжим шаром солнца — она долго и придирчиво изучала меню, чтобы заказать сухарики, пиццу и чай.

Алина попросила минералки, надеясь, что не отравится.

— Так и чего вы хотели? — поинтересовалась Дарья, отправляя в рот сухарь. Хрустела громко, нарочно, чтобы Алину позлить. Господи, ну почему все задались целью вывести Алину из равновесия? Спокойнее. Вдохнуть. Выдохнуть. Достать папку. Подвинуть.

— Вот. Там все.

Дарья листала неторопливо, не забывая при этом хрустеть сухариками. Крошки с пальцев она слизывала, а листы переворачивала левой рукой, не испытывая при том ни малейшего неудобства.

— Вы думаете, их убили? — наконец спросила она, закрыв папку.

— Да.

— Но протокол вскрытия…

— Ложь — от первого до последнего слова. Я так предполагаю.

Принесли пиццу на пластиковой тарелке и пластиковый же стаканчик, раздувшийся под действием кипятка. Того и гляди, треснут тонкие бока, выплескивая мутную жижу, которую здесь выдавали за чай. Как она может это есть? И пить?

И почему не задает вопросов? Смотрит только искоса, с насмешечкой.

— И я почти уверена, что было второе вскрытие. Вот только результаты его мне не известны. И я хочу, чтобы вы их получили. Понятно?

— Понятно, — Дарья, наклонившись, подула на чай, пуская по коричневому морю мелкую волну. — К Тынину, значит, отправляете…

Ну что ж, она хотя бы не глупа.

— А вы знаете, что он псих? Причем полный? Нет, я серьезно. Он кажется разумным и где-то даже адекватным, но его заключения…

— У него синдром Аспергера. Я в курсе. Как в курсе того, что это значит.

Дарья фыркнула и, ухватившись зубами за пиццу, пробурчала:

— Он просто шизик. Просто шизик. А синдром — чтобы звучало красиво.

Ела она неаккуратно, подхватывая рассыпающуюся начинку пальцами и пальцы же облизывая, урча и причмокивая, прихлебывая горячий чай и застывая с раскрытым ртом.

Алина отвернулась.

— В любом случае, предполагаю, что ни с кем, кроме вас, он говорить не станет.

— А он и шо мной не штанет. Шишик.

— Он знает, что произошло с Татьяной. И мне не скажет. Я пробовала. Я уговаривала. Я предлагала деньги. Да он мог бы назвать любую сумму, но…

— Но психам деньги ни к чему, — нормально сказала Дарья, и в кои-то веки Алина с ней согласилась. — И сочувствия из него вы не выбьете, потому что он не умеет сочувствовать. Эмоции — вообще слишком сложно для него и… и в общем, я согласна. Деньги вперед. И папочку я с собой заберу, если не возражаете. Кстати, они ведь в обычной школе учились, так? Почему?

— Так хотел их отец.

— Но он же давным-давно умер.

— И что?

— Ничего, — Дашка допила чай и пальцами отжала пакетик, кинув его на тарелку. — Совершенно ничего… просто подумалось. Вы же не будете против, если я в школу загляну? Если уж копать, то копать везде. А день сегодня хороший, правда?

Алина пожала плечами: обыкновенный. И голова болит.

— Вы ведь не только из-за Тынина уверены, что Танечку убили, верно? — теперь серые глаза смотрели зло. — Есть еще что-то. И мне надо знать что.

Будь это другое место или другой человек, Алина нашла бы способ молчать, но здесь и сейчас она слишком устала, чтобы сопротивляться:

— Это я… я виновата! Она говорила, а я не поверила. И теперь Таня умерла. А я должна убедиться.

— В чем?

— В том, что ее убили. Или что она умерла. Господи, да хоть в чем-нибудь, но с однозначным ответом! Слышите?

Дарья кивнула и, сунув в рот пластиковую ложечку, сказала:

— Слышу. Про ответ потом поговорим. А вы мне пока досье на ваших родственничков подготовьте. Подробненькое. И чур — честное. Напишите о них так, как вы и вправду думаете.

