Его рука

Екатерина Копчинская (2024)

К застрявшей в будничной рутине Нине при странных обстоятельствах попадает дневник художника. Дневник действует, как портал, открывая путь в созданный художником мир. Нина пытается найти неизвестного художника, чтобы вернуть дневник, но вместо этого находит нечто иное. Книга написана по серии картин «Мысли о смысле» нижегородской художницы Елены Смирновой.

Глава 7. Высота

Карандаш завис над листом бумаги.

Нина, подперев кулаком подбородок, сидела за кухонным столом, уставившись на лист. В голове с самого утра возник фасон платья. Он стоял перед глазами, пока Нина умывалась, заправляла постель и пила сваренный в турке кофе. Как будто кто-то настойчиво показывал ей картинку. Совсем простое платье, пожалуй, его можно носить каждый день. Ничего экстравагантного, обычный наряд для обычной женщины… Зарисовать то, что она так ясно видела внутренним взором, очень хотелось, но нарушить совершенную белизну чистого листа было не так просто. Казалось бы, ну что такого? Ну не получится — выкинешь листок, возьмешь другой — попробуешь снова. Нина уговаривала себя, но рука, сжимающая карандаш, по-прежнему не двигалась с места.

«И долго ты ещё будешь тут сидеть? Просто признай — ты ни на что не способна! А если и способна, всё равно не узнаешь, потому что ничего не делаешь! Строишь из себя жертву, а сама просто боишься! Сидеть в уголочке и жалеть себя гораздо проще, правда? Ах… Мама в детстве обидела… Да сколько можно это всё мусолить?! Трусиха ты… Трусиха… Тру-си-ха-ха-ха…»

Нина не сразу сообразила, откуда взялся шуршащий звук. По-детски зажатый в кулаке карандаш метался по бумаге и уже затупившимся носом рвал исчерканный лист. По лицу Нины текли слезы. Она бросила карандаш и, закрыв лицо руками, разрыдалась с такой силой, словно ей снова было пять и незнакомая девчонка отобрала у неё куклу. Тогда она испугалась и, подчинившись маме, отдала игрушку. Здесь и сейчас не было ни обидчицы, ни мамы, которую ни в коем случае нельзя разочаровать «плохим» поведением, зато остался страх. Преданный компаньон, верный друг, способный удержать от действий и поступков. Страх крепко держал её в своих объятиях, защищал от опасностей, таящихся в будущем, если оно не предопределено. Нина верила страху, он всегда был с ней. Всегда… до момента, когда она безрассудно бросилась на помощь незнакомцу, не успев испугаться последствий.

«Выходит, не такая уж я и трусиха», — она скомкала истерзанный карандашом лист, подошла к раковине и пустила воду. Шум вырывающейся из крана струи действовал успокаивающе. Нина держала руки под водой, пока от холода не свело пальцы, тогда она прижала ладони к опухшему от слез лицу. Ледяное прикосновение приятным холодком разливалось по разгоряченной коже.

Отняв руки от лица, Нина тут же зажмурилась от неожиданного всплеска света, смешанного со свистом ветра. Уши заложило. Когда несколько секунд контузии прошли, она осторожно приоткрыла глаза и обнаружила, что стоит на дозорной площадке древней крепости. Всего в паре шагов от неё срывалась вниз крутая лестница из жёлтого камня. Ещё не проигравшая в схватке со временем стена, по-прежнему служила надёжной защитой башни, возведенной на неприступной скале. Единственный вход был далеко внизу. Попасть в крепость можно было разве что с неба. От ощущения высоты затряслись поджилки, под языком защекотало, а во рту появился привкус железа. Нина сделала шаг в сторону, ей очень хотелось прижаться к стене или ухватиться за что-нибудь. Из под ноги вылетели и зашелестели вниз по лестнице мелкие камешки. Она застыла, опасаясь неловким движением вызвать новое обрушение.

«Боишься высоты?»

Нина вздрогнула, услышав непроизнесенный вслух вопрос, и, забыв про осторожность, резко обернулась. На последней ступени лестницы, не обращая внимания на устроенный Ниной новый камнепад, стояла Амалия. В своём песочно-желтом наряде она гармонично вписывалась в обстановку, словно была её ожившей частью.

— Боюсь, — кивнула Нина.

Амалия взяла её за руку и подвела к низкому, едва доходящему до пояса ограждению.

«Опасно быть на высоте, когда цель лишь произвести впечатление и показать превосходство.

Впечатление потускнеет, а превосходство — не аксиома, его придётся доказывать снова и снова. Брать новую высоту, не обращая внимания на головокружение, страх падения, боль, травмы, потери.

Отказаться от высоты ещё страшнее.

Не покорить вершину — значит разочаровать и разочароваться.

