Его рука

Екатерина Копчинская (2024)

К застрявшей в будничной рутине Нине при странных обстоятельствах попадает дневник художника. Дневник действует, как портал, открывая путь в созданный художником мир. Нина пытается найти неизвестного художника, чтобы вернуть дневник, но вместо этого находит нечто иное. Книга написана по серии картин «Мысли о смысле» нижегородской художницы Елены Смирновой.

Глава 4. Тишина

Нина открыла глаза и уставилась в потолок, припоминая сон, из которого только что вынырнула.

Она идёт по скошенному полю. Обезглавленные колосья царапают голые ноги. Горячий воздух пропитан запахом полевых цветов, луговой клубники и лаврового листа. Терпкий воздушный коктейль хочется вдыхать и вдыхать. Поле-луг кажется бесконечным. Нина закрывает ладонью уставшие от яркого солнца глаза, убирает руку и видит перед собой дерево. Между могучими корнями и раскидистой кроной мощный ствол весь в морщинах и трещинах. Нина рада оказаться в тени. Ей хочется прислониться к дереву, ощутить его силу, почувствовать, как под корой движутся жизненные соки, питая и наполняя лиственный шатёр. Дерево кажется ей всемогущим, неподвластным стихиям, мудрым — только спроси и получишь ответ.

Полуденный зной делает воздух гуще. И из этого дрожащего марева появляется полупрозрачная фигура.

«Как хорошо, что я здесь», — подумала Нина, и мысль вытолкнула её из сна в наполненную утренней тишиной квартиру.

Нина потянулась и потерла глаза. Приятно лежать по центру кровати, а не ютиться на самом краю, уворачиваясь от бессознательных телодвижений мужа. Павел, видимо, во сне восполнял дефицит движения наяву, потому вечно вертелся, вздрагивал, раскидывал руки, дёргал ногами, сбрасывал на пол одеяла, подушки, а бывало, что и саму Нину.

Она завернулась в одеяло и, шлепая босиком по прохладному полу, пошла готовить кофе, чувствуя себя героиней фильма. Утра наедине с собой в Нининой жизни ещё не случалось. Сначала была мама. Она требовала от дочери безукоризненного внешнего вида даже за завтраком. Потом появился Павел. Он ничего не требовал, кроме еды, что было ничуть не лучше. Приходилось вставать на час раньше, чтобы успеть, повинуясь выработанному рефлексу, привести себя в порядок, приготовить и сервировать первый прием пищи, который съедался мужем молча и моментально. И вот сейчас растрёпанная, в одеяле, с босыми ногами и чашкой кофе в руке Нина ощущала себя настоящей бунтаркой.

«Как хорошо, что я здесь», — снова подумала она. Устроившись на диване в комнате — весьма эксцентричный поступок, кстати, учитывая усвоенное с детства, что есть и пить нужно исключительно на кухне, Нина с наслаждением сделала первый глоток. Тут же на диване лежала тетрадь, оставленная после вчерашнего путешествия в невесомость. Нина наугад открыла страницу и совсем не удивилась, увидев картинку из своего сна.

Поле, дерево и фигура перед ним. Набросок был подписан:

«Тишина

Найти её здесь и сейчас кажется нереальным. Слишком много вокруг событий, новостей, машин, людей.

Тишина превратилась в недоступную роскошь, как кашемировая шаль ручной работы. Призрачное прикосновение бесценной ткани обволакивает, дарит уют и спокойствие, согревает тех, кто может себе это позволить.

Ошибка. Заблуждение.

Не может, а готов. Готов себе позволить.

Истинная тишина внутри. Услышать. Почувствовать, чтобы понять: у тебя всё уже есть. Весь мир. И ты его часть.»

Нина перечитала заметку ещё раз. И ещё.

«Да. Мне нужна тишина. Но могу ли я её себе позволить?»

Здравый смысл, напомнивший о вчерашних событиях, вопил, что нет — эта роскошь ей точно не по карману. Ему подпевала заезженная пластинка о долге, ответственности, нормах, догмах и рамках, в которых проживают приличные люди.

Несанкционированный пикник на диване было пора сворачивать и отправляться добывать хлеб насущный. Не слишком тяжёлым физически — перекладывать бумажки в учреждении было не сложно, неприподъемной работу делали совсем другие вещи. Например, необходимость регулярно выслушивать от начальника, что даже с этим элементарным бумаговоротом ты справляешься «так себе», задерживаться сверхурочно за мифическую премию и категорически не понимать, чем именно занимаешься. Обычно крамольные мысли заглушались дуэтом здравого смысла и пластинки, и Нина погружалась в жизненную матрицу, послушно встраиваясь в общественную систему.

Позже, анализируя свой поступок, Нина вообще не могла понять, как она решилась сделать этот звонок. Возможно, задремал здравый смысл или пластинка о долге не успела включиться в голове на миллионный повтор, а только Нина выудила из сумки свой простенький мобильный и позвонила на работу.

— Марк Петрович, я хочу взять отпуск за свой счёт, — выпалила она в ответ на приветственный рык начальника.

— Я тоже, — сказал Марк Петрович.

— Дадите?

— Нет.