— Полагаете, это кто-то из них?

Галина? Витольд? Сергей? Анечка? Кто, черт возьми?

Анечка с трудом подавила зевок. Нудотень. Ну и какого она вынуждена тухнуть тут, вникая в подробности какой-то там войны, когда на улице солнце и вообще денек отменный? В центре девчонки говорили про распродажу в «Burberry», и от «NafNaf» СМС-ка пришла о новой коллекции, да и в MEXX и «Mango» завоз намечался…

Слинять, что ли?

Русичка точно распсихуется, станет втирать классухе, что Анечка безнадежна, а классуха мамуле позвонит — тут и гадать нечего, сто пудов позвонит. Мамка, естественно, тетеньке нажалуется, а та… стоп. Ничего та не сделает! Ни-че-го-шень-ки!

Анечка аж заерзала на месте, и историчка — истеричка она, а не историчка — тотчас вперилась недружелюбным взглядом.

— Ногу отсидела, — сказала Анечка, выставляя в проход ножку. Ножка была хороша, да и палевые чулочки с синими незабудками лишь подчеркивали ее стройность. И Кузька с задней парты одобрительно засвистел. Историчка же побагровела, того и гляди лопнет от злости. Вот потехи было бы!

— Глушина, вы у меня допрыгаетесь! — предупредила она в стопятьсотысячный раз. Можно подумать, можно подумать… директриса не даст Анечку отчислить, потому как тетенька башляет школе и директрисе лично. А историчке-истеричке не башляет, вот та и бесится.

Анечка подавила зевок и вперилась в окно. Школьный двор в окружении перекопанных клумб, парочка чахлых туй, дворник в оранжевом жилете шоркает метлой по плиткам. Шоркает и шоркает, а с места не сходит…

— Глушина! Выйди из класса! — взвизгнула историчка-истеричка и указкой по столу шлепнула. Сама дура. А из класса Анечка только рада. Подхватила сумочку, тетрадки, пошла медленно, нарочно вихляя задом, а рядом с Кузькой задержалась.

Тот осклабился.

Придурок. Все в этом классе придурки. И в школе тоже. Серега — единственный нормальный человек и то потому что брат. Теперь, когда исчезла нужда конкурировать, он казался даже симпатичным. И по Таньке горюет. Или все-таки притворяется?

В фойе было тихо. Дремал за стойкой вахтерши мордастый охранник, поливала цветки уборщица, то и дело на охранника оглядываясь, читала журнальчик дежурная. Она было вскинулась, но Анечка махнула рукой, и дежурная снова углубилась в чтение.

Они никогда ничего не видят и ничего не слышат. За это и платят.

Тащиться в центр одной было скучно, и Анечка решила обождать. До конца урока оставалось добрых пятнадцать минут, как раз на покурить.

Курили обычно в закутке за мусорными ящиками. Анечка переступила через почерневшую банановую кожуру и, нырнув под низкую арку, присела на пластиковый стул. Сигарет осталось всего две, ну да купится… а может, дома покурить? Чисто внаглую, чтоб побесить и матушку, и тетушку? Нет, пожалуй, не стоит. Удовольствия — чуть, а нервы трепать потом долгехонько станут.

Дым свивался колечками, Анечка смотрела и ни о чем не думала. Было хорошо. Покой ее нарушил голос директрисы:

— Да помилуйте, откуда я знаю, были у нее конфликты или не были? — голос раздался совсем рядом, и Анечка рефлекторно дернулась, пряча сигарету за спину. — В мои обязанности не входит следить за каждым.

— Но вы же директор… — мягко упрекнул мужчина, Анечке незнакомый.

— Именно. Директор. Административный работник. В мои функции входит организация учебного процесса. А вот по вопросам частностей его — это к классному руководителю. Поймите, я физически не в состоянии знать всех учеников!

— Но некоторых же знаете?

— Некоторых знаю. В основном проблемных. И если я не знаю этой вашей…

— Капуценко.