Но что если высоту выбирать? Не ту, которая поразит чьё-то воображение, а свою. Ту, с которой можно любоваться видом, просто жить и быть, без страха сделать неверный шаг и сорваться в бездну…»

От открывшегося вида у Нины перехватило дыхание. Она смотрела на уходящую вдаль, петляющую желтую дорогу, на холмы, похожие на гладкие панцири черепах, на яркое синее небо, на котором висели застывшие в причудливых позах облака, и на улыбающуюся её восторгу Амалию.

«Быть на высоте не для других. Для себя. Смело.»

Нине вдруг захотелось оказаться там, внизу, на дороге, ползущей в неизвестность между холмами, пойти по ней и узнать, куда она ведет. Раскинув руки, словно собираясь взлететь, Нина сделала глубокий вдох и… очнулась на своей кухне.

Она сидела за столом перед тетрадью, раскрытой на странице с рисунком, на котором женщина с высоты крепостной стены созерцала только что увиденный самой Ниной пейзаж.

— Быть на высоте не для других. Для себя… — она медленно, смакуя каждое слово, прочитала вслух последнюю строку послания, закрыла тетрадь и придвинула к себе чистый лист. — Попробую ещё раз!

Карандаш затупился, пришлось точить. Наблюдая, как из-под лезвия точилки выходит фигурная стружка, Нина думала не о платье, которое хотела нарисовать, а о той, для кого оно предназначено. Обычная женщина… Какая она?

Та, что встаёт по будильнику, едет на работу в автобусе. Возможно, работа не слишком ей нравится. А может и не только работа. В какой-то момент её жизнь свернула не туда, и теперь женщина винит себя в том, что пропустила роковой поворот. Винит настолько, что перестает себе нравиться. Она редко смотрит в зеркало, слишком уж неприятно ей видеть отражение. Конечно, одно платье ничего не изменит. И вообще… Жизнь у неё такая, что вроде и не до платьев. Но оно удобное и так хорошо сидит, что подчёркивает достоинства не только фигуры, но и внутреннее достоинство тоже. В нём чувствуешь себя собой. Надеваешь и чувствуешь: я — есть.

Нина так увлеклась мыслями о женщине, для которой предназначалось платье, что не заметила, как начала рисовать. Карандаш, ведомый её рукой, порхал над бумагой: он то приземлялся и уверенно прокладывал путь на белой поверхности, то взлетал и, двигаясь на бреющем полёте, добавлял тут и там еле заметные штрихи.

Лежащий на подоконнике телефон завибрировал: сообщение. Карандаш застыл над листом. Нина очнулась от транса. Перед ней лежал эскиз. Платье. Точная копия картинки из головы.

— Как это у меня получилось? — она положила карандаш на стол и стала разминать затекшие пальцы.

Недоверчиво косясь на рисунок, словно боясь, что он исчезнет, Нина встала и взяла телефон, уверенная, что там очередное послание от мамы, которая прекратила названивать и переключилась на эпистолярный жанр.

«Если так пойдёт, мама наберёт материал на роман в СМС. Сюжет: мать не может принять взросление дочери и ведёт с ней диалог в мессенджерах. Но так как дочь не отвечает, получается монолог. «Монолог с дочерью» — ничего себе название», — думала Нина, глядя в окно, упрямо оттягивая момент прочтения.

Телефон вновь булькнул. Нина вздохнула и ткнула пальцем в экран. Сердце совершило кульбит, а губы сами собой растянулись в улыбке.

— Похоже, мама взяла паузу…

«Антон: Привет! Кое-что удалось узнать. Вечером увидимся?»

«Олег: Нин, привет! Как дела? Есть новости?»

Получать такие сообщения было так же непривычно, как и отвечать на них.

«Антон, привет! Хорошо» — набрала она, но не отправила. Что значит «хорошо»? Хорошо, что узнал? Хорошо, что увидимся? Или может, хорошо, что написал? Хорошо…. Кому на Руси жить хорошо? — Нина нервно хихикнула и стерла сообщение.

«Привет, Антон! Спасибо! Отлично!» — удалено.

«Привет! А что ты узнал?» — удалено.

«Привет! Я за!!!» — удалено.

Промучавшись минут десять и не найдя подходящего варианта, она решила написать сначала Олегу. Ответ однокласснику сочинился неожиданно быстро: «Привет! Дела хорошо. Новости есть у Антона».

Через секунду после отправки сообщения зазвонил телефон. От высветившегося на экране имени абонента застучало в висках, а ладони мгновенно стали влажными.

— Да! — преувеличенно громко сказала Нина, пытаясь заставить голос звучать уверенно.

— С кем это ты переписываешься?! — весело спросил Антон.

— В смысле?.. — на этот раз получилось слишком тихо.