— Тогда увольняйте, — Нина повесила трубку, отшвырнула телефон и схватилась за голову в полном ужасе от содеянного.

На работу её устроила мама. Сразу после получения диплома. Или правильнее сказать — пристроила. Отправила, как заказное письмо на почте, просто указав адрес, по которому нужно было явиться.

— Я хотела сама что-то поискать, — робко сказала Нина.

— А кормить тебя я буду, пока это «что-то» найдется? — холодно осведомилась Анна Борисовна. — И вообще я уже с людьми договорилась. Будь так любезна меня не подвести.

— С какими людьми? Мама! При чем тут какие-то люди?! Что это вообще за работа? — голос Нины звенел от напряжения.

— Не повышай на меня голос! Думаешь, тебя везде ждут с распростертыми объятьями? Без опыта, без ничего. Другая бы спасибо сказала.

— Спасибо, — откликнулась Нина, — но я всё-таки сама…

— Нет! — Анна Борисовна ударила ладонью по столу. — Никакой самодеятельности не будет. Ты живёшь в моёмдоме, на мои деньги и пока это так, ты будешь соблюдать мои правила. Я не для того столько в тебя вложила, чтобы ты взяла и испортила себе жизнь! Ясно тебе?!

«Сколько?» — вопрос был готов соскочить с языка, но вид разъяренной матери, которая как будто стала выше ростом, поразил Нину. Она почувствовала себя тараканом, нарвавшимся на взбешенного чистюлю с тапком в руке. Юркнуть в щель, затаиться и спастись или превратиться в мокрое пятно на полу.

— Тебе ясно?! — Анна Борисовна нависла над дочерью.

Нина кивнула.

— Не слышу! — мать приложила ладонь к уху.

— Ясно, — еле слышно выдохнула Нина, глядя перед собой.

«Где бы я сейчас была, если бы не струсила тогда…» — Нина скрючившись сидела на диване. Завернутая в одеяло, как закуклившаяся гусеница, не желающая покидать безопасный кокон, она пыталась не обращать внимание внутренний голос, который с нотками паники призывал немедленно мчаться к месту службы и объяснять, что к наглому звонку Нина отношения не имеет, потому что стала жертвой происков… Кто именно затеял происки, Нина додумать не успела. Телефон зазвонил, прервав истерику «здравого смысла».

— Чтобы через десять дней была на месте, — сказал Марк Петрович.

— Спасибо, — сказала Нина.

Марк Петрович отключился.

Нина непонимающе уставилась на телефон. Как получилось, что Марк Петрович, которого Нина звала про себя Горынычем, потому что он, распекая подчиненных часто входил в такой раж, что в буквальном смысле плевался. Огонь дорисовало Нинино воображение, оно хоть и редко, но всё же включалось в игру. Если бы кто-то неделю назад сказал ей, что Горыныч сделает то, о чём его попросили, Нина бы ответила, что приземление инопланетного космического корабля на крышу их учреждения — гораздо более вероятное событие.

Нина прижала тетрадь к груди.

«Я не понимаю, что именно происходит и как это всё возможно… Но, пожалуйста, пожалуйста, пусть это не заканчивается! Со мной никогда ничего необычного не происходило… Эти рисунки и слова, они, как подсказки. И мне они нужны, очень нужны…» — телефон снова зазвонил, оборвав мысленный поток.

Мама.

Нина смотрела на светящийся экран. Отвечать не хотелось. Но если не ответить, дозвон будет идти до победного. Содержание предстоящего разговора Нине было известно с точностью до слова. Сначала мама спросит может ли Нина говорить. Нина ответит, что да — может. Однажды Нина сказала, что занята и тут же прослушала монолог «у тебя никогда нет для меня времени». Следующий вопрос будет о местонахождении. «На работе», — скажет Нина, а мама счастливо вздохнёт. Всё по плану. Так, как должно быть. Дочь работает в приличном учреждении, есть чем козырнуть перед подругами и родственниками. Если ответить, что дома, мама тут же поинтересуется, ел ли Павел и что конкретно ел, подытожит обсуждение рациона идиотской фразой «сытый мужчина — признак образцовой жены». Дальше по сценарию следовала Нинина реплика о самочувствии, на которую мама вздыхала уже горестно, что старость — не радость. Темы кончались, и мама говорила: ну всё мне некогда, словно звонок был инициативой Нины и он, звонок, отвлекал её, маму, от очень важных дел.

Эти бессмысленные ритуальные разговоры были похожи на разглядывание препарата под микроскопом на предмет соответствия стандартному описанию. Объектом наблюдения естественно ощущала себя Нина, а мама представлялась ей не слишком деликатным исследователем. Из тех, что тычут в подопытных иглами и поливают кислотой, чтобы определить болевой порог, скорость реакции и способность к адаптации.

Телефон надрывался.

Ответить — не ответить?

— Мне нужна тишина, — сказала Нина. Телефон умолк, словно услышал просьбу, и тут же разразился новой трелью.

Нина отключила аппарат.

Она открыла тетрадь в надежде, что мир, в котором нужно кому-то что-то объяснять, просто исчезнет. Но погружения не произошло. Исписанные страницы с рисунками оставались всего лишь потрёпанной тетрадью в её руках.