— Капуценко, — повторила директриса неизбывно презрительным тоном, — значит, она не была проблемной. Во всяком случае, настолько, чтобы мне ею заниматься.

Интересненько. А что с Капуценко? Анечка ее знала — корова. Не по фигуре, хотя и по фигуре тоже, но по жизни. И в Серегу влюбленная, думала, что никто не просекает, как она на него тишком пялится.

— Спросите у классного руководителя. У учителей. У одноклассников, в конце концов! — директриса сорвалась-таки на нервические ноты. — Но меня оставьте в покое! У нас обыкновенная школа. Бюджетная. Учеников — перебор. Учителей — недобор. Финансов нет…

Ага, конечно, тетушка каждый месяц круглую сумму меценатствует. Да только ни фигища не видно, чтоб меценатство это на пользу кому-то шло. Ну, кроме директрисы, конечно.

Дождавшись, когда голоса удалятся, Анечка докурила — уже безо всякого удовольствия — и выбралась из тайника. Похоже, придется возвращаться. Тут как раз звонок зазвенел…

Пока Анечка дошла — а шла она нарочно медленно — в фойе уже набралось народу. Носилась с визгом мелюзга, толклись у лестницы училки, и Сан Саныч, физрук, подслеповато вертел башкой, выглядывая кого-то.

— Глушина! — заорал он и в свисток дунул. — Наверх немедленно! К классному руководителю!

Ну конечно, сейчас учить примутся. Однако обошлось. Классуха, заалевшаяся, как маков цвет, сидела в уголке, а стол ее оккупировал лысоватый мужик с сонным взглядом.

— Драсьте, — сказала Анечка, присаживаясь за крайнюю парту. Кузьма придвинулся и горячо шепнул в ухо:

— Капуценко кирдык!

— Знаю.

Не то чтобы Анечка точно знала, но догадаться, что случилось чего-то напряжное, догадалась. И вот теперь по ходу ситуация прояснилась.

Кирдык… какое пошлое слово.

Нести папку в руках было неудобно, и Дашка купила пакет: темно-синий с желтыми астрами. Смотреть на них было радостно, да и вообще было радостно, хотя, конечно, перспектива разговора с Адамом изрядно эту радость портила.

В утешение и успокоение Дашка взяла мороженое. Так с мороженым в школу и явилась и бродила вокруг, приглядываясь к зданию, пока не доела.

Здание было так себе. Сложенное из красного кирпича, оно успело постареть, как-то перекоситься на один угол. Новенькие стеклопакеты смотрелись чуждо, а три узкие длинные клумбы походили на свежие могилы.

Ну уж нет! Дашка не позволит себе настроение испортить. И вытерев пальцы о пальто, она решительно шагнула под сень вывески: «СШ №5».

Пахло пирожками и котлетами.

— Вам к кому? — поинтересовалась грустная девочка с повязкой дежурного на руке.

— Мне бы Сергея Глушина увидеть, — Дашка улыбнулась. — Покажешь? Или Анечку.

Дежурная завертела головой, а потом ткнула в группку старшеклассников, что-то оживленно обсуждавших в углу.

— Вон. Светлый такой. Бледный. А вы тоже из-за Машки?

— Из-за какой Машки?

— Капуценко, — и сделав большие глаза, дежурная прошептала. — Ее убили! И из милиции приходили, правда, уже ушли. А вы из газеты, да? Вам не с Серегой говорить надо, а с Надькой, Машкиной подружкой. А Серега врать станет, что ничего не знает. Он и милиции врал.

— На самом деле знает?

Девочка кивнула.

— Знает. Он сам говорил, что Машка его уже достала. А она не доставала. Она его любила. Вот.

— Баболкина! — завопили откуда-то со стороны лестницы, и дежурная вмиг исчезла. Баболкина… почти балаболкина. Ей подходит. Но вообще интересненько получается. Еще один труп, связанный с этой семейкой? Случайность? Вряд ли. Сделав зарубку в памяти, Дашка двинулась к цели.

Светленький, значит. Бледненький. И вправду бледненький, аж до белизны. Кожа нежная, тонкая, сосудики вон просвечивают, а под глазами круги. Сами же глаза темные, вишневые.