— В прямом! «Привет! Дела хорошо. Новости есть у Антона», — процитировал он. — Вряд ли ты мне хотела сообщить, что у меня же есть новости?

— Ой! — Нина почувствовала, что краснеет. — Это я Олегу… Вы одновременно мне написали, вот я и перепутала…

«С какой стати я оправдываюсь?! Снова веду себя, как школьница…»

— Бывает, — согласился Антон.

— Заезжай тогда вечером ко мне и расскажешь новости, — бодро предложила Нина, — Олега я позову, если конечно снова не ошибусь номером, — добавила она с иронией. Образ школьницы стремительно тускнел.

— Олега… — разочарованно протянул Антон. — То есть — да, хорошо. Буду в семь. Удобно?

— Вполне! — Нина улыбнулась, довольная, что удалось справиться с неуверенным тоном.

Она вернулась к столу. Эскиз был на месте.

«Жаль, что шить я так и не научилась, что теперь с этим делать?»

— А что если… — Нина задумчиво вертела лист в руках, — найти того, кто шить умеет…

Она вдруг отчётливо представила, как появится в этом платье на работе и как удивится Марк Петрович, да и не только он. Не то, чтобы ей очень уж хотелось кого-то там удивлять… Нет. Просто стать заметнее. Пожалуй, впервые за все свои тридцать три года. Может вместе с желанием мимикрировать исчезнет и это унизительное ощущение, что она пустое место?

Чтобы не передумать, Нина не стала семь раз отмерять, а резанула сразу же: по геолокации нашла ближайшее ателье и позвонила по указанному номеру. После третьего гудка откликнулся недовольный женский голос:

— Почти кутюр. Слушаю!

— Что? — Нина растерялась.

— Это я хочу узнать, что вам нужно, — раздраженно сказали в трубке. — Вы позвонили в ателье «Почти кутюр», а я вас слушаю!

— Платье, — пролепетала Нина, чувствуя, как улетучивается боевой настрой, — на работу ходить.

— Платье, чтобы ходить на работу, — подытожила женщина. — Уверены? Может быть костюм? Брючный или не брючный. У меня есть отличная костюмная ткань!

— Я наверное зря позвонила, — Нина с тоской смотрела на эскиз. — Извините…

— Раз позвонили, значит, надо было, — резкий тон внезапно смягчился: — Платье, так платье. Приходите — снимем мерки. Адрес?

— Мой? — испугалась Нина.

— Зачем он мне? — фыркнула собеседница. — Адрес, спрашиваю, знаете?

— Знаю. Я тут недалеко.

— В течение часа успеете? Я сегодня раньше закрываюсь.

— Успею, — обрадованно закивала Нина.

— «Почти кутюр» ждёт вас. Домофон 98, — торжественно сообщила незнакомка.

В трубке щёлкнуло. Слегка ошарашенная Нина ещё пару секунд подержала притихший телефон у уха и расхохоталась.

Второй день отпуска за свой счёт нравился ей не меньше первого.

Указанный в адресе дом оказался многоквартирным. Вывески ателье нигде не было. Табличка с номерами квартир подсказывала, что набирать девяносто восемь на домофоне нужно в третьем подъезде.

Нина набрала нужные цифры. Домофон издал протяжную трель. Никто не отвечал. После пятого позывного, чувствуя себя ужасно глупо, Нина собралась дать отбой, но динамик вдруг захрипел, как певец прочищающий горло, а уже знакомый голос энергично сообщил:

— Слушаю!

— Я звонила полчаса назад.

— Ааа! Платье, чтобы ходить на работу! Открываю!

Домофон щёлкнул и заверещал.

С трудом справившись с тугой дверью, Нина зашла в подъезд. Лифта не было. Она поднималась по плохо освещенной лестнице, вглядываясь в цифры на дверях квартир. Нужная дверь нашлась на пятом этаже. Номера, правда, на ней не было, но в том, что вход в ателье «Почти кутюр» именно здесь, сомневаться не приходилось. Дверь, обитая кусками тканей, собранных в хаотичный узор, напоминала одеяло, выполненное в лоскутной технике.

Нина завороженно разглядывала арт-объект. Она осторожно провела ладонью по разномастной поверхности, дверь неожиданно отреагировала на лёгкий толчок и открылась.

— Есть тут кто? — негромко сказала Нина, не решаясь переступить порог.

— А вы как думаете?! — возмутился резкий голос. — Если я назначила встречу и открыла дверь, как меня может тутне быть?!

Вспыхнул свет. Перед Ниной, склонив голову набок, стояла миниатюрная женщина в узких черных брюках и шелковой зелёной блузке навыпуск, поверх которой на цепочке болтались очки. Женщина в нетерпении отстукивала ритм ногой, обутой в алые туфли на квадратном каблуке. Сначала Нине показалось, что на голове у женщины белая купальная шапочка, приглядевшись, она поняла, что это сверхкороткая причёска, уложенная волосок к волоску. Взгляд маленьких юрких глаз скользнул по Нининой фигуре.

