Плюх!
Жила-была лягушка. Звали лягушку Плюшка. Потому что она очень любила плюхаться в воду — «Плюх! Плюх! Плюх!» И очень этим хвасталась.
— Подумаешь! — сказал щенок Бобка. — Я тоже могу плюхнуться. Ещё как! — сказал и… плюх! — плюхнулся.
— И я, га-га-га! И я могу плюхнуться! — загоготал гусёнок Ганя. Разбежался и — плюх! — в воду.
— Чуф-чуф-чуф! Какая невидаль! — зафырчал ёжик Тимошка, быстро-быстро засеменил короткими ножками и — плюх! — оказался в воде.
— Вот уж рассмешили так рассмешили! И-го-го! — заржал жеребёнок Шурик. — Уж я плюхнусь так плюхнусь!
И правда, он плюхнулся, и его «Плюх!» было самое большое и самое громкое.
А цыплёнок Жёлтик стоял на берегу и смотрел на них — ни плюхаться, ни нырять, ни плавать он не умел.
— Я ещё могу квакать с утра до вечера и с вечера до утра! Вот так: «Ква! Ква-ква! Бре-ке-ке-ке!» — снова стала хвастаться лягушка Плюшка, когда все вышли на берег.
— А я, если захочу, могу полететь! — сказал гусёнок Ганя.
— Я летать и квакать не умею, но зато могу бегать наперегонки с ветром! И-и-го-го! — похвастался жеребёнок Шурик и побежал.
— Быстро бегать и я умею, — сказал щенок Бобка. — Но так быстро, как я, найти вкусную косточку, куда бы её ни спрятали, не может никто! — И он стал бегать и обнюхивать кусты и камушки.
— Искать и я умею, — не отставал от хвастунишек ёжик Тимошка. — Только не косточку, а грибы. И ещё могу вот что! — И он свернулся в колючий шарик.
Цыплёнок Жёлтик ничего такого делать не умел. Ему было очень обидно. И тогда он сказал:
— Я вырасту, буду вставать рано-рано, петь громко: «КУ-КА-РЕ-КУ!», будить солнышко и вас. Солнышко взойдёт, вас согреет, и вы сможете сделать всё, что умеете, и всё, что вам понравится.
И все решили, что «Ку-ка-ре-ку» Жёлтика ничуть не хуже, чем лягушиное «Плюх!». А может быть, даже лучше.