Прелесть, а не мальчик!

— Привет, — сказала Дашка, отстраняя высокого типа, от которого остро смердело табаком и потом. — Ты Сергей?

— Я.

— Поговорить надо.

Смерил презрительным взглядом, уголки рта дернулись, но ответил вежливо:

— Могу я узнать о содержании беседы? И хотелось бы еще о том, кто вы такая?

И чего тебе, старая страшная тетка, надобно? Воспитанный мальчик, да только не нравится он Дашке. С ней такое бывает: глянет на человека — и все, либо нравится, либо нет. Большей-то частью, конечно, пофиг, но…

— Выйдем, — ответила она, доставая удостоверение. Сергей изучал долго, потом хмыкнул и, уже не скрывая презрения, поинтересовался: — И кто вас нанял?

— Алина Красникина.

После этого презрение исчезло, а на лице появилось выражение виноватое, даже покаянное. Надо же, как она их держит! Небось чуть что — и прикрывает финансовый вентиль. Грустно.

— Вы не возражаете, — спросил Сергей, выйдя из школы, — если мы туда пойдем? Во дворы. Я не хочу, чтобы нас видели… лишние вопросы и все такое.

Дашка не возражала. Более того, дворик, в который ее привели, оказался вполне симпатичным. Здесь под сенью примерзшего клена стоял резной столик и две лавочки, прикрытые глянцевым пластиком. Чуть дальше виднелась песочница и горка, и даже высокие кусты пузыреплодника, чьи потемневшие кисти упрямо цеплялись за ветки.

— Я закурю? Вы только тетушке не говорите. Она страшно не любит, когда…

— Нарушают правила, — подсказала Дашка. На лавочку она не села, но подошла к качелям, подергала цепочки и, убедившись в прочности, взобралась на узкое сиденье. Качнулась, отталкиваясь ногами от земли.

— Именно. Нарушают правила. Она зациклена на этих своих правилах! Нельзя курить — это вредно. Нельзя есть свинину — это вредно. Нужно есть сырые овощи и вареную телятину — это полезно. Нельзя уходить из дому на ночь. Нельзя приводить в дом гостей… да куда ни сунься, ничего нельзя!

А пальчики дрожат. И курит он неумело, жадно вытягивая дым и быстро же его выпуская.

— Вас она из-за Таньки наняла, да? Думает, что ее убили?

— Да, — Дашка остановила качели и подняла влажноватый кленовый лист с отпечатком чьей-то ноги. — А вы что думаете?

— Я думаю, она права.

Неожиданный поворот. Дашка, признаться, ожидала, что парень станет убеждать в теткиной невменяемости, а он взял и согласился.

— Она много вам заплатила?

— Достаточно.

— Для чего? Для того, чтобы вы нашли убийцу? Или нашли того, на кого можно будет убийство свалить? Она же… моя тетка… это она виновата! Она про нас с Танькой узнала. Кричать начала. Никогда прежде не кричала, а тут прямо истерика. Танька же ее послала. И тетка… она ей пощечину дала. — сигарета вдруг выпала и парень, сев на землю, закрыл лицо руками. Оба-на, какие они, оказывается, эмоциональные и тонко чувствующие. — А потом Танька умерла. И как мне теперь жить?

Сложный вопрос. Каждый решает сам. И чужие рецепты, как показывает опыт, бесполезны. И потому Дашка молчала. Ждала. Дождалась. Вот всхлипы стихли, и Сергей поднялся, вернее, пересел на скамейку и принялся счищать с брюк грязь. Похоже, он успокоился достаточно, чтобы можно было продолжить разговор.

— Зачем Алине сначала убивать, а потом нанимать меня расследовать убийства, которого нет? — Дашка вертела лист в руках, вглядываясь в плотную кожистую поверхность, прорезанную плотными жилками. — Смерть признали естественной. Тело кремировали…

…но бог мертвых заинтересовался случаем и сделал повторное вскрытие, результаты которого отказался передать мадам Красникиной. Интересно, почему?