— Здравствуйте, — робко сказала Нина.

— Привет! — бросила женщина и отступила в сторону, пропуская Нину в коридор.

Дверь захлопнулась.

Нина нерешительно топталась, собираясь снять кроссовки.

— Э, нет! Разуваться не нужно. Человек без обуви выглядит нелепо. То ли ещё не готов, то ли уже не готов.

— К чему?

— Да ко всему! Позвольте, — она проскользнула мимо Нины и, стуча каблуками, помчалась вперёд по коридору слишком широкими для такого маленького роста шагами.

Нина пошла за ней, чувствуя себя неловко в своих потрепанных кроссовках и невзрачных коричневых джинсах.

Коридор вливался в комнату. Женщина так резко остановилась, что разогнавшаяся Нина еле успела затормозить в шаге от неё. Хозяйка же обернулась, провела рукой по волосам, поправляя и без того безупречную прическу, и развела руками:

— Добро пожаловать в «Почти кутюр».

Она неторопливо прошествовала внутрь и уселась во внушительное кресло с высокой спинкой, на котором вполне могли разместиться ещё пара дам её габаритов.

Нина замерла на пороге комнаты. В самом центре стоял круглый подиум, на нём возвышался квадратный деревянный куб. Справа от подиума располагалась зеркальная ширма на четыре секции. В зеркалах отражались стеллажи с тканями. Свет из окна падал на стол с расстеленным на нем куском черной ткани, на котором мелом были выведены геометрические фигуры. Тут же лежали большие портняжные ножницы. Возле стола разместилась швейная машинка «Зингер» с ножным приводом, а в углу громоздились стопки модных журналов.

— Другой мир, — восхищённо выдохнула Нина.

Хозяйка, сидящая в тронообразном кресле нога на ногу, царственно кивнула.

— Что ж будем знакомиться! Роза Львовна… Друзья, впрочем их не так много, зовут меня Роль, — подмигнула она, кивнула на стул, казавшийся рядом с её троном игрушечным, и коротко рассмеялась, увидев озадаченное лицо клиентки. Нина почувствовала, что прошла какое-то негласное собеседование. Она села на краешек стула.

— А почему Роль? Вы актрисой были? — Нина не удержалась от вопроса.

— Почему была? Я и сейчас актриса, — женщина гордо повернула голову, демонстрируя профиль.

— В театре?

«Да что со мной? Пристаю к незнакомому человеку с вопросами!»

— Театр — дело хорошее, но необязательное. Разве жизнь не похожа на сцену? Актерствуй — не хочу! Только ведь почти все хотят и актерствуют, да так мастерски, что совершенно срастаются с ролью. Превращаются в персонажа, забывая, кто они такие есть.

— Может просто не знают? — робко спросила Нина.

— Вполне возможно! Даже очень вероятно! А что насчет вас…? — Роль вопросительно дернула бровью.

Сообразив, что так и не представилась, Нина поспешно назвала своё имя.

— Так что насчёт вас, Нина? Вы хорошо с собой знакомы?

— Вряд ли, — Нина пожала плечами. — Последние несколько дней вытворяю такое, как будто в меня кто-то другой вселился, — она щёлкнула пальцами.

— Или, что больше похоже на правду, другой как раз выселился, — Роза Львовна улыбнулась. — А так как вы, Ниночка, знакомы с собой крайне поверхностно, то совершенно естественно, что вам кажется будто вы вытворяете. Хотя на самом-то деле вы творите! — Роль вскинула руки вверх.

Нина удивлённо смотрела на яркую, как экзотический цветок, женщину, которая за пять минут знакомства сумела почувствовать и оформить в слова её настроение.

— Ещё бы знать, что я творю… — Нина покачала головой.

— Как что? — Роза Львовна встала с кресла, неторопливо взошла на подиум. — Вы творите свою жизнь. Разве может быть что-то интереснее?!

Резкое дребезжание наполнило комнату. Нина вздрогнула и вскочила, точно такой звук она слышала в детстве. Старый будильник трезвонил ровно в шесть утра в любой день года: будни, праздники, каникулы в расчёт не принимались. По единолично принятому мамой закону, режим должен был соблюдаться всегда, чтобы не расслабляться. Почему нельзя было расслабляться во время долгожданных летних каникул, мама не объясняла, а спрашивать маленькая Нина не решалась. Каждый раз, слыша противный звон, Нина с усилием выдергивала себя из-под теплого одеяла. Усилие это застревало в теле, делая его каменным. Носить каменное тело было тяжело, но выхода всё равно не было, и Нина носила, к вечеру валясь с ног от усталости.

— Ага! Заболтались мы с вами, дорогуша! — Роза Львовна подскочила к бесновавшемуся под столом будильнику и с удовольствием треснула по нему.

Звон прекратился.

— Терпеть не могу эту железяку! Завожу, чтобы не заработаться и не забыть выйти из дома. Давайте-ка займемся мерками. — Роза Львовна переместилась на подиум и отпихнула куб в сторону. — Становитесь сюда! — она притопнула каблуком, обозначая место, куда следовало встать Нине.

Нина передернула плечами, стряхивая наваждение от противного звона, и послушно поднялась на подиум.

Роза Львовна нацепила очки и с сантиметровой лентой в руках, которую она, как фокусник, непонятно откуда вытащила, заплясала вокруг Нины.

— Насчёт фасона, — Роль подошла к столу, записала мерки в блокнот и начала в нём что-то черкать, то и дело поглядывая на дисциплинированно стоящую на возвышении Нину, — я думаю…

— Фасон я знаю, — выдохнула та и бросилась к сумке, — вот… тут… у меня, — она протянула эскиз Розе.

Лист перекочевал в смуглую, покрытую узором вен, немолодую руку.

— Кто это нарисовал? — Роль колко глянула собеседницу поверх очков.

— Я, — Нина покраснела. — Плохо? Я первый раз за много лет взяла в руки карандаш и, конечно, понимаю, что получилось не профессионально совершенно… Зря я не выслушала ваши рекомендации по фасону… Извините, пожалуйста, — неловкие оправдания слились в скороговорку.

Роль положила рисунок на стол и, скрестив руки на груди, молча слушала лепет клиентки.

Нина, наконец, умолкла, окончательно стушевавшись под пронзительным взглядом новой знакомой.

— Вы совершенно правы. Действительно плохо. Очень плохо. Отвратительно. Совершенно ни в какие ворота! Как можно не рисовать, имея такое видение?! Я абсолютно не понимаю. Как вообще получилось, что вы забросили рисование? Куда смотрел ваш педагог?

— У меня не было педагога, — Нина удивилась. — То есть в школе был учитель рисования, но…

Роза Львовна схватилась за голову.

— Поразительно! Ещё и самоучка! Феноменально!

— То есть платье получится сшить? — на всякий случай уточнила Нина.

— Уже в работе! — Роза Львовна приколола лист с эскизом к стене и хлопнула по нему ладонью, будто печать поставила. — Вы извините, но на сегодня наше время истекло. Номер ваш у меня есть. На примерку приглашу по СМС.

— Спасибо, — Нина пошла к выходу.

Роза Львовна вышла в коридор вслед за ней, но на полпути остановилась рядом с боковой дверью, на которую был наклеен постер с английской булавкой.

— Не провожаю, — сказала она. — Просто хлопните дверью. И вот ещё!

Нина обернулась. Роза Львовна стояла посреди коридора, яркая и безупречная, будто сошла с обложки глянцевого журнала.

«Что она здесь делает? Она, как пришелец из другого мира…»

Роза Львовна хмыкнула. Нина тут же покраснела:

— Я что, вслух про пришельца ляпнула?… Вы же понимаете, что это комплимент?

— Понимаю. И принимаю, — Роза Львовна толкнула дверь, но вдруг вернулась. — Если вдруг что-то придёт в голову и захочется это «что-то» нарисовать. Пожалуйста, не сдерживайтесь, — резкий голос Роли смягчился. — Нина, — она с нажимом произнесла её имя, словно придавая ему вес. Это был не приказ, а просьба, почти мольба. То, чего Нина раньше ни от кого не слышала. Её ставили перед фактом, давали поручения, заставляли, но никогда не просили. Она согласно кивнула и направилась было к двери

— Нина, а как ваша фамилия? — вдруг спросила Роль.

— Калашова, — ответила Нина, удивленная не столько вопросом, сколько надрывом, вдруг появившемся в уверенном голосе. — А что?

— Ничего, — голос стал прежним. — Я не подписала ваши мерки, а у меня есть ещё одна заказчица по имени Нина. Имя редкое, но вот такое интересное совпадение…

— До свидания, — Нина улыбнулась, — и спасибо, — она вышла в полутемный подъезд, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Роза Львовна некоторое время смотрела вслед гостье, которую привели к ней стечение обстоятельств и мобильные карты. Смотрела и думала о невероятных совпадениях, которые, вероятно, случаются не просто так. А ещё о том, что эта хрупкая молодая женщина, сама не подозревая об этом, попала в самую точку. И она, Роза, действительно пришелец из другого мира. Вот только мир этот был совсем не таким, какой представился Нине, очарованной яркостью Роли.