С другой стороны, эти его результаты ни один суд не примет. Красникина об этом знает.

— Понятия не имею, — буркнул Сергей. — Вот вы и выясните, а я расскажу все так, как оно было.

Уж будь любезен, милый друг. И начни с того, почему ты в свои девятнадцать до сих пор в школе.

— Болел, — ответил Сергей. — Или с документами чего-то. Не помню, честно говоря. Там столько всего произошло, что школа просто стерлась.

Лет до семи Сергей жил обыкновенно. Точнее, тогда эта жизнь казалась не то что нормальной — единственно возможной. Дом. Мамка вечно ворчащая. Отец пьяноватый. Сестра-нытик. Школа. Игры во дворе и за двором, летние купания в канаве и тайные походы в лес.

Пожалуй, он чувствовал себя вполне счастливым, но и перемены, когда пришли, воспринял спокойно.

Сначала было письмо. Белый конверт с крапиной марки и отпечатком большого пальца почтальонши Люси до вечера лежал на столе. Сергей ходил кругами, ожидая, когда конверт вскроют, а марку отдадут ему.

Когда терпение почти уже лопнуло, собрались все. И матушка, нацепив очки, из-за которых лицо ее становилось пугающе-чужим, вспорола конверт кухонным ножом, который предварительно облизала. Письмо вытряхнула прямо на скатерть и взяла его брезгливо, как дохлую мышь. Все молчали. Даже Анечка, привыкшая орать за просто так, и та сидела молча.

Матушка читала. Сначала про себя, а потом вслух. И отец, очнувшись от вечной дремы, спросил:

— Ехать? Зачем?

— В гости, — отрезала матушка. Тогда Сергей еще не знал, что гости — это насовсем.

Собирались две недели. Таскали из подвала банки, чтобы снова отправить в подвал и притащить другие, понаряднее или, наоборот, поплоше — матушкино настроение менялось быстро. Стирали. Утюжили. Набивали клетчатые сумки мякотью вещей. Ругались. Тянули молнии и, когда те рвались, снова кричали.

Потом было прощание с соседкой, матушкин горделивый взгляд поверх головы и строгое указание поливать цветы. Далее — станция и поезд, остановившийся на две минуты. Пустой и гулкий вагон, который подпрыгивал и раскачивался, тем веселее было бегать. Правда, матушка вскоре бегать запретила, но нашлось другое занятие…

На третий день езды поезд наскучил. Тело ломило, а голова гудела, совсем как город, в который наконец добрались. Круглая лысина площади меж серых домов. Столбы с провисающими проводами. Трамвай, застрявший на путях. Машины. Много. И людей тоже много. Серега растерялся и выпустил отцовскую руку, Анечка привычно заорала…

— Галочка! — крикнул кто-то, и матушка решительно ломанулась на голос. Она взрезала привокзальную толпу телесами, а отец ширил проход тележкой и сумками. Сереге оставалось только спешить следом. Он и спешил, и запыхался, и не сразу понял, что гонка прервалась. Сумки подхватили, отца оттолкнули, пусть и вежливо. Самого Серегу подняли на руки, правда, тут же поставили, воскликнув:

— Какой большой! Ну здравствуй, племянничек!

— Знакомься, это тетя Алина, — сказала матушка и руку на голову положила, словно норовя защитить от незнакомой, вкусно пахнущей и поразительно красивой дамы.

Он смотрел и смотрел, снизу вверх, чувствуя затылком матушкино недовольство, но не в силах оторвать взгляд. И Анечка, замолчав, тоже разглядывала диковинный белый костюм с треугольными пуговицами, крохотную сумочку и шляпку-таблетку с кружевом вуали. Из-за вуали хитро, со знакомым прищуром, поглядывали черные глаза, а над губой присела мушка.

У матушки такая же. Только матушка мушки стесняется и каждое утро замазывает кремом, а эта, нарядная, наоборот, выставляет.

— Едем? — спросила она и подмигнула Сереге, а тот, не удержавшись, подмигнул в ответ.