Родиться в бедной семье не страшно. Страшно застрять там, где родился, навсегда. У восьмой по счёту девочки получить новую вещь шансов, как у неудачника, играющего в рулетку. Никаких. Безжалостный шарик всё равно проскочит мимо, потому что деньги идут только туда, где есть деньги. Подобное к подобному. Замкнутый круг. Про этот несправедливый закон маленькая Роза ничего не знала, но вынужденная вечно донашивать одежду за старшими, рано поняла, что имя — пока единственная яркая вещь, которую она получила в единоличное пользование и которую уж точно никто не отнимет. Как её, замученным алкогольным бытом родителям, вообще пришло в голову так экзотично назвать дочь, навсегда осталось загадкой. Да и появившаяся на неухоженной семейной грядке Роза мало чем отличалась от уже окрепших братьев-сорняков, безропотно готовящихся подтвердить пословицу о яблоках и яблоне.

Как в убогом домишке на окраине Казани появилась эта вещь, Роза не знала. Только однажды, вернувшись якобы из школы, а на деле прослонявшись целый день по улицам, двенадцатилетняя Роза увидела картинку, прилепленную к ободранной стене на оккупированной тараканами кухне.

Со стены из под нависших седых бровей на неё смотрел старик. Взгляд его был суров, словно знал о Розе всё и даже больше. За спиной старика раскинулся бескрайний ковер, сотканный из заснеженных верхушек деревьев. Старик возвышался над зимним царством, и не было сомнения, что он знает и помнит гораздо больше могучего векового леса, потому как сам он был всегда, как бездонное звёздное небо над его головой. Раскинувший крылья огромный филин сидел на поднятой вверх руке старца.

С трудом отведя взгляд от буравивших её ледяных глаз, Роза уставилась на свечу, которую старик держал в другой руке. От ровного пламени веяло спокойствием, к нему хотелось протянуть озябшую ладонь, ощутить, как тепло наполняет пальцы, поднимается по предплечью, добирается до ключиц и где-то там в глубине начинает оттаивать душа. Она опустилась на шаткий табурет, не в силах оторваться от картины.

В кухню вошёл отец. Он остановился у стола и навис над девочкой, пошатываясь и отравляя воздух перегаром.

— Доча! — в припадке пьяной нежности выдавил он. — Дочурочка… — цепко схватил худенькое плечико, — выросла-то, а… Невестушка!

Роза дернулась и стряхнула руку.

— Брезгуеееешь, — пискляво протянул он и рыгнул, — не хорошооооо…

Она вскочила, отворачивая лицо от зловонного выхлопа.

— В подоле принесёшь — убью! — рыкнул отец. Он сжал кулаки и попёр на пятившуюся к стене Розу.

Взгляд его на мгновенье метнулся в сторону и остекленел. Тело обмякло. Мужчина вдруг рухнул к ногам дочери безвольным мешком и смачно захрапел. Она глянула на картину и побледнела. Рука старца с хлыстом медленно поднималась и замерла над головой. На руку тяжело опустился филин и уставился на окаменевшую от страха девочку круглыми желтыми глазами. В них плясало пламя костра, всё сильнее разгоревшегося у ног стаика.

Роза бросилась на улицу, еле успела добежать до загаженной уборной. Её вывернуло наизнанку.

В дверь забарабанили.

— Выходи!!!

Роза толкнула дверь, возле которой приплясывал брат Митька.

Он был старше всего на два года, недавно получил паспорт и решил по-взрослому отметить событие. Стащил у отца бутылку самогона из заначки и позвал дружков. Гуляли в пропахшем навозом и отсыревшим сеном покосившемся сарае. Что именно произошло на банкете, никто из участников вспомнить не смог. А только Митькин паспорт бесследно исчез. Напрасно озадаченный Митька тряс полудохлых, отравленных сивухой приятелей.

— Как же… Был же… Где же… — тупо повторял Митька, бродя по двору.

Узнав про происшествие, старшие братья заржали.

— Всё, Митяй! Теперь ты вне закона, — веселился Миха, ударив хлюпающего носом Митьку по спине.

— Ага, — подтвердил Колян. — Человеку без паспорта прямая дорога в криминал. Ты как, братиша? Авторитетом быть согласен?

— Я что ли? А Лом как же? — одурманенный невыветрившимися парами алкоголя Митька таращил глаза, принимая трёп братьев за чистую монету. — Лом-то здоровыыыый, он мне как даааааст, — выл Митька, вспоминая длинные ручищи похожего на гориллу Вадяна Ломова.

— Придётся тебе вступить в битву с вожаком, — Миха гарцевал вокруг младшего, то и дело нанося неожиданные тычки, словно боксер, изучающий оборону противника.

— Ааааааа, — заорал Митька. — Не хочууууу!!!!!

Братья валялись от смеха, глядя на бестолково размахивающего руками бледного парня.

На крики из окна выглянула Роза.

— Не ори! У меня твой паспорт, — сказала она и прибавила: — Дебилы…

— Заткнись! — посоветовал Колян и злобно зыркнул на сестру. — Тля малолетняя…

— Не ори, — прохрипела Роза, выбравшись из вонючего сортира. Гонимый нуждой Митька проскользнул внутрь.

Роза добрела до притулившейся у стены дома скамейки. Лоб покрылся испариной. Её знобило. Она зашла в дом и кое-как добравшись до комнаты, которую делила с Митькой, рухнула на продавленный диван.

Ей хотелось открыть глаза, но мерное мягкое покачивание затягивало обратно в дрёму. Она глубоко вдохнула, чувствуя как холодный воздух щекочет ноздри. В голове застучало от слишком свежего незнакомого воздуха, пахнущего хвоей.

— Уууухххоооххх!!!

Глухой крик, раздавшийся сверху, где-то совсем близко, выдернул её из сна. Роза открыла и тут же закрыла глаза. Так от шока захлопывают дверь, обнаружив за ней нечто неожиданное. Сердце дернулось, на мгновенье остановилось и застучало снова, словно внезапно сбившийся с ритма ударник. Застывшая от страха девочка прищурилась и сквозь дрожащие ресницы снова увидела огромные, нависающие над ней когти. Они сжимали края старого одеяла, внутри которого, как младенец в люльке, лежала Роза.

— Пустииии!!!! — она заколотилась в ветхом коконе, как попавшая в коварную паутину бабочка. Старая ткань трещала, кокон-люлька раскачивался всё сильнее и сильнее. — Ааааа! — обеими руками Роза рванула одеяло на себя. Когти разжались. Захлебываясь в собственном крике девочка летела вниз. Растерзанная ткань распласталась, как потрепанный ковёр-самолет, отправившийся в последнее путешествие. Падение замедлилось. Крылатый силуэт завис где-то там в вышине, чуть ниже светящегося миллионами искринок небесного полотна. Справа, в уходящей в бесконечность темной глубине сверкнула вспышка и сжалась в переливающуюся точку. И вдруг эта точка стала набухать, расширяться, превращаясь в огромный шар клубящегося золотистого пара. Шар приближался, принимая очертания руки. Она тянулась сквозь звездную пыль к Розе.

Девочка скрючилась, готовясь к удару, свернулась калачиком на висящем посреди бездны одеяле, на истрепанных краях которого тлели искры. Они набирали силу, превращаясь в пляшущие огоньки. Роза почувствовала, как её обволакивает свет и тепло.

«Не хочу просыпаться. Никогда», — вдруг возникшее чувство покоя дарило настоящее наслаждение. Её никто не обидит. Ей не будет страшно, холодно, одиноко. Она подтянула коленки ещё выше к груди.

«Да, но и радости тоже не будет», — проскользнувшая быстрая мысль обожгла, как крапива, она вздрогнула, открыла глаза и увидела пробивающийся снизу и из ниоткуда росток. Роза провела пальцем по тонкому стеблю, только что выпустившему на волю первый листок. От прикосновения росток зашевелился и уверенно пополз вверх. Девочка встала на колени и завороженно наблюдала, как крепнет растение. По форме листьев она распознала дуб. Словно вырезанные маникюрными ножницами листочки появлялись с разных сторон стебля. Дерево росло, и вот уже самый первый отважный лист оказался на уровне глаз. Роза встала. Стебель, на глазах превращающийся в пока ещё тонкий ствол, словно пытался за ней угнаться. И теперь уже она, задрав голову, смотрела на молодое, сильное дерево рвущееся вверх, к источнику света — пламени свечи в руках старика-великана в белых одеждах. Сейчас его взгляд излучал добро, согревал и вселял надежду, а не пугал как было, когда она смотрел на Розу с картинки. Старик утвердительно качал головой, его затерянные в бороде губы шевелились. Звука не слышно, но девочка знала, что он говорил:

«Верю. И ты верь.»

«В тебя?»

«В себя.»

«А зачем?»

Старик по часовой стрелке начертил свечой круг. В воздухе из ниоткуда появилось окно. Оно открылось, и в нём возник городской пейзаж.

Высокие дома таращились на широкую занятую автомобилями улицу. Окно работало, как подзорная труба, и можно разглядеть людей на тротуаре, спешащих по своим делам. Их много. Внимание девочки привлекла женщина. Она смотрится в общей толпе канарейкой среди воробьев. На ней брюки горчичного цвета и белоснежная блузка, горчичный же пиджак небрежно переброшен через плечо. В руке черная сумочка. Ноги в туфлях на высоченном каблуке. Однажды подружка пригласила её в гости, и они вместе смотрели какой-то концерт. Так вот у ведущей туфли были точь-в-точь такие. Роза тогда ещё подумала, что на огромных каблучищах наверное очень сложно ходить. У женщины в горчичном костюме никаких сложностей не наблюдалось. Она быстро шла по тротуару, ловко лавируя между прохожими. Лицо женщины скрывали темные очки, а прическа была очень короткой. Девочка и не знала, что женщинам можно так стричься. Вообще, женщина была похожа на какую-нибудь артистку из кино.