Ехали сразу на трех машинах, и это тоже было удивительно. А как доехали, так Серега сразу устал удивляться. Витая ограда из кованых лоз. Широкая дорожка, которая шуршала под колесами авто. Зеленые луга, вернее, лужайки и кусты, стриженные в виде зверей. Но главное — белая громадина дома. Два десятка колонн и бессчетно — окон. Лестница. Львы. Чаши, в которых зеленела трава.

Матушкина рука на затылке тяжелела.

— Вот тут я и живу, — сказала тетка и снова подмигнула Сереге. — И хочу, чтобы ты жила со мной.

— Здесь?

— Здесь.

— Ну даже не знаю, — в матушкином голосе слышались грозовые нотки. — У меня хозяйство. Работа…

— Огород на три грядки да стул в конторе? И перспектива дослужиться до главбуха, но вряд ли, ибо место одно, а желающих — много.

— Да что ты понимаешь!

— Все понимаю, Галочка. Прекрасно понимаю. Тебя коробит все это. Тебе хочется доказать, что твой выбор — единственно верный и правильный. Ты у нас всегда правильной была. Но о детях подумай. Неужели ты хочешь для него такой жизни? Школа, армия, ПТУ. Почетная профессия слесаря-станочника…

— Что в этом плохого? — матушка вцепилась в волосы, и Серега замер — а ну как дернет? Больно же.

— Ничего. И хорошего ничего. Будет всю жизнь на заводе пахать, а по выходным нажираться в хлам. И тайком мечтать о несбыточном. Хотя на него тебе, наверное, плевать. Но и дочка по твоим стопам пойдет, унаследует и место, и стул в конторе… Ты можешь дать им больше. Много больше. Нормальная жизнь. Хорошая школа. Университет. Не здесь, но в Америке или в Англии, потом подумаем. Возможность открыть бизнес и…

Матушка отпустила. Серега слышал, как тяжело она дышит, и боялся, что снова кашлять начнет, а то и вовсе сляжет, как в прошлую зиму.

— Тебе нужны мои дети?

— Своих у меня не будет, — спокойно ответила тетка и постучала в перегородку. Машина остановилась. — И я хочу дать шанс твоим. Нашим, если точнее. Неужели твои ревность и самолюбие этот шанс отнимут?

Матушка молчала.

— Подумай, Галина. Погости у меня. Я постараюсь, чтобы тебе понравилось. Но если захочешь вернуться, удерживать не стану. Помогать — тоже.

— Диктуешь условия?

— Имею право, — тетка выскользнула из машины ловко, а матушка выбиралась долго, сумкой отмахнувшись от протянутой водителем руки.

А вечером матушка и отец ссорились. Серега лежал в кровати, натянув одеяло на голову, и вслушивался в шипящие голоса за тонкой стеной. Слов было не различить, пока отец, устав возражать, не крикнул:

— Ты только о себе думаешь!

— А ты… ты о ней! Всегда о ней! И теперь тоже! Да она тебя купила! Только-только приехали, и уже…

— Замолчи.

И замолчали. А Серега вдруг понял, что они здесь надолго.

— Не думайте, что мне не нравилось, — он уже успокоился и даже руки дрожать перестали. Сидел. Курил. Глядел на небо и еще на клен, на вершине которого желтым флагом трепетал последний лист. — На самом деле все было классно. Игрушки, какие хочешь. Жрачки полно. Все вокруг на цырлах бегают и разве что в рот не заглядывают. А летом Танька с Олькой прикатили. Я с ними быстро скорешился… знаете, я вот только сейчас вспомнил одну историю. Она давняя и, наверное, ничего-то не значит, но если вспомнилась… вы же не против?

— Нет.

— Пойдем! — Танька ждала в комнате. Как она попадала сюда, умудряясь сбежать и от подслеповатой няньки, и от гувернантки, Серега понятия не имел. Но на всякий случай он выглянул в коридор и, убедившись, что там тихо, сказал:

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

Из серии: Артефакт & Детектив

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Вечная молодость графини предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я