Роза, затаив дыхание следила за незнакомкой. Интересно, куда она идёт? Женщина почти бежала, должно быть опаздывала. Стуча каблуками она взлетела по мраморной лестнице. Тяжелая деревянная дверь открылась, выпуская выходящих.

— А! Розочка, опаздываете, дорогая моя! — добродушно погрозил пальцем пухлый мужчина в засаленном костюме. — В мастерской вас заждались. Вы же знаете, Виталина Андреевна никому кроме вас не доверяет раскрой первого экземпляра модели. Вы — лучшая!

— Бегу, Вениамин Сергеевич, бегу! — не останавливаясь бросила в ответ женщина в горчичном костюме и проскользнула внутрь.

Полностью разглядеть, что написано на золотой табличке рядом с дверью, Роза не успела, увидела только два слова: Дом моделей.

Окно, в которое девочка наблюдала за происходящим исчезло.

Роза непонимающе уставилась на старика:

«Та женщина — это я?»

Вместо ответа он начертил круг в обратном направлении.

Роза увидела родной дом, в котором прожила всю свою двенадцатилетнюю жизнь. Он словно стал меньше, будто врос в землю. В одном из окон стекло заменила картонка. Сарай, тот самый, в котором Митяй отмечал получение паспорта, покосился, словно пропитался алкогольными парами насквозь и вот-вот упадёт. Нужник тоже был на месте. Доски почернели от времени, защёлка-вертушка исчезла, Роза представила, как из приоткрытой дверцы доносится зловоние, и поморщилась.

На пороге дома появилась женщина в засаленном халате и галошах на босу ногу. Она заслонила глаза рукой — слишком ярким показался свет привыкшим к полумраку глазам. Держась за шелушащуюся ошметками старой краски стену дома, женщина медленно переставляла опухшие ноги. Она с трудом добралась до лавки, двух чурбанов с неприбитой доской. Женщина села, прислонилась спиной к стене. Набухшие веки опустились, и на её одутловатом, покрытом сальной кожей, лице появилось что-то вроде умиротворения.

Окно у неё над головой вдруг с лязгом распахнулось.

— Розка, курва подзаборная, опять курево сперла!!!! — завопил пропитый дребезжащий голос.

Сидящая на лавке женщина с усилием открыла глаза и глухо захохотала, обнажив желтые, почерневшие у основания, зубы.

Жуткий хохот, похожий на крик неведомой птицы, застрял у Розы в ушах. Она ссутулилась и затравленно посмотрела на старца, наблюдающего за ней поверх пламени свечи.

«И это ты. Выбирай.»

Нина захлопнула входную дверь. Она стояла на плохо освещённой лестничной клетке рядом с закрывшимся порталом в чудной мир Роли. О том, что свою реальность Роза Львовна выстроила сама, усилием воли заставив социальный лифт работать, Нина, конечно, не знала. Как не догадывалась и о том, что на этот отчаянный рывок её толкнула увиденная в детстве репродукция картины. Имей Нина представление о трясине, из которой Роза вытянула себя, как барон Мюнхгаузен из болота, использовав силу искусства, ее собственные путешествия в иную реальность и последующие перемены в жизни, не казались бы такими уж невероятными.

В ногах, да и во всём теле ощущалась необычная лёгкость. Может так чувствовали себя каторжники после избавления от кандалов? Уже третий человек ведёт себя с ней так, словно она, Нина, чего-то стоит! Сначала Олег с Антоном, теперь ещё и Роза Львовна.

«Не стоит впадать в эйфорию, — думала Нина, спускаясь по лестнице, — вдруг всё это какая-то ошибка? В конце концов всякое может случиться. Мало ли… У ребят своя жизнь. Найдутся дела поинтереснее, чем поиски владельца странного дневника. Зачем им всё это… Роза так вообще непростой персонаж. Сегодня понравился рисунок, завтра разонравился. В общем, вся эта другая жизнь может закончиться в любой момент. Не стоит к ней слишком уж привыкать.»

Она вышла на улицу. После сумрака подъезда всё вокруг казалось особенно ярким. Беспокоиться о том, что новая жизнь закончится так же внезапно, как началась, не хотелось. Хотелось вытворить ещё что-нибудь совсем себе не свойственное.

— Приходите в наш салон красоты. Мы только что открылись! — улыбающаяся девушка протянула Нине флаер.

Нина улыбнулась в ответ и взяла глянцевый листок.